На пороге мира
Даже легкие шаги поднимают древесную пыль, которая долго потом кружится в слабых порывах ветра, оседает на всё кругом. Сочная трава поседела от постоянно поднятой пыли. Опилки и мелкие обрезки сухи как трут, достаточно одной искры, чтобы началось томительное тление, иногда переходящее в открытое горение. Здесь явно должны были быть пожары. Влажный жаркий воздух слегка напряженно гудит на полуденном солнце. На широкой ровно засыпанной дороге никого нет, но явно тут много ходили — следов было в изобилии, а местами даже валялись окурки, в ободке потухшего тления. Так и начинаются пожары.
Глаза очерчены углём,
А ты не выпита до дна…
Эта фраза кружится в голове уже давно. Может быть, я так же кружу по этой непонятной, неприветливой дороге? Откуда эти строки? Они мучительно медленно вылезли откуда-то и крутятся, крутятся… И солнце беспощадно, хочется пить. Уголь — очень актуально в таком окружении. Сухой, скрипящий, пачкающий руки и ноги уголь.
Глаза очерчены углём…
Странная картина представляется: глаз как окурок, вокруг которого выгорели опилки. И медленная тяжесть жаркого дня. И жажда. Откуда строки в моей голове?
А ты не выпита до дна…
Я бы много чего бы выпил до дна: пруд, пещерное озеро. Мысли тягуче и вяло приходят и, растягиваясь, обволакивают голову. Жара и эти назойливые как гнус строки — думать трудно, особенно в нужном направлении, логически. Что я тут делаю, что делать, что предпринять?
Дорога сворачивает в сторону, точнее, дорога-то идёт прямо, это я почему-то свернул, но если смотреть только под ноги и видеть только чуть-чуть, то именно такое ощущение — дорога свернула в сторону. Началась лесная тропинка, даже не тропинка, а след того, что здесь проходили люди — то примят мох или лишайник, то сломана ветка. Нет, здесь я раньше точно не ходил, не я ломал эти ветки, не ломаю я ветки при ходьбе. След петляет из стороны в сторону, взбирается на горку, спускается вниз и… заканчивается.
И этой мыслею одной
Душа беспечная больна.
Да, какая-то важная мысль была. Какая? Повторяющиеся строки мантры мешают думать, не дают удержаться ни одной стоящей мысли хоть сколько-нибудь долго, как метлой вычищают голову до звенящей пустоты. Что с моей головой? Слова ватной тяжелой дубинкой бьют по голове, но отлично согласуются с окружающим загадочным миром. Иногда кажется, что они мешают думать и этим спасают от чего-то очень опасного.
Начинаются камни берега, с одной стороны — ограниченные незнакомо пахнущей водой, размеренно и тоже как-то вяло набегающей на камни. С другой стороны — зелёной стеной стояли сосны, тихо шептавшие иголками:
Душа беспечная больна…
Понимаю, что в руке держу длинную как посох (посох?) палку, видимо помогал ею при ходьбе. Для прыжков по камням она не нужна, но почему-то не хочется её выбрасывать, жалко, может ещё пригодится, когда уйду с берега, если уйду. Тут не так жарко, как раньше, но всё равно хочется пить, выпить до дна, да была какая-то мысль одна, что-то я упустил, забыл: окурки с углём, жара, сворачивающие с пути тропинки, как тут всё упомнишь. Камни быстро мелькают, иногда между ними блестит вода, некоторые — влажные и скользкие от водорослей, некоторые — шатаются, нужно внимательно выбирать камни для прыжка. Концентрируюсь на беге, липкое кружение мыслей чуть стихает, но стоит остановиться, как снова голова забивается почти истеричными:
Пусть сегодня никто не умрёт,
Пусть этот день для радостных глаз.
Пусть сегодня никто не умрёт,
Господи! Ты слышишь нас?!
Для каких глаз, где они? Как хочется, чтобы были эти радостные, счастливые глаза! Чтобы они смотрели на меня, были совсем рядом, близко. Жара и духота. Пусть они смотрят и молча улыбаются чему-то смутно понятному, чему-то своему. Пусть будут и в жару! Но их нет, нет рядом, нет близко, но есть где-то далеко, достижимо далеко. За ними я и иду? Достижимо далеко, но недостижимы — они не такие, даже если достигну, они не будут мне улыбаться о чём-то своём. Радостные глаза. Они будут далеко и чужими. Где они, эти глаза? Что я могу сделать, кроме как твердить эти строки по кругу, час за часом? Как сделать, чтобы эти глаза мне улыбнулись? Хотя стоп. Почему меня это волнует? Чьи это глаза? Почему счастливые? Что-то не то лезет в голову. В этом странном, странно незнакомом, месте.
