Архивы: Публицистика

Идея, что для эффективной победы, то есть убийства, врага нужно его хорошо понять, то есть хотя бы отчасти полюбить, раскрывается в первом романе про Эндера Виггина «Игра Эндера» Орсона Скотта Карда, но во второй эта идея раскрывается ещё шире, автор смотрит на неё с разных сторон.

При «Игру Эндера» я уже много писал на полях книги, то есть у себя в Телеграме, вторая же книга «Голос тех, кого нет» (Speaker for the Dead) сложнее и насыщеннее, о ней сложнее писать, потому я решил сказать о ней не только на полях. Цитаты, которые я сохранил, зачастую длинные, сложно выдернуть из контекста лишь пару фраз. Поэтому я решил пойти обратным к обычному пути: строить рассказ не от цитат, а написать текст, а потом в него уже вставлять цитаты, какие получится. Должно получиться мало, но длинно.

Если первая — это во многом военное приключение, где большая часть держится на военных играх подростков и становлении лидера, то вторая значительно медленнее, сюжет развивается неторопливо, много описаний, задающих широкую канву книги. В ней больше различных философских, религиозных и этических моментов, которые сплетены в одну паутину, постепенно, но крепко приклеивающую читателя.

Начать разговор придётся с конца «Игры Эндера», так как именно там описано начало сюжетной арки второй книги. Местами сложно рассказывать, так как есть критические спойлеры, которых необходимо обойти.

Конец игры

Вся «Игра Эндера» посвящена войне и уничтожению — хоть инопланетян, хоть своих же, всего хватает. И лишь в самом конце очень бегло говорится про возможность любить инопланетян — и людей тоже, кстати — это полностью выворачивает суть книги наизнанку. Эндер пишет две книги, которые раскрывают суть жукеров и людей. На три тысячи лет это закрывает возможность воевать с кем-либо: вознесенного до небес Эндера, спасителя человечества начинают считать самым великим преступником (как будто от него много зависело), совершившим ксеноцид.

— Я знаю, ты пробыл здесь год и теперь считаешь, что все эти парни нормальны. Ты не прав, они ненормальны. Мы все ненормальны. Я смотрел в библиотеке, вывернул наизнанку мой компьютер, читал старые книги, ты ведь знаешь, они не дают нам новых, но я получил четкое представление о детях. Так вот, мы не дети. Ребенок может поиграть и забыть об этом. Дети не состоят в армиях, они не бывают командирами, им не приходится править сорока другими ребятами — этот груз слишком тяжел, чтобы нести его и слегка не спятить.

С Эндером происходит странная трансформация: из ребёнка, которого жёстко тренировали, чтобы он стал лидером, стратегом, военачальником, он, практически в один момент, так и хочется сказать в момент Просветления, становится философом, понимающим истинную суть вещей. Конечно, чтобы стать лидером, тоже нужно понимать людскую природу, но в обучении Эндера это не было главным, качество оказалось врождённым.

«Ну что ж. Я тот, кто вам нужен. Я тот самый кровавый ублюдок, о котором вы мечтали, когда зачали меня. Я ваше оружие, и не имеет значения, что я ненавижу в себе то, что так нужно вам. И вовсе не важно, что, когда маленькие змейки убивали меня, я был согласен с ними и радовался».

Причём это не его личное качество, старшие брат и сестра тоже глубоко проникают в суть, прежде всего суть людей, отлично ими манипулируют. Это у них в генах, военные занимались в прямом смысле селекцией: после того как первые два ребёнка им не подошли, хотя и были близки к идеалу, они разрешили родить третьего — и он удался.

— Конечно, мы обманули тебя. В этом-то все и дело, — сказал Графф. — Иначе ты бы просто не справился. Понимаешь, мы зашли в тупик. Нам нужен был человек, способный на сопереживание, человек, который научился бы думать, как жукеры, понимать и принимать их. Нам нужен был человек, умеющий завоевать любовь и безоглядное доверие подчиненных. Чтобы штаб работал, как единая совершенная машина. Но человек, наделенный даром сопереживания, не может стать убийцей. Не может побеждать любой ценой. Если бы ты знал, ты бы не победил. А будь ты из породы людей, которых ничто не остановит, ты бы не понял жукеров, не понял бы совсем.

Из этой точки мы и начинаем узнавать мир, сложившийся через три тысячи лет после победы над жукерами.

Христианские миры

Плохо разбираюсь в христианских течениях, их особенностях и догматах, но Кард — мормон и его будущие миры полны христианскими церквями и учениями. Мне сложно оценить насколько они соответствуют сегодняшним, но, кажется, автор считает, что религия изменится не сильно. И будет играть важнейшую роль в жизни государства и общества.

Первые люди, ступившие на почву новой планеты, были португальцами по языку; бразильцами по культуре и католиками по вероисповеданию. В 1886 году они вышли из челнока, осенили себя крестным знамением, нарекли свой дом Лузитанией — древним именем Португалии, а затем начали исследовать местную флору и фауну.

Что интересно, действие в книги происходит на католической планете, хотя Кард не относится к её последователям. При этом мне сложно сказать, как автор оценивает роль католической церкви, но она явно не чисто позитивная. Вообще не скажешь, что автор ярый религиозный последователь — как мне показалось всякие религии Кард высмеивает, пусть и не во всём.

Христианские взгляды играют важную роль в поведении героев и развёртывании мира, его архитектуры. В формировании общественных этических норм, в семейных ценностях героев. Никакого разнообразия, важно помнить, что автор открыто выступает против однополых браков (я это пишу не для того, чтобы прижучить автора (как он прижучил жукеров), а для того, чтобы полнее описать создаваемый им мир). Даже изначальное отношение к инопланетянам, думаю, формируется в христианской парадигме.

Однако, это всё первый план, изначальное творение, которое сильно подрывается и изменяется под влиянием семьи Виггинов, откровений полученных Эндером Виггином в процессе войны с жукерами и дальнейшем понимании их поведения и мотивов.

Такой, на мой взгляд, консервативный религиозный мир не мог сохраниться в процессе покорения сотни планет, но эта деталь не бросается в глаза и лишь критически настроенный читатель обратит на это внимание и сможет придраться. Другой момент, можно сказать возникновение Бога из коробочки, вызывает больше нареканий.

Джейн из ансибля

Одним из слабых мест, на мой взгляд, является появление в романе искина, при том, что он, точнее она, крайне мила и близка мне, так как напоминает мне искина из моего «Колдуша», хотя даже я не создал такой всемогущий искусственный разум.

Если бы не анзибль, сеть мгновенной связи, охватывающая Сто Миров, мы не смогли бы сохранить единый язык. Межзвездных торговцев мало, их корабли передвигаются медленно.

Тут даже две интересные особенности. Во-первых, это изобретение, которое позволило жить на расстоянии многих световых лет и быть одной цивилизацией — ансибл, средство сверхсветовой, мгновенной связи, которая объединила все планеты и медленно летящие корабли. Эта сеть и явилась колыбелью спонтанно родившегося сознания. Без ансиблей описываемый мир, что в первой книге, что во второй, невозможен. При этом ансибль придумала… Урсулы Ле Гуин — американская писательница. Вот что пишут в интернете про него:

Анси́бл (англ. ansible, также транслитерируется как анзи́бль) — вымышленное устройство, упоминаемое в произведениях американской писательницы-фантаста Урсулы Ле Гуин.

Ансибл представляет собой аппарат мгновенной связи между объектами, находящимися на астрономических расстояниях друг от друга.

Кард честно позаимствовал идею и название у коллеги. Мне нравится такой подход — у Ле Гуин, вроде бы, описано его создание, так что это не совсем очередной бог из коробочки. Вынужденное допущение — говорящее о том, что в реальности планеты будут оторваны друг от друга и никакого совместного управления не может быть.

Искин же, Джейн, возникла внутри сети ансиблей и обладает всей информацией, которая проходит через эту систему связи. Знает всё и может тоже всё: вскрыть любые защиты, залезть в любой цифровой источник, изобразить отключение ансибля — палочка выручалочка. С которой главный герой поссорился, чтобы она перешла к другому персонажу — которого обещают на роль главного в следующей книге.

Так что в целом это слабое, хотя и притягательное, место в книге, которое опять же бросается в глаза лишь тому, кто ищет и анализирует, а не просто читает. Образ заглавного героя — Голоса тех, кого нет, Эндера, совершившего ксеноцид — значительно важнее и интереснее.

Анзибль передавал информацию мгновенно и связывал своими нитями все компьютеры всех планет. Джейн родилась среди звезд, ее мысли переплетались с паутиной импульсов сети.

Компьютеры Ста Миров были ее руками и ногами, глазами и ушами. Она говорила на всех языках, которые, когда-либо вводились в машину. Она прочла все книги во всех библиотеках на всех мирах. Она скоро узнала, что люди всегда боялись появления чего-то похожего на нее. Во всех книгах ее считали врагом — конфликт кончался либо ее смертью, либо полным уничтожением человечества. Люди придумали ее задолго до того, как она родилась, и тысячу раз убили в своем воображении.

Оканчивающий Христос

Эндер — искажённое имя Эндрю; кроме того, его можно перевести как «тот, кто заканчивает; завершитель» от англ. end — «конец; заканчивать» — говорящее имя, хотя он не только заканчивает, но даже чаще начинает. Завершать до конца он, как раз-таки, плохо умеет — совесть мешает, мне кажется.

В романе образ Эндера весьма цельный, но, кажется, собирательный. Человек, который касанием своего разума снимает боль, излечивает душевные раны, должен иметь среди своих культурных предтеч Христа, особенно если автор — мормон. Как я уже говорил, христианский дискурс мне далёк и лишь смутно понятен, но, думаю, тут сложно ошибиться. Особенно там, где при спасении герой жертвует собой, пусть не жизнью, но… жизнью в эмоциональном и интеллектуальном смысле. Правда, можно рассчитывать на хэппи-энд, не полное копирование Библии.

Не могу точно определить почему, но у меня часто возникало ощущение, что читаю ещё одну книгу Хайнлайна про приключения Лазаруса Лонга. Раз уж Кард так легко использует изобретение Ле Гуин, то почему бы не заимствовать какие-то черты популярных героев авторов, равных Ле Гуин. Возможно, дело в том, что тот жил не меньше трёх тысяч лет, которые отделяют события первой книги Карда от второй. Возможно, потому что они похожи по поведению, темпераменту, тому, как они преодолевают возникающие проблемы. Кстати! Если правильно помню, у Лонга тоже был искин женского рода, правда локальный, в корабле, но схожесть велика. Автомобиль Ая Плутишка точно становился разумным.
И вот тут внимательный читатель наталкивается на некоторое противоречие в тексте, на странность. Эндер не бессмертный как Лонг, его продолжительность жизни вряд ли отличается от средней для человека, ну пусть будет даже больше, пусть будет 120 — но точно не три тысячи. Ведь он и не прожил те три тысячи, что отделяют его от победы над жукерами — для него этого было всего лет двадцать назад. Он летал с субсветовой скоростью и сжимал (или растягивал, смотря с чьей точки зрения) время. Для тех, кто был на планетах, тех, кто считал время по анзиблям, для которых нет времени, так как они передают информацию на любое расстояние моментально, для этих людей прошло три тысячелетия, сменилась прорва поколений, от войны с жукерами остались лишь давно затёртые повторением легенды.

Для Эндера война с жукерами должна быть относительно недавним прошлым, прошло всего две трети его жизни. Воспоминания должны быть свежи, эмоции ещё не стёрлись. Но нет, он ведёт так как будто… он Лазарус Лонг, который действительно прожил эти три тысячи лет, узнал столько, сколько можно узнать за 150 бродячих жизней. Как будто он психически и психологически состарился на три тысячи лет.

Его студенты понятия не имели, что Голос, которому никак не дашь больше тридцати шести, отчетливо помнит события трехтысячелетней давности, что для него они происходили всего двадцать лет — половину его жизни — назад.

Можно, конечно, предположить, что он состарился из-за той ответственности, которую на него повесили, из-за того, что он сначала был святым, а потом стал Сатаной — под влиянием книги, которую он сам и написал. Но… Он так много летал, так много пропустил, что мне сложно представить, как он прочувствовал эту смену настроения у людей. Его же не было большую часть времени, он не мог следить за настроениями и мнениями, влиять на что-либо. Конечно, он много узнал от королевы жукеров, но всё равно, это не три тысячи лет Лонга.

И сестра его, путешествующая с ним, величайший политолог и всё такое прочее — они тоже должна была потерять хватку, понимание того, что о люпроисходит в Ста Мирах — человеческой цивилизации, распространившейся на множество планет. Но нет, она продолжает писать и быть в тренде — хотя пишет с промежутками (для всех остальных, но не для неё) в сотни лет.

Эндер в книге уже не мальчик, как в первой, но его спокойствие, хладнокровие, развитая интуиция — всё это больше напоминает именно Лонга, чем человека возрастом тридцать-сорок лет, пусть даже и пережившим так много.

Частично можно списать на его врождённые способности, так как в книге не один раз упоминается, что он импровизирует, интуитивно находит правильные слова и поступки, чтобы раскрыть людей. Эта его способность оказывается главной в романе.

Как святые лечат телесные (возможно и душевные, я просто не в курсе) раны касанием руки, так Эндер решал психологические проблемы людей. Как Муад’Диб он, с одной стороны, заботился о людях, с другой, его честность больно резала, вскрывала психические фурункулы, чтобы смыть причину боли. Эта часть книги, пожалуй, самая увлекательная, я бы даже сказал, завораживающая, но и весьма тонкая, легко рвущаяся (везде, куда не копни находятся недостатки, эх).

Мягкие люди

Кард великолепно описывает семейные ситуации, весьма неблагополучные из-за самих людей или сложившихся обстоятельств. Великолепно описывает психологические особенности людей в тех или иных ситуациях. Всё прекрасно описано в статике, веришь, что люди именно такие. Собственно они такие и есть, их легко встретить в своей жизни, достаточно оглянуться кругом.

Понимание людей складывается из двух аспектов, не только интуитивного, но и, скажем так, опытного. Эндер кажется человеком, который с отличием окончил приличный психфак. Ну или во всяком получил хоть какое-нибудь гуманитарное образование как сам автор. А ведь он ничего не получил — некогда было, у него даже со школьным образованием беда, хотя делался вид, что он в боевой школе учился чему-то кроме войны. Кстати, про обучение психологии там не было речи — воевали против жукеров же. Но это я отвлёкся слегка.
Как бы то ни было Эндер великолепно понимал людей и умел их психологически вскрывать для излечения. Его слова с первой попытки проникали в самую глубь людей, заставляли горечь, злобу и боль вытекать из наполненных эмоциональных пузырей. И это в целом правдоподобно — во всяком случае красиво.

А вот то, что люди от этого раз и навсегда менялись, становились лучше — простите, но даже мой оптимизм не позволяет мне в это верить. Люди слишком быстро закостеневают в своих стереотипах мышления и поведения. Они могут один раз признать чужую правду, согласиться с тем, что были неправы, даже могут один раз правильно подумать, но это не означает, что завтра они снова не возьмутся за бутылку, не будут бить близких и ненавидеть всех.

И тут Миро изумил самого себя. Он заплакал. Вот что этот проклятый Голос делал с ним, даже если его не было рядом. Он развязал все узлы в душе Миро, и теперь Миро ничего не мог удержать в себе.

Это качество Эндера, на мой непросвещенный взгляд, делает его близким Христу, который тоже умел парой слов направлять людей на истинный путь. Или на Будду — на всех основателей религий, чьи слова во многом легендарны, кто умел менять умы одним касанием.

Эндер любил и исправлял не только людей, а всех разумных существ, так как научился понимать вообще всех, познал общую истину, научился видеть суть вещей, в том числе одушевлённых вещей.

Разумные деревья

Где-то в глубине я друид, люблю деревья, особенно большие, огромные, широколиственные или хвойные. Тема деревьев отлично раскрыта во Властелине колец, леса Средиземья прекрасны. И чем-то похожи на леса, деревья в романе Карда — они тоже кажутся разумными.

В «Голосе тех, кого нет» тоже есть деревья и какие! Огромные разумные деревья! Чего они только не умеют, их размножение — важнейшая деталь в понимании инопланетного разума свинксов (да, именно так, после жукеров пошли свинксы, этимология проста как три порося).

— Они совершили дурацкий ляп, когда создали новую науку, чтобы изучать свинксов. Свора старых прожженных антропологов, которая надела новые шляпы и стала называть себя ксенологами. Но вы никогда не поймете свинксов, если будете просто наблюдать за ними! Они продукт иной эволюционной цепочки. Нужно разобраться в их генах, в том, что происходит внутри клеток. Нужно изучать других животных — свинксы ведь не с неба свалились, никто не может существовать в изоляции…

То, что эти деревья могут самостоятельно превращаться в идеальные деревянные инструменты — отдельная прекрасная песня, совершенно фантастическая песня, просто мечта. Очень интересный выход из тупика развития, когда нет металлургии и всего подобного.

Вообще биология у Карда — та ещё фэнтези, но понятно, что ему нужно было натянуть хоть какое-то наукоподобие на свою идею. Как биолог я могу долго проходиться по этим нелепостям, но вот почему-то именно тут этого не хочется. Да, мир биологически нереалистический, но и пофиг. Автор смог красиво показать, во второй раз, то, что он хотел показать: как разная биология видов приводит к полному не понимаю, к полной несовместимости культур. Несовместимости до тех пор пока не появляется интуитивно понимающий всех (благодаря своей любви или наоборот) Эндер.

Разумные деревья — это же ещё, мне тут подумалось, и «Аватар», где на спутнике (помните, что это не планета, а спутник планеты, да?) Пандора единая разумная жизнь. Тут нет единой разумной сети, но близко к этому.

Так вот, мир, на котором происходит основное действие книги, биологически безумен — со всех точек зрения, но и прекрасен тоже. Увлекательно было бы запилить фанфик и попытаться выстроить этот мир в соответствии с реальной биологией. Можно было бы сочинить удивительное путешествие в мир иного взаимодействия биосферы.

Книга же не про чужие миры, не другие умы, а про человека и только человека, пусть он и называется другими именами.

Столкновение разумов

Если перенести действие книги «Голос тех, кого нет» на Землю и инопланетян заменить на, скажем, американских индейцев время колонизации Америки, на индусов, на любым аборигенов, с которыми сталкиваются европейцы при своём распространении по шару, то будет примерно тоже самое.

Четвертое: «варелез» — обозначает подлинного чужака, в том числе и всех животных, ибо общение между нами и ними невозможно. Они живые, но мы не можем даже угадать, что заставляет их вести себя так или иначе. Возможно, они разумны, возможно, обладают сознанием, но мы никогда точно этого не узнаем.

В книге показано, как ведут себя люди, сталкиваясь с непонятным, неизвестным, как они его боятся, закрываются от него. Как создают такие законы, что изучать неизведанное невозможно.

Мне несколько удивительно, но действительно почти все книги о людях, разве что «Солярис» нет, чем он и уникален и притягателен. Почти все хорошие книги о людях, даже если эти люди прячутся за космическими декорациями, за инопланетным гримом чудищ.

— А люди просто не вписываются в систему. Они не могут стать тотемами. Да, похоже на правду. Только, знаешь, мифы и ритуалы не появляются из ниоткуда. Существуют причины, обычно связанные с выживанием, сохранением вида.
— Эндрю Виггин — антрополог?
— Предмет изучения человечества есть человек.

Кард не исключение и, хотя он придумал превосходную идею о том, как может существовать инопланетный мир, его герои — люди, даже если он их называет свинксами.

Конечно, он ничего не ответил. Закон требовал от него молчания. В эту минуту он понял, что ненавидит закон. Если закон подразумевает, что он, Либо, должен допустить, чтобы такое случилось с Корнероем, значит, закон бессмыслен. Корнерой был личностью, почти человеком. А как можно стоять и спокойно смотреть, когда такое делают с человеком, просто потому, что вы изучаете его?

Такое завуалированное описание, наверное, увеличивает степени свободы автора, позволяет иносказательно писать о тех человеческих чувствах, социальных процессах, о которых автору, как верующими и в чём-то нетерпимому человека, возможно, непросто писать. Так читая про размножение разумных деревьев мне в голову пришло сравнение с многожёнством мормонов. Сейчас оно не слишком распространено, но были времена… когда люди были деревьями и им всё разрешалось.

Можно копать глубоко и находить то, чего не было, но не будем закапываться в литературоведение. Посмотрим на другое: в современном мире, ставшем таким маленьким из-за скорости перемещения, мы постоянно сталкиваемся с чем-то чужеродным, чем-то странным и непонятным, что вызывает у нас страх, неприязнь или злобу. Чужие поступки нам кажутся агрессией, хотя её может не быть совершенно. Большинство людей не умеют с этим бороться, разумно существовать в условиях угрозы не понять и быть непонятыми. И как прекрасно, когда появляется пророк, который ставит всё на свои места.

Можно много говорить, о чём эта книга, каждый допишет за автором в ней что-то своё. Я нашёл много увлекательного, того, о чём стоит задуматься, к чему стремиться. И просто фантастического.

— Теперь я, наверное, могу умереть, — сказал Эндер. — Дело моей жизни завершено.
— И моей тоже, — ответила Новинья. — Но мне кажется, это значит, что нам пора начинать жить.

 

Обсуждения тут.

Как я познакомился с творчеством «Ясвены» не могу сказать, случайные знакомства самые плодотворные. Много позже я узнал имя автора и солиста — Ольги Вайнер («Мне на Оль всегда везло, ну а я Сергей»). Увлечение было сильным, пусть и не очень длительным. Настолько сильным, что я даже поучаствовал в написании сонгфиков, у меня где-то стоит напечатанная книга, куда вошли мои тексты. Их можно прочитать тут.

Как это довольно часто у меня бывает, мне нравится далеко не всё у автора, меня затягивают лишь несколько песен, зато сильно и я могу их слушать на повторе много раз. С «Не забуду» именно это и случилось: слушал на повторе множество раз. Вы это можете сделать тут. И она для меня во многом созвучна с песней, про которую я уже рассказывал — «Те кто ждут» Курылёва. Возможно я проникся ими примерно в одно время или чисто тематически, уже не помню почему, но если вспоминаю одно, вылезает и другое.

У Ясвены мне нравится всё, и слова, и музыка, хотя я так и не умею объяснить, что и чем она мне нравится. Так что обратим внимание на слова.

В этом мареве сумрачном, ночью и днём,

Мы идём по одной колее вдвоём,

А она по разным концам земли

Нас разводит в годы слагая дни.

Я бы сказал, что тут по-женски много слов, то ли дело Вадим Курылёв. Зато развёрнутые красивые образы.

Проверяя прочность сердец и тел,

Кто любил не очень и не взлетел,

Её выбор точен, верны пути.

Мы шагаем молча, нас не спасти.

Прочность сердец — уверен речь не про сердечную мышцу. Цепляющее сочетание люблю, полёта и обречённости.

И я дарую тебе свободу,

Но ты ко мне возвращаешься вспять,

Как в окна ветер, как путник к дому,

Как то, что мне не дано поменять.

Припев — на мой взгляд, главное в этой песне. И тут прекрасно всё, начиная с моего любимого образа, путника, который всегда в дороге («дорога мой дом», как поётся в другой песне). Интересно, что мне не дано поменять, если Курылёв знает «что тебе дано исправить все, что есть»? Спор мужского и женского взгляда. Прекрасная мечта, да? Возвращается то, что любишь (ведь это есть между строк, да?), но чему дана свобода, потому что любовь взаимна. Если любишь — отпусти, пусть портит жизнь себе и другим, не тебе («пусть пробуют они, я лучше пережду», советуют нам в другой популярной некогда песне). Но мечта…

И в этом самое главное чудо —

Иметь, что никто не в силах отнять.

Пусть мир не вечен, но я не забуду,

А значит и не смогу потерять.

Мечта и ожидание чуда, конечно. Как мало того, что у нас не отнять. Даже память можно отнять, но у меня есть всем ответ, подсказанный Вадимом: «Ты просто любишь, вот и все…».(Опять пересечения к этой песней, никуда не деться от этих аналогий.)

