Глава 7

Искусственный отбор, евгеника не были единственными инструментами изменения людей: человек не только животное с генотипом, но и социальное животное с культурой. Странник много внимания уделял мышлению людей, сознанию и самосознанию, потому, когда подросло первое поколение, он стал учить их работе с умом, психогигиене, разным видам логик, всему тому, что называют модный и мутным термином личностный рост. Вся работа с умом объединялась в одну философию, которую точнее было бы назвать образом жизни, особой психологией. Несмотря на ряд характерных черт, пока ещё эта философия не превратилась в полноценную религию, хотя имела все предпосылки к тому, чтобы обзавестись всеми необходимыми атрибутами. Однако такой трансформации мешало несколько обстоятельств: Странник, которого можно назвать её основателем, идеологом, не утверждал, что он чего-то достиг, что нужно равняться на него, он говорил, что он даже в чём-то отстаёт от остальных, так как старше и родился в других условиях, ещё до Эксперимента, а потому ему сложно изменить заложенные в детстве психологические установки. Он позиционировал себя просто как указатель, как одного из толпы, которая вся вместе развивается и эволюционирует. Ещё формированию религии мешало то, что Странник не планировал умирать, а, значит, мог мешать негативным изменениям, накоплению мифов о себе на первоначальном этапе формирования духовного течения. Все крупные религии формируются уже после ухода из жизни их основателя, когда его учение можно трактовать как угодно, никто не мешает писать воспоминания и рассказывать сказки о великом Учителе. Тут такое не получилось бы сделать, так как Странник, да и Диана тоже, всегда могли бы опротестовать, разгромить мифические построения последователей.

Странник учил первое поколение ниуэанцев философии, йоге, медитации — всему, что знал сам и что считал полезным для развития. Многое из того, что он рассказывал являлось сильно переработанным материалом, который создавался в процессе ментальных боёв с самим собой и обсуждений с Дианой, проверяемых в моделированиях. И первое поколение новых ниуэанцев успешно училось у него, быстро усваивало все тонкости западной и восточной мудрости, созданной лучшими умами человечества. Им всё давалось легко и просто, осознанность развивалась быстрее, чем у их родителей, первые медитативные состояние оказывались глубже, чем у Странника через пару месяцев тренировок. С чувством гордости, но и с чувством некоторой зависти, а может и некоторой опаски, Странник передал место учителя своему внуку, который был младше его на семьдесят лет. И стал заниматься исключительно первогодками, совсем ещё малышами — только на их фоне он не чувствовал себя отстающим. Разве что на занятиях по философии он ещё долго мог занимать почётное место председателя, хотя с каждым годом ему всё сложнее стало отстаивать его в дебатах с молодыми и перспективными  ниуэанцами. Странник перестал побеждать в философских дебатах, когда на них пришли его внуки, с детства обучаемые способными родителями и не имеющими практически ничего от прежнего образа мысли, тогда он отдал и эту область ментального развития молодёжи.

Эти достижения второго и третьего поколения поселенцев Странник воспринимал как результаты Эксперимента, как доказательства его идеи, его тезиса, его мании о том, что смешав всё, перемешав все цвета и оттенки, все краски и смолы, сладкое и острое, большое и маленькое, дикое и ручное, немного выждав, получишь чистейший свет, идеальное вещество, сверхчеловека или просто Человека. Он безумно радовался тому, как менялись люди из поколения в поколение. Третье поколение стало уже почти однородным, слишком много всего смешалось в каждом его представителе. Однородным и пластичным, как будто разнообразные части каждой личности не были жёстко связаны между собой, как в обычном человеке, а находились в подвижной связи, склеенные резиновым клеем, связанные эластичным бинтом. Им легко давались те вещи, которые оказывались совершенно непонятны их дедушкам и бабушкам. Образование и генетика складывались таким образом, что уже издали можно было понять, к какому поколению относится идущий вдалеке человек — даже походка выдавала иное ощущение себя и окружающего мира. Потому они легко обгоняли даже собственным родителей, они не были гениями, далеко не все представляли собой творческие личности, но они могли подстраиваться, меняться также легко, как пластилин, адаптировались к практически любым условиям. Пластичность ума — то, к чему он всегда стремился, во всю проявлялась в его потомках, больше, чем в самом Страннике, больше, чем он мог предсказать и описать.

