Глава 9

В кровавом двадцатом веке прогресс научно-материальный на много шагов обогнал прогресс в головах. Внешний мир менялся стремительно, а вот умы оставались прежними, такими же какими были века до этого. Люди учились менять тела с помощью техники, грубой генетики, но разум был ещё слишком сложной областью, чёрно-белыми пятнами на карте познания человека. Следующие века не слишком отличались, количество так и не перешло в качество. Но что может тело, даже усиленное, при слабом разуме? А что может сильный разум при слабом, вялом теле? В здоровом теле — здоровый дух. Это классическое высказывание утратило свой исходный смысл, но современное толкование ближе к истине.

Эксперимент привёл к отличным, сильным телам без изъяна. К телам, которым позавидовал бы любой человек. Любой обычный человек. Но разумы, запертые в этих человеческих телах, уже стали больше, чем просто человеческие. Им стало тесно, неуютно, как большой птице, привыкшей к бескрайнему простору голубого неба, в тесной клетке где-то на задворках птичьего рынка, где дети тыкают в них палкой и смеются, а кошки, пробегая мимо, облизываются. Ум, подстёгиваемый самим собой и практикой медитации, получает такую силу, что берётся за тело. Ниуэанцы менялись, не просто росли в молодости, а изменялись осознанно так, как хотели, всю жизнь. Но и этого им показалось мало. Всё чаще появляются странные и пугающие, конечно преимущественно для Странника, случаи. Для остальных они были… не чужими решениями, не чужим поведением, практически своим. Как можно назвать странным поведение своей руки или ноги? Оно же своё родимое, тем более, полностью осознанное.

Не сказать, что поселенцы закрывались от Странника, нет, они ничего не скрывали, просто они изменились, и не было полного взаимопонимания. Многие аспекты жизни перестали обсуждаться, решения возникали где-то в тонких ментальных дискуссиях, в которые Странник не мог проникнуть в силу своей физической отличности, он оказался в стороне он генеральных идей ниуэанцев. Попытки расспросить, даже с помощью доступных ментальных диалогов, ничего не приносили, так как Странника просто не понимали. Оставалось лишь наблюдать и анализировать.

Внешне в жизни человека ничего не менялось, он жил тем же, делал тоже, но вдруг начинал больше есть, постоянно есть, особенно жирное и сладкое, набирал несколько килограмм веса, иногда больше десяти. В какой-то день, обычный день, он приходил домой, как обычно ложился на кровать и, казалось, как обычно засыпал. Утром же он не просыпался, через сутки или чуть больше его кожа становилась сухой и заметно толще. Дыхание делалось глубоким и очень редким. Сердце почти переставало биться, мышцы расслаблялись, но невозможно было согнуть ему руку или ногу, невозможно вообще что-то повернуть или согнуть, он как будто каменел.

Тело так лежало несколько недель, больше месяца, внешне с ним ничего не происходило. В какой-то момент, опять же непредсказуемо, пульс учащался, дыхание усиливалось, и человек оживал. Кожа с него сходила толстыми лоскутами, а новая чистотой и гладкостью походила на младенческую. Над первым таким человеком Странник сидел почти не отходя. Он всё время старался наладить с ним ментальный контакт, но все попытки оставались без ответа.

Куколка, думал он, была гусеница, страшненькая и маленькая, приземлённая и голодная гусеница, и вот она наелась и окуклилась, чтобы превратиться в… бабочку. Классическое превращение, метаморфоз, в результате которого получается нечто совсем иное, чем было до. Хотя нет, не всегда, это только если полный метаморфоз, как у бабочки. В данном случае… Странник почти неосознанно на это надеялся, отслеживал глубинный страх, понимал, откуда он, и ничего не мог сделать: он не хотел, чтобы после выхода из куколки от человека ничего бы не осталось, чтобы у него на руках возникло что-то ещё более далёкое от человека, чем людены. В данном случае, это может быть неполный метаморфоз, когда после получается новое, но похожее на прежнее. Так бабочка или кузнечик?

