3. Время смешать, но не взбалтывать. «Анафем» Нила Стивенсона

Здравствуйте!

Это Константин и третий выпуск подкаста «Заметки на тисовых полях» — заметки, которые я хотел бы оставлять на полях читаемых книг.

Мне очень повезло, что первой книгой, про которую я буду говорить в рамках подкаста, оказалась именно эта книга — «Анафем» Нила Стивенсона. Это отличный повод поговорить про литературный, и культурный в целом, бэкграунд. Показать зачем он нужен, как я его использую при обсуждении и обдумывании книг.

Нужен этот бэкграунд не только для упрощения разговора, объяснения новых прочитанных книг, создания насыщенной смысловой среды, но и для того, чтобы отсылать людей к старым хорошим книгам, которые они возможно не читали.

Чтобы рассказать про первую особенность «Анафема» удобно использовать отсылку к «Многорукому богу Далайна» Логинова и тому языку, который создал автор, чтобы погрузить нас в другой мир, чтобы показать читателям, что дело происходит в месте, где действуют иные законы, в том числе физические. Нил Стивенсон тоже очень удачно совершает этот приём, ведь если бы он просто сказал, что действие происходит на другой планете под названием Арда, но оставил все термины и слова неизменными, то не было бы погружения в атмосферу общества, построенного на других основах, прожившего больше лет, чем наша цивилизация. Но есть и отличия: Логинов использовал слова из монгольского словаря, то есть абсолютно непонятные русскоязычному читателю, в «Анафеме» же, даже в переводе, существенная часть необычных слов понятна. Это как бы исковерканные, модифицированные слова нашего обычного языка. Например, довольно легко догадаться, что жужула — это сотовый телефон или что такое прехня (она же брендятина), снизарение. Что удивительно, автор в самой книге объясняет — не прямо, но можно достроить логическую цепочку, — почему так получилось, почему на Арбе слова (и названия с именами) похожи на наши привычные.

Такое словотворчество создаёт особую атмосферу в книге, хотя в данном случае всё равно считывается, что дело происходит в Америке — слишком уж американский роман, но об этом поговорим подробно позже. Без подобных языковых особенностей события, герои и места выглядели бы пародией на настоящую жизнь — как это получилось у Макса Далина в «Лестнице из терновника», где герой (этнограф!) за год жизни среди инопланетян не узнал как называются их домашние животные (то есть автор не придумал им хоть какого-то названия).

Кроме самого наличия авторских терминов Логинова и Стивенсона роднит то, что эти термины либо никак не объясняются, либо объясняются где-то в процессе использования, зачастую не прямо, а контекстуально. У Логинова с этим ещё строже, не для всех слов я нашёл понятные аналоги в русском языке, может быть у нас просто нет таких предметов, которые они описывают. Стивенсон же постепенно рассказывает, что прячется за тем или иным словом. Мне очень нравятся вставки в текст — словарные статьи из «Словаря», изданного в 3000 году от РК (Реконструкции), издание 4-е. Например, вот такая статья в слегка сокращённом виде:

Светитель. (новоорт.) считался искаженной формой слова «просветитель». На камне, где буквы выбивать трудно, О часто заменялось точкой. Так появилась форма ПР.СВЕТИТЕЛЬ, либо, если резчику не хватало места, ПР.СВЕТ или даже ПР.СВ. В десятилетия после Третьего разорения, когда грамотность упала, «пр.» стало восприниматься как сокращение от «праведный», «профессор» или «преподобный», что привело к появлению формы «светитель» (теперь общепринятой) и даже «светой» (по-прежнему рассматриваемой как нежелательная). На письме во всех случаях используется сокращение «св».

Чувствуете иронию, заложенную в эту словарную статью? Мне очень нравится такое. Или вот забавный пример про слово «клуст», не знаю как в оригинале, но по-русски угадывается, что это что-то связанное с кустом, с растениями. На самом деле это результат селекции, и, возможно, цепочечных инженеров. Зачитаю довольно длинную цитату с описанием.

