Язык как вид
К сожалению, Университет плохо поддерживает студенческие газеты и журналы, и «Сова», студенческий журнал философского факультета, опять испытывает трудности с выпуском. В связи с этим, зависла статья, написанная для очередного номера. Статья, мне кажется, интересная и обидно, что она пропадает. Так пусть хотя бы тут будет. Написана она в соавторстве с Мариной Клементьевской, студенткой филфака, так что является в полной мере междисциплинарной (о междисциплинарности есть немного и в статье). Написана статья довольно давно, с тех пор кое-что изменилось, но оставлю как есть, а в переработанном варианте поговорим об этом сегодня на логическом семинаре, по итогам которого, может быть, появится ещё что-то.
Термин «междисциплинарный» стал крайне популярен только в последнее время, хотя, для примера, на биофаке нашего университета уже много лет существуют кафедры биохимии и биофизики, а на филфаке — кафедра истории литературы. Таких примеров можно найти много, но раньше это было объединение близких направлений (как вообще можно представить биологию без химии или физики, а литературу без истории?), сейчас же начинают собирать в междисциплинарные проекты далёкие отрасли науки, например, биология и социология дали социобиологию, а математика и лингвистика — матлингвистику. Почему так происходит?
Наука, развиваясь, создаёт такое количество знаний, что стало невозможным существование энциклопедистов. Сейчас, если учёный — хороший специалист в своей области, ему не хватит времени, сил и памяти, чтобы быть в курсе того, что происходит в других направлениях науки. Раньше человек мог знать достаточно много достижений в области биологии и электричества, чтобы заниматься изучением биоэлектричества, без необходимости приглашать узких специалистов — биологов или физиков. Луиджи Гальвани был и врачом, и биологом, и физиком, он один мог изучать электричество в живом организме. Сейчас такого не представить, в современном мире одного Гальвани заменяют минимум три учёных. А значит, то, что раньше не считалось междисциплинарным, ведь работал один человек, стало сложной проблемой, требующей вмешательства представителей разных наук.
С другой стороны, развитость науки породила большое количество разнообразных методов, подходов, даже разные типы мышления. Научные подходы и мышление представителей точных наук и гуманитариев различаются настолько сильно, что об этом есть множество анекдотов. Из-за этого специалист иного направления приносит в группу не только свои чисто научные знания, но и новые методы и подходы к решению задач, что повышает эффективность междисциплинарных научных групп. Так, например, высоко ценятся в стиховедении работы математика А. Н. Колмогорова, который предложил для изучения стихотворной речи использовать теорию вероятности. Примером подобной адаптации также можно назвать появление понятия «мем», который рассмотрим подробнее.
Социология научно далека от биологии, даже находится в другом блоке (гуманитарном, а не естественнонаучном), но всё же близка к ней тем, что тоже работает с живыми организмами. Воспользовавшись этим, Ричард Докинз, биолог, предложил по аналогии с геном, являющимся единицей наследственной информации, мем — единицу культурной информации, которая подвержена всем тем же процессам, что и ген (подробнее можно прочитать в его книге «Эгоистичный ген», глава 5). Такая аналогия позволяет использовать проработанную методологию по исследованию генов для изучения мемов, конечно, после предварительной адаптации к социологической среде. Ведь, если аналогия достаточно строгая, можно брать известные закономерности «из жизни» генов и переносить их на мемы без существенных изменений. Правда, сначала нужно проверить строгость этой аналогии, например, схожестью следствий из такого предположения. Видимо, аналогия достаточно точная и теперь её широко используют.
В этой же статье авторы предлагают построить иную аналогию, чтобы связать на этот раз биологию и другую гуманитарную науку — лингвистику. Эта аналогия вынесена в название статьи: язык как вид, то есть мы предлагаем сравнить биологический вид и язык, как средство коммуникации, и постараемся показать, что в них много общего, а это позволяет использовать методики из этих наук для исследования как вида, так и языка. Но прежде всего нужно описать то, о чём пойдёт речь, охарактеризовать язык и вид.