Странник тоже перестал быть обычным человеком, каким был в начале своей жизни. Диана изменила его, изменила его тело на всех возможных уровнях, но не смогла изменить его ум, сознание, знания о которых оставались отрывочными, эта область продолжала быть неизведанной даже для искина. Ни наука, ни новая философия не дали им такого знания, чтобы напрямую перекраивать сознание. Даже изменённый, прошедший жёсткую школу ментальных боёв Странник не мог тягаться в пластичности, адаптивности с новыми поколениями ниуэанцев. Многолетний опыт, способности, упорные практики не давали нужного результата на его материале, в его уме. Узнавая новое из своей практики и из практики поселенцев, он вместе с Дианой придумывал новые изменения своего тела, но всегда оставался как минимум на шаг позади эволюции, идущей в его же Эксперименте. Сложно менять созданное и затвердевшее, всё сильнее твердеющее с годами, проще создавать с нуля, что и делалось в Эксперименте, где шла обычная сменяемость поколений, а максимальный возраст поддерживался на уровне около ста лет — чтобы старшие поколение не лепили новые по своему устаревшему образцу. Опыт, накопленный десятилетиями, как внешний скелет мешал росту, хотя и был крайне ценен, являлся важнейшею составляющей Странника как личности, как человека, которым он продолжал себя считать. Диана изменила тело, но ум Странник менял сам, пытался менять, пробиваясь через скорлупу опыта, искажённое восприятие реальности, менял вместе с  ниуэанцами, менял, но вечно отставал, плёлся в конце, а потому оказывался неудел, оказывался несколько чужим среди них. Чужим среди тех, кого он вырастил, тех, чьих отцов и дедов он тоже вырастил, почти что выносил на своих руках. Эксперимент оказался успешнее, чем он ожидал. Его ручная психоистория давала сбои: она предполагала, что имеет дело с людьми, а это были уже не люди, не просто люди…

Вопрос о том, почему в Эксперименте люди менялись быстрее, чем за сотни лет до этого, часто застревал в голове у Странника и он не был готов принять, казалось бы, простой ответ. По той же причине, почему люди чуть ли не каждый год меняют сотовые телефоны, интернет забит фильмами в супер большом разрешении, порносайты занимают топ места по посещаемости, а Луна и Марс всё ещё не заселены. Люди, если их не контролировать и не направлять, развиваются в направлении, полезном для них лично, а не для общества. Индивидуализм практически всегда побеждает коллективизм. Альтруисты в большинстве случаев проигрывают эволюционную гонку эгоистам и демократические общества принимают законы, выгодные не социуму, а личностям. И, казалось бы, что в этом нет ничего плохого, но это лишь потому, что большинство людей играют на короткой дистанции — на длинной дистанции, если рассматривать несколько столетий, то альтруистические сообщества, если бы такие существовали, на голову обходят всех остальных. Если бы у общества был бы план, которые бы ещё и соблюдался, хотя бы на такой смехотворный срок как тысяча лет, то мы бы давно улетели бы на Марс, спутники Юпитера и ещё бог знает куда. Люди же в основном думают о сегодняшнем дне, максимум, о завтрашнем, да и то не могут ручаться, чем он будет наполнен.

Евгеника претит личности, убивает её — потому она табуирована в личностноцентрированном мире, эгоцентричном мире. Для выживания сообщества очистка популяции от генетического груза — жизненно важная процедура.

Вот потому жёсткий контроль Дианы, однозначно выбранное Странником направление развития, постоянная работа в этом направлении — вот почему всё это дало такие быстрые результаты. В человеке огромный потенциал, только обычно он его тратит на мелочи, ерунду, вместо того, чтобы мечтать о звёздах и покорять эти звёзды. Странник и сам был такой, только с появлением Дианы он смог добиться большего само(само ли?)контроля и повысить производительность своего ума.

Человек ищет свободу, но зачастую не для того, чтобы ей радоваться и что-то создавать в ней, а чтобы погрузиться обратно в несвободу, но с чувством собственного превосходства. Чтобы был повод сказать или хотя бы подумать, что он не такой как другие, что у него есть свобода, забывая при этом, как он, на самом деле, боится этой свободы, избегает даже необходимости делать выбор — свободы выбора даже в мелочах.

Колдуш заполняла иллюзия свободы, люди не замечали, особенно родившиеся тут, что у них нет реальной свободы, что они постоянно под контролем, что ими незаметно управляют. Зато они были счастливы, у них не возникало проблем с поиском свободы, её нехваткой, экзистенциальной тоской по свободе. Просто счастливы, так как их жизнь полна всем необходимым и без излишек чего либо. Идеальный мир… идеальный для растений и амёб?

