Отец Варфоломей

Хочу рассказать вам историю про старца Варфоломея. И расскажу, если вам уже есть восемнадцать лет. Сейчас ему уже за семьдесят, а когда я с ним познакомился было лишь сорок, но он уже был старцем. Может быть потому, что он действительно был старше большинства. Или потому что  его длинные прямые волосы были совершенно седые. А может быть потому, что он специально слегка горбился и носил серый балахон с таким большим капюшоном, что была видна лишь его козлиная бородка.

Как бы то ни было, он пользовался уважением как подвижник, отшельник, живший в замшелой пещере близ городка Внешинки. Никто не знал какой он придерживался религии. Думаю — никакой, но люди считали, что за его подвижничеством должно что-то стоять.

Если бы люди знали, что он делал на самом деле, то они бы его распяли, а потом сожгли. Если бы узнали, что у него в голове, то одни бы его перед всем этим ещё и колесовали. Другие — сочли бы святым. Однако, он был добр к людям и умел говорить мудрые слова.

С этого всё и началось.

Старец Варфоломей иногда выбирался из своей медвежьей норы в город, чтобы купить непритязательной еды, в основном овощей что подешевле. Он шёл не торопясь, опираясь на свой посох из необработанной сосны, и внимательно, из-под низко опущенного капюшона, смотрел по сторонам. Кажется, это было в апреле месяце, было уже тепло, многое уже цвело. В том числе два больших синяка на лице Доры, худенькой темноволосой девочки десяти лет, которая сжавшись в комок плакала за колесом телеги горшечника. Варфоломей видел её уже не первый раз, и не первый раз ей перепадало от родителей.

На обратном пути с рынка он снова её увидел — там же, в той же позе. Старец поставил свою котомку на телегу, прислонил посох и, вынув из незаметного кармана балахона, протянул девочке неказистый леденец на палочке, какие продавались во Внешинках и всех окружных городках.

Девочка с удивлением посмотрела на старца Варфоломея, ей никто никогда не предлагал леденец на палочке просто так. И не просто так — тоже.

— Ты прячешься тут от родителей, да?

Девочка слегка кивнула в ответ, не отрывая взгляда от красного леденца.

— И эти синяки тоже от них, вчерашние. — Утвердительно, почти про себя сказал Варфоломей. — Держи же, я тебя не буду за это наказывать.

Глаза девочки блеснули, но не чистой радостью, как обычно у детей в схожей ситуации. Старец улыбнулся.

— Вот ты где прохлаждаешься, негодяйка! — Как всегда в самый неподходящий момент появился человек, который всё портит. — Лижешь тут карамель, которую, скорее всего, украла у кого-нибудь, а мы тебя по всему городу ищем. Бестолочь! — Мужчина уже почти нависал над девочкой.

Посох Варфоломея невообразимым образом оказался между девочкой и взрослым, упёрся острым концом ровнёхонько в солнечное сплетение мужчины.

— Не обижайте девочку. — Тихим и бесцветным голосом проговорил старец Варфоломей почти на ухо мужчине.

— Это моя дочь! Как вы смеете мне мешать?

— Пусть она и ваша дочь, но она ещё и человек. Нельзя с человеком так обращаться.

Краем глаза мужчина заметил, что вокруг собирается толпа горожан, и немного остыл, привёл себя в подобающее положение тела и духа.

— Поймите, она утром набедокурила дома и сбежала. Обычно она не пропадает на полдня, сегодня мы уже начали беспокоиться…

— Беспокоиться о том, что забудете наказать родную дочь? — Уточнил старец, отец немного смешался.

— Нет…

— Обычно она быстрее сдаётся и приходит получать наказание, да? — По выражению лица Варфоломея и по его интонациям было не понять с какой эмоцией он это спрашивает.

— Да как вы смеете! — Снова разгорячился отец. — Эта бестолочь утром такое натворила! Но это наше семейное дело! Сейчас она встанет и мы пойдём домой.

— Нет. — Очень спокойно и уверенно проговорил старец Варфоломей, крепко держа палку. — Я считаю, что ей сегодня не стоит ночевать дома. Думаю, ваши соседи, — он обвёл рукой собравшуюся толпу, — со мной согласятся. Если вы сейчас заберёте её домой, то там будете вымещать свою злость и обиду на ней, хотя она совершенно не виновата в вашем глупом поведении.

Толпа зашумела несмело соглашаясь со старцем.

— Он горяч на руку! Видел Делию неделю назад в синяках!

— Бедная девочка! Её нельзя оставлять с этим тираном!

— Не ваше дело! — Огрызнулся отец.

— Я думаю, наше. И вот что. Сегодня я заберу девочку к себе. Вы показали, что не можете справиться с воспитанием ребёнка. Думаю, у меня получится лучше. Дора, пошли со мной. — Девочка встала.

— Я могу вас подвезти, мне как раз по дороге. — Окликнул молочник, когда Варфоломей взял девочку за руку.

Старец с Дорой удобно устроились в телеге и девочка, уезжая из родного городка, не отрываясь смотрела на леденец на палочке, который остался лежать в грязи там, где она её уронила, когда испугалась отца. Варфоломей перехватил её взгляд и протянул ей большое зелёное яблоко.

— Ты, наверное, голодная, возьми.

…

Они попрощались с молочником, который обещал заехать на днях и завезти свежего молока, на перекрёстке, до пещеры старца оставалось пройти всего пару километров. Повеселевшая девочка и нестарый ещё старец с увесистой сумкой овощей легко одолели этот путь.

Тут надо сказать, что пещеру старца Варфоломея назвать медвежьим углом можно только иносказательно. Никто не знал сколько он в ней жил, но за несколько лет до происходящих событий он накопил пожертвований на сумму, достаточную чтобы у входа в пещеру поставить сруб в два этажа. Не требовался полноценный дом, так как одна его сторона упиралась в отвесную скалу, где и находился достаточно обширный вход в пещеру. Сруб полностью закрывал вход, так что являлся своеобразными сенями в пещеру, тамбуром, где можно было приготовить еду и отдохнуть в кресле вечерком с кружкой чая. Спать в этом доме можно было только в тёплую погоду, для холодной лучше подходила глубокая, сухая и комфортная пещера. Где, правда, никто из гостей старца Варфоломея не бывал — всех гостей принимали в доме.