Под языком мы будем понимать не какой-то конкретный язык: русский, английский, китайский — и уж точно не будем понимать его как часть тела. Мы будем понимать его как систему, состоящую из элементов — лексики — и правил их соединения в элементы более высокого порядка: словосочетания, предложения, тексты — иными словами, грамматику. Мы будем понимать его как систему языковых представлений. Увидеть или услышать язык в таком понимании невозможно. Он существует в своих вариантах в сознаниях его носителей, людей, которые им владеют. В диалектологии такой персональный язык каждого отдельного человека называют идиолектом, персональным диалектом. Этот же идиолект, который, как и язык в целом, тоже нельзя увидеть, тоже существует в своих вариантах — конкретных текстах, созданных данным носителем языка. В чём он заключается и по какому принципу его выделяют, ведь, казалось бы, мы все говорим на одном и том же языке? Действительно, такие индивидуальные языковые системы в пределах одного языка должны быть очень похожими, отклонения в них минимальны, и поэтому мы всё-таки можем понять друг друга, хотя иногда и с трудом. Тем не менее, если вы внимательнее прислушаетесь к собственной речи и к речи ваших знакомых, вы заметите, что они отличаются. У всех свои любимые слова, свои любимые орфографические и орфоэпические (произносительные) ошибки, кто-то даже придумывает свои собственные слова, образует их от уже имеющихся в кодифицированной части языка, в литературном языке, по существующим словообразовательным моделям. К примеру, одна моя знакомая, будучи студенткой, очень любила изобретённое ею слово софелиться, которое обозначало «сойти с ума», что и сделала героиня трагедии Шекспира, от имени которой образовано слово. Такие индивидуальные слова называют обычно окказионализмами. Некоторые из них потом приобретают всеобщий характер. Так, мало кто знает, что слово «промышленность» было изобретено лично Карамзиным. Впрочем, индивидуальная языковая система — это не только личный лексический запас. Хотя и слабее, она касается и грамматики. У всех свои любимые грамматические и синтаксические структуры. Кто-то больше любит деепричастия, а кто-то избегает их и заменяет на сложные предложения. И это тоже идиолект.
Язык — это система исторически изменчивая. Большинство лингвистов сходится во мнении, что эти изменения — результаты накопления изменений индивидуальных. Если большая часть людей начнёт говорить звОнит, а не звонИт, это станет нормой, и можно будет сказать, что произошло языковое изменение. Но это очень небольшое отличие. Совсем другое дело, когда в процессе истории таких изменений накапливается всё больше. Тот русский, если его вообще можно так назвать, на котором говорили наши предки в XI веке, сильно отличается от современного как в лексическом, так и в грамматическом плане. Возможно, настолько, что их можно даже считать разными языками. Впрочем, даже язык пушкинской эпохи отличается от нашего. Вспомните, всё ли вам было понятно, когда вы читали «Евгения Онегина»? Более того, если случается, что в рамках одного языка между разными его территориальными изводами, диалектами, накапливается достаточно много различий, эти редакции начинают называть разными языками и говорят, что они образовались путем отделения от языка-предка. Так произошло с древнерусским, который разошелся на три языка: русский (великорусский), украинский (малорусский) и белорусский. Отметим, что здесь термин малорусский вовсе не занижает качества языка, который был так назван из-за того, что процесс отделения начинался еще в Киевской Руси, где под понятием «малый» подразумевалось «центральный».
Вид — тоже система изменчивая, не имеющая общепринятого определения. Есть распространённое определение, говорящее о том, что если две особи спариваются и оставляют плодовитое потомство, то они принадлежат к одному виду. Определение хорошее, но не универсальное. Например, проблемы возникают с видами, у которых не найдено половое размножение, не говоря уж про бактерий, у которых его нет (а есть только половой процесс — обмен генетической информацией). Есть одноклеточные организмы, относящиеся к разным видам, но неотличимые по фенотипу, внешнему виду. Или попробуйте проверить видовую принадлежность слона или кита. Молекулярные биологи определяют вид по последовательности ДНК. Если она очень похожа (порядка 98-100%), то это тот же вид, если меньше, то другой, близкородственный вид. Здесь возникает другая проблема: где ставить границу: 98% схожести ещё один вид, а 97,9% — другой? А почему именно тут граница? Если разбираться в деталях, окажется, что не всякая разница существенна, и большие различия могут не вести к образованию нового вида, а маленькие могут вызывать глобальные изменения. Несмотря на всё это, понятием вид успешно пользуются, так как оно удобно и полезно, и в абсолютном большинстве случаев не вносит большой ошибки. Так что мы тоже будем ориентироваться на классическое определение, которое эффективно работает с большинством видов, которые попадаются нам на глаза. Хотя, если подходить строго, вида в реальности не существует, это выдуманная сущность. Есть особи, которые мы, по каким-либо признакам, объединяем в группу под названием «вид».