Господи! Ты слышишь нас?!
Тишина, ни одного человека и даже следов людей не видно. И только строки нанизываются одна на другую по кругу. Глаза, голоса… и жажда. Слова вплетаются в прохладный воздух, веющий от воды, дополняют красоту дикой природы, повторяются, как камни, сосны, пронзительные крики белых птиц, кружащих над водой и берегом… И эти улыбающиеся глаза, никогда раньше не виданные глаза.
Да, я люблю, да, я люблю,
Об этом песни я пою,
И петь не надо о другом,
Мы о другом споем потом.
А я люблю, а я люблю
И удержаться не могу.
Я оптимист, я оптимист,
Я гетеросексуалист!
Несколько пугающие слова рвут мозг, через эти рваные раны вытекают все прочие мысли. Есть какая-то связь между всеми этими разнородными, на первый взгляд не имеющими ничего общего, строками. Какой-то смысл, посыл или даже объяснение. Понять бы этот смысл. Они призывают что-то сделать, но что? Шагнуть в воду, которая так манит своим прохладным ветерком в знойный день? Нет, что-то другое. Счастливые глаза…
Да я люблю, да я люблю,
Об этом песни я пою…
Второе-то понятно, не могу избавиться от зацикленных строк, не могу не петь. Кажется, если остановлюсь, то всё пропадёт, разрушится, мир качнётся, как лодка на волне, и развалится, а я останусь, утону в пучине. Надо петь дальше. Чтобы увидеть глаза. А может стоит утонуть? Разрушить этот тяжело тягучий, вязкий, инертный, депрессивный мир. Да и первое становится очевидно — иначе зачем петь-то. Вот ответ, но он расплавляется в неоформленную жаркую массу, меняет цвет, испаряется и теряется, уносится ветром. Но странное чувство, какое-то новое, незнакомое. Как всё вокруг.
И этой мыслею одной
Душа беспечная больна.
Могу ли я стать оптимистом, когда мысли крутятся и утекают, когда их плющит сиянием солнца? Или хочу ли быть им, стараюсь ли выскочить из своего пессимизма, как из широких штанов? А и обо мне ли всё это? Как будто чужие мысли забились мне в голову и не могут найти выхода. Это не моё. Улыбающиеся глаза, постоянно кажется, что встречу их за очередным поворотом. Хочу, жажду встретить, но совершенно ясно понимаю, что не встречу. Но всё равно жду их там, за каждым стволом. Или даже на воде в лодке. Выпить до дна. Жажда.
А я люблю, а я люблю
И удержаться не могу.
Не могу удержаться от многого: не петь назойливые строки, не прыгать с камня на камень, не отмахиваться от комаров, не думать об одном и том же, бесперспективно, безвыходно думать об одном и том же. Просто остановиться и осмотреться, передохнуть не получается, что-то гонит меня вперёд по этим качающимся камням вдоль берега, а затем, когда в соснах появляется прогалина, нечто толкает меня вглубь, в заросший высокой травой и хилым кустарником лес, слегка гудящий от шмелей. Вот и палка пригодилась для ходьбы. Может быть там встречу, а? Или найду чистый ручеёк. Жажда.
Какие смутные дни,
Как дышит ветер тревог…
Под соснами неподвижный влажно-душный воздух заползает под рубашку. В сумраке тревожному мозгу видятся какие-то тени, очертания, и за каждый поворотом хочется встретить кого-нибудь нужного, желанного. Неожиданно встретить, чтобы помочь, чтобы быть полезным, нужным. Да, нужным, обязательным, необходимым, важным. Неожиданно обязательным, неожиданно желанным. Да, именно вот так — неожиданно желанным.
Как будто клятва дана
Ничем не дорожить…
Но зачем, кому? Что за мысли вплетены в единый венок с мантрой для моего истерзанного мозга? Откуда? Да ещё эта жажда. Но задумываться некогда: под ногами коряги, ветки, камни, а в голове вездесущее повторение.
Кружить, кружить, кружить…
Нужно что-то предпринять, как-то разорвать порочный этот круг. Нужно всего-то остановить мантру, которую я вот уже битый час твержу себе под нос.
Глаза очерчены углём,
А ты не выпита до дна,
И этой мыслею одной
Душа беспечная больна.