Таким образом Дора оказалась вторым человеком, который увидел обустройство пещеры. Во всяком случае, таких людей до неё не было, или они не выходили из пещеры. В первый день она слишком устала, чтобы разглядывать, но позднее она облазила всё и осталась очень довольна. Здесь можно было найти много разных мелочей и странных вещей, которых она раньше не встречала. Ещё её заинтересовала деревянная перегородка, которой заканчивалось помещение — пещера явно уходила дальше, но она не смогла выяснить что там: в дырках между досками была видно одна лишь темнота.

Утром Варфоломей накормил Дору завтраком и устроился в кресле на втором этаже. Девочка села напротив на маленькой скамеечке.

— Ты знаешь, что я тебя не обижу, а значит мне можно всё открыто рассказывать. Ведь так?

— Да. — Немного неуверенно ответила девочка, внимательно смотря на старца.

— Расскажи мне, что так раздражило твоего отца вчера утром.

— Я… разбила кувшин с молоком, уронила его на кота. Мама только-только принесла его, молока должно было хватить нам на три дня — потому папа и рассердился.

— Скажи, ты ведь специально это сделала, да?

— Да…

— И сделала не из вредности. Ты хотела, чтобы тебя наказали. Тебе нравится, когда тебе делают больно, когда унижают. Я заметил блеск в твоих глазах, когда тебя отец прилюдно называл нехорошими словами. Нравится, да?

— Наверное…

— Потому ты и делаешь всякие гадости, чтобы тебя наказывали. Папа тебя ремнём бьёт, да. Тебе при этом больно, но и приятно. Тепло становится вот тут, внизу живота, да.

Девочка покраснела и только кивнула головой.

— Но тебе не всегда удаётся пакостить в меру и тогда достаётся сильнее, чем хотелось бы, чем ты можешь вытерпеть. Наказание оказывается таким, что боль сильнее удовольствия. Как это получилось бы вчера, если бы ты не сбежала из дома.

Снова кивок.

— И вообще, отец горяч, иногда бывают неприятные наказания, такие когда до крови и потом долго заживает. Или ушибы, если в таком месте, где кость близко, не проходят пару недель… Боль без удовольствия. Плохо всё это. Надо как-то исправлять. Согласна?

Девочка с большим интересом слушала размышления старца Варфоломея. Она совсем забыла о яблоке, которое начала грызть.

— А что тут можно сделать?

— Много чего. Ты необычная девочка. Обычные девочки в твоём возрасте получают удовольствие от игры в куклы, но ты нет — тебе нужно другое. И это не твоя вина, такой уж у тебя организм, такой ты родилась. И особенности организма не должны приводить к необходимости нарушать правила и злить людей. Мы можем сделать так, чтобы ты смогла, с одной стороны, получать удовольствия от жизни, столько же, сколько другие люди, и, с другой стороны, жить более-менее нормальной жизнью. Такой жизнью, за которую тебя не будут ненавидеть и преследовать.

— А что для этого нужно сделать, отец Варфоломей?

— Прежде всего тебе необходимо научиться меня слушаться — во всём и везде. Это нужно для того, чтобы ты научилась правильно себя вести — потом ты сама поймёшь, и в подчинении против воли не будет необходимости. Во-вторых, тебе придётся жить тут, со мной. Со временем, думаю, ты сможешь покидать пещеру на день-два. Ты согласна на эти условия?

— Да! — Девочка восприняла ситуацию как предложение сыграть в какую-то новую интересную игру, которая обещала много удовольствия, до которого Дора была жадна, так как получала редко и в малых дозах.

— Правила, по которым ты будешь жить, следующие. — Варфоломей с девочкой сидел в пещере в одной из комнат, выгороженных дощатыми стенками, занавешенных грубыми толстыми тканями и шкурами. — Самое главное: пока ты одета, во что угодно, хоть в своё шерстяное платье, хоть в ночнушку, ты ведёшь себя как нормальная девочка: бегаешь, улыбаешься, играешь в обычные игры (уверен, скоро они станут тебе интереснее, чем прежде) и так далее. Никаких попыток сделать себе больно для получения удовольствия или попыток заработать наказание. Это всё пока на тебе есть одежда. Но как только ты снимаешь её всю без остатка — ты становишься такой какая есть и не соблюдаешь правила приличия. Только в таком голом виде я буду тебя наказывать, не за что-то конкретное, а просто чтобы сделать тебе больно, чтобы унизить — причинить тебе удовольствие. Удовольствие напрямую связанное с болью, но такое, чтобы без неприятных последствий. Наказание долгое и максимально приятное. Со знанием дела, не как твой отец делал. Поняла?

— Да. Пока в одежде — изображаю хорошую девочку, как раньше всегда старалась. А когда голенькая — можно не притворяться, быть собой.

— Всё верно. Только когда без одежды можно открыто выражать все свои эмоции и чувства. И не забывай второе: раздеваться догола можно только в пещере. Даже в доме нельзя — там могут увидеть. Мы сделаем, отгородим, специальное помещение для твоих наказаний. Подальше от входа, чтобы точно не был слышно. Чтобы было удобно и безопасно.

— Отец Варфоломей, а тебе будет приятно меня наказывать?

— Ты сможешь сделать мне приятно.

…

Через день заехал, как и обещал, молочник. Он не смог увидеть девочку, старец Варфоломей сказал, что она проходит реабилитацию и ещё не готова к общению с людьми, слишком сильно переживала, психически пострадала, при последнем общении с людьми.

— Надеюсь, через пару дней она уже начнёт выходить, но с отцом ей пока лучше не встречаться. Если кто-нибудь хочет её проведать, пусть приезжает послезавтра, я постараюсь вывести её погреться на солнышке.

Постараюсь вывести так, чтобы не было видно синяков, подумал Варфоломей, в свой первый раз она была очень ненасытна, бедная девочка. Сам старец тоже изнемог делая Дору счастливой.

Старца Варфоломея знали во Внешинках давно и уважали, но недавний поступок с Дорой вызвал удивление и настороженность, потому нашлись желающие проведать девочку. На легкой коляске приехала женщина из местного благотворительного общества, Инга, с большой корзинкой свежих фруктов и овощей, завёрнутой в вощёную бумагу копчёной свиной ногой. Она хорошо знала Дору, так как не раз пыталась поставить её на путь истинный после ряда её безобразных поступков в общественных местах.

Дора, когда приехала Инга, играла на крыльце с листиками и веточками — строила домик. Она улыбалась и что-то напевала себе под нос. Такой счастливой и довольной жизнью её во Внешинках не видели последние лет пять, Инга удивилась и обрадовалась.