Клусты изобрели задолго до времён Кноуса жители материка, лежащего по другую сторону арбского шара от Эфрады и База. Попкорница росла прямо из земли и достигала высоты человеческого роста. К концу лета на ней поспевали увесистые початки из разноцветных зёрен. Тем временем её стебли служили подпорками для стручковых бобов, которые обеспечивали нас белками и обогащали почву азотом, необходимым для попкорницы. В переплетении бобовых стеблей зрели ещё три вида овощей: дальше всего от почвы, чтобы до них не добирались жуки, жёлтые, красные и оранжевые поматы, источник витаминов, придающие вкус нашим салатам и рагу. Внизу — стелющиеся горлянки. Посередине — полые внутри перечницы. Два вида клубней росли под землёй, а листовые овощи ловили оставшийся свет. Древние клусты включали восемь растений; за тысячи лет аборигены добились от них такой урожайности, какую только можно выжать, не залезая в цепочки. Мы ещё повысили урожайность и добавили четыре типа растений, из которых два были нужны исключительно для обогащения почвы. В это время года наши клусты, высаженные с первым весенним теплом, радовали изобилием цветов и запахов, неведомых экстрамуросу.

Я считываю довольно большую долю юмора в названиях и описаниях, которая добавляет изящества и привлекательности тексту, так как это ирония встречается регулярно, правда, в основном в начале книги.

В целом мне очень нравится эта языковая игра, когда разумные существа с другой планеты не ходят в штанах, не ездят на машинах и не едят кукурузу. Словотворчество для того, чтобы не забывать, что речь идёт не про привычных нам людей в привычной нам обстановке. Хотя даже авторы это часто забывают, и существа с иной, чем у нас физиологией, начинают себя вести точь в точь как наши современники и соотечественники. И да, это я опять про «Лестницу из терновника».

При этом ещё хочется отметить, что не всегда этот приём нужен. Если в «Анафеме» автор по той или иной причине хочется показать, что у него в книге не мы, как минимум не наши современники, то Стругацкие в «Трудно быть богом» не пытаются это показать. Да, они прямо указывают и много раз говорят о том, что это другая планета, но думают-то они о людях, о нас с вами, о современниках. Их герои, любого происхождения, арканарского или земного, обычные люди, о которых и размышляют, которых исследуют авторы. Так что этот сложный и замечательный приём не следует пихать в каждую книгу про инопланетян.

Однако, мы немного отвлеклись. Нил Стивенсон отлично справился с языковой игрой, но как это часто бывает, он сильно увлёкся ею в начале книги, создал целый словарик (который можно найти в конце книги), но затем авторские слова встречаются всё реже, новых практически не появляется, как будто и автор забывает заглядывать в свой словарь. Потому, чем дальше, тем проще читать — и это не считая, что привыкаешь к паре десятков постоянно используемых авторских слов, вроде, искводо, дефендор, картабла или грузотон, кузовиль — смысл которых улавливается где-то на интуитивном уровне. Ну и ещё десятка непонятных слов, которые где-то в книге объясняются: арботектор, кнооны, лукуб. Ну и ещё переделанные научно-философские термины и имена… Совсем уж простоты не ждите нигде.

И ещё забегая вперёд: сказанное касательно слов, распространяется и на персонажей. В начале они любовно выписаны с резкими чертами характера, выпуклые и интересные своей необычностью. Чем дальше к концу, тем больше стирается их уникальность, тем сложнее понять, кто что говорит, и есть ли разница между тем, кто именно говорит. Это распространённая проблема больших книг с огромным количеством персонажей, не знаю возможно ли вообще её избежать. Тут её упоминаю просто для полноты картины.

Другая отсылка, которую мне хочется использовать, говоря про «Анафем» — это «Страсти по Лейбовицу» Уолтера Миллера-младшего — значительно более известная вещь, чем роман Логинова. И больше похожая на «Анафем» — даже не тем, что это очень американский роман. Скорее тем, что всё дело в монастырях, религиях и философии. Правда у Миллера монастыри именно христианские, ну в какой мере христианство смогло пережить атомную войну, а у Стивенсона — всё сложнее, даже на уровне терминов. Однако, в обоих случаях именно монастыри и их обитатели играют важнейшую роль в сохранении и развитии научного знания.