Пусть сегодня никто не умрёт,
Пусть этот день для радостных глаз.
Пусть сегодня никто не умрёт,
Господи! Ты слышишь нас?!
Да, я люблю, да, я люблю,
Об этом песни я пою,
И петь не надо о другом,
Мы о другом споем потом.
А я люблю, а я люблю
И удержаться не могу.
Я оптимист, я оптимист,
Я гетеросексуалист!
Какие смутные дни,
Как дышит ветер тревог,
И мы танцуем одни
На пыльной ленте дорог.
Как будто клятва дана
Ничем не дорожить,
А только в этих волнах
Кружить…
Усилием воли, в очередной раз убеждаю себя, что в лесу никого не встречу, нет, за тем деревом не слышны голоса, выбираю дорожку ведущую вверх, сверху можно кого-нибудь увидеть, найти, и минут через десять закрученные строки приводят меня на голую вершину, покрытую только зелёными мхами и разноцветными лишайниками. Хочется лечь на мягкий покров и, раскинув руки, смотреть на голубое безоблачное небо. И найти там улыбающиеся глаза. Хотя прекрасно знаю, что их там нет, так же как и на склоне холма и под холмом. Но что-то продолжает тянуть дальше, не даёт стоять на месте, как будто, если я остановлюсь, на меня обрушится вся тяжесть выцветшего голубого небесного свода. Потому нужно идти, быстрее, как можно быстрее, идти. Не важно куда, просто идти по кругу, так же как крутятся слова и, наконец, выпить до дна все дорожки и все слова. Стоптать дороги в пыль, загородиться этой пылью от зноя и от навязчивых мыслей и чувств. И в этой пыли встретить нужного человека, помочь выйти из пыли, спасти от пыли будней, от пожара чувств.
Но я останавливаюсь, какая-то мысль пробилась-таки в голову, какая-то ассоциация или иная строчка, не из этой крутящейся мантры. Но какая? Мне не удаётся её поймать, она где-то тут, рядом, такая понятная и родная, моя мысль. Ааа! Что за мысль?! Я застываю на месте, наконец-то мне удаётся остановиться. Всё вокруг, весь мир, тоже останавливается, замирает в тревожном ожидании.
На вершине покой, внизу плотно стоят сосны, дальше камни и вода, неправдоподобно много воды вокруг. Но не успеваю как следует рассмотреть. Мир тускнеет. Или это у меня в глазах темнеет. Значит я не увижу те глаза, мелькает в голове. Почти ничего не вижу, не слышу даже шума сосен, не чувствую прохладного ароматного ветра. Мир гаснет окончательно, закрываю глаза.
…
Рольф сжимал голову руками, массировал виски, разминал лоб. Сознание постепенно возвращалось, и он начинал понимать где он, зачем и почему. Рольф открыл глаза, но мало что изменилось, разве что цветных кругов в глазах стало меньше. Вокруг было привычно темно, только вдали слабо фосфоресцировали знакомые пещерные грибы. Он начинал нормально думать, соображать, нормально чувствовать. Опять становился собой, Рольфом Меркадером, принцем Города, отличным сталкером с блестяще развитыми чувствами и превосходным самообладанием.
Он сидел на корточках на вершине какого-то возвышения в середине огромной пещеры. Теперь, когда к нему вернулась его обычная отличная чувствительность, он чётко ощущал своё положение в пространстве. Под ногами был голый камень, как и везде вокруг. Никакой воды поблизости не было, воздух обычный для пещер: влажный, чуть затхлый, но бедный на запахи, во всяком случае, для обычного уровня восприятия. Совсем не такой, как был только что, минуту назад, — наполненный запахами и влажным жаром прямых солнечных, немного пыльных, лучей.
Нужно присесть отдохнуть, подумал Рольф, похоже я действительно часами ходил тут кругами, находясь под действием каких-то чар. Он снял с рюкзака слегка рваный и кое-где обгоревший плед, расстелил его на камне и сел. Из полупустой фляги он сделал три небольших глотка и плотно завинтил крышку. Теперь здесь безопасно, уже ничего не угрожает, Рольф был в этом уверен. Он лёг, вытянул уставшие ноги и задумался, глядя в темноту перед собой.