— Отец Варфоломей, вы кудесник! Такой маленький срок и такой большой прогресс! Совсем другая девочка!

Они сидели на массивных креслах, вырезанных из ствола векового дуба, в тени раскидистого дерева невдалеке от пещерного дома старца. Дора находилась под их наблюдением, но не могла слышать разговора. Да ей сейчас и дела не было до взрослых — в кои-то веки жизнь наполнилась красками и не была болезненным поиском сомнительных удовольствий.

— Да, ей явно стало лучше, но, к сожалению, это только временный эффект. Я не могу отпустить её. Если перестать следить за ней и не проводить с ней служб, то через такое же малое время ей опять станет хуже.

— А что вы с ней делаете?

— Это сложно объяснить, — Варфоломей почувствовал, что от воспоминаний ему становится жарко и сладостно, — медитация и уединение в тишине и темноте, часы покоя для органов чувств, особые практики. Для каждого своё, нужно подбирать…

— Как бы то ни было, за девочку можно не переживать, она в надёжных руках. Я расскажу в нашем обществе, передам родителям.

— Спасибо. Мать может приехать повидаться, она, как я понял из слов Доры редко била дочь. Отцу пока не нужно — это может плохо повлиять на девочку.

— Хорошо. Спасибо вам.

…

К пещере стали чаще заворачивать: кто детскую одежду завезёт, кто крупы, кто творога, который нужен растущему организму. У старца почти пропала необходимость выбираться в город, что его радовало, так как он не хотел оставлять девочку без присмотра. Она уже несколько насытилась новым способом получения удовольствия, наказания перестали быть ежедневными и изматывающими. Старец планировал вскорости делать их ещё реже раз в три-четыре дня, тогда можно будет выбираться вместе с ней во Внешинки и даже ночевать там, как он иногда делал, если дела задерживали на полдня.

Однажды после полдника у пещеры остановилась красивая бричка, запряженная двумя мощными гнедыми. С воцарения Доры у старца прошло уже около двух недель и они один раз выбирались во Внешинки за продуктами, а заодно — себя показать. Бричкой правил мужчина средних лет, явно не из местных, таких состоятельных в городке знали все, а этот был незнаком. И с дочкой лет пятнадцати, скромно или даже боязливо сидевшей рядом с мужчиной. Ещё один отец привёл мне свою дочь, подумал Варфоломей. И не ошибся — схожий случай.

Отправив играть дочь вместе с Дорой на солнечную полянку, старец приготовился слушать отца и задавать свои обычные вопросы.

— Помогите, отец Варфоломей! До нас дошли разговоры, что вы можете помочь! Моя дочь, Лана, уже в том возрасте, когда пора выходить замуж, рожать детей, а она думает не пойми о чём. И совершенно не хочет слушаться! Бесовка просто какая-то! Как специально всё делает так, чтобы нас, родителей, учителей, вывести из себя.

— Я не могу дать гарантии, что в силах помочь. И вы должны сразу понять, что часто такие вещи нельзя вылечить, — так как это не болезнь, про себя добавил старец, — их можно купировать, убрать острую фазу. Если я смогу помочь девушке, то ей всё равно придётся остаться тут на всю жизнь. Или, как минимум, на ближайшие несколько, пять-десять, лет.

— Да, я понимаю, но я люблю её. И вижу как счастлива другая девочка, как её — Дора? Мне много рассказывали, как она жила раньше и какой стала сейчас. Если вы добьётесь такого же для Ланы, то я буду вам благодарен всей душой. Лучше она будет счастлива тут, чем страдать дома.

— Хорошо, давайте сговоримся так: вы её оставите тут до утра, а завтра приедете и я скажу вам своё решение.

— Спасибо! Огромное вам спасибо, отец Варфоломей! — Отец девочки не знал как себя вести, то ли руку благодарно жать, то ли кланяться. — А! Чуть не забыл! Я же привёз вам кое-каких продуктов и вещей. Жена сложила и просила с поклоном передать.

Взятка, или откупные, была весьма солидная, и старец подключил девочек к переносу вещей в дом.

…

Разговор с Ланой получился схожим с тем, что был незадолго до этого с Дорой, потому не буду его приводить. Важно сказать, что на следующий день отец Ланы уехал один. Уехал довольный, так как снял с себя груз ответственности и социальных проблем. Он отгонял мысль о том, как жена будет напряжённо слушать его отчёт, соглашаться, что он всё правильно сделал, что там лучше дочери, но ночью будет долго плакать в подушку, стараясь его не разбудить, думая, что он чёрствый и может вот так сразу заснуть после такого поступка.

Девушка, за счёт того, что была старше Доры, потребовала больше усилий, чтобы привести её в норму, но уже через месяц она со смехом возилась с младшей, как с сестрой, помогала делать на пне магазин по продаже листьев и плодов диких растений.

Недолго им было суждено играть только вдвоём, так как поток родителей, желающих сделать жизнь детей счастливее, или правильнее сказать — снять с себя ответственность за воспитание сложный детей, не закончился. Третьим был отец из Внешинков, из простой семьи наследственных кожевенников. И тоже с дочерью, примерно ровесницей Ланы.

— Отец Варфоломей, о ваших достижениях с детьми уже ходят слухи.

— Они сильно преувеличены.

— Результат налицо. — Мужчина показал на Лану, которая принесла мужчинам чаю. — У меня дочь тоже сущая бестия.

— В чём это выражается?

— У неё почти нет подруг, все ровесницы избегают её, так как она постоянно с ними дерётся, избивает их. Один раз чуть не дошло до непоправимого — она где-то нашла нож и порезала соседского парня. Я пытаюсь её свести с хорошими мальчиками, ей уже 16 лет, давно пора обзавестись семьёй, детьми. Но нет, с мальчиками она ведёт себя даже хуже, чем с девочками. Половина округи ходит с царапинами от её ногтей — прямо на лице! Не знаю, что делать с этой стервой.

— Оставьте её у меня на день. Мне надо поговорить с ней самому, чтобы понять, могу ли я что-то для неё сделать.

Девушка оказалась высокой и худенькой, с какой-то искринкой в глазах — в целом симпатичная девушка. Такая похитительница мужских сердец, которая и в старости сохраняет свою привлекательность и власть над мужчинами. Надо отдать должное, она этим не занималась после того как пришла к отцу Варфоломею.