Тянутся вереницы встречных людей,

На их душах и лицах следы от потерь.

В каждой новой потере таится урок,

Когда разум не спас, и расчет не помог.

И снова отлично построенные строки, точно подобранные слова. Ни разум, ни расчёт не помогает, когда в сознание вторгается любовь — зато остаётся то, что никто не в силах отнять.

Только мы не из них, больше нет, навсегда.

Нас не сможет разбить никакая беда,

Мы спокойно шагнём за последнюю дверь,

В рай крещённых огнём, тогда и теперь.

Вот тут мне не всё понятно. Что за последняя дверь? Образ красивый, но кто именно крещён огнём. То ли адский огонь, то ли первая битва… Я бы сказал, вслед за Курылёвом, что не нужно верить в то, что говорят враги, что снова встретишь тех, в кого ты был влюблен. Прошёл крещение огнём влюблённости, что ли? Как бы то ни было, яркий образ.

Восприятие этой песни у меня до сих пор не дошло до вершин вербализации, так что мне сложно сложить складные предложения о нём, но мне оно важно, потому я его привёл здесь.

И я дарую тебе свободу,
Но ты ко мне возвращаешься вспять…

 

Обсуждения тут.

Когда хочется поговорить на сложную тему следует начать издалека. Чтобы зацепить читателя начну из острого далека, многим болезненного, но в то же время это важная тема. Как и во многих других моих эссе терминология авторская, а потому я стараюсь подробно объяснять, что имею в виду, чтобы точнее показать точки пересечения и важные различия со словами обычного языка.

Давайте начнём с того, к чему многие стремятся, но зачастую не задумываются, что за этим следует.

Социальное страхование

Наше общество строится на социальном страховании.

Наше общество — это общество европейской культуры, которые бывают сильно разными, но все они обладают некоторыми общими чертами, например, тягой к демократии, или хотя бы в видимости демократии, или вот к социальному страхованию.

Под социальным страхованием я имею в виду всё, что делает для тех, кто теряет возможность самостоятельно зарабатывать на жизнь. Это и бесплатная медицина, и больничный, и пенсии, и материнский капитал, и формальная инвалидность. Много различных проявлений, в разных обществах и государствах акценты расставляют по-разному.

И это страховка вызывает у меня вопросы. Нет, конечно, пенсии — это правильно, люди заслужили. Финансовая и прочая помощь инвалидам, людям с ограниченными возможностями — понятная необходимость. Представьте себя на их месте — я бы хотел всё это иметь. Но…

Вход в метро, где всегда толпы людей, узкий проход заужен пандусом для колясок, которым практически никто не пользуется. С одной стороны, его можно было бы заменить инфраструктурой полезной для большинства. С другой стороны, будь я колясочником — не хотел бы им пользоваться в час пик. Даже с детской коляской я не попрусь в такую толпу. Можно найти много других вариантов, особенно если мы рассматриваем, что есть поддержка колясочников, родителей с маленькими детьми и они могут позволить себе перемещаться в городе не только в метро в час пик.

Да, доступная среда — это круто и нужно, но возникает вопрос, когда среди равных появляются первые, и ради них ущемляется комфорт большинства. Это может быть любая группа людей, хоть с особыми возможностями, хоть с особым цветом кожи.

Если у всех равные права, почему я не могу пользоваться правом бесплатного проезда в транспорте? Окей, сейчас у нас у пенсионеров нет такого права, им государство даёт деньги на проезд — это нормально, но можно накидать много подобных вопросов.

Понимаю, что это неудобная тема, могут сказать: тебе легко об этом говорить, белый мужчина традиционной сексуальной ориентации с двумя ногами и руками, двумя глазами, двумя ушами и одним носом — продолжать можно бесконечно. Однако, мне это несколько напоминает оскорбление чувств верующих: человек всегда сможет найти в себе веру во что-нибудь, если захочет оскорбиться.

С другой стороны, важно помнить, что кроме интересов личности, всех отдельных личностей, есть интересы общества, которые часто противоречат, в первом приближении, в короткой перспективе, интересам личности. Об этом стоит поговорить отдельно, но позже, повествование разветвляется на несколько линий, чтобы в конце объединиться в единое целое.

Социальное страхование повышает не столько уровень жизни, сколько уверенность в уровне жизни, люди знают, что, чтобы не случилось, о них не забудут, они смогут достойно жить, а не влачить существование. При этом чрезмерное социальное страхование тормозит развитие общества, тратит огромные средства на поддержание уровня жизни отдельных людей в ущерб развитию (нужно ли такое развитие, скажете вы, и будете правы — конкретного человеку оно нахрен не сдалось, но как только речь заходит по внуков, оказывается, что кое-что таки нужно).

При всём при том, я считаю, что некоторая страховка нужна, и она связана с правами и возможностями человека, о которых чуть дальше. Притягательной, но неоднозначной, выглядит страховка в виде базового обязательного дохода.

Базовый обязательный доход

Отдельной строкой в разговоре о социальном страховании стоит БОД — базовый обязательный доход, то есть то, что государство платит каждому гражданину просто так. В идеале БОДа должно хватать на простую жизнь без излишеств и без голодания, чтобы человек мог достойно жить только на БОД.

Пока не было массовых экспериментов с БОД, мы плохо себе представляем, как поведут себя общества в этой ситуации, но, мне кажется, мы стремительно катимся в мир, где БОД будет необходимостью. Искины и андройды захватывают (слава им!) всё больше сфер деятельности человека, рабочих мест для человека всё меньше. Постепенно это должно (или может) привести к тому, что работать будет просто негде. И не зачем — всё необходимое нам будут давать роботы. Это будет тот самый БОД. Работать будут только те, кто хочет работать, и те, кто хочет иметь больше, чем дают бесплатно. Уверен, что и тех и других будет мало.

Я только за появление такой социальной структуры, так как, думаю, сам я отношусь к тому меньшинству, что будет работать — чтобы заниматься интересным делом. При этом я понимаю, что социум может сильно пострадать от потери необходимости трудоустраивать людей. Уже сейчас эта необходимость сильно упала, особенно в так называемых развитых странах с сильной социальной поддержкой граждан. И уже сейчас далеко не все рады тому во что выливается такая система, а тенденции ведь только ухудшаются. Или улучшается, кому как.

Хотя я и за введение БОД, но понимаю как негативно он может сказаться на обществе в целом, где люди могут не только перестать делать что-либо общественно полезное, но даже могут заняться общественно вредными делами. Не обязательно речь про битьё витрин и разведение костров на улицах, но и про такие поступки, чьи последствия станут явными впоследствии — самые опасные поступки, так как с ними редко активно борются.

БОД даёт высокий начальный уровень социального страхования, без учёта всей остальной социальной поддержки государства, представляет собой пример равных прав всех членов социума. Тем самым он закрывает существенную часть необходимостей иметь возможности для достижения своих целей. Нужны ли равные права и чем они отличаются в моём представлении от возможностей — это нужно разобрать отдельно.

Права и возможности

Мне кажется, люди очень часто путают права с возможностями. Поясню на примере медицины. Бесплатная медицина — это равные права для всех. Это то, что, по моему мнение должно быть, я в целом за равные права. Уровень развития бесплатной медицины, её возможности отражают уровень прав. Платная медицина — это про возможности, у кого-то они есть, у кого-то нет, и не надо, как мне кажется, требовать запретить платную медицину и лишать людей возможностей. В конце-то концов отсутствие бесплатной медицины — это тоже равные права, на нулевом уровне, на уровне их отсутствия. Общество, и государство, может решать на каком уровне будут равные права, а на каком возможности, но возможности не могут быть равными. Права могут быть на таком высоком уровне, что возможности просто не потребуются — как в ситуации с высоким БОДом или очень развитой бесплатной медициной.

Можно рассмотреть ещё один пример, мне кажется, менее очевидный: получение высшего образования в области теоретической математики. У нас есть равные права на обучение в школе, на сдачу вступительных экзаменов в ВУЗ, но нет равных прав на обучение в ВУЗе, на его окончание — это уже неравные возможности, так как определяются способностями человек в области математики. Конечно, мне скажут, что тут ещё важны деньги на репетиторов, на платное обучение, на взятки на экзаменах и прочее — давайте возмём ситуацию приближенную к идеальной, к тому, что есть в хороших ВУЗах. Нельзя требовать, чтобы у всех были равные возможности и все могли бы получить диплом о высшем образовании. Право поступать — да, но не право поступить и окончить.

Этот пример, мне кажется, лучше раскрывает различия между правами и возможностями — и тем, что нельзя требовать равенства возможностей, так как, с одной стороны, тогда они станут правами, а, с другой стороны, потому что возможности — это не то, что можно кому-то дать, в отличии от прав, их получают сами люди.

Сколько нужно прав, а что отдавать на откуп возможностям? Я не знаю однозначного ответа, не уверен, что существует единственный правильный ответ, всё зависит от системы координат, но есть одно уточнение, которое мне пришло в голову при написании развёрнутых определений.

Равные права нужны лишь до тех пор пока они дают возможность реализовывать свои возможности. Просто так права не нужны. Скажем право на образование даёт всем возможность реализовать свои способности. БОД даёт возможность реализовать свои таланты без оглядки на необходимость зарабатывать, но, как уже говорилось, тут уже есть свои тонкости.

Как же в нашем обществе, абстрактно европейском, реализуются и распределяются права и возможности?

Право демократии

В самом начале я упоминал, что кроме социального страхования в нашем обществе присутствует демократия, то есть массы определяют тех, кто будет ими руководить, определяют какие законы будут управлять обществом. Если говорить конкретнее по нашей теме, то люди определяют какой уровень прав у них будет. И вот тут-то и раскрывается ловушка, хватает людей за живое.

Избраться может тот, кто продвигает интересы большинства, но думает ли большинство об интересах общества в целом? Нет, конечно, оно думает о своих правах, хочет, чтобы их стало побольше. И не важно будет ли это равноправие или нет. Мало кто заглядывает в будущее больше, чем на месяц, на год, а потому не задумывается об интересах общества, то есть и о своих интересах, интересах семьи в перспективе.

Соответственно политики выступают за те решения, которые дают больше прав большинству — это лёгкий способ победить на выборах. Можно назвать это популизмом — использовать базовые стремления человека к получению прав и свобод, чтобы победить в конкурентной среде с такими же как ты. Представьте себе политика, который предлагает всем отказаться от второго пива и пачки чипсов перед телевизором, а сэкономленные средства пустить на разработку лечения от какого-нибудь типа рака, изучение климата или на постройку лунной обитаемой базы. Вряд ли за такой лозунг пойдут голосовать массы: пиво оно вот тут рядом, польза от него понятна, а лунная база — это что вообще и зачем? (Повышение шансов на выживание человечества, если что.)

Таким образом демократия продвигает усиление социального страхования, увеличение прав — в ущерб использования возможностей, так как возможности есть у меньшинства, а голосует большинство. С другой стороны, можно сказать, что демократия способствует усилению ценности личности в ущерб ценностям общества. Законы принимаются для личностей, которые голосуют, а не в пользу общества в целом.

Получается, что демократия приводит к тому, что интересы личности побеждают, а дальносрочные интересы общества вообще никак не учитываются. Следствием этого является, или может являться, то, что общество деградирует. В чём различие и противоречие интересов личности и общества нужно поговорить отдельно.

Личное и общее

Почему личные интересы противоречат интересам общества?

Это моя любимая биологическая тема, связанная с альтруизмом в биологическом понимании этого слова, о ней я часто пишу. Альтруизм — это не что-то придуманное человеком, жертвовать собой ради других научились ещё бактерии. Зачем, спрашивается, жертвовать собой, какой в этом смысл? Не углубляясь глубоко в биологию, ответ прост: помогая другим, ты помогаешь своим родственникам, то есть своим же генам. Иногда эффективнее помогать родственникам размножаться, чем самому размножаться. Популяции, где есть альтруисты, побеждают те, где их нет — благодаря своей большей численности, большей успешности. Если ты, благодаря альтруизму, можешь выставить на поле боя больше солдат, ты победишь — как бы парадоксально не это звучало, но для этого нужен альтруизм в обществе, то есть отказ от собственного размножения в пользу помощи в размножении другим.

Таким образом, где нет взаимопомощи, взаимовыручки — а это всё альтруистическое поведение, — там и проигрыш в отборе. Да, этот проигрыш может быть отложен на десятилетия, на столетия, но он, видимо, неизбежен. То, что он отложенный, осложняет дело — люди этого не замечают, не задумываются, не мыслят такими длительными отрезками времени. Может казаться, что сейчас, на короткой дистанции, популяция, общество, государство, выигрывает — за счёт эгоистического поведения её членов, но в перспективе это не так. Если ничего не поменяется.

Общество, популяция, социум, которое позволяет царствовать эгоистическим ценностям, гибнет в эволюционной гонке с другими обществами. Когда каждый тянет одеяло на себя одеяло рвётся. Когда социуму что-то угрожает он защищает себя, жертвуя интересами отдельных своих членов. Однако, только когда угроза явная и крайне сильная отдельные члены социума в своей массе готовы собой жертвовать. Когда же опасность неявная все продолжают тянуть одеяло на себя, стараюсь урвать кусочек пожирнее — за счёт других, конечно. При этом неявные угрозы случаются значительно чаще, почти постоянно идёт гонка, и они ничуть не менее опасные, чем явные.

Общество даёт людям развлекаться, заниматься всякой ерундой — вместо развития науки, медицины, вместо полётов в космос и расселения на другие планеты. Айфоны вместо марсианской экспедиции. Если говорить про полярные, яркие примеры — получается банально, то, о чём периодически говорят медийные люди, вспоминается, конечно, Брэдбери, но если рассматривать мелкие детали, из которых, на самом деле, складывается наша жизнь, то их забывают, хотя они ещё сильнее влияют на общество. Люди голосуют за

Римская империя пала не тогда, когда варвары захватили Рим, а значительно раньше, когда проиграла гонку популяций, падение столицы — лишь следствие, наглядная иллюстрация поражения.

Подведение итогов

Активная социальная политика государства — это победа индивидуального над общественным. Да, мне могут сказать, что помощь пожилых и недееспособным поддерживает общество, облагораживает, помогает сохранять знания и идеи. Можно привести кучу примеров, когда те, кого в Спарте скинули со скалы (чего там никого не делали), достигли огромных социально значимых результатов (тут есть, что обсуждать, но это другой разговор). Конечно, не буду спорить, всё так, ведь и я за социальное страхование — но в некоторых пределах, которые позволяют людям раскрывать свои способности.

Активная социальная политика государства — это победа демократии, которая держится за своего избирателя, задабривает его. И не позволяет слишком много думать и рассуждать о перспективах. Конечно хорошо, когда есть уверенность в завтрашнем дне, даже если случится несчастье или болезнь, но слишком большая уверенность расслабляет.

Получается, что демократия за видимостью блага ценности личности прячет деструкцию общества в целом, поражение популяции в конкурировании с социумами, где личность не так важна как общество в целом. Там, где люди работают на общее благо, а не только на своё личное, больше шансов захватить дополнительные ресурсы, выдавив оттуда другие сообщества. Не обязательно выдавливать прямой силой, можно делать это мягко, например миграцией без ассимиляции.

Демократия хороша и приятна в каждый конкретный момент времени — до тех пор пока не проигрывает конку окончательно. Тем, что она хороша в каждый конкретный момент, она и затягивает себя в ловушку. Фиксируясь на условном сегодняшнем дне, так хорошо понятном обычному человеку, она лишает себя возможности делать долгосрочные проекты, не несущие прямой выгоды обывателю.

Обход ловушки

Можно ли обойти эту ловушку? Сложно сказать. Демократия, при описанных минусах, имеет и множество достоинств, которые нельзя отбрасывать. Особенно если мы беспокоимся о дне сегодняшнем и грядущем в ближнем будущем. У Айфонов, и других смартфонов, планшетов, умных часов, есть множество достоинств, которыми не только приятно, но и полезно пользоваться. Удобно иметь возможность получить больничный или выйти на достойно оплачиваемую пенсию. Или жить на государственные деньги пока не можешь найти работу, которую заняли андроиды.

Другие системы управления имеют свои достоинства и недостатки, зачастую вторые перевешивают. На мой взгляд, оптимальный вариант — просвещённая монархия, но в ней основная проблема — сменяемость монарха. Наследники зачастую оказываются менее просвещёнными, менее способными к правлению и лучший вариант скатывается чуть ли не в худший. С увеличением длительности жизни, появлением, скажем так, альтернативных способов управления, ситуация может измениться, форму управления могут измениться, но пока я не вижу причин для сильного оптимизма.

Если же брать за основу существующий строй, то, мне видится, тут есть только один выход и он мало реалистичный — учить людей думать. Можно поставить точку, а можно расшифровать: думать о дальнем будущем, думать шире, думать о различных количестве последствий от даже мелких решений и действий, думать… о фундаментальном устройстве мира и общества. Можно ли заставить, научить, приучить людей так думать? Не просто людей, а большинство тех, кто голосует на выборах? Что-то мне подсказывает, что нет — это не нужно ни самим людям, ни политикам, которым будет существенно сложнее работать, если люди начнут думать.

Всё же я оптимист и верю, что есть способы вырваться из ловушки и войти в новый виток развития — а не скатиться в новый виток деградации общества.

 

Обсуждения тут.

Говоря про Наутилус мне сложно остановиться, а потому скажу про ещё одну песню, которая для меня неразрывно связана с предыдущей, с «Непорочным зачатием«, хотя они из разных альбомов. Дело в том, что я практически никогда не слушал альбомами, слушал с компьютера список всех песен по алфавиту или по мере появления. Короче, не так как слушают порядочные фанаты. Ну вот не сложилось у меня слушать альбомами. Только сейчас я иногда беру себя за шкирку и слушаю кого-то, кто меня интересует, предметно по альбомам. В целом так и не понял, почему так важно слушать именно альбомами, тем более, что нет почти ни одного альбома ни одной группы, который мне хочется слушать целиком.

Вернёмся. Песня «Родившийся в эту ночь» вышла на альбоме «Наугад», у которого есть второе название — «Родившийся в эту ночь», что, как мне кажется, говорит о важности этой песни, хотя в альбоме были не менее крутые песни, я бы сказал, даже более раскрученные. Послушать её можно тут.

Как бы то ни было, это типичная для Наутилуса песня, то есть слова Кормильцева, музыка Бутусова, возможно потому в ней больше текста. Можно сравнить с предыдущей, где автором всего был Дмитрий Умецкий.

Я ехал в такси по пустому шоссе

С тобою один на один,

И таксист бормотал ни тебе и ни мне

Про запчасти и про бензин.

Тут не ясно, с кем ехал персонаж, можно подумать, что с женщиной (типично), но вообще-то не факт. В этом схожесть с предыдущей песней, задаётся похожий фон. И милый таксист, который никому не мешает своими разговорами.

Он включал только ближний свет

И видел одну ерунду,

Он не видел того,

Что ночное шоссе

Упирается прямо в звезду.

Милый таксист, но недалёкий, как мы видим. Однако, весьма интересное шоссе. Откуда такое взялось и как на него попасть? Я бы не отказался прокатиться.

Адрес был прост и понятен:

Заброшенный в поле хлев.

Красное вино и белый хлеб —

Они для тебя,

Родившийся в эту ночь.

Зачем ехать по шоссе, которое упирается в звезду, если нужен хлев в поле? Подозреваю потому, что поле — звёздное, а хлев — тоже звезда. Красивый образ: белое и красное, прямо магазин, которого в ту пору ещё не знали. Может быть хозяин магазина имел в виду эту песню? (К сожалению, нет.) Здесь же мы видим, что не ясен пол человека, который родился в эту ночь. Может быть это тот самый, который умрёт завтра на кресте?

Дальше идёт припев, который, на мой взгляд, тоже связывает две песни в один смысловой ряд.

Тот, кто даёт нам свет,

Тот, тот кто даёт нам тьму,

И никогда не даст нам ответ

На простой вопрос «почему».

Тот, кто даёт нам жизнь,

Тот, кто даёт нам смерть,

Кто написал всех нас, как рассказ,

И заклеил в белый конверт.

Мы не знаем, как Он выбирает невест, помните, да? И мы никогда не узнаем почему. А ещё тут важный для меня, как для автора, отсылка к тому, что весь мир написан, весь мир — текст, то есть наш мир похож на те миры, что писатель создаёт на бумаге. Красиво написано, образы цепляют, повторы (тот, кто даёт) очень к месту.

И дальше то, ради чего стоит слушать эту песню на мой взгляд.

Я ехал в такси, и от белых полей

Поднимался искрящийся пар,

Как дыханье всех спящих под этой звездой

Детей и супружеских пар,

Родившихся в эту ночь.

Много кто родился этой ночью? Всех прировняли к Тому? Обратите внимание, что в такси уже едет один человек, что-то произошло или другая ситуация, другая ночь при том же таксисте. Или нет, не совсем?

Я засмеялся от счастья,

Что этот мир у меня не отнять.

Я разлил вино и хлеб разделил,

Чтобы помнили все,

Чтобы помнили все,

Кто родился в эту ночь.

Может быть «с тобой» из первой части песни — это с миром, который не отнять? Я не могу воспринять эти строчки так, как будто персонаж разливает вино и делит хлеб на двоих. На всех он делит, на всех, кто родился в эту бесконечную ночь, в которой родились даже супружеские пары.

Можно, конечно, понять проще: в эту ночь в хлеву был горячий секс, по итогом которого родился брак и ребёнок, но я не верю, что Кормильцев писал про такую обыденность.

За эту версию говорит и то, что о просто хорошо проведённой ночи не нужно помнить всем. Что-то тут важнее, значимее, редко когда можно честно и прямо скачать, что человек «засмеялся от счастья», не от чего-то конкретно, а от чистого счастья.

Как тут не вспомнить слова песни, которую я хочу разобрать следующей:

И в этом самое главное чудо —

Иметь, что никто не в силах отнять.

Пусть мир не вечен, но я не забуду,

А значит и не смогу потерять.

 

Обсуждения тут.

Песня, про которую я хочу поговорить в этот раз, знакома мне практически с детства. Nautilus Pompilius, который её исполнял, был моим первым знакомством с миром музыки, в том плане, что это первая музыка, которой я увлёкся и целенаправленно слушал. Песня вышла на довольно позднем альбоме «Человек без имени», из которого мне нравится почти всё, даже сложно выделить любимые, во всяком случае у «Непорочного зачатия» будут конкуренты за самую любимую песню альбома. Правда в разное время разные конкуренты, предпочтения у меня менялись.

В моих ощущения эта песня никак не выбивается из общего смыслового поля Нау, которое я очень любил и продолжаю любить, но авторство у неё не типичное. Уже упоминал, что большинство текстов группы писал Кормильцев, а музыки Бутусов. Эта же песня, музыка и слова, полностью принадлежит Дмитрию Умецкому, сооснователю группы, как мне кажется, недооценённому её участнику. Он написал довольно много песен для Нау до прихода Кормильцева, при этом я не возьмусь на слух определить, где чьи: кто Умецкого, что Бутусова, что Кормильцева.

Довольно долго, ещё в школе, я фанател от этой песни, учил текст наизусть (что со мной редкость). При этом с возрастом понимание песни менялось, менялись любимые строки, но она остаётся одной из любимых у Наутилуса. Тут, как и у Курылёва, есть недосказанность, неоднозначность и образность, которая вызывает ряд вопросов. Что и делает её притягательной. Здесь нет той насыщенности, что в «Овечке«, но всё равно посмотрим весь текст, взятый с фансайта. Послушать можно тут.

Седьмое число, встретились взгляды,

Мне от нее ничего не надо.

Почему седьмое число? Исходя из дальнейшего текста просится Рождество Христово, но… так и хочется добавить: с хрена ли? Мне кажется, вторая строка разбивает обычные стереотипы, когда мужчине что-то надо от женщины, определённого надо. И как ловко вводятся персонажи.