А ещё он похоронил Крис… Рядом с ним на прощании собрались все дети, внуки и правнуки. Крис дожила до правнуков, как и хотела. Странник больше не пригласил никого, хотя многие знали и любили добрую бабушку Крис, как называли её уже два поколения поселенцев, привыкшие к неё доброте в сочетании со всемогуществом — она могла упросить Странника, а значит и Диану, сделать практически что угодно для тех, кто к ней обращался с просьбой.

Меня никто дедушкой не зовёт, думал Странник, когда все члены семьи по очереди вспоминали что-то хорошее о бабушке. Тем более добрым не называете, и вообще стараетесь обходить стороной, когда это возможно. Да и я не стремлюсь, если честно, с вами общаться, разве что по делу, когда того требует необходимость. Вот потому и не зовут дедушкой.

Тяжело прощаться с любимыми людьми, Странник дал себе зарок больше не жениться, не заводить детей. Ему было легко взять это обещание, и будет легко выполнять. Ведь ещё и их придётся хоронить, мелькнула острая как сердечная боль мысль, детей и внуков, который сейчас так проникновенно говорят про мою Крис. Внуки — ещё близки, вот правнуки — эти уже скорее часть Эксперимента, чем кровные родственники, часть светлого будущего, к которому он шёл через все эти преграды. Правнуки — всё население Колдуша, а не только вот эта поросль на похоронах любимой бабушки Крис. Правнуки — как и все представители того поколения оказались слишком другими, слишком чужими для Странника, чтобы он мог ощущать их своей кровью.

Ниуэанцы, родившиеся в Колдуше, не любили океан, почти никогда не выбирались за пределы Колдуша и долины рядом с ним. Их устраивали тишина и покой водной глади искусственного озера, неспешный бег воды в искусственной речке. Страннику не хватало простора, естественности, и он в одиночестве проводил отдельные вечера и ночи на мысе Тепа, на террасе своего старого дома или даже просто на самом обрыве над никогда не успокаивающимся океаном. Он так почти и не жил в этом доме раньше, когда строился Колдуш, когда он растил детей и воспитывал внуков, лишь иногда выбирался сюда с Крис, но она уже много лет как умерла, с тех пор он туда не заходил. Уже немолодой дом стоял пустым, заброшенным человеком, только автоматы следили за ним, наводили чистоту и поддерживали порядок в холодильнике, чтобы он был готов в любой момент принять хозяина. Каменные стены потемнели, места их обвили лианы; деревянные панели, добротно обработанные, оставались почти такими же, они особенно радовали Странника в редкие моменты его появления в доме. Чувствовалось отсутствие хозяйской руки, хозяйской заботливости и, особенно, хозяйской любви. Чистота в доме была мертва и бесчеловечна. Странник немного стыдился своего отношения к дому, к своему проекту — в своё время он тщательно продумывал каждую деталь дома — и он часто не решался заходить внутрь, а просто сидел на открытой террасе и смотрел на море, на небо и облака, слушал тишину прибоя и пение птиц. Отдыхал от людей. Отдыхал от того, что любил, от того, без чего не мог бы жить, но и от того что его выжимало, делало сухим и холодным, жестким и кристально чистым. Холодным где-то внутри, где ему хотелось быть тёплым и радостным, мягким и уютным. Он редко находил время для такого уединения, редко знал, что будет доволен тем, что оторвался от бурной деятельности, от круглосуточно бурлящей подземной жизни.

Иногда за ним увязывался какой-нибудь подросток, которому было ужасно интересно, но и безумно страшно, узнать, куда же уходит Странник, эта живая легенда, о которой сложено столько историй и баек, настолько непохожих на правду, на ту правду, что существует в Колдуше, что сложно представить, что их кто-то сочинил, выдумал из ничего. Они настолько необычны, настолько абсурдны, что должны быть правдой. Абсурдно, потому верую. И этот уход Странника из Колдуша, вписывался в эти истории (кому ещё в голову может прийти такое сумасбродство — выйти из посёлка, пойти к океану, пойти добровольно!). Так что иногда один особенно отважный подросток подбегал к Страннику, уже на выходе из Колдуша, на той дороге, что всегда пыльная, так как там никто не ходит, почти забытая дорога, и спрашивал разрешения сопровождать его этим вечером. Странник обычно долго смотрел на него своим тяжёлым изучающим взглядом и коротко, но дружелюбно отвечал:

— Пойдём.