Первый человек, вышедший из куколки, ничего не отличался от прежнего, от того, что в неё ушёл, во всяком случае, Странник не смог найти отличий ни в строении, ни в поведении, ни в мыслях. Разве что обратно похудел. Лишь интуиция сверлила где-то очень глубоко, давая пренеприятную такую стружку сомнения, подозрения и страха. Не могла такая сложная процедура, такой сложный и длительный процесс пройти просто так, ради смены кожи. Диана особенно пристально следила за ним, сканировала всем, чем только могла, но сумела найти только небольшие изменения во вкусовых предпочтениях.

Ментальный мир Колдуша, который уже стал для Странника родным, спокойным, понятным, преобразовался в подозрительное, мутноватое, отстранённое место, где не всему (но чему именно?) можно доверять. Он стал несколько чужим, хотя в основном отстранялся сам. Сомнения, непонимания начинали душить Странника. Опять процесс, им же запущенный, вышел из-под его контроля, из-под его понимания. Диана оказалась отставшим и почти бесполезным инструментом, который не мог разобраться в тонкостях нематериального мира, не могла в должной мере влезть в головы ниуэанцев, чтобы изучить и понять их. Она перестала полноценно управлять процессами, происходящими в Колдуше, так как всё управление перешло в ментальную область, на такие уровни, куда ни Странник, ни Диана не могли залезть. Команды Дианы не игнорировались, выполнялись, но не всегда так, как предполагал Странник. Ментальная сила Колдуша стала такой, что Диана не могла направлять, всё пошло на самотёк, если это можно так назвать в данном случае, — не так, как планировал Странник, но пока всё шло в ту сторону, куда он хотел изначально. Неподконтрольно, но правильно — это, пожалуй, больше всего раздражало Странника, хотя он понимал, что это глупое чувство, искал его корни, но никак не мог с ними расправиться.

Странник остался один на один с проблемой, без привычной поддержки Дианы. Это оказалось для него неожиданностью — слишком долго он опирался, всецело полагался на, казавшиеся безграничными, возможности Дианы. Слишком долго он занимался преимущественно материальным миром, созданием которого была Диана и которая в нём могла многое. Странник недолго колебался, перед тем как принять единственное решение, ведущее к решению проблемы. Он хотел вновь влиться в Эксперимент, стать своим в нём, своим для всех детей Эксперимента — с этим нельзя тянуть, он чётко понимал, процесс запущен и будет развиваться по экспоненте, если отстать сейчас, то потом будет уже не догнать.

Как решить возникшую проблему, разделяющую Странника и всех остальных ныне живущих участников Эксперимента? Нужно снова погрузиться в проблему, стать ею. Тогда внутри неё, то есть внутри самого себя, забыв о себе, найдётся решение, как всегда неожиданное, рискованное, безумное, но единственно верное, единственное решение, а не иллюзия решения. Нужно стать таким же как остальные. Как это сделать? Делать тоже, что делают все.

Он сам окуклился. Странник доверился единому ментальному облаку, общему сознанию Колдуша, получил от него невербализуемые, даже толком неосознаваемые, знания, необходимые для (понимания?) метаморфоза, для перехода в стадию куколки и далее в… нечто новое. Что это именно за программа, как она будет реализовываться, что её запускает — он так и не понял, Диана тоже не смогла уловить, но спусковой крючок, собачка была нажата и превращение началось. Не стать бы жуком, подумал Странник, поедая жутко сладкий и жирный торт. Он отъелся, стал круглым как бочонок — возможно потому, что ему необходимо меняться больше, чем остальным, — и ушёл в Диану.

— Улетай к чёртовой матери. — Были его единственные слова и единственная команда Диане. К счастью, ей этого хватило, они отлично понимала своего создателя.