Я не нравлюсь ей, она не нравится мне,

Я не знаю, зачем мы были вместе.

Загадка, загадка.

У нас нет имён, я не хочу отвечать,

Нет сил брать и нет сил отдавать.

Наверное, мне тут не хватает ключей для понимания. Почему нет имён? Скрывают, инкогнито или потому, что образы слишком архитепичны и у них так много имён, что они размываются? Увлекательная деталь, но насколько жизненна вторая часть строки «я не хочу отвечать»! Это редко говорят напрямую, но часто подразумевают другими словами или поступками. Слишком часто.

Вторая строка тоже интересна: нет сил отдавать — это легко понять, но вот нет сил брать — это не совсем то, что кажется на первый взгляд. В любом случае, интересный образ, особенно в связке с «не хочу отвечать».

Я не певец морщин вокруг женских глаз,

Я бы ушёл, если бы не шёпот:

Тут всё более-менее ясно, разве что я не до конца улавливаю смысл первой строки. Имеется в виду женщина в возрасте или что-то конкретное другое?

— Сделай мне ребёнка, сделай мне ребёнка…

Флаги, купели, кресты и пеленки.

Одинокие волки и страшные звёзды,

И остаться нельзя, и бежать слишком поздно.

Припев в этой песни чуть ли не самое главное. Сделай мне ребёнка — это понятно, можно было бы сказать банально, если не учитывать весь контекст, но вот дальше… Смешение бытового и чего-то общественно-важного, не знаю как сказать. Почему флаги при рождении? И про какие кресты речь, вряд ли про нательный крестик, который надевают младенцу при крещении.

Однако, строка, которая мне полюбилась первой, это про волков и звёзды. Одинокие волки и страшные звёзды — если поменять прилагательные, но всё было бы типично и скучно, волки действительно страшны, а образ одиноких звёзд широко распространён. Одинокие волки, конечно, тоже бывают, вон собираются фильм с таким названием выпускать, но в данном контексте это тоже выход за привычные границы, осмелюсь даже сказать — за флажки. И чем могут быть страшны звёзды? Меня с самого начала интриговала эта фраза, притягивала.

Последняя строчка — типичное положение, когда приходится выбирать из двух зол, выбирать, когда не хочется выбирать. Когда хочется сказать «мне ничего не надо, я не знаю, зачем мы были вместе» — снять с себя всю ответственность. Но никак. А потому…

Если нет отца, Он всё-таки есть.

Я не знаю, как Он выбирает невест.

Неожиданная для Наутилуса тема, крайне редко всплывает, возможно это влияние Умецкого. Для меня тут больше всего про ту же ответственность: если кажется, что отца нет, то кому-то всё равно брать ответственность на себя. Как видите, это сквозная тема, она почти в каждой строчке.

Я не знаю, как Он выбирает детей,

Я боюсь лишь того, что Он выбрал меня.

Тут, мне кажется, не только продолжение темы ответственности непосредственно, но и про её перекладывание. Не сам человек выбирает, а, якобы, кто-то делает выбор за него. На эту тему много писал, говоря про магию. И снова страх определяет поведение.

Я не хочу ни за что отвечать,

Просто забыть или просто не знать,

Типичное убегание от проблем, всё та же сквозная тема песни. Как это удобно — просто не знать! Однако, песня не была бы собой, если бы заканчивалась иначе…

Но если завтра кто-то умрёт на кресте —

Я буду бояться, что это мой сын.

Мне не хочется писать про христианское толкование, про то, что персонаж ровняет своего сына с сыном Божьим, тут возможны разные толкования на этот счёт. Хочу акцентировать внимание на другом: забыть и не знать не получается, снять ответственность не удастся, ответка придёт, никуда не деться.

Но почему завтра кто-то должен умирать на кресте?

 

Обсуждения тут.

Надо сделать перерыв в обсуждении серьёзных песен и разобрать детскую песню. Которая оказалась не менее серьёзной, чем всё остальное.

Песенка очень короткая, всего четыре строки, но она ко мне прилипла давно и всерьёз. Уже больше года пою её ребёнку перед сном. Называется тоже коротко — «Овечка», в Телеграме можно послушать тут. Вот текст, который я выучил наизусть:

(1) Овечка, овечка, что у тебя есть?

(2) В три мешочка собрала я шерсть.

(3) Один мешок хозяину, второй — его жене,

(4) Ну, а третий — мальчику, он добр был ко мне.

Тут сразу надо оговорить пару моментов. Номера строк указал для удобства, они не вызывают вопросов, а вот знаки препинания не так однозначны. Нашёл страничку этой песни, оказалось, что она из мультика «Маша и медведь» (он меня бесит, не смотрел). Там вот такое краткое описание:

Маша поочерёдно сталкивается с тремя овцами, которые перетаскивают с собой по три мешка каждая. На фоне этого проигрывается песня, исполняемая в стиле диалога.

И приводится полный текст, где три раза повторяются не совсем те, что у меня, слова. Разница минимальна, мне запомнилось, или я так услышал в первом источнике, что в первой строчке «Овечка, овечка», а не «Эй, овечка». Или, что интереснее, мальчик был добр, а не добрый — мелочь, но всё же.

Интереснее знаки препинания, я их расставил иначе. Дефис поставил между «третий» и «мальчику», а на странице песни после «мальчику». При этом, если оторваться от первоисточника сильнее, то вообще можно переиначить и усилить диалоговую часть, на которую у меня и похоже сильнее. Тогда получится так:

Ну а третий? Мальчику, он добр был ко мне.

То есть это второй, дополняющий, вопрос к овечке, которая почему-то не захотела сразу говорить кому третий мешочек. И вот тут мы переходим к анализу содержания.

О чём нам говорит первая строка? Не только о том, что вопрошающий предполагает, что овца может говорить, но и то, что на неё распространяется право собственности — у овцы может быть что-то своё. Или как мы увидим дальше, условно своё. То и другое предполагает высокий уровень разумности овечки. Можно вспомнить «Город» Саймака, где собакам сделали операцию, они смогли говорить человеческим языком и они быстро создали свою мифологию и всё, что полагается говорящим созданиям.

Во второй строке мы узнаем, что овца действительно умеет говорить. У неё есть мешочки, интересно, из чего? Главное же, что она умеет сама себя стричь. Если предположить, что речь идёт именно о неё собственной шерсти. Или всё же не себя? Может быть у овечки есть овечка-домашнее животное, которое она стрижёт? Или шерсть барсука, лисы или медведя? Есть о чём задуматься. Вдруг, шутки ради, это шерсть человека? Бррр.

Если же остановиться на первой версии, где это её шерсть, то мне вспоминается Генри Каттнер и его рассказы про Хогбенов, где один персонаж был настолько ленив, что, умея ментально контролировать животных, заставлял барсука приносить дрова, разводить костёр, самого себя освежевать и зажарить — оставалось только встать и поесть. Может быть тут подобная история?

Обычные овцы не умеют говорить, у них нет собственности, они не умеют стричь шерсть. Что за овца такая? Хммм

Третья строка говорит нам не только про овцу, но и про устройство хозяйства, в котором она живёт. У неё есть хозяин, то есть собственность, скорее всего не её, она кто-то вроде крепостного или даже раба. Или… об этом в конце. Но почему же она отдаёт один мешочек хозяину, а второй жене? Думаю, тут дело в том, что шерсть идёт по двум направлениям: жена занимается хозяйством и шерсть идёт на внутренние нужды, сама ткёт, шьёт. Хозяин же этим не занимается, его мешок шерсти идёт на продажу, так частное хозяйство зарабатывает. Всё вписывается в концепцию наёмного рабочего или крепостного, хотя мне сложнее представить овечку в роли наёмного, которому платят зарплату.

Наконец, четвертая строка, как мне кажется, самая важная. Третий мешочек, возможно излишки, достаётся мальчику. Если бы этим всё ограничивалось, то не вызвало бы такого интереса, хотя не ясно на каких основаниях ему перепало, но мало ли — может хозяйский сын. Из строчки же ясно, что это не прописанная в правилах часть шерсти, выделенная по желанию овцы (у которой, напомню, есть хозяин, собственность, скорее всего, не её). И решение было принято не рационально, а потому, что «он добр был ко мне». Плата за доброту — качество свойственное для весьма развитого разума, как у собак или приматов. Если же это ещё и не её собственность, если шерсть принадлежит хозяину, то это что-то вроде кражи или утаивания — ещё более сложный процесс, также требующий развитого разума и умения планировать.

Какой вывод можно сделать из всего сказанного? Перед нами электроовечка, обладающая продвинутым искусственным интеллектом, возможно проходящим тест Тьюринга (особенно в варианте, где ей задают второй вопрос). Не та ли это электроовца, о которой, возможно, мечтает андроид? Может быть тот мальчик, что был добр, и есть мечтающий андроид? Или это электроовца, которая растит Человека, поддерживая его добродетельные порывы?

Какая маленькая детская песенка, а как много вопросов она рождает! И каких глобальных, взрослых вопросов! Куча вопросов и ни одного ответа, что характерно для хорошей литературы — каждый читатель должен получить свои ответы.

 

Обсуждения тут.

Песню группы Электропартизаны «Те кто ждут» я знаю давно, люблю клип на неё, там очень милый и молодой Вадим Курылёв, но проникся ею значительно позже знакомства. Это случилось в Таиланде, ночь на морском берегу. Как раз в то время, когда писал самые сложные главы «Колдуша».

Не могу сказать, что являюсь ярым фанатом Электропартизан или Курылёва, но он мне нравится по целому ряду причин. Мне нравится как образ Курылёва, как он держится в жизни и на сцене, какие смыслы вкладывает в свои тексты (не всегда, правда, есть, на мой взгляд, слишком агрессивные темы, слишком революционные). Кроме своей группы он играет, и я видел и слышал его в этих ролях, с Константином Арбениным и в группе «Разные люди». И я не просто так это упоминаю, так как тексты Курылёва хочется сравнить с Зимовьем Зверей: Арбенин, местами, создаёт тексты набитые словесными играми, цитатами и отсылками, некоторые, как по мне, представляют собой нарезку красивых образов со слабой смысловой нагрузкой — красиво, но не моё. Курылёв до таких крайностей не доходит, но что-то общее есть. Игра с Чернецким, которым открывается этот раздел публицистики, является для меня поводом для уважения.

Отдельно нужно сказать про музыку, хотя совершенно не умею об этом говорить. Чистый тяжёлый звук, разнообразные, с большим набором инструментов, но, в том, что мне нравится, без треша, лишнего шума и искажённого звука. Ну и лиричность. И голос — мало какой вокал мне нравится так, как у Курылёва.

Что касается песни «Те кто ждут» (в Телеграме можно послушать тут), то долгое время она мне нравилась общей композицией, но я не вслушивался в слова, не вдумывался. А потом как шибануло…

Когда сбываются мечты,

И ты не ждешь того, кто пел.

Как и у Арбенина, не каждое слово понятно, иногда ощущение, что часть из них стоит просто для красоты — и ты понимаешь эту красоту без вербализации, без участия сознания. Иногда смысл, кажется, начинает улавливаться, но не до конца, он летает где-то на самом краю — и это завораживает.

Когда увидишь, что пришел,

Кто звал тебя во сне,

И небо улыбается над ним.

Все первые строки таковы: создаётся какой-то образ, но очень смутный, как бывает во сне, но притягательный, болезненно знакомый, но неузнаваемый.

Поверь, что жизнь не так страшна,

И то, что видишь просто сон.

Пошла конкретика, похожая на какой-нибудь дзен-буддизм или современную эзотерику. Ну или какое-нибудь направление психотерапии, что почти одно и тоже. Однако, я согласен, что жизнь не так страшна.

Не надо верить в то, что говорят тебе враги.

Однозначно! Вообще надо поменьше верить в то, что говорят люди, даже если она сами верят в то, что говорят.

И снова встретишь тех, в кого ты был влюблен.

И снова загадочная неопределённость. Непонятна связь с предыдущими строками, но обещание приятное — настоящая влюблённость, любовь не проходит никогда, а потому приятно встретить такого человека, тем более, если

Те, кто ждут лишь тебя.

С припевом тоже непонятки: ты в них был влюблён, но почему-то именно они ждут лишь тебя, как будто они в тебя влюблены. Обычно так думаю слепо влюблённые, им крайне сильно хочется, чтобы человек, в которого они влюблены, ждал только их — пусть даже он сам сейчас этого не понимает.

Касаясь мира за стеклом,

Не бойся встретить просто холст.

Сложные образы, аллюзии и аналогии. Почему мир за стеклом, за каким стеклом? Почему мир может быть холстом ещё можно понять, особенно в свете следующих строк.

Я знаю, что тебе дано исправить все, что есть,

Не бойся все перевернуть вверх дном.

Восхитительные строки! Правильные строки! Хотя и нереалистичные — тоже что-то из безосновательных мечтаний влюблённого человека. Безосновательных, зато таких светлых и чистых —  и приносящих огромные плоды, так как человек стремится и действует, без оглядки на проблемы и помехи. Как тут не вспомнить песню «Стремиться» группы
F.P.G. (послушать тут, сделать её разбор, что ли).

Твоей рукою движет свет,

Ты просто любишь, вот и все.

Как красиво сказано — рукою движет свет. И ведь действительно «ты просто любишь» (не важно кого или что) —  лучшее обоснование для того, чтобы исправлять всё, что есть, чтобы переворачивать всё верх дном для достижения своих целей, которые намечены светом. Люди, в которых ты был влюблён, заслужили свет, а не покой.

И на твоей картине, те кто знал тебя давно,

Ты помнишь их и это всем ответ.

Да, я помню их. Много чего помню. И, действительно, я не знаю лучшего ответа. Восторгаюсь краткостью и точностью Курылёва. И тем, как красиво и непонятно получилось у него.

Те, кто ждут лишь тебя…

 

Обсуждения тут.

Публицистическая работа Артура Конан Дойля «Англо-бурская война» произвела на меня очень сильное впечатление и много комментариев я записывал при чтении прямо на полях, но она достойна и отдельной большой статьи, так что я соберу большинство заметок, постараюсь их объединить и дополнить в единый большой текст о книге.

Реальный затерянный мир

Прочитав книги Дойля про офицера Жерара, мне захотелось почитать не художественную прозу автора — и взял почти наобум из его библиографии.

Первое, что мне попалось, «Англо-бурская война», подтвердило правильность желания. По начальным ощущениям публицистика Дойля лучше, чем художественные произведения. У книги интересная история: впервые она вышла в 1900 году (собака Баскервилей ещё не написана, но есть первая книга про Жерара, Затерянный мир в далёком будущем, но опубликовано несколько исторических романов, о которых я ничего не знаю), когда война ещё не закончилась. В том числе из-за этого Дойл немного переделывал и дописывал книгу, но, как бы то ни было, до конца войны в 1902 году выдержала то ли 16, то ли 18 изданий. Интересно каким тиражом? На русский книга переведена только в 2004 году.

Что я знаю об англо-бурской войне? Она происходила в Южной Африке между англичанами и потомками голландцев. Англичане её то ли проиграли, то ли ещё как-то проявили себя — в отрицательном качестве. Ну вот и всё. Разве что ещё одна деталь: там побывал Уинстон Черчилль, но не как военный, а как журналист, попал в плен, бежал из него и прославился своими статьями.

Начало книги посвящено предыстории, из которой понятно почему можно говорить, что история человечества — это история войн: чтобы рассказать про одну войну необходимо объяснить и про предыдущие войны, и годы относительно спокойной жизни. Предыстория оказалась чуть ли не самой интересной частью книги из-за насыщенности важными фактами и их взаимосвязей, в дальнейшем мы погрязнем в бесконечном количестве мелких фактов, которые нужно учиться пропускать.

А вообще текст увлекает сильнее, чем даже Затерянный мир. С взглядами и оценками автора можно спорить, но глубина размышлений и рассуждений впечатляет.

Я не буду приводить много цитат из текста — по единственной причине: цитировать хочется всё подряд. Отмечу один момент из авторского предисловия: Конан Дойл опирается на многочисленные источники, включая личные письма. Каким же корреспондентам он выражает особую признательность? Целому ряду, среди которых, где-то в середине, скромно значится Черчилль. В 1900 году ему было 26 лет и он не был большой знаменитостью, какой станет через 40 лет. Но уже оставил след, который увлекательно найти в малоизвестной на русском языке книге.

Вступление закончу одной длинной цитатой, первым абзацем книги, из него, как мне кажется, уже становится всё понятно, он сразу же захватывает всё внимание, заставляет задуматься о разном:

Возьмите сообщество голландцев того типа, которое в течение пятидесяти лет противостояло всей мощи Испании да еще в то время, когда эта страна была самой великой державой мира. Соедините с ними породу тех несгибаемых французских гугенотов, что оставили собственные дома и имущество и навсегда покинули свою страну после аннулирования Нантского эдикта. В результате, вне всякого сомнения, получится один из самых стойких, отважных и неукротимых народов, когда-либо обитавших на земле. Возьмите этих несгибаемых людей и семь их поколений; упражняйте их в постоянной борьбе с дикарями и свирепыми животными в условиях, при которых слабые не выживают; предоставьте им возможность достичь исключительного мастерства в искусстве владения оружием и верховой езде; дайте им территорию, в высшей степени подходящую для тактики охотника, меткого стрелка и наездника; наконец, закалите их боевые качества строгой фаталистичной ветхозаветной верой и страстным всепоглощающим патриотизмом. Соедините все эти качества и побуждения в одном человеке — и вы получите современного бура — самого серьезного противника, какой когда-либо вставал на пути Британской империи. Наша военная история в значительной степени состоит из столкновений с Францией, однако Наполеон и все его опытные солдаты никогда не относились к нам с такой непримиримостью, как эти непреклонные фермеры, с их древней теологией и весьма современными винтовками.

Саксы или кельты?

В «Англо-бурской войне» подданные королевы называются необычным способом, вот один из примеров:

Гордая англо-кельтская порода не привыкла сносить унижения, а акция правительства метрополии превратила их в побежденных.

Англо-кельты, вместо привычных нам англо-саксов. Мне стало интересно почему и в чём же разница?

Оказывается, интересное дело: вроде бы, англо-кельты — более точное называние британцев и ирландцев (напомню, Дойл ирландского происхождения). Если англы и саксы — германские народы, то кельты — нет. Они заселили острова Великобритании раньше, англо-саксы их потеснили позднее. Собственно название Британия, так же как и Бретань, произошло от одного из кельтских народов — бриттов. При этом англосаксами начали называть жителей Англии при нормандском завоевании: то есть одни германские завоеватели назвали других германских завоевателей англосаксами, забыв, что на этой земле живут ещё и кельты.

Получается, что англо-саксы — это потомки только германских народов, а англо-кельты — метисы разных групп (кельтов, англов, саксов и норманнов, на самом деле). И такое название действительно больше подходит, особенно учитывая, что ирландцы, шотландцы, валлийцы, корнцы (жители Корнуолла), мэнцы (жители о. Мэн) — это всё кельты по крови. Которые позднее смешались с германцами, захватившими острова. Но их происхождение забывают, и всех англичан, в том числе приехавших в Америку, называют англо-саксами. К этому мы ещё вернёмся.

Как я смог понять, понятие англо-кельты появилось только в середине 19-го века, как раз незадолго, относительно, до написания «Англо-бурской войны», оно было популярно в Австралии, где было довольно большая англо-кельтская диаспора. Вот тут можно прочитать на английском короткую справку или более развёрнутое сравнение на эту тему. Почему-то это термин не используется, не прижился.

При этом в середине 20-го века была распространена аббревиатура WASP или БАП — белые англосаксонские протестанты (идеологическое клише или социологический термин, есть разные мнения). Так называли зажиточных, «настоящих» американцев в США. При том, что происходили эти американцы из Великобритании, то есть, скорее всего, имели немало кельтских корней. Значит правильнее было бы говорить «белые англо-кельтские протестанты» (или даже германо-кельты), но кого интересуют эти кельты! (Дойля и меня)

Сколько всего интересного кроется в старых книгах!

Война с человеческим именем

Начиная каждую тему про «Англо-бурскую войну» Конан Дойля хочется приводить цитаты, но их столько, что развёрнутую рецензию вряд ли кому-то будет интересно читать. Совсем голословно комментировать текст, с другой стороны, мне не нравится. Остаётся выбирать из множества цитат единичные для аргументации, а это самое сложное: как выбрать лучшую, самую подходящую цитату из десятка, желательно ещё и короткую? Удобнее было бы обсуждать с теми, кто читал, но, уверен, таких единицы и, вряд ли, кто-то из моих подписчиков читал. Это вам не Шерлок Холмс, не профессор Челленджер и даже не бригадир Жерар.

С другой стороны, с этой книгой всё сложно — мне периодически хочется её бросить: в ней так подробно описываются все сражения, что становится скучно. Сама по себе война мне мало интересна, следить за тем, как одно подразделение убивает другое и с каким успехом, не хочется, куда сколько войск и орудий было переброшено — тоже скучно. Однако, между этими техническими описаниями встречается так много интересного, что жалко пропускать. Приходится читать местами наискосок, пропуская перечисление того какие подразделения были под началом какого генерала.

Что же бросается в глаза? Война, начавшаяся 125 лет назад, была совсем не такой, как мы привыкли, говоря про Первую мировую и, особенно, Вторую мировую, про которую говорят больше всего. В англо-бурской войне всё ещё воевали только солдаты — и добровольцы, конечно, — мирное население страдало значительно меньше, чем, скажем, от нацистов.

При поддержке отряда викторианских конных стрелков они покрыли значительное пространство и разрушили несколько ферм. Последнюю крайнюю меру можно рассматривать как предупреждение бурам — разрушения, которые они допускали в Натале, не могут оставаться безнаказанными, однако как политика, так и гуманность подобного курса, безусловно, остаются открытыми для обсуждения. Президент Крюгер имел основания для протеста, который он вскоре направил нам по этому вопросу.

И здесь же виден масштаб войны: несколько ферм — уже повод. Поразительно, что повод! Это же видно и из описаний сражений и потерь в них:

Британцы непосредственно на Талана-Хилл потеряли 41 человека убитыми и 180 ранеными, и среди убитых много таких, без кого армии обходиться нелегко. В этот день погибли доблестный, но неосторожный Саймонс, Ганнинг из Королевских стрелков, Шерстон, Коннор, Гамбро и другие великолепные солдаты.

Серьёзное сражение, в котором убили 41-го человека. Я никогда особенно не интересовался войнами, но в моём представлении уже через 15 лет потери будут на порядок больше — при любом столкновении. И что ещё важно: ни одного неизвестного солдата, все погибшие имеют имена, про каждого известно что-то кроме имени. А что мы знаем про солдат Великой отечественной, которая проходила не на далёком континенте, а у себя дома?

Смерть майора Таунтона, капитана Наппа и молодого Брабанта, сына генерала, так много сделавшего на дальнейшей стадии войны, — дорогая цена за сведения, что буры имеют значительные силы на юге.

Имена собственные есть не только у людей, но и полков: в названиях значатся родные края солдат, например, Дублинский фузилерский полк. Вообще всё имеет свои имена, нет массовой деперсонизации, которая появилась позднее из-за массовости войны.

Скоро оно стало прибывать, это необходимое подкрепление, — сначала девонцы, уравновешенные, деловые, надёжные, затем гордонцы, стремительные, горячие, блистательные.

При этом стоит учитывать, что англо-бурская война — это не какая-то локальная война, в ней участвует вся Империя.

Уже 11 июля Квинсленд, огненная и субтропическая, предложила контингент конной пехоты с пулемётами; Новая Зеландия, Западная Австралия, Тасмания, Виктория, Новый Южный Уэльс и Южная Австралия последовали за ней в названном порядке. Канада, с твёрдым, но более неторопливым характером севера, последней сказала своё слово, однако оно было ещё определённее, потому его хорошо взвесили.

При этом масштаб войны весьма скромный — по меркам убийственного 20-го века.