— Скажи, зачем ты портишь отношения с соседскими детьми? Одного чуть не зарезала. Не лучше ли дружить с ними?

— С ними неинтересно дружить. — Огрызнулась девушка, поглядывая нельзя ли где-нибудь схватить что-нибудь острое.

— А с кем интересно? Думаешь, со мной будет интересно? Или вот с Ланой?

— С вами? — Беглый оценивающий взгляд, — вряд ли. С ней? Возможно. — Искорки заполонили её глаза.

— Я знаю в чём твоя проблема, почему ты не можешь дружить с другими людьми. Тебе от них нужно то, что они не хотят тебе дать. Ты была бы рада с ними дружить, но это не интересно, не приносит удовольствия — так, да? Их глупые игры в куклы, в солдатики… Какой интерес, если умирающим солдатикам в выдуманных войнах не больно? Так ведь?

Девушка удивлённо посмотрела на старца.

— Да, да. Тебе от людей нужна их боль, их страдание. Тебе нравится смотреть в глаза жертве и делать в этот момент больно. Смотришь им в глаза и наблюдаешь за тем, как они наполняются болью, страхом, ужасом. Именно из-за этого у тебя нет друзей, так?

— Да… — У девушки пересохло в горле.

— Ты, наверное, до сих пор не до конца это осознавала, но чувствовала где-то внутри, что именно этого тебе не хватает. А теперь представь, что тебе дадут вволю причинять боль — ты сможешь держать себя в руках всё остальное время? Сможешь потом вести себя нормально, так чтобы не выделяться из толпы?

— Я… попробую.

— Если ты примешь мои правила, то я смогу кое-что для тебя сделать. Но ты должна будешь мне полностью подчиняться, выполнять беспрекословно всё, что я тебе скажу. Понимаю, тебе это непривычно, но так надо. Тогда я скажу отцу, чтобы он оставил тебя тут.

Так у старца Варфоломея стало трое сожителей, жить стало несколько проще — они стали больше замыкаться друг на дружке, меньше требовали его внимания.

Зато потребовалось ещё одно расширение жилплощади, так как новая девушка всегда спала отдельно от других девушек и Варфоломея, по его же указанию. Тут надо чуть больше рассказать про саму пещеру.

Какой она была глубины в то время ещё не знал никто, кроме старца, а в ответвлениях до сих пор можно потеряться, хотя иногда спасает ручеёк, который начинается где-то в глубине, течёт до самого выхода и проходит через дом Варфоломея, где теряется в земле. С чистой питьевой водой там нет проблем. Так и с местом. В одном из ближайших ответвлений они сделали помещение для… нормализации психики, скажем так, с хорошей звукоизоляцией, со своим небольшим ручейком, русло для которого продолбили в полу. Иметь постоянный источник чистой воды для мыться — всегда полезно. В основном ходе пещеры старец Варфоломей с помощью девушек отгородил ещё две спальни. Для этого использовались брус, доски и гвозди кем-то когда-то запасённые в дальних кладовых пещеры. Вообще в закутках, занавешенных парусиной, можно было найти на удивление много всего полезного, интересного и странного. Многие из нас любили лазить по тёмным углам пещеры и изучать, что спрятано под пыльной тканью.

Постепенно жизнь в пещере и доме перед ней вошла в определённый ритм, стала относительно размеренной, регламентированной. Варфоломей мог себе позволить пропадать на некоторое время в глубинах пещеры или просто уединяться в удобном для медитации месте. Это, наверное, было зимой, нашей тёплой зимой, когда идут дожди и мало кто рискует отправиться в дальнюю дорогу. Весной же старцу пришлось возвращаться к новой активной жизни. Приехал очередной отец.

— Я знаю, что вы в основном… специализируетесь на девочках, но, вдруг, вы сможете помочь и моему сыну. — Мужчина был почему-то менее уверен в себе, чем все предыдущие, может быть догадывался о чём-то.

— С чем ему нужно помогать?

— Понимаете, большой уже мальчик, должен уже увлечься куклами, а всё играет в солдатиков. Ну, то есть я имею в виду, что он всё ещё играет в игры, а пора бы уже на девушек заглядываться, благо имеются таковые вокруг него. Но не интересуется полностью, отказывается с ними танцевать на музыкальных вечерах, которые мы устраиваем именно для этого.

— Мне нужно с ним говорить, тогда я смогу сделать выводы.

— Да, я понимаю. Просто подумал, тут у вас девушки живут, примерно его возраста…

— Приезжайте завтра с сыном, оставьте его на день. После этого — узнаете моё решение.

— Да, конечно, спасибо вам. Я завтра же утром его привезу.

…

Мальчика звали Сеня, и волосы его были похожи на сено, но только цветом — длинные золотисто-бежевые локоны очень аккуратно падали на плечи. За ними явно ухаживали и заботились — так же можно было сказать обо всём внешнем виде молодого человека: яркий атласный отлично сидящий костюм и изящная шляпа с пером.

Первую часть беседы старец Варфоломей задавал лишь короткие вопросы и слушал уверенную речь Сени. Переломным моментом в разговоре оказался вопрос про полное имя мальчика.

— Сеня, твоя проблема в том, что ты образованный. Кстати, как твоё полное имя?

— Елисей, — несколько смутившись ответил молодой человек, но не потерял нить разговора. — Почему моя проблема в образованности?

— Ты читал много разных книг и знаешь, что делают с людьми, мужчинами, которые предпочитают не женщин, а кого-нибудь другого — мужчин или, скажем, овец. Знаешь же?

Сеня сильно покраснел, попытался глубже спрятать в кресле свои чресла.

— Не волнуйся, у меня не такие пуританские взгляды, как у твоего отца, со мной можно обсуждать всё, что угодно. Вижу, что знаешь, читал. Скажи, твой отец уже начал догадываться, да?

Мальчик только слабо кивнул.

— Потому он и решил отдать тебя мне, в общество молодых симпатичных девушек… Хотя для тебя они просто девушки — ничего интересного. Даже я, может быть, представляю больше интереса. Или у тебя другие предпочтения? — Засмеялся старец Варфоломей.

Сеня просто не знал куда себя деть от таких вопросов, от такой темы обсуждения. Он не был приучен к эмоциональной открытости, не знал как можно вот так легко говорить на табуированные темы. На максимально табуированную тему.