Лёг на койку и уснул. Умер, чтобы родиться. Почувствуй себя насекомым. Гигантским разумным насекомым, думал Странник, когда внешне глубоко спал. Сон разума ещё не наступил, перед ним началась вспышка чистого разума, когда думалось сказочно легко и привольно. Как, интересно, это будет изнутри? Что я буду чувствовать, когда кожа станет твёрдой, а члены — каменными. Будет ли это действительно сон или ум будет продолжать работать? Сканеры показывали, что физическое тело очень сильно перестраивается, многие органы разбираются и собираются заново. Буду ли я это чувствовать? Будет ли сенсорная депривация или в процессе появятся новые способы восприятия, так что никакой депривации мне не грозит? Столько вопросов, на которые нет ответов, так как получать энцефалограмму куколки не получилось, что-то глушило сигналы, они получались абсурдными. Или они действительно было такими… Странник изнывал от нетерпения, ему хотелось узнать всё как можно быстрее.

Ему хотелось стать новым, а для этого нужно было остановиться, чтобы разобраться и собраться вновь, собраться уже без ошибок, без эволюционных недочётов. Собраться именно так, как хотелось бы. Знать бы как хочется, есть кое-что, но… Стать новым и остаться прежним, остаться Странником, но снова измениться. Быть собой, стать собой. И перестать быть собой одновременно.

Сколько времени он провёл в виде куколки? Так ли уж это важно, времени для Странника не было совсем, спрашивать у Дианы о такой ерунде ему было не интересно. Ощущать себя вне времени — непередаваемое чувство, особенно словами, языком, который совершенно не приспособлен для описания времени. Теперь Странник понимал, почему раньше ниуэанцы не могли ему ничего объяснить — как можно объяснить то, что необходимо почувствовать. Он не сразу открыл глаза, сначала открыл разум. И это было открытие. Мир стал иным, изменился, хотя, конечно же, точнее сказать, что изменился Странник, его восприятие, но так ли уж неправильно сказать, что изменился и сам мир от этого. Первое, что Странник ощутил, первое полноценное чувство — пустота, недостаток, отсутствие. Уходя, он был частью большого разума, а пришёл в пустой мир, где не было никакого сознания. Разве что… он почувствовал отголосок создания Дианы, неполноценный, убогий отголосок, но зато без всяких контактов, дистанционно. Его нельзя сравнить с контактом между людьми, но хоть что-то. Он смог передать ей команду: домой. Нет, не так: Домой!! Беззвучный крик получился на грани истерики, на краю ужасающей ямы. Диана поняла его, хотя это был совсем не тот ментальный способ связи, к которому она привыкла, на который рассчитывала. Лишь после этого Странник открыл глаза — и возникла мысль: «зачем?».

Возвращение Странника не произвело никакого эффекта среди ниуэанцев, сложно сказать заметили они это вообще. Для них это было как будто вернулась мысль, которую давно не думали, ничего необычного, такое бывает. Ему же самому стало значительно легче, он почувствовал как будто ему вернули туловище, основную часть тела. Вернули его сознание, полноценное, широкое, бескрайнее, он уже не тот осколок, что затерялся в космосе, зажатый в Диане как светлячок в спичечном коробке. Странник успешно влился в общий поток сознания, единый канат мыслей, где каждый мыслительный акт прочно перевит с множеством других, идущих в головах других поселенцев, и делится на всех поровну.

Однако он недолго пробыл в Колдуше, уже вечером, на закате, его опять можно было найти на мысе Тепа, на самом краю. Странник стоял над обрывом, над шумным прибоем. Перед ним шумели волны, а за спиной слышался ментальный шум Колдуша, он был зажат между ними, один на голой скале. Стоял с закрытыми глазами и расставленными в стороны руками. Слушал такие разные шумы, слушал ветер, слушал землю под ногами, слушал своё тело. И когда солнце коснулось воды, Странник шагнул вперёд, в пропасть, туда, где прибой разбивал в щепки всё на своём пути. Он не полетел вниз куда шагнул, как это обычно бывает — лишь немного опустился ниже каменного карниза. Он медленно, немного неуверенно взлетел вверх, как взлетала она, к алеющим облакам, к темнеющему небу. Мечта, мечта детства, мечта юности, мечта всей его жизни свершилась — летать, летать самому. На Диане летать замечательно, но самому силой мысли, без крыльев и движителей, просто держаться в воздухе и лететь, пусть не быстро, но так чтобы ветер обдувал и была бы лёгкость во всём теле. И свобода, такая полная как никогда и нигде. Чувствовать себя птицей, пёрышком, летящим по ветру. Или пулей пробивающей себе дорогу против мощных воздушных потоков. Мечта сбылась — кажется, что достаточно поверить в себя, просто окончательно и до конца поверить в себя, в то, что ты можешь полететь. Поверил искренне и полетел, но, конечно, это не так. Странник парил и улыбался, просто улыбался.