Вообще мне это кажется важной идеей, особенно в нашем российском обществе, оторвавшемся от своих религиозных корней. Наша технократическая, наукоцентрическая цивилизация любит ругать религию, церковь за бесполезность или даже вредность, но у фантастов, особенно чётко это показало у Уолтера Миллера, именно этот социальный институт выживает при глобальных катаклизмах и сохраняет научные знания. Только довольно жёсткая структура монастыря и религия, которая задаёт далёкую, непоколебимую цель, извечный идеал, помогает выстоять в ядерном аду, пряча за своими стенами те самые знания, которые привели к катастрофе, а потом помогает возродить цивилизацию. Стоит ли это делать — это отдельный вопрос. Нил Стивенсон, младший современник, в этом вопросе оптимистичнее, Уолтера Миллера, бомбившего итальянский монастырь во время Второй мировой войны.

Для многих современная наука стала чем-то сродни религии: люди не понимают, как работают приборы, которыми они пользуются ежедневно, ежечасно, им остаётся уповать на молитвы и заговоры (только не сломайся, пожалуйста, поработай ещё полчасика!) и на специалистов, почти шаманов, которые действительно могут что-то починить. Мне кажется, именно такой сплав науки и религии, техники и веры хотел показать автор в «Анафеме».

Для инаков в конценте, то есть по-нашему в монастыре, непоколебимые истины математики, горний мир абстракций и формальной логики заменили чисто религиозную веру, но сами превратились в объект поклонения — и объект познания одновременно. Смесь архаики и технологий будущего — это касается и как материального, так и духовного в матическом мире, как его называет автор.

Третья литературная опора, на которой строится мой рассказ про «Анафем», менее точная и конкретная. Для себя я её определил как американский роман, однако, не могу точно описать отличительные характеристики такого романа. Что-то из области духа. Хотя есть одна чёткая черта, которую в киноматографических терминах можно описать как роуд-муви, то есть любовь к дорогам, различным видам транспорта, даже не обязательно машинам, путешествиям по этим дорогам — и все следствия этого: общение с новыми людьми и обществами, новые виды, изменение климата, переход равнин в горы и обратно, пересечение рек, вот это вот вся красота. Кстати, удивительно, но в «Страстях по Лейбовицу» это тоже есть, хотя большая часть действия происходит в стенах одного монастыря. И в этом плане «Анафем» похож — первая существенная часть книги тоже заперта на засов деценарных ворот, открывающихся раз в десять лет.

Мне вспоминается роман «Почтальон» Дэвида Брина, который читал недавно. Читая Брина мне подумалось, что почтовая служба США — это такой эталон американского роуд-муви: доставить почту во чтобы то ни стало в любых условиях — что они и делали в Гражданскую войну. Доставить почту по любой дороге, любым доступным транспортом — и любить свою работу, любить свою дорогу, любить свою страну.

Что характерно: у Нила Стивенсона как только герои покидают родину, которая однозначно считывается как Америка, описания пути практически пропадает, дороги сжимаются до пробела между стоянками — это уже не родные дороги, не родные обочины, что тут описывать? А если всё же есть эти описания, то они скучны и, как мне показалось, вымученные, излишни детализованные и без выделения важного в этом пути.

Кроме смешения трёх направлений, трёх книг, которые я упоминал, в «Анафеме» изящно смешались три времени: далёкое прошлое, настоящее и неясное будущее.

Далёкое прошлое пролезает через античных и средневековых мыслителей философов. Так как они все не под своими именами мне, с моим слабых знанием фактологии, сложно поймать, где кто, разве что светительница Картазия легко считывается — кто это может быть, кроме Декарта, чьё латинизированное имя — Cartesius? А вот в честь кого назван главный герой Эразмаса — сказать точно не могу.

Можно догадаться, что Эфрада на Арбе — это наша Греция или даже конкретно Афины. А ещё, ещё… можно перечислять очень долго, в мои планы это не входит.

Конечно, в книге можно отыскать следы Платона, Аристотеля, Пифагора… чьи учения объясняются на языке квантовой механики в её многомировой интерпретации — это уже второе время книги, настоящее, в котором автор ориентируется ничуть не хуже, чем в античной философии. В комментарии в конце книги автор рассказывает, что из современной литературы он читал — так рассказывает, что тоже хочется взяться за этот гранит наук.