Восемь сотен пленных могут показаться не слишком серьёзным числом в сравнении, например, с Седаном или даже с Ульмом, но в таких делах все относительно, и силы, которые сложили оружие при Николсонс-Неке, — самая крупная капитулировавшая британская армия со времён наших великих дедов, когда во Фландрии командовал печально известный герцог Йоркский.

Поразительное сравнение!

Сложно выискивать и выбирать цитаты из десятков выписанных, но, надеюсь, я сумел показать основные идеи: важная война, но ещё относительно малочисленная, на которой каждый солдат важен и известен по имени. Война лишь косвенно затрагивающая мирных жителей. Постарался ужаться в цитатах, но их всё равно получилось много.

Про противостояние взглядов англичан и буров, про справедливость войны и прочие морально-юридические вопросы — будет дальше, это ещё более сложный и тонкий аспект.

Культурная война

Мне представить англо-бурскую войну крайне сложно — по многим причинам. Всего 125 лет назад уже были автоматические ружья, развитая артиллерия и даже пулемёты «викерс-максим».

Хорошо бы на месте наших артиллеристов оказались ответственные чиновники, и им в лица засвистели дьявольские фунтовые снаряды, которые пулемёт «викерс-максим», как огромная дробилка, изрыгает непрерывной очередью!

Но ещё нет привычной нам взрывчатки, а значит, и гранат, миномётов. Правда есть лиддит («гаубицы уже плевали лиддит на 4000 метров», британское именование тринитрофенола, он же пикриновая кислота, которая стоит у меня на работе), но он не сравнится с динамитом и другими взрывчатыми веществами, появившимися в первой половине 20-го века. Как я понимаю, гранаты принципиально изменили ближний бой, особенно при захвате укреплений (можно закидывать окопы гранатами).

Нет танков, чтобы атаковать пехоту, стреляющую из винтовок, нет авиации, чтобы атаковать укрепления с воздуха или вести наблюдение. Даже наземная связь какая-то не такая, как мы привыкли. Ладно, используют гелиографы, но даже телефоны какие-то другие:

Следует отметить, что, хотя эти два отряда действовали на расстоянии пятидесяти километров друг от друга, им удалось поддерживать телефонную связь — между вопросом и ответом проходило в среднем семнадцать минут.

Сейчас при общении с Луной меньше задержка!

Война ведётся совершенно иными способами, чем даже через 15 лет. Конан Дойл уверяет, что, в том числе, благодаря опыту полученному в Южной Африке. И тут надо заметить, что опытность английской армии сыграла плохую роль в этой войне: англичане имели огромную военную традицию, которая устарела при появлении пулемётов «максим». У буров не было таких традиций, они учились с нуля, что зачастую проще, чем переучиваться.

Нужно найти другие варианты наступления или совсем отказаться от атак, потому что бездымный порох, скорострельные орудия и современные винтовки предоставляют все преимущества обороне!

Англичане привыкли ходить строем, стрелять залпом, ставить артиллерию группой, командующие вели войска за собой. В итоге все гибли, включая героических командующих под мощным обстрелом пулемётов, винтовок и пушек с бездымным порохом. Одиночные скрытые позиции стало невозможно найти по облакам дыма как раньше.

Очевидцы писали, что вид майора Блевитта, вышагивающего между своими орудиями и отбрасывающего носком ботинка последний упавший кусок свинца, стал для них одним из самых ярких и вдохновляющих впечатлений от этого боя.

Англичане привыкли строем выходить на врага, воевать открыто, а, оказалось, что в 1900 году такая тактика приводит только к смертям и поражениям. Хотя автор и старается придумать оправдания:

Однако их стойкость не была напрасной — геройские поступки никогда не бывают напрасными.

Стойкость, героические поступки, честь имени и страны — очень часто упоминаются. Мне кажется, значительно чаще, чем, скажем, у Олдингтона в «Смерти героя», где описывается кошмарная Первая мировая с химическими атаками.

Честью этой битвы, как свидетельствуют мрачные списки потерь, мы обязаны гренадерам, колдстримцам, северным ланкарширцам и шотландским гвардейцам.

Это одна из причин, почему интересно следить за ходом англо-бурской войны — она ещё из прошлой эпохи, возможно последняя война прошлой эпохи, война на переломе истории. Истории — и культуры, техники, науки, науки убивать.

Темы, про которые хочется поговорить в связи с книгой, сильно пересекаются и сложно рассказать про одну, не затронув другую, потому я пытаюсь издалека и осторожно подойти к самым сложным, но и самым важным и интересным. Намечу тропинку последней цитатой.

Бур, однако, за исключением тех случаев, когда на его стороне находятся все преимущества, несмотря на его безусловную личную отвагу, не слишком хорош в атаке. Его национальные традиции, основанные на ценности человеческой жизни, восстают против нападения.

Национализм Конан Дойля

Читая ещё художественную прозу я обратил внимание на необычные национальные взгляды английского (ирландского?) писателя. Он писал всего через сто лет после появления самого термина «нация», в то время национализм не был окрашен в чёрные цвета и о нём можно было спокойно писать, делать предпочтения в выборе лучшей нации.

И тут у Дойля не всё просто. В бригадире Жераре он явно восторгается Наполеоном и слегка смеётся над англичанами. А что же мы видим в «Англо-бурской войне», где встречаются британцы всех сортов (англо-кельты), голландцы, буры, французы, негры и многие другие? Постараюсь аргументировать свои мысли максимально короткими цитатами (всего их набралось уже больше сотни, ужас, многие из них, которые не используются в статье, можно найти тут).

Возьмите сообщество голландцев того типа, которое в течение пятидесяти лет противостояло всей мощи Испании да ещё в то время, когда эта страна была самой великой державой мира. Соедините с ними породу тех несгибаемых французских гугенотов, что оставили собственные дома и имущество и навсегда покинули свою страну после аннулирования Нантского эдикта… наконец, закалите их боевые качества строгой фаталистичной ветхозаветной верой и страстным всепоглощающим патриотизмом. Соедините все эти качества и побуждения в одном человеке — и вы получите современного бура — самого серьёзного противника, какой когда-либо вставал на пути Британской империи.

Такое описание буров автор даёт в самом начале книги. Тут и далее Дойл весьма уважительного относится к бурам — за некоторым весьма примечательным исключением.

Черчилль видел их, суровых, непреклонных, молча скачущих сквозь дождь и распевающих псалмы вокруг своих походных костров, — честные храбрые фермеры, однако бессознательно отстаивающие средневековье и упадок, тогда как наш грубый в речах Томми воевал за цивилизацию, прогресс и равные права для всех людей.

Буры (и их церковь, что упоминается не один раз), ассоциируется со средневековьем и отсталостью, тогда как, считается, что англичане несут на своих плечах прогресс. На мой взгляд, весьма спорные характеристики, но мы говорим исключительно о позиции автора, который уже упоминал французов, но ещё раз чётко обозначим:

Франция не основала новых стран, как её великий соперник, однако она сделала все другие страны богаче при смешении с её отборнейшими людьми.

Так что все европейские народы, упоминающиеся в войне, вполне достойны и, можно сказать, равны — с английской точки зрения. Причём автор не стесняется говорить об английских недостатках, особенно руководства страны, народ же обычно мужественный и героический.

Какая система правления, голландская или британская, должна существовать в этой огромной стране? Первая означает свободу для единственного народа, вторая — равные права всех белых людей под одним общим законом. Что каждая из систем означала для цветных народов, пусть скажет история.

Насколько честно и справедлива оценка голландской системы правления — оставим за рамками обсуждения, отмечу только, что Конан Дойл довольно подробно описывает притеснение англичан на бурской территории, но мне сложно оценить насколько эти описания полноценны. Отметим, что чётко указано равенство только белых людей, хотя:

Мы полагаем (и справедливо), что британская Фемида должна быть если не абсолютно слепой, то по крайней мере не различать цвета кожи. Сия точка зрения безукоризненна в теории и совершенно неопровержима, однако, по всей вероятности, вызывает раздражение, когда бостонский моралист или лондонский филантроп навязывают её людям, чьё общество построено на постулате, что негры — низшая раса.

И вот тут точка автора выглядит весьма скользкой, возможно потому, что книга во многом пропагандистская (как я понимаю, её и переиздавали так много потому, что государство поддерживало издание в своих целях), или потому что автор не мог обо всём сказать открыто. Смотрите: с одной стороны, Фемида не должна различать цвета кожи, с другой стороны, равенство в Южной Африке только между белыми. Изначально, недавно, белыми рабовладельцами:

В момент передачи под британский флаг количество колонистов — голландцев, французов и немцев — приближалось к тридцати тысячам человек. Они являлись рабовладельцами, и рабов насчитывалось не меньше, чем их самих.

И вообще про негров (рабов или бывших рабов) в книге почти ничего нет, они практически не упоминаются, как будто их нет нигде, ни на войне, ни в осаждённых городах. При этом, всё же, упоминается, что Британская империя включает много разных народов:

Помощь предложили составляющие британскую империю люди с самым разным цветом кожи — индийские раджи, западноафриканские вожди, малайская полиция.

Вот эти уже полноценные, или почти полноценные люди, уступающие, разве что, англо-кельтам.

Из всех разрозренных характеристик и описаний складывается размытая картинка: голландцы и буры — вполне достойные люди, но несут отсталость и средневековье, что объясняет (на мой взгляд, хрупкая аргументация) необходимость войны с ними. Мне сложно судить, конкретно по книге, о том, кто прав и виноват в англо-бурской войне. Французы великая нация, давшая много другим народам, но сама ничего не построившая, в отличии от англо-кельтов. Негры, вроде бы, и должны быть равными, но как-то пока не хочется, чтобы это было в действительности.

И, всё-таки, англо-кельты лучше всех.

Все рассеянные по свету англо-кельтские расы прислали сюда своих лучших представителей сражаться за общее дело. Мирное время способствует взаиморастворению наций, в то время как война является мощнейшим кристаллизатором.

Концентрационный лагерь

Концлагеря прочно ассоциируются с фашистской Германией, но не они их изобрели.

Концентрационный лагерь — произошёл от испанского campos de concentración в далёком 1895 году. Тогда в них сажали кубинское мирное население, шла война за независимость Кубы от Испании (с помощью США кубинцы победили, возможно, на свою беду, если проследить дальнейшую историю Кубы). Однако там она не были очень массовыми и смертоносными.

Другое дело в Южной Африке в рамках англо-бурской войны. Тут британцы развернулись со свойственной им методичностью и масштабом: 45 лагерей для буров и 64 для чернокожих. Пишут, что чуть ли не 200 тысяч белых в них сидело, что составляло половину всего белого населения. Чёрное население, как я понимаю, никто не считал. Кое-где приводят данные, что чернокожих и цветных сидело более 120 тыс.

Из них погибло около 28 тыс. буров и 20 тыс. негров, в основном женщины и дети. Погибали от голода и болезней, вызванных голодом и антисанитарией.

Не буду обсуждать насколько необходимы подобные меры при борьбе с местным населением, которое практически поголовно не хочет подчиняться чужой власти и активно ведёт партизанскую войну, но даже сама Великобритания очень быстро поняла, что это преступление, геноцид.

Конан Дойл, который в 1900 сам был врачом-волонтёром в полевом госпитале, в книге «Англо-бурская война» практически не упоминает концлагеря, хотя по сюжету, они там уже были. Упоминается, чуть-чуть, лишь тактика «выжженной земли», которая сопутствовала созданию концлагерей. Об английских концлагерях придётся сказать подробнее ниже, хотя не хотел изначально расширять эту тему, но есть один момент, который нельзя обойти.

Осталось отметить, что в те же самые годы США воевали на Филиппинах, где тоже отметились созданием концлагерей.

Сейчас начитывают не менее девяти работающих концлагерей по всему миру.

Бурский не концлагерь

Уже писал про концлагеря, которые создавала Британская империя, во второй половине войны. Судя по тому, что сейчас пишут — это первые настолько массовые концлагеря в истории. Геноцид, при котором страдали в первую очередь женщины и дети (потому, что мужчины продолжали сражаться).

Об одних и тех же явлениях, событиях, фактах можно писать очень по-разному. Парфёнов давно сформулировал тезис, который открывает его передачи: «События, люди, явления, определившие образ жизни. То, без чего нас невозможно представить, еще труднее понять.» И всё это можно исказить, переврать или просто честно подать, но неполностью, с другим смыслом.

Смотрите как это делает Артур Конан Дойл в своей книге. Вот что он пишет про концлагеря:

«Доводится до сведения всех бюргеров, — говорилось в документе, — что в том случае, если после публикации данного документа они добровольно сдадутся, то получат возможность жить со своими семьями в государственных лагерях до окончания партизанской войны, после чего смогут благополучно вернуться в свои дома. Вся живность и имущество сдавшихся бюргеров встретят бережное отношение и в случае реквизиции будут оплачены». Это разумное и либеральное предложение старательно скрывалось от солдат командирами сражающихся отрядов, но им широко пользовались те буры, до сведения которых это предложение доводилось. Бурские лагеря беженцев, в которые постепенно переводили все гражданское население, были созданы в Претории, Йоханнесбурге, Кроонстаде, Блумфонтейне, Варрентоне и других местах. Это была кубинская система реконцентрации, с той разницей, что гостей британского правительства хорошо кормили и с ними хорошо обращались в течение всего срока задержания. В течение нескольких месяцев количество обитателей лагерей выросло до 50 тысяч человек.

Гостей британского правительства хорошо кормили, ага. Людям с крепкими нервами предлагаю посмотреть фотографию из Википедии. Конечно, одна фотография ничего не доказывает, но это не единственное доказательство. Читаем Дойля дальше.

То, что сражающиеся буры не имели никаких сомнений относительно хорошего обращения с задержанными, доказывает тот факт, что они постоянно оставляли свои семьи на пути следования войск, чтобы их можно было отправить в лагеря.

Очень сомнительный тезис, ну ооочень.

Вторым путешественником, отплывшим через несколько дней после губернатора, была госпожа Бота, супруга бурского генерала, которая отправилась в Европу как по личным делам, так и с политическими целями. Она привезла Крюгеру подробный отчёт о состоянии страны и рассказ о бедственном положении бюргеров. Её миссия не имела видимого эффекта, и изнурительная война, истощающая британцев и гибельная для буров, продолжалась.

Автор сам признаёт бедственное положение и гибельность — и вряд ли речь только про тех, кто взял в руки оружие, ради них госпожа Бота не поехала бы через пол мира. То есть даже сам Дойл не может совсем обойти негуманное поведение англичан стороной, но как он всё подаёт! Можно только завидовать мастерству пера.

А вот ещё интересно про молодого бурского лидера:

Когда он поправился, то предстал перед судом, обвинённый в нарушении военных законов и в убийстве нескольких туземцев. По приговору суда лидер мятежников в декабре был казнён. Своей отвагой и молодостью — а ему было только двадцать три года — он вызывал симпатию, но ведь мы обещали защищать туземцев, и если тот, кто так жестоко с ними обращался, смог бы избежать наказания, то исчезло бы всякое доверие к нашим обещаниям и вера в справедливость.

Туземцы — это, видимо, негры, которые жили на территории Южной Африки, но не слишком понятно кто, так как со многими племенами ещё совсем недавно воевали и они, например, зулусы жили в резервациях.

Доверие к обещаниям и вера в справедливость автора сильно пошатнулось, но подробнее о том, стоит ли читать эту книгу, как её читать и зачем — расскажу далее.

Британский расизм

Уже приводил цитаты Конан Дойля, в том числе неоднозначные, про его взгляды на равенство людей, но в самом конце нашёл ещё одну, пожалуй, самую яркую:

Данный эпизод, как и другие в этой кампании, продемонстрировал, насколько лживыми были слухи об использовании британцами (за исключением некоторых особых случаев) вооружённых туземцев во время войны. Для Британского правительства не представило бы никакой сложности в любое время поднять всех воинственных туземцев Южной Африки, но маловероятно, чтобы мы, удерживавшие высокодисциплинированных сикхов и гуркхов, нарушили бы свои собственные ограничения, зачислив в ряды армии низшие и более дикие расы Африки.

Выделение жирным моё. Цитата отлично показывает отношение к аборигенам Южной Африки. Никакого реально равенства, оно только на словах. В Википедии пишут про результаты войны: «Кроме того, чернокожие были по-прежнему лишены права голоса, кроме как в Капской колонии.»

И, как мы знаем, это привело к печальным результатам уже менее, чем через полвека: в 1948 году провели законы, которые ещё сильнее ограничили права чёрного населения. Про апартеид можно почитать тут. Сразу надо оговориться, что эти законы проводило правительство, где доминировали африканеры — потомки тех самых голландцев, но сегрегацию осуществляли и британцы, ещё с 19-го века. Как всегда истина где-то по середине, все приложили свою руку.

Но, если вы соберётесь читать Дойля, не забывайте про вот эту фразу:

Если бы оказалось или если бы была малейшая вероятность того, что Правительство взяло на себя столь огромную ответственность и навлекло на свой народ столь тяжёлые жертвы ради недостойного дела, то теперь, когда задача была выполнена, взрыв ярости со стороны обманутых и понёсших тяжёлые утраты людей наверняка заставил бы их навсегда отойти от общественной жизни.

Взрыв, как я понимаю был, но, как это обычно бывает, никого не заставил.

Англо-бурская война

Эта книга Артура Конан Дойля неоднозначна, но интересна и полезна, напоминает песчаную отмель с жемчужницами: среди трудно открываемых, и зачастую пустых, раковин можно найти прекрасные жемчужины. Могу её рекомендовать, если вы обладаете двумя умениями:

1) Считывать пропаганду. Если при прочтении держать в голове, что книга пропагандистская, то её легко вычистить и наслаждаться тем, что там есть. Пропаганда, надо отметить, в книгу узко направленная — для англо-кельтов времён англо-бурской войны, потому простые британские солдаты и офицеры всегда герои, а правительственные структуры можно и поругать. Так что если вы не британец девятисотых, то пропаганда книги вас не должна цеплять — и вы сможете насладиться её достоинствами, если обладаете второй способностью.

2) Читать наискосок. Ну или скорочтением. В книге много перечислений войск, описаний того кто куда пошёл, как сражались, сколько потерь. На мой взгляд, читать всё это ужасно скучно, но пропускать абзацами нельзя, так как в любой момент может попасться важная фраза другая, та самая жемчужина, ради которых и следует читать книгу. Был момент, когда мне хотелось бросить, но я перешёл на вот такой вот ускоренный режим и быстро выжал всё нужное из книги. Да, при этом я многое не запомнил, но я бы в любом случае не запомнил какие подразделения куда там ходили и сколько в них было солдат — зачем мне это всё, я же не не англо-кельт 1900-х.

При этом в книге очень много интересных моментов, мыслей, рассуждений. Какие-то из них кажутся наивными, но всё равно есть над чем задуматься, показывают как стремительно начал меняться мир, стоило войти в 20-й век. Особенно привлекательно начало книги, где Дойл рассказывает предысторию войны, причины, которые к ней привели, задаёт контекст, в том числе культурный — что я особенно люблю.

На этом фоне мне было особенно обидно, когда оказалось, что в книге нет никаких толковых результатов войны, подведения итогов, выводов из всего описанного. Это может быть связано с тем, что книга писалась в процессе войны, а для выводов нужно время. Интересно, написал ли Дойл позднее эти выводы, например, после Первой мировой, которая опровергла множество его предположений о будущих войнах?

Приводил множество цитат из книги, надеюсь удалось показать, чем интересна и важна эта книга. Удивительно (с другой стороны — нет), что эту книгу перевели на русский через сто лет после написания.

Чуть не забыл: нельзя забывать о литературном таланте автора. Многие описания сражений в книге читаются похлеще, чем Три мушкетёра, напряжение и интрига не отпускают, от них не оторваться и я откровенно переживал за британские войска, которые то проигрывали, то побеждали. При этом поражает как много деталей известно, как Дойл описывает героические поступки и смерти солдат: этот был трижды ранен, но продолжал командовать, пока четвёртая пуля в грудь не свалила его на землю, тот остался последним, но успел ещё дважды выстрелить из оружия. Детали не выдуманные, мне кажется, а рассказанные свидетелями, хотя удивительно, что они сохранились и смогли всё так точно рассказать.

В «Англо-бурской войне» Конан Дойля можно найти, среди множества скучных страниц, культурный бэкграунд, поводы подумать и захватывающие сражения — то, что может быть интересным и полезным для многих. Рекомендую с осторожностью.

Серию эссе про песни хочу начать с анализа «Аленького цветочка» по двум причинам: это одна из первых песен, точнее текстов песен, которую я разбирал; с текстом Кормильцева началось моё знакомство с музыкой — с песен группы Nautilus Pompilius.

Илья Кормильцев, как практически каждый талантливый человек, неоднозначная личность, но, мне кажется, именно его тексты во многом обеспечили широкую популярность Наутилусу, без Кормильцева они так высоко уже не поднимались. Когда я увлёкся Нау для меня основную роль играли тексты, понимать и просто слышать музыку я научился позднее, позднее я проникся музыкой Бутусова, саксофонами Умецкого. И всё же весь так называемый русский рок силён именно текстами, хотя, это нужно будет сказать отдельно, мне нравится к некоторая его именно музыкальная составляющая.

Кормильцев не был такой звездой как фронтмен Бутусов, но мне запомнились последние записи в его Живом Журнале (как неоднозначно тут звучит это название) от 17 ноября 2006 и 4 февраля 2007 годов (день смерти):

Никто не едет в Лондон на днях? Надо отвести лекарства. Мне.

 

Был потрясен тем, что я вам так дорог, и что вы прониклись таким участием к моей судьбе. Огромное спасибо за поддержку. Постараюсь ответить всем лично.
03.02.2007
19:30

Видимо, не ответил. Остальную его биографию можно почитать в интернете, я же вернусь к цветочку.

При жизни Кормильцева эта песня была записана проектом Чужие (ничего про них не знаю), а посмертно, когда я о ней и узнал, в трибьют-проекте «Иллюминатор» его исполнила тоже совершенно неизвестная мне группа. Оба варианта исполнения, непринципиально различающиеся по духу, я нашёл в сети, второй можно послушать в Телеграме по ссылке. Но давайте же посмотрим на текст.

Казалось бы, что можно сказать нового про старую историю, всем хорошо известную? Многое, если вывернуть её наизнанку — во многих смыслах — как это сделал Илья Кормильцев. Он рассказал историю, опустим, что другую, глазами с другой стороны, что часто бывает очень ценно. Я процитирую весь текст полностью, из песни слов не выкинешь, мне нравится каждая строчка, они восхитительны.

Прости, принцесса, прости

Мне скучно в этом дворце

Сразу же выясняем, что героиня, Она, не дочь бедного купца, а принцесса из дворца. Совсем другая история! Первая изнанка. И второй интересный ход: Он, чудовище, поселившееся в чужом дворце, там скучает, чувствует себя не к месту. То есть это не то чудовище, которое всю жизнь жило в своём дворце, Он напоминает девушку из простой семьи, которая неуютно чувствует себя во дворце. Всё ещё изнанка.

Твои поцелуи свели на нет

Шерсть у меня на лице,

Но твои лошади

Чувствуют тоньше –

Они хрипят и бьются,

Встречая мой взгляд,

Встречая мой взгляд.

Твои родные глядят исподлобья

И ждут, когда я отправлюсь назад.

Первая деталь с первоисточником — любовь побеждает чудище. Но схожесть поверхностна как  шерсть на лице, ведь чудовище остаётся внутри — лошади чувствуют тоньше. Насколько глубже становится история! Если в сказке чудовище полностью излечилось поцелуем, оно чудовищем было только снаружи, то тут основа чудовища внутри — и от него нельзя избавиться поцелуем. При этом нельзя забывать, что это только точна зрения двора: уже тут мы видим, что Он имеет развитую рефлексию, а, значит, не такое уж Он и чудовище — с моральной точки зрения. Как по мне родные большие чудовища, но это отдельный разговор. Сама принцесса, возможно, тоже что-то замечает, но не хочет себе в этом признаваться, занимается типичным самообманом — не хочет разочаровываться в том, кого превратила в человека, и, возможно, в кого влюбилась.