Что случилось при метаморфозе? Он так и не понял, но воздух теперь держал его, точнее его воля, ментальное усилие делало его лёгким, таким лёгких, что воздух держал, как держит всех, кто верит в себя. Раньше он не мог взлететь, хотя иногда казалось, что вот оно, сейчас ещё шаг и полечу, но не пропадало ощущение силы тяжести, от какого-то очень глубокого чувства, что ты камень, который всегда падает вниз. И поверхностное лёгкое ощущение, что ты можешь упасть вверх, а не вниз как все приличные камни, разбивалось об это глубинное чувство. Сейчас оно пропало, нет чувства тяжести внутри, появилась какая-то вседозволенность, послушность воли. И этого достаточно, больше ничего не нужно, чтобы напрячь мысли, силу воли и подняться над землёй. Пусть невысоко, пусть не быстро, но самостоятельно и привольно. Обгонять идущих и радоваться, смеяться от счастья, чувствовать ветер и тепло мягких солнечных лучей. Взлетать легко, если готов к этому, но что-то должно было измениться внутри, чтобы взлёт состоялся, что-то поменялось, но на таком тонком уровне, что никаких механические устройства не смогут отследить это изменение. Изменение на грани тела и сознания.

Быстро полёт, в начале несколько изматывающий, требующий большой концентрации, стал простым действием, не требующим напряжения. Летать — как дышать. И ещё можно учить летать других, Странник может учить, знает как, хотя даже ему самому это кажется парадоксальным. Сам не знает, как это делает, ничего не может объяснить словами, и даже образы мало помогают, но всем остальным, кто прошёл стадию куколки, но не начал летать, он может показать своим примером и, взяв за руки, вместе взлететь, улыбкой объяснив как это делается. Странник стал первым, кто полетел, больше ни у кого не нашлось тяги к такому виду передвижения — зачем, если и тут хорошо кормят? Общий разум, коллективное сознание сохранило это новое для себя знание, запомнило и сохранило на века для будущих поколений.

Жизнь в Колдуше шла почти как и прежде: поддерживался порядок, делались обыденные дела, люди занимались творчеством, выходили из подземелья только для того, чтобы вести сельское хозяйство, доставлять еду вниз. Диана обратила внимание на то, что все полевые работы, связанные с выращиванием еды, стали занимать меньше времени. Сорняки, казалось, меньше беспокоили грядки, вредные насекомые перестали прилетать, а полезные просто жили на грядках и в садах. Культурные растения росли быстрее и красивее, плодов стало больше. Как будто растения, грибы и животные стали понимать людей, или люди стали понимать не только себе подобных, но и всю остальную жизнь.

Если бы сторонний наблюдатель, как, например, Диана, следил бы за жизнью в этом маленьком человеческом, будем этих существ так называть, скорее по привычке, чем по правде, муравейнике, то ему бы показалось, что жизнь осталась прежней, не изменилась за последние сто лет. Люди рождаются, живут, ходят, радуются, грустят, умирают как и встарь. Но всё стало иначе, иначе на другом уровне, не заметном для стороннего наблюдателя. Всё стало иначе даже потому, что Эксперимент закончился. Больше не стало евгеники, закончилась внешнее планирование, внешнее управление, компьютерная система управления изжила своё, стала бесполезна. Колдуш окончательно стал самодостаточным.

Так произошли первые существенные изменение, так закончился Эксперимент, но результаты его живут…

Обсуждения тут.