— По твоим глазам и так всё понятно, можешь не отвечать. Я могу взять тебя к себе, но тебе нужно будет во всём слушаться меня, делать всё, что я скажу. Сначала тебе всё будет казаться странным, но ты привыкнешь, тебе станет легче. Ты готов к такому повороту в жизни?

— Да, — чуть слышно ответил Елисей, для редких друзей — просто Сеня.

— Ты будешь хорошим другом для моих девочек.

Уже через месяц отец Сени радовался, чувствовал, что с его плеч рухнула гора общественного неодобрения, когда наблюдал как его сын спокойно заигрывает с одной из этих странных, но милых, очень женственных девушек отца Варфоломея. Он не знал, что первым же вечером, когда Сеня остался в пещере, ему было сказано:

— Сеня, у нас действует следующее правило. Пока ты в одежде, любой, даже самой лёгкой, в одной рубашке, то ты должен вести себя как обычный парень, да, как обычный, то есть клеится к девушкам и всё такое прочее. Если надо, то они же тебя сами и обучат, как это лучше делать. — Старец засмеялся и обнял Лану. — Пока одет, запомни, ты обычный парень. Сняв же одежду, ты становишься таким, каким хочешь быть. Конечно, не выходя за некоторые рамки допустимого, безопасного. Помни, раздеваться, быть голым можно только в пещере. Даже в доме, если ты там, скажем, остался на ночь, нельзя раздеваться догола. Только в пещере. Понял? Теперь раздевайся.

…

Так у старца Варфоломея появились не только девочки, но и мальчики — за первым не заставил себя ждать и второй, понравившийся Сене. Их любовь оказалась взаимной, счастливой и длительной. Эх…

Известность старца, как подвижника и мудреца, возрастала с каждым днём, распространялась во всё более дальние края. Каждый день приезжал кто-нибудь из родственников, привозил еду, одежду, бытовые принадлежности — всё необходимое для полноценной жизни, оторванной от полноценного общества. Хотя внутри пещеры сложилось своё общество. Общество со сложными социальными связями и отношениями, которое требовало регулировки и заботы. И ещё дел, чтобы молодые люди не страдали от скуки. И всем им Варфоломей находил работу: кто ткал, кто вышивал, другие следили за порядком, готовили, делали запасы на зиму. Мальчикам доставалось больше физической работы. Она казалось непонятной, но старец не собирался раскрывать свои цели. Сделать выше потолки в некоторых местах туннелей пещеры, а вот тут выдолбить нишу в человеческий рост, обязательно вот под этим углом и чуть вверх. Продолбите полметра — приду проверю.

Дел всем хватало, когда дом у пещеры окружили вооруженные всадники. Дети, как их называл старец, заволновались: вроде и интересно, но очень страшно. Оказалось, что боятся нечего. Местный князь захотел побеседовать со знаменитым старцем Варфоломеем и лично явился к нему в гости с обязательной церемониальной охраной.

— Наверное вам, отец Варфоломей, моя просьба покажется обычной, но вы понимаете, что мой статус обязывает меня не показывать на людях семейные проблемы.

— Я слышал, у вас старший сын уже большой, надёжная замена, хотя, насколько я слышал, ещё не женат.

— Вы много знаете, отец, — старец слегка поклонился, — но не всё знаете правильно. Да, он уже совсем взрослый и не женат, но замена плохая. Его совершенно  не интересует политика! Да что там политика — само княжество его не интересует! Ему не нужна власть, он не хочет занять мой трон! Рыцарские турниры, понимаешь ли, его не привлекают! Тряпка, а не мужчина!

— Я понял вашу проблему в общих чертах, но перед тем как переходить к деталям, я бы хотел определить одну вещь. Вы сказали, что ваш статус заставляет вас вести особым образом. Меня он тоже заставляет. С обычных людей я не беру плату за помощь их родственникам, они сами решают, чем могут и хотят мне помочь. Вы же, князь, другое дело и я бы хотел узнать: если я возьмусь за ваше дело и смогу его успешно выполнить, что вы готовы за это заплатить?

— Деньги тут не имеют значения! Просите сколько хотите!

— Денег мне не нужно, но я готов показать, что меня интересует. У меня такое предложение: давайте прогуляемся, тут замечательные места, и никого вокруг, по пути вы расскажете подробности, а потом я покажу, что хочу в плату.

Осенний день ещё согревал, а солнце вовсю играло цветами и тенями на желтеющих и краснеющих листьях, которые медленно опадали с огромных деревьев, плыли в неподвижном ещё сухом воздухе.

— Как не приду в его покои, так он читает книги или мечтательно смотрит в потолок. Или того хуже — уставился в окно и приходится окрикивать его, чтобы начал реагировать. Ему не интересны балы, охота и прочие дела, которые положено любить княжичу.

— А что он ещё делает?

— Что-то рисует на листах бумаги. Чертит, или как это называется? Чирикает что-то там себе. Несколько раз видел, что писал что-то, но точно не любовные записки. Он у меня статный парень, красивый, девушки могли бы вокруг него танцевать все до единой, но он только смотрит им в лицо и улыбается. Не зажигается в нём искра.

— Мне нужно поговорить с самим княжичем, но в целом ситуация мне ясна. Думаю, смогу вам помочь.

— Не забирая его к себе в пещеру на долгие годы?

— Нет, это совершенно не требуется. Тут нужна помощь другого характера. Надеюсь, что хватит однократной, скажем так единоразового розжига пламени. Но это потребует довольно много моего времени, мне придётся покинуть пещеру и своих подопечных на длительное время.

— Я всё понимаю, не нужно набивать себе цену!

— И ещё нужно будет, — старец продолжал, как будто и не слышал слегка раздражённого комментария, — чтобы вы приказали ему во всём меня слушаться, на время высекания огня. И полдюжины слуг.

— Слуг можете выбрать сами из его свиты, а по поводу подчинения — поговорю с ним.

— Хорошо, вот мы и пришли к цели нашей прогулки, взгляните.

Варфоломей показал налево. В этом месте куцая тропинка, скорее диких животных, чем человека, подходила к самому каменному обрыву, но чуть впереди слева виднелся распад, небольшой каньон, вдававшийся метров на триста внутрь каменного кряжа. В его центре неспешно несла свои прозрачные и холодные воды небольшая река, вытекающая из озера, куда величественно опирался высоченный водопад. Видимо именно воды этой реки миллионы лет точили камень и образовали этот несколько унылый каньон. В нём почти не было растительности, зато в избытке лежали валуны, камни и камушки самых неказистых цветов и форм.