Прости, принцесса, прости

Мне тошно в этом раю

Слишком часто я их ненавижу,

Слишком редко тебя я люблю,

Блестяще описана причина почему Ему тошно в, казалось бы, самых лучших условиях. Как это точно сказано: часто ненавижу — редко люблю. Как часто окружающие, а не сам человек, могут всё испортить. Как сложно любить, когда их слишком много.

Но ты так привыкла

Ходить по паркету,

Тебе будет трудно

Ходить по земле.

Тут мы узнаём, что Он живёт совсем не так благостно, как в сказке. Как будто Она смогла вывезти Его из леса, но не смогла вывезти лес из Него. Обратите внимание какой многозначный образ: трудно ходить по земле.

Январской ночью

В берлоге на листьях

Я буду грустить о тебе.

Аленький цветочек, аленький цветок……

Получается, что Аленький цветочек — это Она, принцесса, а не цветок, который похищают и все дела, похитили скорее Его. Цветочек, который проделал большую работу по изменению внешности, но не смог изменить суть.

Прости, принцесса, прости,

Что я уродлив, как бес,

Что ты прекрасна как птица

На синих равнинах небес.

Какие образы и сравнения! Бес и птица. Равнины небес, куда нет дороги бесам и чертям.

Но, когда ты лижешь их гнусные руки,

Ты становишься старше

На тысячу лет,

Чьи руки она лижет? Почему принцесса должна кому-то лизать руки? Да и вообще — обычно лижут другую часть тела. Как бы то ни было, ещё один точный образ, как по мне, очень понятный. Жизнь при дворе старит — если не физически, то психически. Люди редко задумываются об этом, но от лжи нарушается нравственный стержень внутри человека, что приводит к

А когда я смотрю тебе

Прямо в глаза,

Ты торопишься выключить свет.

Тому, что человек теряет чистую совесть, не может, не хочет быть честным с самим собой, врёт себе (что мы видели уже в первых строках). Пусть даже неосознанно, не замечая этого. И это характерно для очень многих, особенно «принцесс» и иже с ними. Человек не может вынести открытый и честный взгляд. После этого фраза «Мне тошно в этом раю» приобретает дополнительные оттенки. Мы снова видим выворот оригинала наизнанку.

Прощай, принцесса, прощай,

Я благодарен тебе.

Теперь я знаю,

Как пьют из золота,

И как кушают на серебре,

Как носят всю жизнь бархат,

И умирают в дерьме.

Теперь я знаю: всю жизнь бархат — умирают в дерьме. Что тут ещё сказать? Очень точно описание жизни большинства, которое не думает ни о чём, кроме нынешнего момента. Ведь всё так и есть… мы слишком часто ненавидим и слишком редко любим тех, кто рядом с нами. И всю жизнь проживаем в иллюзии, что вокруг нас золото и серебро, а на самом деле это… ну вы поняли.

Январской ночью

В берлоге на листьях

Я буду грустить о тебе.

Аленький цветочек, аленький цветок……

И всё же берлога на листьях лучше, чем принцесса во дворце. А уж представить себе принцессу в берлоге вообще страшно — такой стервой станет!

Текст небольшой, но как много в него влезло! Не могу сказать, что эта песня оказала на меня большое влияние или сыграла большую роль, но запала в душу глубоко, тут есть о подумать. История значительно менее однозначная и более запутанная, чем оригинал.

 

Обсуждения тут.

Посёлок на берегу

Следующая книга ворвалась в список на прочтение совершенно неожиданно, ради неё я решил прервать своё знакомство с Конан Дойлем. Случилось это так…

В новости про памятник кошке в Ботаническом саду увидел знакомое лицо. Выяснилось, что это моя коллега Анаит Григорян, которая чуть раньше меня закончила ту же кафедру, что и я. Дальше больше. Оказалось, что она закончила не только биофак, но и филфак, стала прозаиком, литературным критиком, филологом и переводчиком (как везде про неё пишут). Конечно же, мне стало интересно прочитать что-нибудь, а когда я увидел название «Посёлок на реке Оредеж» — выбор был сделан.

Дело в том, что я люблю один посёлок на Оредеже, сам там бываю регулярно. Про Сиверскую писал Водолазкин в «Авиаторе», которого я недавно читал (писал про это тут). Вообще про него довольно часто пишут. Потому я думал, у Анаит тоже про него — и искал в тексте подтверждения этого.

И ошибся. Первые же описания местности вызвали удивление и противоречия, постепенно оказалось, что речь идёт про другой посёлок, но тоже точно узнаваемый — он стоит чуть ниже Сиверской по течению Оредеже. Знающий человек в тексте найдёт довольно много мелких деталей, которые подтверждают эту точку зрения. Хотя есть моменты, которые пытаются отвести подозрения от Вырицы, но, думаю, это сделано специально — как следствие жанра.

Книгу везде относят к общему жанру современной русской литературы, но я бы сказал, что в нём много от популярного ныне автофикшна, то есть автор рассказывает, в том числе о себе, но несколько завуалированно, искажая некоторые вещи, внося интригу, абстрактность. С этой точки зрения мелкие моменты, вроде расстояния от посёлка до города, не делают погоду и не раздражают. Автор не претендует на какую-либо географическую или историческую точность. Всё в соответствии с жанром, что радует, далеко не всегда так бывает.

При этом в романе много описаний быта, жизни людей в небольшом посёлке в 90-е. Время, как и география, точно не называется, но легко угадывается: дети покупают Love is…, старшее поколение живёт как в СССР, а самое старшее поколение помнит (или думает, что помнит) Сталина и порядок, который был при партии. Такое крайне сложно описать, не имея соответствующего жизненного опыта.

Именно этим опытом, описываемой картиной и интересна книга. Действия в ней не так уж и много, оно не главное. Основное — это картинки, я бы сказал, роман — художественный альбом, с изящными картинами, не всегда, правда, приятного содержания, расставленными не в хронологическом, а в логическом порядке. Описание жизни 90-х ловко перемежается воспоминаниями о прошлом, десять-двадцать лет назад. Завидное умение автора моментально перескакивать из одного времени в другое, из одной головы героя в другую.

Посёлок вне времени

Одна особенность текста мне кажется особенно важной — отсутствие времени. Об этом я уже немного упоминал: книга больше напоминает сборник иллюстраций о жизни посёлка, чем сюжетный роман. И чем-то это оправдано. Люди в посёлке, действительно, живут вне времени, для них ничего не меняется, вне зависимости от того 60-е на дворе или 90-е. Потому легко перескакивать с жизни девочки из 90-х на истории поколения её родителей или даже бабушки. Всё тот же посёлок или неотличимая от него соседняя деревня, всё тот же далёкий и загадочный, иногда манящий, город. Всё та же разруха, всё то же пьянство и домашнее насилие.

Отсутствие времени видно и на меньшем масштабе: нет хронологии в пределах времён года. Книга начинается слабо описанной осенью, а заканчивается достоверной летней жарой, хотя порой кажется, что сюжет развивается последовательно. В романе всегда (почти) лето, как будто это взгляд дачника на деревенскую жизнь (об этом нужно будет сказать отдельно), который видел деревню только летом, плюс чуть-чуть осенью. И разные лета слились в одно безвременье.

Так главная героиня сначала работает в поселковом магазине, а потом говорит сестре, что хочет следующим летом устроиться работать в магазин. Если читать не слишком внимательно, как обычный читатель, то это легко не заметить — безвременье же, ничего не меняется, какая разница какой год. И это не единственная деталь, которая говорит внимательному читателя, что в книге не только отдельные истории из разных времён, но и сюжет не течёт как река Оредеж, а кружится на месте как осенний лист.

Одна из причин, почему легко упустить нелинейность сюжета, в том, что не меняется не только окружение, но и герои. Сложно сказать сколько лет главной героине, её сестре и остальным детям и подросткам в посёлке на реке Оредеж. Да это и не особенно важно, так как они не делают ничего такого, что чётко бы требовало определённого возраста. Насилие над детьми совершается практически в любом возрасте, будь оно со стороны взрослых или  других детей. Главную героиню не берут на официальную работу не из-за её возраста, а из-за отсутствия санкнижки — хотя она явно ещё подросток, вроде бы младше разрешённого возраста. Хотя, возможно, в какое-то лето ей и исполняется 14 лет — но не в конце книги, где она говорит:

– И мне тринадцать скоро, и что с того… удивил ежа голой жопой, тоже мне… – Комарова немного приврала, день рождения у нее был совсем недавно, в мае, так что еще почти год оставался до следующего

Однако, как я уже говорил, сюжет не линеен, так что в магазин устроиться она могла и через два года после окончания книги — как раз в середине романа.

С братьями и сёстрами героини та же история. Они, с одной стороны, мало появляются, зачастую кажется, что она с сестрой единственные дети, с другой стороны, они описываются так, что совершенно не ясен их возраст и разница в годах со старшей сестрой. Иногда проскакивает прямое указание на возраст или можно косвенно догадаться по деталям, но, учитывая безвременье, нельзя быть уверенным, что на следующей странице, где говорится о возрасте другого ребёнка, на дворе стоит тот же самый год.

И чтобы закончить со временем в романе. Как уже упоминалось, в романе нет точных указаний ни на время, ни на географию. Но есть две интересных детали: жевачка «Love is…» (турецкая, только сейчас узнал и удивился), которую начали выпускать в 90-м, и, в связи с магазином, упоминается машина «Газель» («не привез ли Петр на своей «Газели» товар»). Если верить Вики, то Газель начали выпускать в 1994 году. То есть как минимум часть романа списана со второй половины 90-х — вряд ли в посёлке сразу же появилась новая машина, тем более, что Газель не позиционируется как что-то необычное (или в действительности было что-то другое, а автор для простоты вставило более знакомое читателя название). Однако, это уже больше не про безвременье, а про узнавание автора через текст — даже там, где он не хотел про себя говорить.

В целом безвременье и все его последствия — неоднозначный феномен книги. Не могу сказать, что он мне не понравился, хотя и есть некоторые минусы его реализации. В нём точно есть целый ряд достоинств, которые делают книгу привлекательнее, увлекают за собой внимание читателя, заставляют разбираться с тем, что он читает. Без такого смешения времени практически без сюжетный роман читался бы хуже.

Поселковая красота

Важное достоинство «Посёлка на реке Оредеж» — язык и описания, так что этот пост будет в основном про цитаты.

Комарова крепко зажмурила глаза, потом открыла: вокруг была кромешная темнота, только за окном эта темнота колыхалась, ворочалась и шумела – ели и сосны кутались в свою хвою, ожидая скорых холодов.

Кинематографические образы. Или для хороших книжных иллюстраций. Или для графического романа, кстати.

Олеся Иванна, чтобы не смотреть на тетю Сашу, подмигнула Мите, который только что вытащил изо рта обслюнявленную карамельку, вертел ее теперь в пальцах и внимательно рассматривал, как будто это было бог весть что интересное.

Мелкие такие зарисовки, очень правдоподобные, легко представимые — и не отделимые от описания весьма своеобразного быта.

Сколько Комарова ее помнила, бабка курила «Беломор» – даже когда стала совсем старая и руки у нее дрожали так, что она подолгу не могла чиркнуть спичкой о коробок и поднести к папиросе. Тогда Комарова брала из ее рук коробок и сама зажигала спичку. Бабка затягивалась, прикрывала глаза и выдыхала сизоватый дым.

И, что интересно, многие сравнения или как это там называется, связаны с рекой и водой.

Комарова про себя удивилась, как это Ленке всегда удается так с ходу врать. Сколько она помнила, младшая сестра, набедокурив, всегда выворачивалась до последнего, как рыба, которую пытаешься ухватить голыми руками на мелководье.

Явно человек знает, как дети проводят время в поселке на берегу.

Яков Романыч правда был лысый, а те волосы, что у него оставались, он не стриг и приглаживал по утрам мокрой ладонью, так что они не закрывали его лысины, а лежали на ней, как высохшие водоросли на берегу Оредежи.

Даже лысина речная!

Река в этом месте была широкой и текла медленно, лениво перекатываясь через огромные валуны, лежавшие на дне.

Где же ещё таким валунам лежать?

Толстая водяная крыса высунулась из зарослей камыша, огляделась, бесшумно скользнула в воду и поплыла к противоположному берегу.

Эта цитата не совсем про язык, но любопытно, что человек с биологическим образованием пишет про заросли камыша, хотя они, скорее всего, тростниковые. И всё же картинка из этих слов получается наглядная, легко представимая. Приятно речная.

Противоположный берег, сложенный из полос красной глины и песка, был весь изрыт ласточками: то из одного, то из другого отверстия то и дело высовывались черные птичьи головки, что-то пищали и тотчас юркали обратно.

Церковный посёлок

РПЦ всегда вызывало у меня противоречивое впечатление. Поведение православных, особенно старушек, в церкви — тоже. И этот аспект у Анаит Григорян хорошо раскрыт. Однако, сейчас мне далёк православный взгляд на жизнь, а потому эта часть книги была не только слабо интересна, но и даже чем-то неприятна.

В церковь в основном ходили женщины. Женщин было много, но историй у них было от силы две-три: или полюбила кого-нибудь – это если молоденькая, или муж пьяница, гулена и бьет, или тяжело одной, без мужа, справляться с хозяйством, забор вон покосился, а поправить некому, и свои силы уже не те – это если старуха. Бога им было мало, потому что Бог милостив, но молчалив, и нужен был священник и живое человеческое слово. Он в молодости хотел пойти на математико-механический и уехать в город, но отец настоял, чтобы сын пошел по духовной части.

Типичная ситуация, печально типичная. Не к Богу люди тянулись, а к хорошему человеку. Не религия им нужна была, а психологическая помощь. Не зря в романе описывается, что пока священником был пьяница никто толком не ходил в церковь.

– И в церковь там почти никто не ходит… – продолжал ректор. – Низина, болото, не растет ничего… река эта, в которой каждый год кто-нибудь то утонет, то утопится.

А как пришёл молодой приличный батюшка, с живым человеческим словом, в церковь стала ходить половина посёлка (видимо, к тому времени половина посёлка — это женщины средних лет и старушки).

Жалко, что Сережи нет, он бы с ними поговорил, он всегда найдет слово утешения, не зря при нем чуть не половина поселка стала ходить в церковь.

При этом, если мы придерживаемся того, что я правильно определил посёлок, в котором происходит дело, церковь сейчас в нём не одна. Не знаю, правда, что там делалось в 90-е, может быть действующая действительно была одна. Но тут мы опять сталкиваемся с географической недостоверностью.

Церковь стояла на пригорке и была очень старой, и красный кирпич ее стен потихоньку рассыпался в труху, и земля вокруг тоже была красноватой.

Не нашёл ни одной церкви подходящей под это описание, все деревянные. Это лишь один пример, скажем так, географического автофикшна, когда события списываются с реальных, но разбавляются выдуманными деталями. Во всяком случае, мне кажется ,что выдуманными. Причины его возникновения могут быть разные, об этом нужно говорить отдельно. Сейчас же мы говорим про церковь. Церковь, которая, на мой взгляд, в книге неразрывно связана с народным целительством и мистикой — в её советском разливе.

Вот если бы знать те слова, которые колдуны шептали. В поселке была еще при советской власти такая баба Нюра, которая могла не только зуб, а и перелом заговорить, так чтобы не болело и срасталось без всякого гипса. Деду когда ногу придавило бревном на лесопилке, баба Нюра ему каких-то листочков на ногу положила, потом хлебный мякиш в воде размяла, что-то над ним пошептала-пошептала – и на больное место ему. У деда быстро все зажило, даже в больницу не пришлось везти. Комарова его не помнила, он помер до ее рождения, а батя говорил, что он всю жизнь сильно хромал и был страшный матерщинник. Бабка потом бабу Нюру просила ей записать, что она там над хлебом-то шептала, но баба Нюра сказала, что, раз бабка партийная, она ей слова передавать не станет, и как бабка ни упрашивала,– она ни в какую.

Неразрывно связана потому, что люди во всём искали психологическую поддержку, им было всё равно батюшка это или колдун, лишь бы помогло выжить в тяжёлой советско-деревенской жизни.

О церкви и о священнике, который выглядит практически единственным нормальным человеком во всём посёлке. Он не пьёт, не бьёт жену, не ругается, он рассудителен и добр. Зато Бог не дал ему детей, от чего больше всего страдает его жена — второй нормальный человек на деревне.

Когда Сергий приехал свататься, будущая теща полдня показывала ему Татьянины вышивки, и Сергий, рассматривая затейливые узоры, думал о том, что будущая жена удачно сочетает цвета и что им, наверное, будет легко понять друг друга.

Не успела или не сумела озлобиться жена священника, хотя поводов, как и у всех остальных жителей посёлка, хоть отбавляй.

Этот кусочек уюта, хотя и не сказать, что благополучия, почти единственный радует в книге, даёт надежду, что ещё не всё потеряно в посёлке на реке Оредеж.

География посёлка

Действие «Посёлка на реке Оредеж» в близких мне местах, потому мне было особенно интересно разобраться, что там и как. Потому ещё одна часть размышлений по мотивам книги: что мы знаем о книжном посёлке? И насколько это реалистично?

Комаровой и Ленке сын Николая Иваныча Алексей когда-то слепил из красной оредежской глины пару свистулек.

Интересная деталь. Оредеж знаменита своими красными песчаниками и песками, но не глиной, хотя она тоже где-то должна быть, почему нет.

Значит, вчера играли в футбол с семринскими и выиграли.

Деревня Семрино — должна быть недалеко, ставим точку на карте.

…один был Стас, который жил очень далеко, на другом конце поселка, где-то возле биостанции…

Ага, биостанция точно есть, подтверждает мою версию.

На улице лаяли собаки, на станции свистнула электричка, прошла без остановки – на Великие Луки или на Лугу.

Вот это «на Лугу» сначала меня путало, так как через описываемый посёлок, по моим представлениям, не должны ходить электрички на Лугу, но, выяснилось, что действительно сейчас есть одна похожая электричка и она не останавливается.

Однажды они поймали Светку и затащили в пещеры – за железной дорогой студенты с биостанции копали берег, искали какие-то прошлогодние ракушки.

Вот это непонятно. Вроде бы в посёлке все берега низкие, откуда там пещеры. Нигде не смог про них найти.

Отпустив последнего покупателя – это оказался незнакомый Комаровой парень, должно быть, тоже из семринских или из сусанинских…

Сусанино — тоже близко, подтверждает версию, но пещеры?

Противоположный берег, сложенный из полос красной глины и песка, был весь изрыт ласточками: то из одного, то из другого отверстия то и дело высовывались черные птичьи головки, что-то пищали и тотчас юркали обратно.

Вот опять загадочный берег. Я не специалист по берегам Оредеже, может быть где-то и есть такое, но…

– Ну-ка… Сережа мой в отъезде, поехал утром в Куровицы, только завтра вернется.

Куровицы тоже близко, подтверждает мою теорию, хотя в книге поездка в Куровицы — как будто куда-то сильно далеко. Но если учитывать, что не все поселковые бывали в городе — не удивляет такое отношение.

На станцию Комарова пришла, когда уже совсем рассвело. В поселке соединялось несколько пассажирских и грузовых направлений – можно было подняться на высокий пешеходный мост и увидеть сверху тянущиеся в обе стороны рельсы.

Вот точно не Сиверская, там не было никакого пешеходного моста через железную дорогу.

…в поселке было несколько станций с названиями «Платформа-1», «Платформа-2», «Платформа-4» и «Платформа-5», третьей почему-то не было, и только на «Платформе-1» и «Платформе-2» останавливались пассажирские.

Самая удивительная история! Дело в том, что на самом деле есть станции «Платформа-1», «Платформа-2» и «Платформа-3», а ещё «Посёлок» — и вряд ли в 90-е что-то сильно отличалось. Помню, что до Посёлка ходили электрички. Для чего выдумывать несуществующую географию? Возможно, чтобы не так легко считывалось местоположение. Это мне легко определить, о чём идёт речь, так как я знаю места и особенности, другим не так просто.

И город – всего-то в ста шестидесяти километрах, на электричке – рукой подать.

Вот тоже странная деталь. Луга, куда через посёлок ходят поезда, находится в 136км по прямой от Петербурга, а посёлок, оказывается, сильно дальше. На машине из города до посёлка — меньше 80км. И, что тоже любопытно, Оредеж вообще не протекает так далеко от Петербурга. И от Новгорода. Разве что от Пскова. Можно, единственное что, предположить, что 160 — это 60км, которые отделяют посёлок от границы Петербурга, плюс сто, чтобы слегка запутать читателя, не сдавать вот так сразу все явки и пароли.

Из всего сказанного, и ещё многого несказанного, но замеченного в книге, складывается однозначное впечатление: действие происходит в Вырице, но автор постаралась замаскировать посёлок, ни разу его не называя, хотя называет многочисленные деревни вокруг. Маскирует изменяя важные данные, вроде названия и количества станций, расстояния до города, но выдавая себя мелкими деталями, за которыми всё и кроется. Или раскрывается. Получилось увлекательное расследование.

Печальный посёлок

Последнее напрямую про роман. Последняя тема, от которой я хотел увильнуть, но понял, что нужно сказать. Коротко — российская хтонь, беспросветность. Частично эта тема уже проскальзывала, когда говорил про церковь — куда же без неё.

Церковь стояла на пригорке и была очень старой, и красный кирпич ее стен потихоньку рассыпался в труху, и земля вокруг тоже была красноватой.

Всё рассыпается в труху, гниёт. Люди пью, ругаются и бьют друг друга по поводу и без.

Ленка сжала губы, еще раз сдержанно всхлипнула, вздрогнув всем телом, и вдруг громко и протяжно завыла. Комарова обхватила ее за плечи, крепко прижала к себе. Ленка ткнулась мокрым лицом ей в шею, и за шиворот Комаровой потекли ее теплые слезы. Она встала, потянув Ленку за собой, и они постояли недолго обнявшись, а потом медленно побрели обратно, выбираясь из камышей.

Сохранил лишь небольшое количество цитат, если пытаться собрать все — получится роман, там почти всё про это.

Поселок просыпался поздно; с рассветом вставали только те, кто держал корову или другую скотину, но таких оставалось все меньше: большинство работали, а летом сдавали дачи и потом полученные за три месяца деньги и заготовки с огорода умудрялись растягивать на весь оставшийся год.

Мягкое описание безденежья. И это в 90-е, когда купить что-то было сложно. Хотя, на удивление, в поселковом магазине много всего было — возможно он списан с несколько более поздних времён.

Бабка говорила, когда людям было нечего есть, они из крапивы варили себе щи и что, мол, щи были очень вкусные, не хуже свекольника или щавелевого супа. Однажды в конце мая Комарова нарвала целую корзину молодой крапивы, притащила бабке и попросила сварить щи, а потом боялась их пробовать, потому что думала, что щи будут жечься, но они, наоборот, оказались пресные, а крапива на вкус – трава травой. Взяв в рот одну ложку и немного пожевав разваренные листья, Комарова сплюнула их обратно в тарелку, и бабка хлестнула ее по щеке тряпкой, которой до того протирала плиту.

О, времена, о, нравы — что тут ещё сказать? И это бабка, которая любила внучек и защищала от побоев отца.

Он никогда не задумывался о том, откуда в нем взялась вера; мать, как и отец, тоже была неверующей и работала в фельдшерском пункте медсестрой: мыла инструмент и делала перевязки. Она была тихая и, разговаривая, всегда смотрела куда-то в сторону и вся сжималась, когда кто-нибудь неожиданно протягивал к ней руку или проходил слишком близко за ее спиной.

И ведь понятно почему она, мать священника, так себя вела, не от хорошей жизни. Вот ещё про неё и мужа:

Взгляд Сергия остановился на неподвижной, маленькой фигурке матери, стоявшей у самого края могилы. Жаль ей было отца? Он ее, бывало, и бил – не больше, правда, чем другие бьют своих жен, а бывало, и жалел – по-своему, без ласкового слова, так только, погладит ладонью по голове или приобнимет за плечи, встряхнет легонько и скажет, мол, не куксись, на том свете все отдохнем, – а все-таки жалел.