Никого об этом не нужно предупреждать: Странник передавал информацию Диане, а она через компьютерную сеть оповещала родителей подростка, что не нужно о нём беспокоиться. И отменял все его дела и обязанности до возвращения в Колдуш.

И тогда ребёнок, может быть впервые, покидал городок и его окрестности. И уж точно впервые сидел на берегу океана, пил горячий крепкий кофе, заедая вкусным печеньем, и молчал вместе со Странником, в поисках мало ему понятного единения с миром. Единение человека с миром, которое редко ищут и изредка находят вот в такой вот момент, когда солнце только-только село в бескрайний простор океана, почти полная Луна слегка просвечивает через лёгкое облако, звёзды начинают подмигивать внимательному взору, а ветер нежно шевелит волосы, сдувая дневную жару и усталость. Единение, которое не требует слов, но при этом чрезвычайное хрупкое и ранимое, чем и ценится у истинных знатоков. Хрупкое, но единственное, что доступно обычным людям.

После кофе бывает завязывается беседа, часто о чём-нибудь возвышенном, обеспредмеченном, виртуально-мечтательном. Или просто о будущем, о судьбах и дорогах жизни. Тихая беседа продолжается уже под звёздами и обычно заканчивается тем, что подросток, полный новых эмоций, впечатлений, информации, незаметно для себя засыпает прямо там, где сидел, на террасе старого дома или просто на пледе под деревьями рядом с обрывом. Рядом с живой легендой. Странник укутывал своего спутника заранее заготовленным одеялом и, сидя над новой, молодой, начинающейся жизнью, размышлял о будущем Эксперимента и этого отдельно взятого человека лично. И снова оставался один, в одиночестве над спокойно и по-детски радостно посапывающим плодом своих многолетних трудов.

В случаях, когда Странник в глазах девушки, просящей взять её с собой,  видел не жажду неизведанного, а страстное почитание, желание быть ближе к легенде, события развивались слегка по другому сценарию, но в целом в том же направлении, только единение происходило не с миром, а чисто физическое — между людьми. И разговоры начинались после всего, лёжа под звёздным небом на широко раскинутом пледе. Когда же она засыпала, часто лёжа на его плече, у Странника, не ясно почему, в голове всплывали строки из далёкого прошлого:

Споемте о сексе, подруги, друзья,

Споемте о сексе, ля-ля-ля-ля-ля.

Споемте о сексе, гитара — вперед,

О сексе до смерти и наоборот!

 

Может быть потому, что его с девушками разделяла огромная разница в возрасте. Или потому, что они напоминали ему о Кристине. Или потому, что в этот момент для него смешивались в одно целое секс, смерть и Эксперимент — совершенно неразделимые аспекты одного.

Примечательно, что на утро и позднее, никто вслух не упоминал и даже не вспоминал эти ночные встречи под открытым небом.

Там на берегу, можно сказать, вдали от цивилизации, удаётся иначе взглянуть на процесс и результаты Эксперимента. Немного со стороны, отстранённо и как бы вне себя, вне той части себя, которая часть Эксперимента. Страннику не удавалось долго размышлять в стороне, каждое утро он будил своего спутника и возвращался обратно в горнило жизни, в меха раздувающие жизнь сверхчеловека. И каждый раз возвращался из своего минизатвора, из путешествия в иной мир, в мир чистой природы, он свежим взглядом замечал что-то новое.

Вот дети стали, как будто на одно лицо. А вот новое поколение, седьмое, восьмое — уже не сосчитать — стало молчаливее своих предков. Нет, они не грустнее, не замкнутее прежних детей, играющих на этих же камнях и на этих же берегах прудов. Такие же дети, со всеми своими особенностями, но молчаливее. Странник пригляделся к ним, понаблюдал за их играми, так и не дойдя до Колдуша. Холодок пробежал по его спине: он догадался, почему они молчаливее. Этому поколению не нужны слова, не нужны эти помочи, костыли, которыми пользуются люди, чтобы передать близким и не очень свои мысли, эмоции, чувства. Им не нужна опора на звуки, чтобы поделиться, они понимают друг друга без слов, как Странник с Дианой, потому и молчаливы. Молчаливы — и счастливы.