Это что-то новое. Не мои воспоминания, даже перекуроченные, ничего подобного я не видел и не знал, никогда не было подобных переживаний. Он помнил строки, но не рискнул их повторить даже мысленно. Это что-то человеческое, придумано человеком. Предыдущие преграды, испытания могли быть созданы кем или чем угодно, но это особенное испытание точно человеческое. Или только для человека? Нет, навязанные ощущения были людскими, но не моими, только человек мог такое переживать, придумать, создать. Это даёт новую информацию о том, куда я попал и зачем всё это. Что-то, какое-то место, защищено безвоздушными туннелями, пещерами белого огня и пещерами совершенного холода, пещерами, где ничего не падает вниз, так как и низа-то нет, и пещерами, где воздух давит как вода, где ногу сложно оторвать от земли, а тело весит, как кажется, тонну. И ещё эта чисто психическая, ментальная защита от разумных. Человеком созданная от человека. Обычно так защищают что-то очень ценное. Чрезвычайно сложные системы защиты оберегают что-то бесценное. Ценное. Где мой посох, спохватился Рольф. Он привстал и оглянулся. Всё в порядке, посох лежал рядом, видимо, он его выронил только в последний момент, когда схватился за голову. Кстати, интересный факт — посох мог легко потеряться, но не потерялся. Почему? Инстинкты сработали: ничего не оставлять своего, не выпускать из рук? Или магия посоха помогала создавать иллюзию, потому его нельзя было оставлять — Рольф хорошо помнил о том, как ему хотелось бросить посох на берегу, но что-то его остановило, что-то непонятное. Или посох нужен был устроителю всего этого для чего-то ещё. Кто знает, но нужно взять на заметку и не упускать посох из виду.
Что ожидает дальше? Ещё преграды? Какие? И кто это устроил и когда? Чтобы создать такое требуется искусное владение магией и, может быть, чем-то ещё. Не могу представить, откуда можно сейчас взять магию такой силы. Фантазии не хватает, чтобы вообразить, как такое можно сделать, создать, сотворить. Эти туннели с холодом или жарой — ещё куда ни шло, а там где нет веса? Фантастика какая-то.
Рольф расслабленно лежал, когда заметил, что что-то изменилось в окружении. Он не сразу сообразил что. Посох начал чуть светиться. В следующее мгновение он уже сидел на корточках, держа в одной руке меч, а во второй посох, и настороженно прислушивался.
— Опусти меч, Рольф. — Раздался какой-то знакомый голос из ниоткуда. — Ты знаешь, я не причиню тебе вреда, даже если захочу.
Рольф мучительно старался вспомнить этот голос, который сейчас говорил уважительно, но с ноткой юмора.
— Не узнаёшь меня, далёкий потомок?
— А! Дух! — Рольф узнал и облегчённо опустил оружие. — Здравствуй! Уж слишком ты неожиданно и негаданно появился.
Это был дух какого-то предка Рольфа, одного из древних правителей Города, один из Меркадеров, который сгинул в смутные годы. В прошлую встречу им не удалось установить точную дату, но это было задолго до последнего Золотого века Города. Тогда Рольфа защищало его снаряжение, но и без него дух, когда узнал, кем является Рольф, не причинил бы ему вреда, так как он его потомок, родная кровь по прямой отцовской линии. Тогда они хорошо провели время, правда всё испортил монстр, который погнался за Рольфом и привёл его в Долину к Агате — это было единственное задание отца, которое он выполнял. Тогда они расстались с духом не попрощавшись.
— Дух, как ты тут оказался?
— Ты открыл мне дорогу. Я держался рядом с тобой и смог пройти.
— И ты смотрел, как я блуждаю незнамо где и не помог мне?
— Ты блуждал здесь, вокруг этого камня. Я не знал, что тебе нужна помощь. Да и как я мог бы тебе помочь?
— Что-то ты недоговариваешь, хитрый. — Рольфа внутреннее чувство заставляло быть подозрительным. — Зачем ты пошёл за мной, бестелесный?
— Я хотел быть рядом, любопытство, думал, может быть, смогу помочь. Ты же в прошлый раз помог мне — снял с меня путы, отпустил на просторы. И мне скучно, я всё видел, почти всё, кроме этого места.
— А что здесь?
— Не знаю, я видел не больше твоего. Разве что видел, как в действительности выглядят те места, по которым ты ходил последние полтора дня.
— И как они выглядят? — Рольф спросил, а про себя подумал: значит полтора дня, а мне казалось только несколько часов.
— Посмотри сам. — Дух надулся, стал круглым и засветился ярче. Он стал похож на светящийся жар какой-то волшебной лампы.