— Представьте себе, князь, границу этого каньона, вот тут, как продолжение скал. Если вас удовлетворит моя работа, то я бы хотел, чтобы вы построили мне стену, — князь удивлённо посмотрел на старца, — только стену. С двумя воротами, одни — вот тут, левее реки, а вторые — на самой реке, для судов и лодок. Она достаточно глубокая, чтобы быть судоходной. Получится небольшой закуток, окружённый каменным обрывом и стеной.

— Только стену?

— Да, только высокую и прочную стену. Всё остальное я беру на себя. Теперь же, давайте вернёмся, чтобы я успел оставить указания перед отъездом.

…

В столице всё сложилось гладко, чувствовалось влияние строгой руки князя во всех сферах жизни. Старец отказался отдыхать после дороги и сразу же отправился в покои княжича. Тот то ли читал толстую книгу в добротном кожаном переплете, то ли считал воробьёв на задах амбара, что виднелся из его окна. Варфоломей знал, что о его приходе предупредили, потому без представлений перешёл к делу, без разрешения сел в одно из глубоких кресел, обитых дорогим цветным шёлком.

— Что за книгу читаешь? — Старец Варфоломей сразу перешёл на «ты», чего не мог позволить себе с князем. — А, Сапковский, о том, как природоведы пытаются объяснить поведение человека. Хороша книга для ума, не скрою.

— Я не знаю враг вы мне или друг, хотя и посланы моим отцом. Можно ли вам доверять?

— Знаешь, как это проверяется? Надо взять человека в горы. Я упрощу тебе работу — сам возьму, потащу тебя на Эрзац, единственную снежную вершину в государстве твоего отца. Именно для этого я приехал. Так что два дня на сборы и в четверг мы выходим.

— Так скоро! Вдвоём?

— Нет, я стар для таких походов, мне не унести всё необходимое, потому с нами пойдут слуги. Но ты сам понесёшь всё своё снаряжение.

После того, как отпустили лошадей, поднявших путешественников на самую нижнюю и простую треть высоты, движение замедлилось, так как все, кроме Варфоломея, впервые отправились покорять горные вершины. Неторопливый и безопасный подъём, чтобы иметь возможность прочувствовать все прелести быта: тяжесть рюкзака за спиной, который должен с каждым днём становиться легче из-за съедаемой еды, но становится лишь тяжелее, так как шерсть, кожа и меха отсыревают за ночь и не успевают высохнуть на пронизывающем горном ветру днём; маленький, еле греющий костёр — полоса леса закончилась, они шли по остаткам кустарника, хорошие дрова нужно было нести на себе; скудная, простая еда, редко сваренная на костре, чаще сухая, запиваемая водой горных родников, сводящей челюсти от холода; ночь на жёстких камнях, которые норовят вырваться из-под тебя и скатиться в пропасть, на краю которой ты спишь. Много новых ощущений выпало на долю молодого княжича, он уже много раз порывался отказаться от всего и вернуться назад, но его останавливал приказ отца и боязнь глупо выглядеть перед слугами, которые тащили больше него, но не жаловались, и перед старцем Варфоломеем, который хоть и без груза, но тоже упорно шёл вверх. Назвать довольными слуг тоже нельзя — они привыкли к уюту дворца, там хоть можно закрыться от сквозняков и напиться горячего чаю, если господа не дадут чего покрепче. Потому они весьма обрадовались, когда узнали, что восхождение почти окончено.

— Вы дальше не пойдёте, обустраивайте тут лагерь. — Приказал старец, когда они достигли небольшой площадки среди голых камней, почти у линии снегов. — Мы с княжичем пойдём дальше, завтра вечером. Весь день перед этим отдыхаем.

— Пойдёте вечером? Разумно ли это? — Спросил старший слуга, ответственный за безопасность наследника.

— Да, до цели тут уже недалеко. Видите там на востоке в тени основного пика торчит ещё один, пониже. Он без снега и до него можно добраться за несколько часов. Мы с княжичем пойдём на него налегке, а затем вернёмся и все вместе отправимся в обратный путь.

— Но…

— Князь наделил меня правом решать, что делать княжичу.

Нельзя сказать, что день отдыха принёс облегчение, снял усталость. Постоянный ветер, холод, от которого ничего не спасает, жёсткие камни — не слишком подходящие условия для отдыха. Хотелось забиться в какую-нибудь расщелину, норку, чтобы спрятаться от холода и ветра, но ничего не помогало. Когда солнце начало прятаться за гору, Варфоломей позвал княжича.

— Возьми бурдюк с разбавленным вином, палку и пошли. Мы к обеду уже вернёмся, так что этого нам хватит.

Последний отрезок пути был самым сложным не только потому, что преодолевался сначала в сумерках, а потом уже почти в полной темноте, но и потому, что оказался самым крутым, почти отвесным. Наши герои большую часть времени поднимались на четырёх конечностях, палками прощупывали себе путь или использовали как дополнительную опору. Они ползли как два муравья на коре слегка наклонённого дуба с толстой рельефной корой, стараясь находить трещины, где меньше сдувало ветром, и более пологие склоны, чтобы хотя бы ненадолго распрямить спину и оглянуться в свете звёзд и молодой Луны.

Где-то после полуночи у княжича кончилось терпение.

— Всё! Я больше не буду ползти! Я возвращаюсь. — Казалось молодой человек кричит Луне. — Хватит с меня этого ветра, холода и голых, скользких скал! Возвращаюсь!

— У тебя есть только один путь — вперёд и вверх, — угрожающим шепотом ответил ему старец, — так как во всех остальных направлениях ты будешь натыкаться на мой кинжал.

Княжич почувствовал острый металл у себя под одеждой, где-то в области нижних рёбер. Старик свихнулся, подумал он, лучше с ним не спорить, может удастся сбежать, или ударить его камнем. Но старец не дал ни одной возможности ни для первого, ни для второго. В час волка, скорее всего — его так трудно определить в горах, — Варфоломей разрешил княжичу выпить семь глотков и десять минут отдохнуть в глубоком разломе, куда не проникал ледяной ветер. В следующие полчаса пути руки молодого человека стали опасно соскальзывать, а ноги спотыкаться, но каждый раз его ловко перехватывал старец, не давал оступиться или упасть. Старец, который двигался с той же лёгкостью и силой, что и в самом начале восхождения, легко удерживал молодого человека над самой пропастью и умудрялся не упасть сам. Казалось, на него действует какая-то другая сила тяжести. Сам же княжич сбился со счёта сколько раз он был на краю неминуемой смерти, от которой его отделяла только худая, но жилистая рука старца.