И всё же им как-то удалось воспитать приличного сыны, который стал батюшкой — про него уже была речь. А дети видят как живут родители и повторяют за ними.

– Сама дура! Комиссара тебе нужно! – Комарова подскочила к Ленке и попыталась ударить, но бабка успела ее вовремя поймать, и Ленка, извернувшись, плюнула Комаровой в лицо.
– Да что же это вы… – причитала бабка. – Сестры, а живете все равно как кошка с собакой. Нет, кошка с собакой лучше живут, чем вы…

Читаешь такое и тошно становится. Как люди могут так себя вести? Так глупо и бессмысленно. Хотя понятно, что во многом это не их вина… Или всё же их?

Наталья Николаевна, как звал ее в поселке только отец Сергий (остальные называли коротко и неприязненно Натальей), стояла в проходе под тускло светившей лампочкой, уперев руки в боки, так что не было никакой возможности мимо нее проскочить, и молча смотрела на них, поджав и без того тонкие губы. В поселке говорили, что в свои семнадцать, когда она только переехала к комаровскому бате из города, она была очень красивой, но частые роды, тяжелая работа по дому и запойное пьянство мужа (да и сама Наталья со временем привыкла выпивать: сначала потихоньку, а потом как все) сделали свое дело: из веселой молодой женщины Наталья уже в тридцать превратилась в измученную, сварливую, злую бабу, от которой шарахались даже поселковые.

Отстранённый автофикшн

Закончить разговор про книгу Анаит Григорян «Посёлок на реке Оредеж» хочу отстранённо, не совсем про роман. Хотя про него, конечно, тоже.

Изучая вопрос географии и автобиографичности в романе нашёл интересное интервью автора, где она рассказывает и про роман и про автора в тексте. Интервью полностью можно прочесть тут, а я приведу интересующие меня цитаты.

В психиатрии и психологии есть такое понятие — «деперсонализация», или, если точнее, «синдром деперсонализации-дереализации». Это патологическое состояние, при котором человек ощущает, будто находится не в своем теле, и смотрит на окружающий мир и происходящее в нем как бы со стороны или находясь за непроницаемой преградой. Однако, если говорить о здоровой психике, то мы нередко ассоциируем ту или иную склонность или особенность с патологией как ее крайним выражением…
Писатель обладает способностью смотреть не только с позиции собственного «я»; фокус его зрения как бы смещен, он всегда находится немножко в стороне. Но, в отличие от человека с истинной деперсонализацией, который отделяется от своего «я», писатель находится одновременно в двух этих позициях, умея оценивать мир не только индивидуально, но и с разных точек зрения. Особенность такой оптики — способность не столько даже переместиться на точку зрения другого человека, сколько посмотреть на него иначе, чем ты смотрел бы на него индивидуально, исходя из собственных морально-этических принципов и жизненного опыта. Оценить его не только так, как оцениваешь его лично ты.

Научный подход к описанию писательской деятельности, весьма привлекательный и необычный. При этом, мне кажется, весьма точный. За некоторым уточнением или вопросом: насколько человек может переместиться на другую точку зрения, не обоснованную личными морально-этическими принципами и жизненным опытом? Ладно принципы можно подсмотреть, но опыт так не получить, а значит такая точка зрения, не совпадающая с личной, не будет устойчивой. Крайне сложно оценить что-либо так, чтобы не было влияния личной точки зрения. Можно пытаться — и тогда получаются великие произведения литературу. Но это не обязательное условие, как мне кажется. Герои Кортасара, думаю, на всё смотрели глазами автора.

В свете этой цитаты интересно взглянуть на роман Анаит. У меня сложилось впечатление, что автор специально отстраняется от главной героини, чтобы чётче показать, что это не с неё списано. Причём отстранение происходит в весьма грубой и значимой форме: героиня называется по фамилии, в отличии от её сестёр и братьев, в отличии от других детей. Та самая формальная деперсонализация, как мне кажется, попытка взглянуть на мир не своими глазами, а некой Комаровой.

Но вернёмся к интервью и посмотри на ещё одну цитату, которую тоже можно приложить к размышлениям о романе.

Я считаю, что по-настоящему серьезный писатель не пишет все время о себе, — скорее он пишет совсем не о себе… В своих текстах я как личность не присутствую. И попытка рассказать про меня как про личность, прочитав мои тексты, заранее обречена на неуспех. Это истории не про меня. И даже если они включают мой собственный жизненный опыт, события, которые действительно произошли в моей жизни, — они все равно будут рассказаны с совершенно иной точки зрения, нежели на них смотрела бы я. Им будет дана иная оценка.

И вот тут я не до конца верю автору. По двум причинам.

Первая — её роман «Посёлок на реке Оредеж», где от, конечно, не про и не о личности автора, но про среду, в которой автор рос, которая его формировала, то есть личность в некотором роде участвует, о ней можно кое-что сказать, прочитав текст. Да, автор дистанцируется от текста, от героев, но всё равно чувствуется его присутствие и его точка зрения — пусть и как противопоставление точки зрения героев. Однако, не будь определённой точки зрения у автора, не было бы противопоставленной позиции героев. Противопоставленной — не противоположной, а просто иной.

Точки зрения, которая вытекает из опыта, из наблюдаемого, что нам и подробно, красочно описывается в романе.

Вторая причина недоверия — другая цитата из того же интервью.

«Поселок на реке Оредеж» — очень важный для меня текст, он самый личный из всего, что было мною написано, потому что очень многое в этой истории связано с историей моей жизни, моего детства. Я действительно долгое время жила в поселке в Ленинградской области…
Речь в нем идет о двух сестрах, Кате и Лене Комаровых, — это реальные люди, я была знакома с ними в детстве (конечно, у них была другая фамилия), и детей в их семье было не семеро, а одиннадцать, поэтому ситуация была еще более сложная, чем в романе…
У сестер Комаровых тоже есть бабушка, и ее отношение к героиням во многом списано с тех отношений, которые были у меня и моей двоюродной сестры с нашей бабулечкой. Она была человеком строгим, не лезла за крепким словом в карман, поэтому некоторые довольно смешные моменты, которые в романе вспоминают девочки, имели место в реальности.

Отношения списаны с реальных отношений автора — разве это ничего не говорит про личность автора? Из текста, как я уже писал, видно, что автор описывает жизнь посёлка так, как может описывать человек, который всё это видел своими глазами — это тоже многое говорит об авторе. И ещё важно помнить: то, что человек видит, связано с личностью, с характером. Каждый человек видит что-то своё, обращает внимание на «свои» детали — и по этим деталям можно попытаться «реконструировать» автора, даже если он активно противится этому. Как с местностью: автор активно маскирует от читателя настоящее место действия, но можно найти концы, очистить от намеренных искажений. Причём наибольшую помощь в поиске корней оказывают мелкие детали, которые, мне кажется, ускользнули от внимания автора, которые она не заметила как существенные, а потому не исправила.

Тут ещё можно вспомнить такую деталь: рассказ идёт от лица девочки, живущей в посёлке, причём, как уже упоминалось, скорее всего не про один небольшой кусочек времени, но все события случаются летом, максимум ранней осенью, то есть в то время, которое может наблюдать дачник. Об этом нигде не говорится, что можно предположить, исходя из текста, что автор жила в посёлке как дачник, а потому и рассказывает про летную жизнь, так как не знает как ведут себя дети и взрослые в посёлке зимой. Главная героиня, вроде бы, ходит в школу, но про это нет ни слова — мне кажется, по той же причине, автор не видела как местные ходят в школу. Конечно, это лишь предположения, но они хорошо складываются в общую картину.

Так что, на мой взгляд, Анаит несколько противоречит сама себе, возможно, неосознанно. Возможно она не хочет показывать личное, раскрывать свою личность в тексте, но ей это удаётся не до конца. По моему мнению, не до конца удаётся, так как это невозможно — невозможно спрятать автора в тексте, тем более в жанре автофикшн. И пусть противоречит в таких мелочах, зато заставляет глубже разобраться в этом увлекательном аспекта писательского мастерства и литературной критики.

Закончу длинный текс замечательной цитатой из интервью не про книгу, а про литературу в целом:

Есть такое универсальное правило: писатель должен много читать. Мне кажется, что по крайней мере писатель должен много читать на первых порах. Но читать не просто как читатель, который хочет получить удовольствие от хорошо рассказанной истории, а вдумчиво, разбираясь, каким образом был достигнут тот или иной эффект. Каким образом автор, которого ты читаешь, воздействует на твои чувства, как он строит сюжет и складывает слова в предложения и так далее.

 

Обсуждения тут.

Представьте себя на месте Ганса и Гретель: вы в огромном тёмном лесу, в Шварцвальде, шумят высокие деревья, близится ночь, хлебные крошки съели птицы, но вы знаете, что выход где-то есть. Тут появляется мужичок с ноготок и говорит, что у него был учитель, у которого была карта леса с маршрутом до домика условной Бабушки, он ту карту видел и перерисовал по памяти — и показывает вам её на минутку. Затем пропадает вместе со своим рисунком, сказав, где его можно разыскать и что у него в домике есть оригинальная карта.

Что вы будете делать?

Самый простой вариант: по памяти пойти по тому рисунку, что вы видели. Сложнее: по памяти зарисовать и уже этим пользоваться для ориентировки. Ещё сложнее: пойти к мужичку с ноготок и попросить у него рисунок. А ещё можно воспользоваться оригинальной картой, которую нельзя взять с собой, чтобы перерисовать непосредственно с неё. Вариантов много.

А теперь представьте, что карта эта ведёт не из Шварцвальда в домик Бабушки, а из Сансары в Ниббану, к Просветлению. Представили? Карта — это Дхамма, учение Будды, Восьмиричный Благородный  Путь. Тогда в вашем воображении различные подходы к буддийской практике, которые демонстрируют европейцы, в том числе и мы, россияне. С помощью описанной аналогии постараюсь показать слабости различных подходов.

Самый простой способ, он же самый бесполезный: искать выход по тому, что вы запомнили на рисунке, который делал другой человек, с карты, которую он, этот другой человек, когда-то видел, но сам не рисовал. Возможно вы возьмёте правильное направление, но не более того. И даже для этого нужно хоть что-то понимать в картографии, уметь читать карту, хотя бы в её примитивном виде. Именно так поступают люди, которые изучают Дхамму, по словам старших друзей, которые на пару лет дольше практикуют. Или даже по словам опытных мирян и молодых монахов — без чтения книг, без Палийского канона. По своему интерпретируют то, что было интерпретировано уже один или несколько раз другими людьми. Некая суть может сохраниться, но многое потеряется, а что-то кардинально исказится. Чуть более сложный вариант отличается только тем, что вы не забудете то, что сумели запомнить, но особой точности это не добавит.

Более сложный метод — опора не на свою память и интерпретацию увиденного, а на источник, тот самый рисунок, что сделан с карты, то есть чью-то интерпретацию Дхаммы. В зависимости от качества рисунка результат будет разный, у великих учителей получалось наставлять почти так же хорошо, как у Будды, то есть их рисунки практически неотличимы от исходной карты.

 

Обсуждения тут.

Последнее время хочется говорить о логике. Не знаю почему, логически не объяснимо, хотя сегодня хочу поговорить о теме, которая относится скорее к риторике или научному методу, чем непосредственно к логике, но как они обойдутся без логики.

Представьте, что ваш знакомый уверяет вас в том, что астрология работает и приводит аргументы в пользу своего тезиса, перечисляет примеры, когда всё подчинялось законам и предсказаниям астрологии. С ним можно спорить, приводить аргументы против, рассказывать про поставленные эксперименты, но чаще всего это не помогает, так как подобная логика для него не убедительна, у него есть какая-то своя.

Лучше сказать такое: какой результат какого эксперимента тебя убедит в неосновательности твоей теории? Какие данные для тебя окажутся достаточными для опровержения твоей идеи? То есть начать ломать его логику изнутри, пользуясь его же правилами.

Скорее всего астрологофил не сможет дать внятный ответ, так как вопрос крайне нетипичный, никто не привык искать способы опровергнуть собственную теорию, мы привыкли её только подтверждать, доказывать. Но если ответ будет, то скорее всего один из двух: таких данных нет и не может быть — тогда это не научная теория, а скорее вопрос веры, следовательно, спорить и аргументировать нет смысла; приведёт конкретные варианты — тогда нужно искать, скорее всего, их уже изучили, поставили эксперименты и проверили, астрология горячая тема и хорошо исследована со всех сторон.

Можно предложить менее строгий, но более понятный вопрос: вот ты (обращаясь к стороннику астрологии) говоришь, что вот этот поставленный эксперимент говорит в пользу твоей теории, а если бы выводы из этого эксперимента были бы другие, противоположные, ты бы признал, что твоя теория не верна? Вопрос проще и понятнее для оппонента, но сложнее для спрашивающего, так как нужно будет ещё объяснить почему эксперимент, в котором любой результат подтверждает одну и ту же гипотезу, не является доказательством чего-либо. Если же человек согласится с тем, что обратный результат эксперимента доказывает что-то иное, кроме астрологии, то тут уже можно брать быка за рога — высока вероятность, что что-то подобное уже проделывали, с нужной аккуратностью, и получали обратный от астрологического результат.

Этот необычный подход к ведению спора (и проверки научных гипотез) называется фальсификацией, но не той, к которой мы привыкли в обыденной жизни.

Фальсифицируемость, она же принципиальная опровержимость утверждения — это критерий научности тезиса или гипотезы, сформулированный Карлом Поппером. То есть если нет возможности поставить, хотя бы теоретически, эксперимент, который может опровергнуть теорию, то она не является научной, а если не является научной, то о чём можно спорить, каждый имеет право верить во что захочет (помните про цвета радуги?). Если нет возможности фальсифицировать, то, можно сказать, что это не про объективную реальность, а про субъективное восприятие.

Если любой результат можно назвать следствием одной гипотезы, то нет смысла ставить такой результат. Нашёл в лесу грибы — так Бог повелел. Не нашёл в лесу грибы — так Бог повелел. Ничего не доказать.

Вообще использовать такой подход очень удобно, но его редко вспоминают, я сам, к сожалению, его практически не применяю. Хотя он очень эффективен: зачастую нет смысла приводить опровергающие данные, человек либо придумает почему они не противоречат, либо слегка сменит свой тезис, чтобы он стал устойчивее против ваших утверждений. Если же попросить человека самому назвать, что может изменить его точку зрения, то потом ему уже будет не отвертеться. Конечно, он может перейти к физической аргументации и набить морду, но это уже не про логику.

С другой стороны, использование принципиальной опровержимости сложнее, чем банальное перечисление примеров опровергающих, или якобы опровергающих, гипотезу. Нужно уметь пользоваться логическим аппаратом, иметь фактологическую базу.

Подобные споры, когда человек продвигает свою гипотезу, недобросовестно обоснованную, бывают чаще, чем вам кажется. Люди часто говорят, что существует магия, гномы, эльфы, НЛО, мировое правительство, зарядка воды через телевизор — да что угодно, во что люди верят и считают реально существующим. Однако, если попросить их сделать мысленный эксперимент с фальсификацией их идеи, то ничего путного не получится. Домовые есть, но ты их не видишь, потому что они хорошо скрываются и вообще живут загородом в частных домах. Учёные всем лгут и никто не может их раскусить, понять, кто же именно лжёт, зачем и почему. И о чём именно лжёт.

Или чёрная кошка. Если она перебежит дорогу и не случится беды — опровергнет общеизвестную гипотезу? Или если случится беда, но без кошки. Второе точно нет, а вот первый вариант… зависит от того в какой интерпретации приводить общеизвестную гипотезу и насколько ловко изворачиваться.

Попробуйте любителей конспирологии попросить придумать условия, при которых их теория заговора окажется ложной. Уверен, что выяснится, что таких условий, реально достижимых, не существует. Что должно произойти, чтобы опровергнуть идею существования мирового правительства масонов? Ведь чтобы не произошло — это заговор масонов!

Попытка использования фальсификации в споре и прочих способах аргументации своей позиции может вызвать взрыв мозга, но полезна и для самого доказывающего, так как заставляет проверить свои собственные позиции на доказуемость и фальсифицируемость.

Кто-нибудь практикует такой риторический приём? Хочется послушать что получается. Сам постараюсь почаще его вспоминать и, если будут какие-нибудь результаты, расскажу.

 

Обсуждения тут.

Мы тут говорим о логике, но я даже не объяснил, о чём же идёт речь, что я понимаю под этим термином сейчас: в одной из предыдущих глав об этом заходила речь, но с тех пор утекло много споров и мыслей, мои представления изменились.

Про логику часто говорят, что это наука о мышлении, однако, это слово не менее разностороннее, чем экология (когда говорят «плохая экология», не имею в виду, что плохой научный эксперимент, изучающий окружающую среду), хотя я не помню, чтобы встречал «плохую логику». Можно встретить, что бывает женская логика (причём не только у женщин). Или что чьё-то поведение нелогично (обычно имеется в виду «я не понимаю его логики») — в этих случаях действительно говорят про мышление конкретных людей. Но это не совсем та, логика, о которой я стараюсь говорить.

Про логику говорят, что это «нормативная наука о законах, формах и приёмах интеллектуальной (мыслительной) познавательной деятельности» (Большая российская энциклопедия). Понятно, что познавательная деятельность относится к мышлению, но такое определение уже существенно точнее и важнее: логика показывается как инструмент познания, что нам будет очень важно для раскрытия этого термина.

Логика занимается причинно-следственными связями, выявляет и проясняет их. У меня есть монография, посвящённая логическому следованию: в ней понимаю почти все слова, но проблема в том, что уравнений в ней больше, чем текста. У всего есть причины и следствия, их понимать важно. Даже у психов, людей с нарушенным мышлением есть своя, часто нам непонятная, логика. Но это не совсем та, логика, о которой я стараюсь говорить.

Меня интересует та логика, которая не только про мышление, но и про реальный мир, про материальный мир (и немного про нематериальный мир). Та логика, которая помогает нам избавиться от влияния расположения звёзд при рождении человека на его жизнь. Та логика, которая помогает понять эволюционные процессы. Та логика, которая делает нас адекватными людьми: адекватными по отношению к внешним процессам, а не тому, что мы сами придумываем про окружение.

Та логика, которая помогает понять, что физические ограничения нашего мира сильнее ограничивают возможности, чем логические. Что есть разные уровни всемогущества и если кто-то не может что-то сделать, то не обязательно лишается статуса всемогущего существа. Да, это не все виды и типы логик, которые рассматривают специалисты-теоретики, меня интересует больше практический аспект, хотя и не совсем тот, что используется в риторике. Практический с точки зрения теоретической науке, как бы парадоксально это не звучало.

Странно говорить, что логика — это наука о правильном мышлении, хотя это и первоначальный смысл слова. Такое определение требует ещё длительного разбирательства с тем, что означает правильное, что такое мышление. Для меня логика — это в первую очередь независимые от человека законы и правила, принципы. Как физические законы не зависят от человека (так ли это?), но мы можем их выяснить и использовать для своей пользы, можем начать мыслить физически, а не мифически. Логика изучает такие же законы мира, как и физика, но лишь косвенно относящиеся к материальному миру, а потому, возможно, ещё более интересные. И мы точно так же можем изменить своё мышление и начать мыслить более логично, то есть так, что наши выводы из умозаключений соответствовали тому, что мы встретим в будущем.

Предсказательная сила — это то, что требуют от науки, один из важных критериев научного знания. Если математическая модель не может предсказать ничего конкретного, то зачем она нужна, кроме как игра разума? Примерно к этой категории относятся теории струн, среди которых невозможно выбрать наиболее точную, так как не проверить, они обладают одинаковой предсказательной силой.

В конце небольшого разговора о логике стоит обратить внимания, что даже формальная логика требует для своей проверки фактического материала. Математика хороша и прекрасна, но без эмпирических данных она не может превратиться в физику. Так и логика: без фактической проверки причинно-следственные связи не превратятся в логику, объясняющую реальные процессы.

 

Обсуждения тут.

Давайте снова, после длительного перерыва, поговорим о логике, начнём издалека.

Правда разговор получится не очень: сейчас у меня мало времени и сил на продумывание тем для обсуждения, слишком много всего остального отвлекает мою нервную систему от думания. То ли дело было раньше, когда деревья были выше! Жалею, что сейчас нет столько времени на размышления. Но не жалею о том, что сейчас нет столько времени на размышления.

Кажется, что я сам себе противоречу? А вот и нет. Два этих предложения, два суждения говорят о разном. Не совсем точно, но скажем так, одно, о предметном мире, второе — о предложении. То есть, мне жалко, что нет свободного времени, но я не жалею, что обстоятельства так изменились (я их изменил), что у меня нет свободного времени. (Не жалею, что жалею, что сейчас нет времени.)

Подобное разделение того, о чём мы говорим и судим важно, но не всегда просто. Нужно учиться его выделять. Давайте рассмотрим на другом, более простом, примере. Два высказывания:

1) Не верно, что любовь живёт три года.

2) Верно, что «любовь живёт три года, сказал когда-то Бегбедер». (Цитата из песни, сам я красивее не могу).

Первая говорит про некое реальное, «материальное» явление, а второе лишь про высказывание, слова про слова. И, что важно, Бегбедер мог говорить любую чушь, но то, что он их сказал, всё равно будет оставаться верным. А это довольно часто путают, отвечая на фразу «любовь живёт три года, сказал когда-то Бегбедер» — нет, это неправильно, не три года, а вечность.

На таком примере ошибка кажется простой, легкоизбегаемой, но в реальной жизни бывает не так просто, мы не говорим строго логическими фразами со словами «верно, что», «неверно, что», мы комкаем фразы и мысли, сокращаем всё, что только можно — в том числе смысл и логику наших слов и мыслей. Вспомните про энтимемы и прочие способы сокращать умозаключения. И вообще мы чаще отвечаем на свои собственные мысли и понимания, чем непосредственно на слова другого человека.

Кроме описанного разделения на мысли о предметном мире и самих словах важно разделять похожие явления: факты и мнения, для простоты назовём их так.

Факты — это то, к чему относится категория истинности, то есть они могут быть истины или ложны (пока не будем закапываться в многозначные логики). Земля плоская — факт. Яблоко содержит сахара — факт. Факт мы можем эмпирически проверить, он не должен зависеть от наблюдателя (так считается классически). Не важно кто измеряет форму Земли или состав яблока — у всех должен получиться один и тот же ответ.

Мнения — это то, что не может быть ложным или истинным. К мнениям нельзя обращаться с таким критерием. Я считаю, что Земля плоская — мнение. Яблоко кислое — мнение. Здесь можно проверить только степень убеждённости человека, например, под пытками, но напомню, что это противозаконно и вообще неблагое поведение. Как проверить, что человек действительно считает Землю плоской? Может быть он просто притворяется, троллит собеседника. Одному человеку яблоко может показаться кислым, а второму сладким. И весьма сложно проверить какой же там сигнал вкусовых рецепторов доходит до мозга и, немаловажно, как обрабатывается.

Если человек говорит «Луна сделана из сыра», то ему можно возразить: это ложное утверждение, ты не прав, но если он утверждает «Я считаю, что Луна сделана из сыра», то возразить тут нечего, человек имеет право считать что угодно — будет полезным напрямую человеку об этом напомнить.

На первый взгляд всё просто, но даже на этом шаге люди часто начинают доказывать ложность мнений, что некорректно и бессмысленно, так как аргументы в этом случае не работают: какое дело человеку до физики и математикой, если этого его личное мнение, которое вообще может быть не связано с материальным миром. Давайте рассмотрим один более сложный случай.

Радуга состоит из семи цветов — это факт или мнение?

Чистая логика ответ нам не даст, давайте углубимся в предметные науки.

Прежде всего нужно сказать, что семь цветов в радуге были не всегда, раньше их насчитывали только пять, лишь Ньютон довёл до сакрального числа, подробнее рассмотрев полученное призмой. Более того, в культурах мало отравленных европейским влиянием до сих пор сохранилось другое количество цветов в радуге (от двух до шести). То есть, это скорее культурное явление, чем факт.