Думают ли они словами? Передают ли они, без звуков, слова или образы, ощущения, чистые эмоции? Вот какие вопросы теперь захватили Странника, вот что не оставляло его в покое долгое время. И, конечно же, извечный вопрос-проблема: как они это делают и как мне этому научиться? Можно ли этому научиться. Ещё один шаг Эксперимента вперёд, за которым Страннику никак не поспеть. Это как шаг через стену, шаг на платформу 9¾, который обычному человеку не повторить, даже не представить. И даже необычному человеку — только представить. Качественное изменение. Можно ли его получить простым преобразованием из количественных изменений, которые только и доступны Страннику? Множество вопросов, которыми Странник засыпал как самого себя, так и Диану, но ответов ни у кого не было. Сначала даже толковых уточняющих вопросов, необходимых для задания направления, не было.

Руководителю необходимо удерживать ситуацию в руках, подкреплять своё лидирующее положение в обществе Эксперимента — и Страннику вновь удаётся это сделать. Интеллектуальные способности, напряжение ума, упорство, граничащее с упрямством, и доля интуиции — вот что в который раз его спасало. Ну и Диана, конечно же. Он посвятил всё своё время общению, изучению и занятиям с молодыми, совсем ещё маленьким, менее 10 лет, поколением. Он лично был с ними постоянно, как будто сам стал десятилетним, ходил на все их развивающие занятия, вместе с ними играл в детские игры, как будто ему не перевалило за третью сотню лет. Он хотел стать одним из них, чтобы они чувствовали его своим и открылись бы ему, чтобы быть равным, хотя бы равным им. Для этого потребовалось два с лишним года. Диана тоже наблюдала и анализировала детей, но внешних данных не хватало, нужно было вызвать обратную реакцию, создавать необходимые ситуации и тут искин оказывался слабее человека.

Два длинных, или коротких, как посмотреть, года занятий, игр, безделья и скрытого, напряжённого, нервного и почти безнадёжного наблюдения. Он стал таким же загорелым как все мальчишки и девчонки, с которыми он боролся на песке пляжа и, сидя в классной комнате, на просторах ментальных полей, где проходили битвы чистых разумов. Надо сказать, что этих десятилетних детей проще победить на песке, чем в области чистого разума. В промежутках между наблюдениями, когда дети спали, Странник уходил к Диане — не только, чтобы узнать от неё что-то новое, но и для физиологических изменений. Их совместное изучение подрастающего поколения давало направление изменения тела Странника, чтобы он имел физическую основу, возможность хоть как-то соответствовать детям, которых в старые времена инквизиция сожгла бы на костре. Или в будущие фантастические времена — как явное Отклонение от нормы.

Страннику начал чуть-чуть понимать их быстрые ментальные перемигивания, мысленные СМСки, перехватывать подсказки на контрольных, любовные записки на уроках и переменах. И стал учить детей правилам, этике мыслеобмена, придумывать и учить, и самому учиться. Всё-таки это были дети, и они лишь интуитивно могли создать правила для новых явлений в их жизни, той области, в которой они не могли научиться у своих родителей. Интуитивная логика и правила зачастую достаточны, но имеют и много слабых мест, которые выявляются в чрезвычайных ситуациях, когда уже ничего не исправить. Потому Странник учил детей в той области, которой они владели лучше него: вместе они учились направленности передачи, защите информации и всему остальному необходимому в новом обществе, где всё больше людей могли слушать, читать чужие мыслепередачи, а, может быть, и вторгаться в чужие умы и читать мысли.

Мир стремительно менялся, Эксперимент перешёл в экспоненциальную фазу изменений, когда предсказать скорость и качество перемен просто невозможно. Можно лишь стараться соответствовать. Результаты не могли не радовать Странника, но не могли и не настораживать. Настораживать настолько, что практически пугали. Диана, чьё развитие тоже не стояло на месте, смогла разобраться с мысленным общением, и изменить компьютерную систему управления так, чтобы она не оставалась кардинально устаревшей голосовой системой управления с голосовой обратной связью, а перешла бы на бессловесное общение с  ниуэанцами, примерно как уже давно Странник общался с Дианой, лёжа в кресле.

Чтобы угнаться за собственным Экспериментом, чтобы не упустить его в свободное плаванье Странник с Дианой десятилетиями жили на пределе всех сил — физических, психических, интеллектуальных, ментальных — всех сил, что у них были на двоих. Даже сны у Странника стали вращаться вокруг одного и того же, были забиты до предела теми же зацикленными идеями, мыслями, образами, что и днём. Иногда пробивалось горькое, болезненное чувство, страх, отчаяние, что он отстанет и будет не интересен поселенцам, как люди перестали быть интересны люденам. Как писал классик: «…в истории было много случаев, когда ученики предавали своего учителя. Но что-то я не припомню случая, чтобы учитель предал своих учеников».