Так что если вам кажется, что этот выпуск подкаста «Заметки на тисовых полях» сложный и непонятный, то не стоит даже пробовать читать «Анафем», где античная философия рассказывается в рамках современной физики терминами ортского языка. (Обещаюсь, следующий выпуск подкаста будет проще и короче, хотя второе не обещаю) Через те части, где много теоретических и метатеорических разговоров, продраться бывает сложно, только некоторое знание про мультивселенные и квантовую физику помогает держаться на плаву.

Кроме того, настоящее время — самое ироническое, саркастическое, юмористическое время. Автор по полной проходится по своим современникам, высмеивая их привычки. Вот небольшой пример:

Сейчас у пенов в моде было что-то типа футболок (яркое, с цифрами на спине), но огромного размера, так что плечи болтались в районе локтя, а нижний край доходил до колен. Штаны (нечто среднее между шортами и брюками) выступали из-под футболок примерно на ладонь, оставляя открытыми волосатые ноги над громадными дутыми кроссовками. На головах у пенов были свисающие на спину бурнусы с эмблемами компаний — производителей пива и надеваемые поверх чёрные очки-консервы, которые не снимались даже в помещении.

Третье время, вплетающееся в текст, — это будущее. И, как обычно, это самое слабое место. Что реального смогли предсказать фантасты? Сжатие времени-пространства при субсветовых скоростях? Сейчас теория струн находится на границе физики и фантастики, никак не может выйти в область чистой физики, так как нет никаких способов привязать её к реальности, но неизвестно сможем ли мы когда-то узнать кто из современных фантастов теории струн оказался предсказателем.

Потому, когда фантаст придумывает будущее и развитие науки, он оказывается в очень уязвимом положении. Начнём с того, что Нил Стивенс придумывает новоматерию: вещество имеющее уникальные, фантастические свойства из-за иного устройства атомного ядра. Так до конца не понял в чём отличии, вроде бы не в количестве протонов… думаю, автор сам не смог бы точно, и научно, это сформулировать, но эта особенность — наличие похожих атомов, я бы даже сказал похожих таблиц Менделеева — играет важнейшую роль в книге.

Но даже важнее и, скучнее, наверное можно так сказать, попытки развить существующие физические законы, придумать, новые данные, которые бы доказывали бы ту или иную недоказанную на нынешний момент теорию. Получается не слишком правдоподобно, как по мне, хотя автор основывается на очень крутых, насколько я могу судить, работах современных учёных, с частью которых он общался лично. Как бы то ни было у него, на мой взгляд, это получается значительно лучше, чем у Лю Цысиня в его знаменитой книге «Задача трёх тел», которую почему-то очень любит рекламировать Владимир Сурдин.

«Задача трёх тел», кстати, тоже содержит три времени, но в них единственное интересное время — это прошлое, где автор описывает реальные события. Мои мысли по поводу этого романа можно прочитать у меня в рецензии под названием «Антропоцентризм трёх тел», ссылка в описании выпуска.

Однако, возвращаясь к Нилу Стивенсону, если не обращать на эти физико-научные занудности, а посмотреть на будущее обыденное время в романе, то дух захватывает, от удивительного смешения трёх времён, трёх способов мышления. Трёх материальных уровней, где уравнения прошлого записываются не на бумаге, а на листьях генетически модифицированных деревьев, созданных, чтобы из их листьев, после сушки в течении десятка лет, получать листы пригодные для письма.

Кажется, всего описанного, двух троек, двух сакральных чисел, достаточно для отличного романа, но на всём этом фоне — представляете, это можно назвать лишь фоном, на всём этом фоне растянулась детективная сюжетная нить. Да что там нить — искусно сплетённый канат. Причём сплетается он качественной логикой, правда… не всегда выдерживающей критику, но обо всём по порядку.

Герои, продвинутые в умозаключениях и размышлениях, отлично решают задачки, которые им даёт автор. В том числе прекрасно показано, как один герой получается ответ, а другой персонаж разгадывает, как именно он понял новую частичку пазла. Загадка сложная, но герои маленькими шагами приближаются к постоянно ускользающему решению уравнения всего — всей книги.

Однако, местами создаётся впечатление, что автор не справляется с собственной сложностью. Как будто он не всегда знает, как логично героям узнать то, что им следует узнать. Видно, что автор заранее всё продумал, знает, чем всё кончится, знает все разгадки, но не может подвести героев к ним.