По мере того, как этот свет разгорался, Рольф замечал всё новые детали: похоже до этого испытания дошёл не один он. Вокруг камня валялись кости, белые, почти светящиеся человеческие кости. Их было немного, но человек десять из них можно было собрать. Рядом с костями лежали различные мечи, щиты, кольчуги, тяжелые доспехи. Некоторые кости в доспехах были раздавлены — от времени они превратились почти в пыль, и даже лёгкое касание превращало их в горку праха. Видимо это его кружение, его тяжелая поступь в умопомрачении разрушила часть останков. Новых костей было не видно, наверное, из-за того, что вход был завален уже несколько столетий. Завален, скорее всего, случайно, а не чьими-то стараниями. Хотя кто знает на что способен создатель сего.
— Не самая приятная картина, спасибо, светящийся предок.
— Как есть. — Ответил он и перестал светиться.
— Ты можешь разведать путь? Посмотреть, что там дальше нас ожидает.
— Нет, не могу. Это твой путь и только ты можешь идти первым.
— Интересно. Откуда ты это знаешь?
— А откуда ты знаешь, что тут никого, кроме нас нет?
— Точно никого нет?
— Никого. — Чуть помедля ответил дух.
— А куда идти, где этот твой путь?
— Туда. — Дух показал направление светящейся точкой, которая вырвалась из его бока, там где у людей рука.
— Там ещё одно испытание?
— Не знаю. Может быть испытание, может быть нет, смотря как относиться.
— Что ты имеешь в виду?
— Для кого-то нахождение сундука с золотом — испытание.
— Значит я там найду что-то ценное?
— Для кого-то потерять кошелёк с золотом — испытание.
— Так что там?
— Это зависит от тебя.
— Ты говоришь загадками, предок.
— Я говорю то, что могу сказать.
— А что-то ты не можешь сказать? — Дух промолчал. — Тебе кто-то запрещает говорить полностью?
Дух заколебался и потух полностью, пропал. Рольф его больше не ощущал и посох потух.
— Вот значит как. — Рольф прошептал сквозь зубы. — Ну мы тоже не лыком шиты.
И как теперь найти то направление, что показывал дух. Вроде бы туда. К тем далёким светящимся грибам. Кстати, ими можно будет и перекусить, вроде бы среди них есть съедобные. Он не включал фонаря, шёл по темноте, напрягая до предела все свои чувства. И всё-таки дух был где-то рядом, не мог он быть далеко. Дойдя до грибов, Рольф сел и погрузился в медитацию. Вокруг было пусто и тихо, только где-то рядом накрапывала вода. Безопасное спокойствие и вон те три гриба съедобные. Съев грибы и запив их глотком воды, Рольф пошёл дальше. Он был практически у стены пещеры, свод был низок, ему иногда приходилось отходить дальше от стены, чтобы не упираться головой в гладкий базальт. Как будто срезали ножом, подумал Рольф, разглядывая камень свода и стены.
Вдруг на него дохнуло другим воздухом. Это был небольшой сквозняк, который нёс странные запахи обгоревшего металла, теплого камня, какие-то неизвестные технологические, механические запахи. В стене открывался небольшой проход — проём высотой в полтора человеческих роста и шириной метра полтора. Его стены казались оплавленными, песок на полу спекся. На фоне чуть видной стены он казался чёрной дырой, пропастью, из которой иногда вырывается адское пламя или дыхание дракона. Глубину прохода было не понять — он мог заканчиваться через пять метров, а мог тянуться с многочисленными изгибами и разветвлениями километры. Хотя нет, ветерок говорил о том, что он не очень длинен.
Рольф постоял пару минут, пытаясь почувствовать что-нибудь внутри туннеля, но ничего не обнаружил. Может стоит поискать другой путь, на это уйдёт много времени, а он чувствовал, что это правильный и единственный путь. Вот только куда путь. Рольф достал меч, удобнее перехватил посох и собрался с духом. Шагать в неизвестность всегда сложно. Направив камень посоха в темноту, он напрягся и зажёг магию камня, новоприобретённое умение, — туннель слегка осветился призрачным зелёным светом. Медленно, шаг за шагом, Рольф стал углубляться в туннель.
Через двадцать метров туннель неожиданно кончился и Рольф оказался в следующей огромной пещере. Но она не была пустой, тут что-то двигалось, вращалось, местами светилось, шёл какой-то процесс.
— Здравствуй, Рольф Меркадер, принц Города, первый из сталкеров, великий купец дорог, гроза бандитов. Добро пожаловать! — На этот раз голос был незнакомый, властный и… обречённый, что ли, если не сказать трагический. — Я рад, что ты всё-таки дошёл целым.