— Всё, пришли! Садись вот сюда, осторожно. — Варфоломей усаживал княжича, так как тот не мог самостоятельно  согнуть ноги или схватиться избитыми, замёрзшими пальцами за скалу. — Тут сухая подстилка из мха, сидеть тепло. Откинься, вытяни ноги, отсюда ты не выпадешь. Выпей семь глотков. А теперь смотри!

Прямо перед ними, как будто специально и только для них, разгорался рассвет, солнце показало свой краешек над горизонтом. Княжич понял, что так устал и был так поглощён преодолением последних участков пути, что даже не заметил, как начало светать и стало видно камни под ногами, разбитые в кровь пальцы, контуры основного пика и линию далёкого горизонта. Далёкого и прекрасного. Такого он никогда не видел. Цвета ярче, отчётливее, чем на лучших шёлковых платках. Насыщеннее, что ли. Не только цвета, а всё вокруг: тепло распространяющееся от вина и укромного места, звуки просыпающейся природы внизу, ощущения собственного усталого, но отдыхающего тела.

Ниша почти на самой вершине была на одного, потому старцу пришлось прижаться к княжичу вплотную, чтобы сесть и расслабиться, выпить разбавленного вина и полюбоваться рассветом, которого он давно уже не видел. В тесноте, зато тепло. Он жестом, говорить совершенно не хотелось, показал, что воду пора допивать. Когда солнце полностью оторвалось от горизонта, Варфоломей прикрыл глаза, чтобы до конца прочувствовать, как солнце начинает согревать и сушить одежду.

— Вот, ради этого стоит жить. Ты согласен?

— Да, — княжич тянул слова, опьянённые рассветом, разбавленным вином, уходящей усталостью, высотой и свободой вокруг. — Теперь я понимаю, зачем вы толкали меня сюда. Теперь я не виню вас за кинжал под рёбрами, не скажу о нём отцу. Теперь я жалею о мыслях, в которых хотел избавиться от вас.

— Понимаю эти мысли, но именно так, через напряжение, через страх, через ужас близкой и практически неминуемой смерти можно прийти к полному насыщению чувств. А также понять, что прекрасное есть везде, всегда вокруг тебя, достаточно посмотреть не мимо, не в свои мечты и фантазии, а на реальный мир. Сейчас мы пойдём вниз — прохладная вода и простая грубая еда в лагере тебе покажутся вкуснее лучших вин и вкуснейших яств, которые ты пробовал во дворце своего отца. Просто потому, что это будет первая еда, которую ты будешь есть после того, как посмотрел в тёмные, затягивающие глаза смерти. Надеюсь, тебе больше не потребуется приходить сюда на рассвете, чтобы ощутить полноту жизни. На обратном пути, я буду показывать тебе её на каждом шагу.

— Я начинаю понимать, о чём вы говорите.

— Хорошо, значит ты сможешь оторваться от книг и их волшебного мира, который затягивает, что хорошо, но строит иллюзии и стену перед настоящим миром. Раз ты уже тут начал это понимать, ты можешь стать хорошим правителем.

— Хорошим правителем… то, чего хочет от меня мой отец. Да, пожалуй, сейчас мне стало интересно попробовать… много чего попробовать… Я так благодарен вам! — Кажется княжич расплакался от переизбытка чувств.

Слуги уже начинали волноваться, когда старец Варфоломей вернул дваждырождённого княжича обратно. Всеобщее счастье было велико, радовался старший слуга, что его не забьют до смерти за то, что не уследил; радовались прочие слуги, что наконец возвращаются и что княжич с ними — они к нему привязались; радовался княжич, что пережил, что понял, что вернулся к родным лицам, вернулся к еде и питью, почти вернулся к крову над головой. Старец Варфоломей тоже тихо радовался сидя в сторонке и грызя кусок вяленого мяса.

…

Князь выполнил своё обещание, и потянулись обозы с каменщиками и их скарбом — решили делать стену из местного камня, которого в избытке можно найти в каньоне. Заодно основательно его, каньон, расчистят под постройки. Княжич сразу по возвращению, правда после двухдневного отдыха и пополнения сил — необходимо выглядеть соответствующе положению, — взялся за подобающее дело, конечно, воинское, познакомился с военачальниками, изучил количество войск, их расположение. Отец был безмерно рад.

— Вот он бы ещё достойными девушками так заинтересовался, тогда я был бы совсем на седьмом небе!

— Я ему намекну на это при нашей следующей встрече. — С небольшим поклоном головы ответил старец, который наедине беседовал с князем в его покоях, обсуждал детали строительства.

— Благодарен я тебе, отец Варфоломей, от всей души! Вот просто не знаю как выразить! И гложет меня одна мысль — не для себя ты просишь эту стену. Не себя ограждать ты собрался от мира.

— От вашей мудрости, князь, ничего не скроется.

— Не льсти мне, это тебе не идёт. Не следуй глупым порядкам дворцовой жизни, разрешаю. — В ответ старец лишь снова поклонился одним кивком головы. — Лучше скажи, что ты хочешь лично для себя?

— Дайте два воза брёвен, на строительство дома. — Небрежным словом отмахнулся Варфоломей.

— Дам! Но чувствую опять не для себя просишь. Для себя проси!

— Много у вас, князь в граде дев красивых, — глядя в глаза князю тихо проговорил старец, — дайте мне выбрать двух наложниц.

Князь громко рассмеялся и откинулся на кушетку.

— Писаря ко мне! — Крикнул, продолжая смеяться князь. — Скажи приметы, подберём.

…

По возвращении старца Варфоломея мы устроили праздник. Он приехал на купленной за непонятно откуда взявшиеся деньги крутой повозке, когда загадочное для нас строительство уже вовсю кипело осколками оббиваемого камня и руганью строителей. Приехал не один, с двумя скромными девушками, которые стали помогать ему по хозяйству. Без старца жизнь в пещере шла своим чередом, потому Варфоломей раздал наказы и почти сразу же уехал на стройку.

Каменная стена росла быстро, каньон почти расчистили от каменных обломков, валунов и щебня. Старец поставил свою повозку возле водопада, на берегу озера и занялся благоустройством территории. Мы часто приходили к нему и помогали, особенно в части строительства. Он нашёл небольшую пещерку слева от водопада, совсем маленькую, просто углубление в каменной стене, и начал к ней пристраивать дом, но не из брёвен, которые ему подарил князь — они предназначались для нашего нового дома, — из плоских камней, которые отобрали, но ещё не использовали строители.