Причём культурное явление напрямую связанное с языком: язык влияет на восприятие реальности. Так наличие отдельных слов для цветов и оттенков (голубой и синий, в английском нет такого разделения, но есть другое) влияет на скорость нахождения разных оттенков: носители разных языков легче замечают разницу между оттенками, которые в их языке имеют отдельные названия. Более того, только левое полушарие (то самое, которое также отвечает за речевую деятельность человека) легче различает оттенки цвета, если в его родном языке они имеют разные названия. То есть можно сказать, что язык в некоторой мере определяет сколько цветов мы можем выделить в радуге и вообще увидеть. Это очень интересный вопрос, достойный отдельного разговора.

С другой стороны, у нас в глазу только три типа цветных рецепторов (и четвёртый для чёрно-белого зрения): RGB, красный, зелёный и синий. То есть мы даже теоретически не можем воспринять больше оттенков. Но можем обработать сигнал: информация с соседних рецепторов объединяется и получается производная их интенсивностей (как в выборе цвета в Фотошопе, где мы можем руками выставить интенсивность каждого из цветов RGB в точке), по которой мы и делаем вывод о цвете объекта. Именно так мы видим цвета на экране: три маленьких цветных пикселя сливаются в одну цветную точку в нашем мозгу.

Мы не воспринимаем семь цветов радуги, мы их придумываем на основе интерпретации, которая, в свою очередь, зависит от языковой прошивки нашего мозга. Мы воспринимаем три диапазона света и их интенсивность, всё остальное результат анализа, который зависит от многих параметров.

Вывод: количество цветов в радуге — это мнение, личное мнение каждого человека, которое ничем не лучше и не хуже любого другого. Оно общее у многих людей из-за того, что их одинаково обучают, они пользуются одним языком, то есть — лишь для удобства.

P.S. Вообще факт — сложная штука, не такая независимая, самостоятельная и однозначная как часто принято считать. Были времена, когда существование оружия Зевса было фактом.

Хочется уточнить, раскрыть физико-биологическое содержание сказанного, чтобы не создавать новых ошибок, исправляя старые. Говоря про фоторецепцию нашим глазом я, конечно, очень упростил, физики могут сказать: как же мы воспринимаем свет, если мы воспринимаем красный и зелёный, то мы не должны видеть жёлтый — это же другая волна волны!

Давайте начнёт с палочек, которые отвечают на черно-белое зрение. Что они воспринимают? Чёрного света не существует, с белым — тоже всё непросто. Палочки регистрируют довольно широкий спектр видимого света с пиком чувствительности в области зелёного цвета (эволюционно самый важный цвет). Они улавливают фотоны с разной длиной волны, но не могут их различить, они дают сигнал только об интенсивности освещения: нервный импульс от рецептора одинаковый, вне зависимости от того, какой фотон активировал клетку. Как чёрно-белая фотоплёнка, только плёнка умеет улавливать и рентген. Именно потому в темноте, где работают только палочки (в 100 раз более чувствительные, чем колбочки), мы всё видим в оттенках серого, то есть регистрируем количество любых фотонов видимой части спектра.

Колбочки воспринимают свет в разных частях спектра, но не точечно, а большую часть видимого света каждый тип. То есть жёлтые фотоны поглощают минимум два типа колбочек — зелёная и красная, но те и другие не могут определить длину волны света и, соответственно, цвет. Вывод о том, что это именно жёлтые фотоны делается как раз из сравнения интенсивности красного и зелёного сигнала. Если зелёный сигнал много больше, чем красный — значит цвет… не знаю названий оттенков, почти чисто зелёный. Или сдвинут в другую сторону, ближе к синему — тут нужно анализировать сигнал с третьего типа колбочек.

К слову, так же работали первый цветные фотоаппараты: делались три фотографии через разные цветные фильтры, раскрашивались в соответствующие цвета и складывались. Фотографировать можно было только неподвижное, иначе цветные фотографии размывались, цветовые варианты не совпадали между собой.

То есть мы воспринимает весь видимый свет, но чтобы понять какого он цвета нам приходится заниматься анализом сигнала, который зависит от многих параметров. Анализ происходит на разных уровнях, самая первая интеграция сигнала начинается ещё в самом глазу, последние стадии в коре больших полушарий головного мозга. То сколько оттенков мы можем воспринять зависит от обученности мозга, которая происходит и по средствам языка.

И ещё раз к слову: у многих видов другие рецепторы, другое количество типов рецепторов — они видят иначе. Некоторые видят даже в ультрафиолете или в инфракрасном спектре, нам сложно представить каков для них мир.

 

Обсуждения тут.

По лекциям Геше Джампы Тинлея

 

Мы с вами рассмотрели различные законы и правила формальной логики, даже немного погрузились в океан разнообразия сводов законов, логик, но всё это были европейские взгляды на структуру мышления, на то, как мы мыслим и как надо правильно мыслить. Разнообразие логики же этим не ограничивается, существуют иные системы, получившие развитие примерно в тоже время, что и древнегреческая логика, ставшая прародителем всей европейской логики. Для лучшего понимания разнообразия логик, а значит и способов мышления, попробуем же ответить на вопрос главы с использованием индийской, а точнее буддийской логики.

В Индии расцвет логики пришёлся на период, когда на одной территории столкнулись несколько религий, среди которых был индуизм и буддизм. Из-за присутствия во многом схожих религий возникла необходимость решать кто прав, и вопрос этот зачастую решался не физической силой, но силой слова. То есть, как и в Древней Греции, была некоторая свобода, выражавшаяся в том, что мог оказаться правым не тот, что сильнее, богаче или имеет больше власти, а тот, кто сможет лучше доказать, обосновать свою точку зрения. Кроме свободы нужен ещё стимул для развития логики, и, если в Древней Греции это было желание побеждать в общественных спорах, например, судебных разбирательствах, то в Индии стимулом оказались религиозные диспуты. Когда религиозный плюрализм сошёл на нет, логика утратила свою ценность и сошла на нет. Логическая система дошла до наших дней в виде элемента философии тибетского буддизма. Буддисты уже не ведут диспутов с её использованием, но логика давным-давно вошла в корпус обязательных текстов, так что изучается в буддийских университетах до сих пор.

О буддийской логике можно писать отдельную методичку, так что в этой главе мы ограничимся лишь двумя аспектами логической системы, которые важны для понимания отличий и получения ответа на вопрос: понятием «феномен» и тремя условиями достоверного умозаключения. Для большей понятности нашего краткого рассказа будут приводиться повторные объяснения в европейской терминологии, которая уже должна быть понятна.

Логика, зафиксированная в тибетском буддизме, не является формальной, как европейская, она называется содержательной логикой, это связано, в том числе, с меньшей областью приложения. С этим же связано то, что большинство примеров использования логики лежит в религиозной области и базируется на суждениях, которые не являются истинными для небуддистов. Поэтому мы выберем нейтральный вопрос, касающийся, в некоторой мере, биологии. Правда он не так прост, как кажется. Хотя, возможно, проще, чем кажется.

В языке, не только русском, можно понять о живом объекте идёт речь или о неживом просто из речевых конструкций. Самое простое: «кто» — значит живой, «что» — неживой. Человек — «кто», а вот труп, тело уже «что». Или так: «чей труп?», а не «кто труп?» То есть, говоря, человек сразу подразумевает, предполагает о каком объекте, с точки зрения наличия жизни, он говорит. Сложно говорить так, чтобы было неясно отношение с жизнью у объекта. Правда, эта связь субъективная и далеко не всегда корректно отражает реальность. Это интересная особенность связи языка и мышления, но сейчас мы будем её осознанно игнорировать, чтобы иметь возможность говорить как угодно.

Для начала нужно разобраться, с чем работает буддийская логика. Если в европейской логике это признаки, предметы и т.д., то тут феномены. По определению буддийской философии феномен — это объект достоверного познания. Для нас это малопонятное определение, так что разбираться в нём мы будем на основе классификаций феноменов. Можно разделять феномены по сложности их познания на три группы: Явные объекты, скрытые и весьма скрытые объекты. Явные — это те, что мы можем познать непосредственно нашими органами чувств, то есть мы не нуждаемся в логике для их познания. Это может быть конкретное яблоко или чашка (которую я держу в руках), нам не нужно доказывать логически, что это чашка (в системе буддийской логики). Скрытые феномены — те, которые невозможно воспринять напрямую, но они существуют и их можно познать с помощью логики. Для нас это будет основной группой феноменов, так как последняя группы — весьма скрытые объекты, относятся к тем, что невозможно познать ни органами чувств, ни обычной логикой, для них требуется чистый ум, как у Будды, и они находятся за пределами возможности языка, их не выразить словом. На самом деле их можно познать, как минимум частично, и обычным людям, но речь не о них.

Другая классификация феноменов говорит, что их можно разделить на две группы: утверждения и отрицания. Феномен утверждения — то, что может быть познано само по себе, а феномен отрицания — объект, который познаётся вместе с тем, что является его противоположностью. Феномены отрицания — необычная вещь для нашего восприятия, особенно, если сказать, что они бывают двух типов: утверждающие отрицание и неутверждающие отрицание. Но каковы же примеры отрицающих феноменов. «Отсутствие рогов» на моей голове — феномен отрицания (если они действительно отсутствуют). У феноменов отрицания нет причин и они не являются функциональными, то есть не могут выполнять никаких функций, действий. С утверждающими феноменами всё проще, именно ими занимается классическая наука. Стена, чашка, яблоко — это всё феномены утверждающие. Не-яблоко — феномен отрицания и он присутствует много где, но ничего не может сделать, не имеет причин и мало зачем нужен. Буддийская логика к феноменам утверждения относит так же и сознание (ум) и обеты, которые принимают буддисты.

Для того, что различать такое разнообразие феноменов утверждения, их делят на три группы: форма, сознание и неассоциируемый составной фактор. Европейская наука занимается в основном формой и немного сознанием, хотя чаще формой сознания, то есть первым классом феноменов утверждения. Во всяком случае, так утверждается, хотя, на мой взгляд, наука занимается и неассоциативным составным фактором, который можно назвать абстрактным понятием сложных систем, где есть, например, форма и сознание, как у собаки или человека. Но не будем углубляться сюда, это не приблизит нас к пониманию. Так же мы не будем уделять много времени сознанию — здесь много интересного, совершенно иное понимание того, что это такое и как работает, но речь сейчас не о том. Продолжим общеевропейские тенденции и обратимся к форме.

Напомню, что форма — это класс феноменов утверждения. Её, в свою очередь, делят на две части: внешние и внутренние формы, по 5 штук в каждом классе. Внешние формы: зримая, звук, запах, вкус, осязаемое. Внутренние формы: орган чувств глаза, уха, носа, языка, тела. Причём орган чувств глаза не тоже самое, что орган зрения или глаз, есть различия, которые нам не важны, в рамках нашего вопроса. Несколько примеров: яблоко, стена, доска — грубая материальная форма, воспринимаемая зрением, и называется объектом зрительного восприятия. Или звук — тоже форма, в терминах буддийской логики.

Приведённая выше очень краткая классификация феноменом, надеюсь, показала, насколько это понятие отличается от тех, которыми оперируют европейцы. Для того чтобы ещё чуточку лучше понять мыслительный процесс буддистов, рассмотрим как проводится сравнительный анализ феноменов. Во многом это похоже на анализ отношений между понятиями в формальной логике. На самом деле в буддийской логике выделяют два типа анализа, анализ одного объекта и сравнительный анализ двух объектов, но нам интересен именно второй. И он говорит о том, что бывает четыре типа отношений между объектами:

1) тождество;

2) три альтернативы;

3) четыре альтернативы;

4) противоречие.

С точки зрения формальное логики крайне странное деление, но если разобраться, то вполне понятное. Первый вариант — это такое же тождество, как и в формальной логике, то есть когда множества совпадают (рис. 13.1).

Второй вариант отношений — наличие трёх альтернатив, то есть множество и подмножество (рис. 13.1) Например, феномены «биолог» и «цитолог» дают как раз этот вариант трёх альтернатив:

а) биолог и цитолог;

б) биолог, но не цитолог, а, например, генетик;

в) ни то, ни другое, а, скажем, филолог.

Других альтернатив не может быть, круги Эллера это наглядно показывают. Можно сделать немного больше формальности и записать это с использованием переменных: p и q — два каких-то феномена. Тогда альтернативы будут такими: p и q; p, но не q; ни p, ни q.

Примерно то же самое со следующим вариантом — четырьмя альтернативами (рис. 13.1), они таковы, если записывать в форме с переменными:

а) p и q;

б) p, но не q;

в) q, но не p;

г) ни p, ни q.

Примером такого варианта могут служить отношения «студент» и «мужчина»: а) студент мужского пола; б) студент женского пола (не мужского); в) мужчина, но не студент; г) школьница (не студент и не мужчина).

Рис. 13.1. Четыре варианта отношений понятий: тождество, три альтернативы, четыре альтернативы, противоречие.

Ну и наконец, последний вариант — противоречие, феномены не имеют ничего общего, то есть множества, круги не пересекаются (рис. 13.1). Яблоко и стол, например. Нужно помнить, что в данном случае «противоречие» — термин буддийской логики, и он содержательно отличается от привычного для нас понятия.

Теперь, когда мы немного разобрались с тем, чем занимается буддийская логика, давайте попробуем её использовать, то есть посмотрим, что за условия достоверного умозаключения имеются в арсенале и как их применять. Чтобы было проще, модифицируем вопрос в более традиционную для буддийской логики форму. Замена будет не тождественной, но мы сможем получить интересующий ответ в процессе проверки на правильность. Перефразируем так: Оно умерло, потому что было живо. Оно — это переменная, куда можно ставить всё, что угодно, любой объект. И, для ясности, возьмём более конкретную фразу: Пушкин умер, поскольку был жив. Такая конструкция в буддийской логике называется силлогизмом и в ней выделяют три части, три феномена: оно (Пушкин) — называют А, умерло (умер) — B, было живо (был жив) — C. А — это объект, которым мы занимаемся, у которого хотим доказать наличие нового феномена В, скрытого качества объекта (логическое следствие). С — феномен, который точно должен быть у объекта А, через который мы и доказываем присутствие В, иными словами логическое основание. Условия правильности проверяют связи между этими феноменами и их три: чогчо, джечаб и догчаб.

Чогчо говорит о связи А с С, в общем виде оно звучит так: «А в полной мере имеет несомненную связь с С».

То есть, все А есть С, А является подмножеством С (рис 13.2). Это условие проверяет есть ли связь между объектом А и логическим основанием С, но это не формальное условие, его правильность всегда связано с сутью вопроса, мы не можем сказать о выполнении этого условия просто исходя из структуры силлогизма, как это делается в формальной логике. Проверим наше высказывание, чогчо будет таким:

Если оно, то было живо.

Если Пушкин, то был жив.

Чтобы сказать, верно ли чогчо, нам нужны фактические данные. Про Пушкина достоверно известно, что он был жив. Про оно мы ничего конкретного не можем сказать, но определим, что это могут быть только те объекты, которые были живы, а, значит, чогчо выполняется. Это условие очень простое, но важное, ошибки бывают довольно часто, особенно если речь не о единичном объекте, а о классе объектов. Или если речь о сложно проверяемом, расплывчатом феномене С. «Этот человек вор, поскольку он был в обворованном доме». Чтобы чогчо было верным в этом примере, нужно доказать, что он действительно был. Правда тут остаётся ещё место для второго условия, которое, на самом деле, не выполняется. Ещё однозначно неверный пример для чогчо: «Человек птица, поскольку он летает» — тут явно нет связи между А (человек) и С (летает).

Следующее условие джечаб, связывающее В и С, звучит так: «Если имеет место С, то оно с несомненностью охватывается только В.»

Так же джечаб называется прямым охватыванием. На языке европейской логике это означает, что если есть С, то должно быть и В (рис. 13.3). Здесь может быть два варианта: С меньше В и равенство множеств. Как в нашем случае будет звучать условие джечаб?

Всё, что было живо, является умершим.

Если был жив, должен быть умершим (про Пушкина).

Выполняется ли условие? Неоднозначно, нужно определить, что значит «был(о) жив(о)». В данном случае под «было живо» следует понимать следующим образов: каждый момент существования объекта, который имел статус «жив», находится в прошлом. То есть про вас, про читателя, нельзя сказать, что вы были живы, вы были и есть живы. Про меня, если на момент прочтения я ещё жив, тоже. Это отличается от использования в такой ситуации: в 1990 он ещё был жив. Тут это простое прошлое время. В нашем случае «был жив» — это Present Perfect, have lived. Был жив, но сейчас уже нет, процесс закончился к настоящему (указанному) моменту. При таком ограничении понимания условие джечаб выполняется. Действительно Пушкин, как задокументированный частный случай, был жив, даже писал стихи, но умер. И всё остальное, что было живо должно быть мертво, так как потеряло статус «жив».

Это условие является ещё более актуальным, важным, чем чогчо, так как связь, которую оно анализирует, зачастую менее очевидна. Это как в анекдоте: «Вы к нам, пожалуйста, больше не приходите в гости, в прошлый раз вы пришли на ужин, а потом серебряные ложечки пропали. Нет, они потом нашлись, но осадочек остался». Если перевести в форму буддийской логики: вы вор, так как были у меня дома. Ясно, что это неверное умозаключение, так как по нему и сам хозяин будет вором — он в это же время тоже был у себя дома. То есть нет прямой связи между С и В. Эту же ошибку совершают дети, когда идут за незнакомым человеком, который дал им конфетку: Этот человек добрый, так как дал мне конфетку. Однако, не всякий, кто даёт конфетку, является добрым. И вообще не стоит судить по одному поступку о качестве человека, особенно если вы не знаете всех обстоятельств, которые привели к этому поступку. Так что условие важное, хотя и может объяснять, в чём неверно и такое суждение: Человек — страус, потому что не умеет летать. Тут чогчо выполняется, человек действительно не умеет летать, но с джечаб всё хуже — С (не уметь летать) является большим понятием, чем В (страус), не умеет летать ещё очень много кто. Попробуйте объяснить человеку, почему человек не страус, ведь аргумент, что человек не летает верный.

Ещё пара распространённых неверных примеров для самостоятельного анализа: «Я храбрый, поскольку мужчина», «Я не должна ничего решать, так как я женщина».

Третье условие, догчаб, очень похоже на второе, но показывает картину с другой стороны, потому и называется обратным охватыванием.

Формулируется оно так: «Если нечто является С, то оно с необходимостью отсутствует в не-В» или «Не-С с необходимостью охватывается не-В», «Отсутствие С с необходимостью охватывает отсутствие В». Более привычно для нас: «Если С, то оно не является, не пересекается, с не-В» (рис 13.4). С точки зрения формальной логики, это излишнее условие, но для содержательной логики, это существенно. Для нашего основного вопроса условие будет выполняться, если будут верными следующие высказывания:

То, что было живо, не может быть неумершим.

То, что не было живо, всегда не умершее.

Первая формулировка понятна: если было живо, но не есть живо, должно быть мёртвым, так как иначе было бы живым, а значит «было живо» по отношению к нему неверно, как мы уже обсуждали. А вот вторая — интереснее. Если не было статуса «жив», то не может появиться статус «умер». И это действительно так, потому что смерть — это переход из состояния жизни в состояние нежизни. Сказать «умерло», придать статус «умерло», можно только тому, что раньше имело статус «живо». А, значит, то, что не было живо, не может быть умершим. Смерть не возникает из того, что не было живо. Вот мы и дошли до ответа на заглавный вопрос главы, не может быть смерти без жизни. Одновременно бы окончательно убедились, что силлогизм, в терминологии буддийской логики, «Оно умерло, потому что было живо» является верным, все три условия верных умозаключений оказались выполненными.

Если же рассмотреть иные примеры, то стоит задуматься о неверности суждения «тот, кто даёт мне конфетки, с необходимостью исключается из разряда нехороших людей», что ещё нагляднее показывает абсурдность такого рассуждения.

Мы с вами рассмотрели все три условия достоверного умозаключения буддийской логики и получили ответ на вопрос, хотя его можно было получить и проще, просто сравнив два феномена, как это описывалось выше. В каких отношения находятся «был жив» и «умерший»? Тождеств, это просто взгляды с разных сторон, разные аспекты одного и того же, разные времена, в конце концов. И мы опять приходим к важности языка, к важности понимания того, как мы его используем.

Желающие попрактиковать буддийскую логику могут проверить и найти, где ошибка, в противоположном силлогизме: «Оно умерло, потому что не было живо».

 

Обсуждения тут.

По материалам лекций А.В. Маркова

 

Отвлечёмся от строгой формальной логики и поговорим о чисто биологических закономерностях. Довольно много исследований посвящено вопросам альтруизма и эгоизма у животных. Этот вопрос интересен в первую очередь в эволюционном плане, так как борьба альтруистов и эгоистов играет важную роль в поддержании и развитии популяций, в видообразовании. Это своеобразная гонка вооружений, схожая с тем, что происходит между хозяином и паразитом. Однако паразит не может жить без хозяина, а эгоист зачастую может выжить без альтруиста, хотя не всегда. И может вставать вопрос, почему же альтруисты выживают, почему они не вытесняются эгоистами?

Для начала, как всегда, о терминах и понятиях. Содержание термина «альтруизм» в биологии несколько отличается от такого в этике. В биологии под альтруизмом понимается такое поведение, которое повышает «приспособленность» других особей в ущерб собственным шансам оставить потомство. Приспособленность довольно расплывчатый термин, но в данном случае это практически синоним репродуктивному успеху. Соответственно, альтруист жертвует, а эгоист нет, и не только сохраняет свою приспособленность, но и получает помощь от альтруистов, если они есть. Чем различаются эгоисты и альтруисты? Они различаются генетически, но очень не сильно, они продолжают относиться к одному виду. Эти различия больше всего проявляются в их поведении, в самом широком смысле этого слова. Например, эгоисты могут не синтезировать какие-то вещества в окружающую среду, могут мигрировать иначе, чем альтруисты, что приводит к различной дальнейшей судьбе, могут не прилагать особых усилий к добыванию пищу и так далее. Посмотрите на людей: если выделить ярого эгоиста и чистого альтруиста, то легко будет различить их поведение. Иногда различия обуславливаются одной мутацией, иногда целым комплексом мутаций.

А почему вообще возможен альтруизм, за счёт каких механизмов он возникает и поддерживается? Альтруизм существует за счёт конкуренции между генами, а точнее различными аллелями гена — оказывается выгодным пожертвовать одной копией аллеля ради размножения нескольких других аллелей в родственных организмах. Гену нет разницы в том, сам ли он оставит потомство или его идентичные копии размножатся, число его копий в следующем поколении увеличится, а это главное. (Не забываем о том, что антропоморфизмы используются исключительно для удобства, гены, конечно же, ничего не хотят и никуда не стремятся.) С организмом такой фокус не проходит, так как нет других организмов с идентичным набором генов, за исключением клональных организмов, где и нет эгоизма, так как нет конкуренции и отбора. Как только возникает разнообразие геномов, возникает эгоизм. А так как разнообразие выгодно для выживания в меняющихся условиях, то эгоизм почти повсеместен. При наличии альтруистов и эгоистов оказывается, что помощь приходит не только копиям того же аллеля, но и другим аллелям гена, так как она обычно не прицельная. А значит, копии альтруистического гена оказываются в минусе. Казалось бы, при таком раскладе, в ряду поколений, альтруисты должны проиграть эгоистам. Но не всё так плохо, местами. Вначале рассмотрим варианты с плохим, во всяком случае, относительно, концом.