Странник тянулся к знаниям, к новому опыту, ко всему тому, что создавалось в умах неизведанных, невиданных по своей силе умах. Он хотел быть как они, изведать все те просторы, что открывались этим молодым гениям. Он окончательно забыл обо всём прочем, весь остальной мир за пределами Колдуша для него перестал существовать. И даже сам Колдуш, его туннели, комнаты, всё это замкнутое пространство, всё это стало для Странника некоторым фоном, дымкой, на которую нет нужды обращать хоть сколько-то внимания. Его мир оказался заключён в умах, разумах и мыслях, его мир окончательно (в который раз?) перестал быть материальным. Его перестало интересовать, что там происходит на континентах, как существует, или выживает, всё остальное человечество. Живо ли оно ещё, куда зашло со своим прогрессом. Ну или регрессом, как считать. Не трогают люди забытый богами остров Ниуэ и отлично, у нас тут ментальных дел невпроворот, не до таких мелочей как человечество. И это пренебрежение никак не с связано с тем, что Странник сам стал себя чувствовать выше обычных людей, ступенькой к сверхчеловеку, нет. Странник всегда был увлекающейся натурой, особенно когда дело касается мира идеального, мира идей и фантазий. Когда Странник создал Диану и начал осваивать внутренний мир искина, во многом тоже не материальный, тогда он на долгие дни пропадал в виртуальном мире, где сплошное раздолье, пустота и возможность глобального, невиданно глобального созидания. Изучать, постигать, расти вместе с постигаемым, и снова постигать, по спиральной траектории эволюции — вот что всегда поглощало Странника чуть больше, чем полностью, вот из-за чего он мог забывать о себе, полностью погружаться в мысленно-интеллектуально-виртуальные бои, проблемы и задачи, чтобы находить красивейшие, изящные и стройно-точные выходы из всех безвыходных ситуаций.

Сейчас, когда подросло поколение людей (людей ли?) с тем, что принято называть сверхвозможностями, паранормальными способностями, Странник ушёл с головой в эту новую, не имеющую привычного, знакомого фундамента, проблему. Нерешаемое, загадочное и нематериальное — вот сочетание, от которого Странник никогда не мог оторваться, которое привлекало его сильнее, чем неодимовый магнит железо. Он не чувствовал себя ни чем-то отличным от Эксперимента, ни руководителем, он вообще перестал себя чувствовать, он становился задачей, проблемой и её решением, выходом одновременно. Он пропадал сам для себя, забывал о времени, пространстве, как будто выбывал из них. Благо он мог себе это позволить: неограниченный коротким сроком жизни и под почти всемогущей защитой Дианы. Теперь ещё и под защитой Эксперимента,  ниуэанцев, которые становились единым, неразделённым словами недопониманием, организмом. Они стали силой, какой ещё не видывала Земля. Представьте себе людское войско, которому не нужны команды, которое видит всеми своими глазами одновременно, принимает решение всеми членами сразу — и ему не требуется время, чтобы донести смысл приказа до каждого рядового. И не обязательно войско должно сражаться на кровавых поля, это могут быть и ментальные поля битв с мирозданием.

Мечты, мечты о возможностях и перспективах захватили Странника, когда подросло ещё одно поколение, и когда он смог заглянуть в их общее, но ещё не единое сознание. Заглянуть в эти бурные потоки мыслей, целый комплекс эмоций, чувств, переживаний и чистой информации, не испорченной словами, перетекающие, как горные реки в половодье, между детьми дошкольного возраста. Хотя что такое дошкольный возраст, когда в пять лет ребёнок может получить из ментального облака практически любую нужные ему информацию или даже опыт? Зачем нужна школа и университет? Нужно что-то другое… хотя нужно ли чему-то учить таких детей, нужно ли их воспитывать? Или они сами всё схватывают на лету, практически в прямом смысле этого слова. Одно твоё желание научить, воспитать уже накладывает свой отпечаток, они, эти дети, могут всё понять быстрее, чем ты будешь формулировать. Как же сложно менять привычки, сложившиеся десятки и сотни лет назад! И как необходимо их менять!

 

Обсуждения тут.