Проще всего описывать, что такое вид, на примере млекопитающих вроде: зайцев, лис, медведей или крупных растений, деревьев. Вид состоит из популяций — групп организмов, живущих на одной территории, свободно скрещивающихся между собой. Обычно вид состоит из нескольких популяций — зайцы, живущие в разных лесах. Чаще всего популяции не полностью изолированы друг от друга, и происходит обмен особями, а значит, и генами между ними. Однако, если изоляция достаточно сильная, например, между популяциями большая река или горный хребет, то различия в генофондах постепенно накапливаются, что может привести к образованию нового вида или даже двух, если обе популяции изменятся и перестанут быть похожими на предковую форму. Также может образоваться новый вид из предкового так, что предкового не останется, он полностью заместится новым. Это распространённый способ видообразования, именно так, через много промежуточных ступеней, образовался современный человек из обезьяны (из общего предка с современными обезьянами). Но бывает и иначе. При скрещивании близкородственных видов может так получится, что образуется плодовитый потомок, который будет относиться к новому виду. Так появилась плодовая слива, являющаяся гибридом тёрна и алычи. А современная пшеница получилась путём удвоения генетического материала предковой формы.
Что же общего у двух, казалось бы, несравнимых понятий? Если не учитывать размытость, то можно перечислить следующие общие черты:
1) Меняются с течением времени. Живое всегда меняется, если не меняется — значит, умерло. Чтобы выжить нужно адаптироваться, приспособляться. Даже если вид остаётся неизменным, то его генофонд изменяется. Какие-то признаки могут пропадать, какие-то появляться. Всегда появляются новые мутации и есть отбор — часть особей не оставляют потомства, а значит их особенности выпадают из генофонда. С языком то же самое, есть даже законы, по которым меняются языки. Можно проследить как менялся язык, написать порядок изменений, которым подвергались слова и грамматические структуры, обозначить их хронологию. Не изменяются только мёртвые языки, такие как латынь и древнегреческий (мамонты и саблезубые тигры тоже не меняются). На живых же языках говорят и пишут живые люди, которые делают ошибки, а ошибки, если они повторяются чаще, чем каноническое употребление слова или синтаксической структуры, сами становятся правилом. А появление этих ошибок тоже зачастую определяется правилами, характером развития языка.
2) Образуются путём дивергенции и гибридизации из предшественников. Здесь различия преимущественно в терминологии. Дивергенция — накопление различий, благодаря которому происходит формирование новых видов или языков. Термин, кстати, используется в обеих науках. Наиболее распространённый способ появления новых видов/языков. Гибридизация — смешение двух видов/языков, приводящее к образованию нового, похожего на оба родительские. Пример гибридизации уже описывался — этим путём возникла слива. Если у видов такое происходит преимущественно с близкородственными, то у языков гибридизация, которая в лингвистике именуется конвергенцией, встречается между далёкими языками, например, при колонизации одной культуры другой (появление креольского языка) или при тесных контактах между двумя государствами, из-за которых языки сближаются настолько, что возникают гипотезы о наличии у них общего предка, неверные, как это произошло с балто-славянской языковой общностью, существовавшей в дописьменную эпоху, и объясняющей сходство славянских и балтийских языков, принадлежащих, однако, к различным языковым группам.
3) Существуют в своих представителях. Как вид существует в виде суммы своих представителей, так и язык — это инвариант индивидуальных языковых систем, идиолектов, каждый из которых чем-то отличается от остальных, но этих отличий недостаточно, чтобы считать его отдельным видом или языком. Оба понятия символические, принятые для удобства оперирования. Нельзя сказать, что вид или язык существует сам по себе, без своих носителей/представителей.
4) Однако, меняются независимо от воли носителей. Сколько бы словарей и грамматик не издавали лингвисты, если изменения происходят, то они происходят, и оставить его в неприкосновенности не получится. Язык — это в некотором роде сумма текстов, на нем произнесённых и написанных. Соответственно, каждый текст — это уже маленькое изменение для языка. Лингвистам же остается только его зафиксировать в словарях и грамматиках. Если же они вдруг решат добавить какое-либо новое слово в словарь, ими самими выдуманное, это опять-таки не будет значить, что оно войдет в язык, для этого нужно намного больше. Виды тоже меняются независимо от желаний особей, мутации случайны, особи не могут управлять распределением генов в половых клетках и влиять на то, что попадёт в яйцеклетку. Тут, конечно, вспоминается человек с его ГМО и ЭКО, но одновременно вспоминаются и искусственные языки типа эсперанто, так что с человеком в этом плане отдельная история. Но даже с эсперанто эксперимент провалился — он начал жить жизнью обычного естественного языка.