Дом получился неказистый: стены из каменных плит, поставленных вертикально, с огромными щелями между ними, даже не щелями, а дырищами; окнами неопределённой формы и размера; потолок из таких же плит, которые мы с трудом взгромоздили с помощью строителей, брёвен, верёвок и блоков. Вот и всё устройство дома. Ну разве что ещё одна каменная плита изображала собой часть передней стены, оставляя только пустоту дверного проёма. Затем Варфоломей самостоятельно занялся заделкой дыр между плит осколками камня и смесью глины с соломой. Не слишком надёжный материал, но ему нравилось. Мы же вернулись к долбёжке в пещере, которую он нам задал ещё до отъезда к князю.

…

Когда рабочие, наконец-то, закончили и вернули нашим местам девственную тишину и безлюдье, стена возвышалась на десять метров, тяжёлые дубовые ворота плотно закрывали въезд в каньон, а толстая решётка над рекой преграждала водный путь. Красота! И огромное пустое пространство за стеной, большой пустой мир между естественной каменной преградой и искусственной. Нам предстояло этот новый дивный мир заселить.

Следующим после жилого дома был построен склад — обширное приземистое здание, куда можно было заехать на телеге. Пустовать ему не дали. Дело в том, что поток людей, желающих встретиться со старцем Варфоломеем, не иссякал, после его визита в столицу он стал крайне известным и почитаемым у знатных людей. У простых — был и до этого. Кто-то приезжал с просьбами помочь, кто-то просто за советом, кто-то поклониться великому подвижнику. И старец использовал этот поток для развития торговли. Приезжали к нему из самых дальних концов государства, часто на телегах, бричках, повозках, а, значит, с возможностью что-то перевезти. Часто приезжали зажиточные, могли сами что-то купить. Чтобы долго не расписывать, скажу так: скоро к воротам подходил большой тракт с активным движением, а решётка на реке опускалась только на ночь, так как днём корабли сновали вверх и вниз по течению — торговля стала приносить большие барыши, позволила развивать наш посёлок за стеной.

Количество людей, отданных под опеку старца Варфоломея, тоже сильно выросло. И, как вы понимаете, нужно было ограничивать их общение с чужими, непонимающими людьми. Пещера могла вместить всех, она уходила куда-то очень глубоко в толщу гор, но комфорта становилось меньше — один узкий вход оказался ограничивающим фактором. Да и без солнца многие впадали в депрессию. В связи с этим старец вынес основную часть торговли за стену, появились каменные дома, прилепленные к наружной стороне стены, появился рынок и рыночная площадь между воротами и рекой. Ворота закрыли для чужих.

…

Воскресным утром объявили, что старец Варфоломей собирает всех на центральной, единственной площади посёлка за стеной. Никто не знал зачем, даже своим приближённым, старшим ученикам, он ничего не сказал.

Собрались все, около тысячи человек, кого принял к себе старец. Тех, кто нашли счастье и покой благодаря ему. Кажется, пришли все до единого. И не удивительно — это был первый раз, когда Варфоломей объявлял общий сход.

Вот он вышел на небольшую трибуну, сбитую вчера из толстых досок, как всегда в простом сером балахоне с глубоким капюшоном. Над толпой прошёл шепоток и повисла полная тишина.

— Друзья, многие из вас, придя сюда, нашли себя, нашли друзей, спокойную счастливую жизнь. Здесь у вас есть возможность почувствовать себя нормальными, свободными людьми. Вы можете свободно проявлять свои эмоции и чувства. Конечно, в разумных рамках, но никто не поставит вам в вину, если вы имеете отличные взгляды и предпочтения. Здесь, за нашей каменной стеной, вы полноценные люди. Но там, с другой стороны от стены, другой мир, где всё иначе. Я не буду говорить о том, что какой-то из этих двух миров лучше, просто они разные. И вы сделали выбор в каком мире хотите жить. Вы все помните, что раньше вам приходилось глубоко скрывать свою изнанку, истинные чувства. У нас было железное правило, в каком случае можно открываться — когда тело становится таким же голым как и душа. Теперь, наконец-то (!), у нас есть возможность изменить это правило, этот наш внутренний закон — один из главных законов. Теперь у нас есть стена и ворота в ней. Внутрь мы перестали пускать чужих, потому теперь, с этого момента, внутри стены вы всегда можете вести себя как оголённые душой. Теперь для этого не нужно раздеваться. Всегда и везде, пока вы внутри стены, вы можете быть самими собой! При этом для вас не закрыты ворота, вы можете выходить и входить совершенно свободно. Но с одним условием. Чтобы не забыть, что вы вышли в чужой мир, охрана в воротах вам будет выдавать вот такие кулоны, обереги.

Старец Варфоломей поднял руку с зажатой серебряной цепочкой, на которой висела серебряная же лесенка необычного вида: лестница на одном шесте — черенок, к которому с разных сторон крепилось пять перекладин. Делается такая лестница из ствола дерева, чаще всего ели или сосны, у которого оставляют только необходимые ветки. У этого символа две верхние перекладины-ветки были на одном уровне, остальные три чередовались слева-справа. Высота лесенки-оберега составляла примерно десять сантиметров.

— Вот этот кулон должен быть на вас каждый раз, когда вы выходите за ворота. Эта лестница, символ того, что вы, как по лестнице, переходите в другой мир. Я не хочу говорить «поднимаетесь» или «спускаетесь», нет, просто — переходите. Выходите из нашего и попадаете в другой, агрессивный по отношению к вам. Это оберег, так что, если вам вдруг захочется вести себя как обычно, сожмите его, сильно сожмите — так, чтобы пальцам было больно от впивающихся в них перекладин лестницы. Это отвлечёт вас от привычных нормальных эмоций и вы сможете вести себя по правилам того мира. Если он у вас на шее, значит вы прошли по лестнице, шаткой и иногда опасной, в другой мир и нужно вести себя по его правилам. И кулон — напоминание об этом. Возвращаясь вы будете отдавать его обратно охране — здесь вам не нужно оберегаться. Новое правило просто и полезно, даже удобнее того, что было. Надеюсь вы будете строго ему следовать. Да будет здравствовать наш мир!

— Да будет здравствовать наш мир! — Хором ответила вся толпа.