Хорошие писатели либо не берутся создавать сложности, либо умеют выводить из них героев. Плохие — создают сложности, а потом создают логические лакуны, чтобы герои перескакивали через них, принимали нужные решения, не понимая, почему они так делают. Наиболее явно этот приём, в кавычках приём, я заметил у Перумова в «Эльфийском клинке», где, как я писал в рецензии, главный герой очень часто совершал что-то не по своей воле. Вот пара очень кратких цитат:

Трудно сказать, что толкнуло хоббита в это мгновение; он действовал по наитию, будто во сне…

Странное чувство вдруг овладело Фолко – его разум чудесным образом прояснился, здесь решения возникали сразу.

У Нила Стивенсона, конечно, уровень не тот, до таких глупостей он не скатывается, но в нескольких местах герои делают однозначные выводы, где даже я вижу несколько равнозначных вариантов, выбор из которых на их уровне знаний невозможен, а потому было бы невозможно выбрать правильный образ действия. Или просто делают точные выводы исходя из недостаточных данных (мне бы так!) Таких мест в романе «Анафем» мало и они мало портят общее впечатление от книги.

Детективная линия, постепенно превращающаяся в детективную цепочку, то есть до решения предыдущей задачки возникает логически привязанная следующая проблема, для решения которой недостаточно решить задачку, нужно совершить ещё один интеллектуальный поиск, при котором выясняется, что есть ещё одна очередная задачка, точно так же связанная со всем предыдущим. Короче говоря, это детективное месиво оставляет очень приятное впечатление, такой интеллектуальный детектив, где убивают не людей, а уплощают точки зрения и идеи.

Что могу сказать в завершении? Что конец книги мне напомнил роман Филипа К. Дика «Убик» — путаницей времени и места. Напомнил в хорошем смысле этого слова, хотя самого «Убика» я не очень люблю. Надеюсь, вы не поняли, о чём роман Нила Стивенсона «Анафем», да я и не мог этого сказать, так как каждый читатель сам творец читаемого текста, смысл у каждого будет свой. Так же надеюсь, что не рассыпал множества спойлеров говоря про книгу. Хотя, чего я сомневаюсь — я же даже не сказал, что ключевую роль в книге играют инопланетяне! Надеюсь же, что мне удалось вас заинтересовать — и не только «Анафемом», но и другими упоминающимися книгами.

Сколько я там упомянул книг, кроме заглавной? Пять-шесть, кажется. Не так уж и много, но достаточно, чтобы показать как переплетаются нити культурного бэкграунда, образуя плотное полотно, которое удерживает человека на интеллектуальном плаву.

В подкаст влезло не всё, что я хотел бы сказать и процитировать из романа Нила Стивенсона «Анафем» — об остальном буду писать в Телеграм-канале «Оттиск на тисе».

В конце выпуска хочу спросить: дорогие слушатели, о чём был этот подкаст? Отвечать можно в Телеграме под постом про этот подкаст или в комментариях на Youtube — все ссылки будут в описании выпуска.

Также хочу обратить внимание, что в этот раз Youtube версия выпуска отличается от других, чисто звуковых версий: в ней не только неизменная заставка, в видеоряд добавлены обложки книг и цитаты из «Анафема» — те, что я зачитываю и цитаты, связанные с терминами, которые я упоминаю в подкасте, но не цитирую их использование в книге. Я решил не перегружать ими подкаст, итак ужасно растянутый, но поделиться ими хочется. Решил выбрать такой способ.

Но не только такой способ. Ещё черновик этого и последующих выпусков, а так же все сохранённые мною цитаты и прочие материалы для подкаста, я буду публиковать для своих подписчиков на Бусти. Для тех, кто не в курсе: это такой специальный сайт для донатов, подписки там платные, только задонатив мне маленькую сумму наиболее заинтересованные смогут получить дополнительные материалы, задать вопросы, обсудить. Да, многое из этого, особенно обсуждать, можно и в моём основном Телеграм-канале «Оттиск на тисе», но на Бусти можно ещё и поддержать меня и подкаст «Заметки на тисовых полях», помочь подкасту развиваться. Ссылка, как положено, прилагается в описании.

И если вам понравился этот выпуск, как принято говорить: лайк, подписка и шер — поделитесь тем, что вам понравилось с другими.