Хороший способ проверки гипотезы — взять следствие и посмотреть, соответствует ли оно действительности. Из нашей гипотезы, что есть достаточно точная аналогия между видом и языком, можно вывести следствие: так же аналогичны их единичные составляющие — особь и носитель языка. Есть ли у них много общего и можно ли использовать методологию изучения одного для другого? Давайте рассмотрим этот вопрос. Опять же надо начать с того, что такое единица языка и вида. Как уже говорилось, это идиолект — индивидуальная языковая система отдельного человека, и особь — с её фено- и генотипом.
Идиолект имеет в своём составе словарь тех слов, которыми пользуется человек, грубо говоря список слов, что очень похоже на список генов находящихся в генотипе человека. Самих слов недостаточно для формирования языка, нужны правила их организации, объединения в единицы более высокого порядка: словосочетания, предложения, тексты. В геноме это называется промоутеры, энхансеры и многое другое, а также эпигенетика — информация, передающаяся по наследству, но не закодированная в ДНК, такой информации огромное количество, о чём говорит вал статей на эту тему в последние годы. В языке это синтаксис и морфология. Так же, как каждый человек немного по-разному произносит слова, иначе ставит ударения, произносит разные фонемы, так и гены немного различаются, это называется аллели одного гена. Да и синтаксис у всех немного отличается, как и управление генами у каждого человека (большинство видимых различий людей определяется именно этим). Родители дают ребёнку по половине своей генетической информации, но не точную копию, а с некоторыми отклонениями, мутациями (плюс изменения контроля генов), из-за этого ребёнок похож на родителей, но имеет свою индивидуальность. Точно так же родители учат ребёнка языку — он усваивает смесь родительских идиолектов, создавая новую, дополняя своими «ошибками» и особенностями лингвистического мышления и произношения. Правда, потом влияние оказывают и идиолекты других окружающих людей, но, при хорошем воспитании, это вторично. Со временем жизни человека его идиолект меняется, расширяется словарь, появляются новые синтаксические структуры, язык живёт, меняется внутри одного человека. С особью и её генотипом сложнее, хотя фенотип-то подвержен сильным изменениям, но в течение жизни накапливаются мутации, которые могут привести к различным последствиям. С одной стороны, мутации вызывают различные болезни, например, рак. С другой стороны, мутации, накапливающиеся в половых клетках, передаются по наследству, именно поэтому поздние дети чаще страдают от врождённых отклонений, генетических заболеваний. Анализ показывает, что идиолект, как единичная структура языка, и особь, как единичная структура вида, имеют много общего, что аналогия, конечно, не идеальная, но дающая возможность разрабатывать подходы к переносу методологии из одной науки в другую. Последнее нужно делать с большой осторожностью и проверками, чтобы не впадать в псевдонаучные заблуждения.
На наш взгляд, сравнение особи и идиолекта подтверждает строгость аналогии между языком и видом, может быть использовано для разъяснения особенностей последних.
Как можно использовать описанную аналогию, где это пригодится? Один из важных выходов, использований заключается в преподавании, объяснении этих наук неспециалистам. Многие гуманитарии плохо понимают генетику, эволюцию и другие биологические вопросы. С помощью такой аналогии можно «перевести» объяснения с биологического языка на гуманитарный так, чтобы не исказить суть, но сделать понятным людям, не связанным с биологией. Возможно, это частично решит проблему с непониманием природы и особенностей генетически-модифицированных организмов, происхождения человека, различий людей. Также это должно сработать и в обратную сторону — объяснить естественнонаучникам закономерности языка, особенности его формирования и функционирования. Это поможет избавиться от вопроса «а какой язык старше?», появится возможность разъяснить, почему не может быть случайных изменений в языке и что изменения — это нормально и не стоит из-за них паниковать, что лингвисты отнюдь не решают, как нам говорить и писать, а лишь констатируют происходящие в языке изменения, что название реки Рона не могло произойти от русского слова «ронять» или что в древнем Критском государстве не могли писать на русском.
Кроме научно-популярных применений могут быть и сугубо научные. Эволюция, развитие, формирование видов изучены достаточно хорошо, сформирована прочная теоретическая база и разработана методология, которыми может воспользоваться лингвистика. Хотя и обратный процесс вполне возможен в связи со значительным различием подходов в описываемых науках.