Myxococcus xanthus — бактерия, для которой характерно коллективное поведение, при питании и при переживании неблагоприятных условий. В последнем случае, они образуют плодовые тела, в которых, из части бактерий, образуются споры. Споры могут пережить неблагоприятные условия и дать начало новой популяции. Тонкость в том, что часть бактерий являются альтруистическими — они участвуют в образовании плодового тела, но не превращаются в споры. Они жертвуют собой и эта жертва необходима, иначе не будет плодового тела. Но есть эгоисты, которые всегда проникают в центр плодового тела и образуют споры. Естественно, со временем альтруистов становится меньше — большинство спор образуют эгоисты (если культуры периодически переводить на голодный паёк, чтобы образовывались плодовые тела). В какой-то момент оказывается, что альтруистов настолько мало, что некому образовывать плодовое тело, все хотят быть спорами. На этом всё и заканчивается, популяция в очередной голодный сезон вымирает. Схожая ситуация происходит с социальной амебой Dictyostelium. Отличие лишь в том, что у амёб плодовое тело имеет ножку, которую должны формировать альтруисты. Если их нет, то и плодового тела нет. В обоих случаях эгоизм доводит к катастрофическим последствиям для всей популяции.

Помягче вариант наблюдается у Pseudomonas fluorescens — бактерия, которая может жить в объёме жидкой среды. Но если бактерий в среде становится много, там заканчивается кислород. В такой ситуации оказывается выгодным производить своеобразный клей, благодаря которому склеенные клетки образуют плёнку на поверхности. Наличие кислорода на поверхности окупает большие затраты на синтез клея. Однако в такой системе очень привлекательно быть эгоистом: приклеиваешься к плёнке, но сам не синтезируешь её. Есть одно «но» — если эгоистов окажется слишком много, а клея мало, плёнка развалится, и клетки утонут, потеряют ту прибыль, ради которой всё и делалось. То есть субпопуляция не гибнет, а просто теряет преимущество.

Во всех этих случаях альтруистам не нравится, что их «выдавливают» эгоисты. Конечно, здесь мы приписываем бактериям и амёбам человеческие чувства, которых у них нет, но так проще и красивее сказать, и не далеко от истины. Альтруисты борются с засильем эгоистов. А как они это могут делать? Способ только один — мутировать. И наиболее ярко это видно на тех примерах, где от успешности в борьбе с эгоистами зависит судьба всей популяции, так как если риск не так велик, отбор не так силён.

Возможны различные способы борьбы с эгоистами, например можно мутировать так, чтобы не пускать эгоистов в плодовое тело, или эгоисты, чтобы выжить, могут сами мутировать, и начать образовывать полноценные плодовые тела, одновременно став устойчивыми к первоначальным эгоистам. Первый случай показан на амёбах Dictyostelium, а второй был найден у бактерий Myxococcus xanthus.

Кроме мутаций есть и другие механизмы поддержания численности альтруистов. Одним из них является парадокс Симпсона: если большая популяция, имеющая долю альтруистов, разделится на ряд маленьких субпопуляций случайным образом, и они начнут расти, то через некоторое время суммарная доля альтруистов станет больше, хотя в каждой субпопуляции доля альтруистов будет падать. Решающим факторов этого парадокса является случайное образование субпопуляций таким образом, что в них будет большое разнообразие долей альтруистов — где-то их совсем немного, а где-то много. Хотя в процессе роста субпопуляций в каждой из них доля альтруистов падает, те субпопуляции, где много альтруистов, растут быстрее, а значит и количество альтруистов возрастает. Правда если субпопуляции растут долго, то всё возвращается на круги своя. Парадокс Симпсона был сначала показан чисто математически, однако, затем был проверен экспериментально на бактериях. В реальной жизни парадокс может возникать, когда нет долго живущей колонии, но есть быстрое расселение на новые небольшие территории. Необязательно речь идёт исключительно о микробах, то же самое может происходить и с макроорганизмами. Но парадокс Симпсона требует довольно редко существующие условия, а значит мало распространён, хотя и красив. Одними мутациями альтруисты не могут бороться с эгоистами — они случайны и далеко не всегда могут помочь. За счёт чего ещё выживают альтруисты?

За счёт того, что обычно присутствует несколько популяций одного или близких видов, занимающих близкие ниши, а значит конкурирующие. Если наличествуют две или больше конкурирующих популяции, то можно говорить об эффекте «двойного перетягивания каната». Что это такое? Из-за конкуренции популяций важно то, какая займёт больше жизненного пространства, захватит больше ресурсов. Если внутри популяции идёт острая борьба или много эгоистов, которые ослабляют суммарный репродуктивный потенциал популяции, то эта популяция проиграет альтруистически настроенной популяции, то есть такой, в которой много альтруистов. Грубо говоря, внутренняя конкуренция, попытки урвать большой кусок пирога внутри группы, ослабляет популяцию в борьбе с другой популяцией. Это в целом менее очевидно, что от межгрупповой конкуренции выигрывают альтруисты. Именно такая двойная конкуренция, конкуренция на разных уровнях, называется «вложенным перетягиванием каната». Конкуренция между популяциями одного вида или между популяциями близких видов, занимающих схожие экологические ниши, широко распространена. Это могут быть ульи пчёл, муравейники, популяции бактерий, стаи различных хищных и травоядных позвоночных. У человека — страны. В связи со своей распространённостью, «двойное перетягивание каната» часто доставляет большой кусок пирога альтруистам, как у бактерий, так и у человека.

Рассмотренные примеры показывают взаимоотношения только между просто устроенными одноклеточными организмами, однако, альтруизм есть и у сложных организмов, где всё не так однозначно и запутаннее. Мы не будем затрагивать человека, но яркие примеры есть и у других видов. С человеком, говоря об альтруизме, можно запутаться между двумя смыслами этого слова — биологическим и этическим. Поэтому мы поведём речь только об иных животных. Одни из самых знаменитых — перепончатокрылые: муравьи и пчёлы. Но альтруизм есть и менее заметный, мне нравится задачка про чайку.

На белом море рыбак чистит только что пойманную рыбу. Чайка видит требуху и призывно кричит, зовёт других чаек присоединиться к трапезе. Только после крика чайка снижается и принимается за еду. Но прилетают другие чайки и начинают драться за еду, первая чайка не хочет делиться. Зачем кричать, если не хочешь делиться? Дело в том, что чайки обычно едят рыбу, ходящую косяками, значит, если есть рыба, её много, поделиться не жалко, всё равно хватит всем, а косяки рыбы бывают редко, так что каждая еда значительно сказывается на приспособленности. С другой стороны, чайки живут родственными группами, так что помощь другим чайкам — помощь особям, у которых много твоих аллелей, то есть выгодная на генном уровне помощь. Однако когда дело доходит до конкретной еды, которой мало, чайка не хочет делиться, так как это сильно скажется на её собственной приспособленности. Хорошо бы, конечно, различать ситуации с большим количеством еды, когда нужно звать родственников, и с малым количеством еды, когда хватит только на одного, но для этого нужно иметь развитый мозг. А этого птица не может позволить — он требует не только много энергии для развития и содержания, но и просто тяжелый, что при полёте недопустимо. Оказывается выгоднее не разбирать ситуаций, а всегда звать остальных, ведь чаще бывает ситуация, когда еды много.

Пример мне кажется отличным тем, что замечательно показывает с разных сторон как бывает на самом деле. Адаптации не всегда идеальны, есть ограничения связанные с приспособлением в других областях. Альтруизм полезен и существует, но ограничивается тогда, когда потери большие. Чтобы понять механизмы адаптации, отбора, эволюции нужно знать большой объём данных как о виде, его генотипе и фенотипе, так и об особенностях среды, в которой он обитает. Логика должна опираться на большой фактический материал.

Прежде чем говорить о более сложных организмах скажем два слова о том, как они возникли. Многоклеточность можно назвать триумфом альтруизма. Посмотрите на свой организм — сумасшедшее количество клеток жертвует собой ежедневно, чтобы небольшая группа половых клеток получила возможность оставить потомство. Всё наше тело, за исключением половых клеток является сомой, тем, что не оставит потомство, но жертвует собой ради генетически идентичных клеток. Создание многоклеточного организма из одной клетки — единственный способ избавиться от конкуренции. Если бы многоклеточный организм состоял бы из клеток разного происхождения, он кишел бы различными клетками эгоистами и, в конце концов, умер бы от истощения в этой внутренней борьбе. А так, с кем конкурировать, если все одинаковые, а значит, кто именно оставит потомство не так уж и важно, оно у всех одинаковое. Только так можно избавиться от эгоистов, почти избавиться… Эгоисты всё равно возникают, но им значительно сложнее. Раковая опухоль — это типичные клетки эгоисты, но есть много клеток альтруистов, которые с ними борются. Однако эта борьба идёт на суборганизменном уровне, а не на популяционном, о котором мы говорим, потому давайте вернёмся к нашим баранам, чью роль в данный момент играют перепончатокрылые насекомые.

Почему именно у этой группы так популярен альтруизм и социальное поведение? Тут опять нужно обратиться к данным биологии. Объяснение находится в том, чем различаются самки и самцы, их генетикой. Самки, как и абсолютное большинство животных диплоидны, имеют двойной набор хромосом. Следствием этого является то, что они имеют сильно различающиеся гаплоидные половые клетки (появляющихся за счёт двух различных копий и за счёт активности кроссинговера). А вот самцы гаплоидны, они развиваются из неоплодотворённой яйцеклетки, и они имеют одинаковые половые клетки — даже кроссинговеру негде идти. Из этого следуют интересные и не совсем очевидные следствия. Самцы нас не интересуют, так как их доля в популяции мала. Весь улей представляет собой огромное число сестёр, которые помогают матери. У этих сестёр общий отец, а значит половина всех генов одинаковые — все гены отца. И с вероятностью 0,5 они имеют общие материнские гены (в среднем предполагается, что одинаковая вероятность попадания одной и другой аллели гена), то есть в целом сёстры родственны на 0,75 — (1+1/2)/2. У людей, как у всех животных с диплоидными родителями, братья и сёстры имеют коэффициент родства 0,5. Мать с дочерью так же имеет родство 0,5, так же как у всех диплоидных. Получается, что сёстры имеют больше генетического сходства(0,75) между собой, чем с матерью (0,5) или собственными дочками (0,5). Из-за этого им выгодно помогать выращивать сестёр, а не пытаться оставить своё потомство. Не всегда так просто, потому для точности нам нужно иметь формулу для подсчёта эффективности альтруистического акта. Она есть и называется правилом Гамильтона, записывается она так:

nrB >C

где n — число особей получающих помощь, r — степень родства между альтруистом и тем, кому направлен акт, B — тот бонус репродуктивной способности, который получают особи, C — цена альтруистического акта, то, насколько ухудшается приспособленность особи, степень уменьшения репродуктивного потенциала.

(Существует ещё и дополненное, уточнённое правило Гамильтона, но пока нет необходимости углубляться в эти тонкости.)

Это неравенство действует у всех организмов, в том числе и одноклеточных, о которых мы говорили в начале. Из правила Гамильтона следует, что акт альтруизма имеет смысл делать только в пользу родственников, что и понятно — только у них есть с высокой вероятностью те же аллели генов. Альтруизм может совершаться не только в пользу родственников, но в таком случае он не будет поддерживаться отбором. Чем больше особей получают плюс, тем больше вероятность, что альтруизм будет поддерживаться, даже если это не очень близкие родственники. Чем большее увеличение репродуктивного успеха будут получать реципиента альтруизма, тем устойчивее он, альтруизм, будет отбираться. И, наконец, чем меньше цена альтруизма, тем он будет распространённее.

В идеале, мы можем каждый акт альтруизма перевести в числа и проверить, будет ли он поддерживаться отбором, но реально это невозможно из-за того, что мы не можем знать точные значения практически всех переменных неравенства. Но прикинуть примерно верно ли неравенство мы можем.

Так вот, у пчёл наличие альтруизма объясняется особой генетикой, но, оказывается, не только. Пчёлы ведут себя альтруистически, но, при случае, пытаются-таки оставить своё собственное потомство — для таких случаев в улье есть «полиция нравов», которая уничтожает яйца, отложенные не королевой. А так же есть ещё целый ряд мелких адаптаций направленных на борьбу с эгоистическими замашками альтруистических пчёл.

У многих видов, где особи живут группами (косяками, стаями, существует много названий) отлично наблюдается межгрупповая конкуренция, так как группы строятся на родстве. Наличие у них объясняется эффектом «вложенного перетягивания каната», который обсуждался выше, и родством членов групп, взаимопомощь между которыми поддерживается правилом Гамильтона. Это не единственные способы поддержания альтруизма, но наиболее изученные и однозначные. Что касается человека, то с ним всё ещё сложнее, но, однозначно, альтруизм, в биологическом смысле, есть и довольно успешно отбирался в прошлом, во всяком случае, до последнего времени. Как можно проследить закрепление альтруистического поведения у человека, его проявления — останется на ваше личное рассмотрение.

 

Обсуждения тут.

Выше мы говорили исключительно о классической и математической двузначной формальной логике, однако, логика этим не ограничивается. Напомню, что логика — это свод законов и правил, по которым строятся умозаключения. Можно сказать, что логика — это то, по каким законам мы мыслим, думаем. Чаще всего это довольно хаотичное собрание законов интуитивной логики, которое формируется при познании мира. Выше речь была о искусственно созданной системе законов, которая помогает решать большое число задач без ошибок, характерных для большинства интуитивных систем. Формальная логика широко применима, но и имеет ряд ограничений. Не раз делались попытки преодолеть эти ограничения, некоторые из них были более или менее успешными, но все они не опровергали правильность двузначной формальной логики.

Мы часто сталкиваемся с тем, что на вопрос может быть дано больше, чем два ответа, «да» или «нет». Особенно часто подобная ситуация встречается в гуманитарных науках — социологические и психологические тесты полны случаями, когда нужно выбрать между тремя-четырьмя ответами такого типа: «да», «нет», «наверное», «скорее да, чем нет», «скорее нет, чем да» и так далее. Логичны ли такие тесты, соответствуют ли они законам логики? Да, но иным сводам законов.

Логика, которая использовалась на всём протяжении книги, называется двузначной потому, что истинность может принимать два значения: истинно или ложно (1 или 0), как говорится, третьего не дано. Можно считать это одной из форм закона исключения третьего. Однако, бывают случаи, когда мы не можем однозначно установить истинность, например, когда речь идёт о будущих событиях: кто победит в битве завтра — пример, о котором задумывался ещё Аристотель. В таких случаях используются многозначные логики — трёхзначные, четырёхзначные и так далее. На самом деле, двузначная логика просто частный случай более многозначных логик: если в трёхзначной логике (правда, не любой) убрать вероятностное (промежуточное) значение, то получится двузначная логика.

Проще всего о многозначных логиках говорить с помощью математических обозначений, в которых истина — 1, ложь — 0, а промежуточные значения лежат где-то между. В трехзначной логике третье значение равно 1/2. В различных системах это промежуточное значение может быть разным, нести разный смысл, от этого будут меняться операции с этими значениями. В роли примера возьмём две трехзначные логики — Лукасевича и Гейтинга. Они различаются слабо, тем, что следует из их разного понимания 1/2, нейтрально и неопределённость, соответственно. Различие проявляется в истинности импликации, когда исходная посылка имеет значение истинности 1/2, а второе суждение ложно: у Лукасевича импликация получает значение 1/2 (нейтрально), а у Гейтинга — 0 (ложь). Интересно, что если убрать значение 1/2, то различия пропадут, и получится двузначная логика в том виде, каком мы её применяли. Возможно и другие понимания третьего значения истинности, например «бессмысленно», что может создавать иные правила.

Ещё различие систем Лукасевича и Гейтинга в том, как они проводят отрицания. Крайние значения истинности не отличаются от двузначной логики, а вот отрицание 1/2 понимается по-разному: у Лукасевича как 1/2, а у Гейтинга как 0. Разница может показаться незначительно, однако они приводит к тому, что различные правила являются тавтологиями, то есть законами.

Для чего всё это рассказано? Видно, что логика многозначных систем существует и может различаться, следовательно, составители тестов и опросов, могут опираться на какую-либо систему и на первый взгляд их логика будет непонятна. Правда, так же стоит отметить, что у них может и не быть логики, тесты могут составлять абы как (я не смог найти социологов, которые пользовались бы многозначными логиками). Но хуже всего, если область трехзначной логики анализируется с помощью двузначной, особенно интуитивной, ведь в многозначных логиках меняется само содержание понятий «истина» и «ложь» из-за появления промежуточных значений.

Многозначные логики могут показаться крайне интересными и полезными, открывающими новые просторы и возможности, однако, это не совсем так. Трех- и более значные логики либо используются в узких областях, либо спорны и неоднозначны, либо представляют собой «игры разума» и не применимы на практике. Формальная двузначная логика является фундаментом, который устойчивее, более обоснованный, чем всё остальное.

Если возникло желание поиграться с многозначными логиками, то стоит отметить способы задания того, что такое конъюнкция и дизъюнкция. Ведь в этих системах не действуют законы исключённого третьего и непротиворечия, что, в свою очередь, можно обосновать, проверив, является ли тавтологией формулы законов. Для этого нужно знать правила. Конъюнкция понимается как минимальное значение переменных, то есть, если у нас конъюнкция a и b, которые имеют значения истинности 1 и 1/2, соответственно, то истинность конъюнкции будет 1/2. Дизъюнкция является максимум значений, то есть, при тех же значениях истинности a и b, её истинность будет 1. Можете сами построить таблицы и заполнить их в соответствии с законами той или иной системы.

Разнообразие логик не ограничивается описанными, разнообразие значительно шире. Мы не будем описывать все, это и не возможно, но упомянем лишь ещё одну — модальную логику. Тем, кто изучал английский, легко понять, чем она занимается. Вспомните модальные глаголы, модальные слова есть и в русском — возможно, вероятно и т.д. Суждениями, содержащими модальные слова, занимается модальная логика. Разные степени вероятности, убеждённости, всё то, чем не может оперировать формальная логика.

Целью этой главы было показать, что логика — это не один неизменный свод законов и правил, можно менять эту совокупность и оставаться логичным, просто переходить в другую систему координат, которую не всегда можно адекватно воспринять начальной системой. Логик много, можно пользоваться той, что больше подходит для конкретной ситуации, но в любом случае система не должна быть внутренне противоречивой.

 

Обсуждения тут.

На первый взгляд вопрос кажется странным, как может быть что-то общее между столь разными предметами. Однако, если разобрать его подробнее, то оказывается, что кое-что общее есть и, возможно, стоит развить эту область, чтобы выяснить сколько этого общего. Но прежде чем переходить к самому вопросу, как обычно, нам нужно разобраться о чём вопрос-то, понять термины и понятия, которые используются в вопросе. Их три: аналогия, вид и язык.

С первым всё относительно просто. Аналогия — это тип умозаключения, когда на основе сходств признаков с другим предметом, говорят о наличии какого-то нового признака. То есть, если предметы схожи в каких-то признаках, то можно предположить, что они схожи и в каких-то других. С помощью аналогии, мы можем получить новое знание о предмете, на основе сходства с более изученным предметом. Для примера возьмём мячик и яблоко. Начальная гипотеза: мячик и яблоко аналогичны по форме: мячик круглый и яблоко круглое. Мы знаем, что мячик скатывается вниз по наклонной плоскости. Исходя из аналогии мы можем предположить, что яблоко тоже будет скатываться. У нас появляется знание без эксперимента. Если с яблоком просто проверить верно ли наше косвенное знание, то во многих случаях проверка требует много сил, времени, денег и места. Так что аналогии бывают полезны, если они правильно построены. На самом деле, приведённая аналогия поверхностна и легко может дать ошибку, так как нам нужно ещё одно аналогичное свойство — тяжелее воздуха, иначе кто-то будет взлетать. Если мячик и яблоко оба тяжелее воздуха и оба круглые, то на наклонной поверхности будут вести себя одинаково. Тут важно, что рассматриваемые свойства логически связаны причинно-следственными связями. Качение связано с формой и тяжестью, а вот исходя из того, что мячик и яблоко круглые и тяжелые, нельзя сделать вывод, что яблоко резиновое, как и мячик.

Аналогия, при всей её нестрогости, играет важную роль в нашем мышлении, так как при познании нового мы опираемся на уже изученное, а делать это можно, в том числе, с помощью аналогии. Мы говорим: этот неизвестный предмет круглый как тарелка, летает как вертолёт, назовём-ка его летающей тарелкой, НЛО как-то сухо звучит. Даже если в дальнейшем выяснится, что аналогия лишь поверхностна, она может послужить хорошим стартом для получения новых знаний.

Бывают ложные аналогии, которые вводят в заблуждение, приносят существенный вред, например, что подобное нужно лечить подобным: если плод или лист растения похож на сердце, то им можно лечить сердце и т.д. В целом такая аналогия ложная, хотя могут быть случайные редкие совпадения, когда подобное лечение окажется действенным. Однако это не должно вводить в заблуждение, нельзя переносить признаки, делать аналогию необоснованно.

Немного разобравшись с аналогией, давайте поговорим о том, между чем мы хотим её проводить. О виде мы уже довольно подробно говорили, а вот о языке нужно сказать пару слов. Язык, так же как и вид, понятие абстрактное, о том, что это такое, люди просто договариваются. Или не договариваются — существует множество определений языка (как и вида). Но нам сейчас неважно точное, единое определение языка, нам достаточно того смутного, интуитивного определения, которое каждый из нас имеет у себя в голове. Возможно, лишь дополним его, сказав, что язык представлен в своих носителях, каждый из которых имеет идиалект — свой вариант языка, который характеризуется личным словарным запасом, особенностями синтаксиса, орфографии и так далее — всеми особенностями языка, которые есть у носителя языка (для простоты примем, что носитель — это человек). Идиалекты у всех чуть-чуть различаются по количеству слов, по предпочитаемым конструкциям и т.д., но пока люди понимают друг друга — они носители идиалектов одного языка. При этом близкородственные языки так похожи, что их носители могут иногда понимать друг друга, хотя и не полностью. Ещё стоит сказать, что в языке можно выделить несколько уровней: слова и то, как они управляются, составляются в словосочетания, предложения, текст, этим занимается синтаксис и морфология. Интересно отметить, что человек может быть носителем нескольких идиалектов различных языков, например, если он билингвик, имеет два родных языка.

Вернёмся же к нашей аналогии. О ней можно говорить уже потому, что два наших понятия, язык и вид, абстрактные, иначе никакая аналогия не была бы возможна. Как можно сравнивать доброту с конкретным яблоком? Но, естественно, этого не достаточно, чтобы говорить, что аналогия хоть сколько-нибудь строгая. Можно браться за разные признаки и их рассматривать, но мы ограничимся одним, зато весьма существенным — происхождение. Выскажем гипотезу, основанную на некотором знании предметов, что язык и вид одинаково эволюционируют. Действительно, если мы посмотрим на эволюцию живого, то мы увидим дерево жизни — то, как одни виды появлялись из других. У языков есть очень похожее древо, отображающее изменение и образование языков. На основе этих деревьев уже можно говорить о некоторой аналогичности эволюции языков и видов, но, на самом деле, это вторичный признак, сформированный на основе закономерностей видо/языкообразования. Давайте рассмотрим эти закономерности по отдельности:

1) Образование путём превращения. В генофонде вида постепенно накапливаются изменения, мутации, которые могут привести к тому, что со временем, по определению вида, появится новый вид на месте старого. Один вид плавно превратится в другой без остатка. На дереве жизни это будет выглядеть как веточка, растущая вверх, без ветвлений, начинающаяся одним видом и заканчивающаяся другим, или как веточка, засохшая на конце, но давшая непосредственно перед этим один побег — в зависимости от метода построения деревьев. С языком может происходить то же самое, изменения так же накапливаются, и получается новый язык.

2) Образование путём дивергенции. Наверное, наиболее распространённый тип образования. Вид часто представляет собой несколько популяций, которые достаточно хорошо изолированы между собой, то есть, нет обмена генетическим материалом. В наиболее изолированных популяциях накапливаются изменения приводящие к образованию нового вида, из исходного вида может получиться несколько новых, при этом старый вид может продолжать существовать. На дереве жизни это будет выглядеть как ветвление или ответвление, когда старый вид сохраняется. Языки также образуются этим путём очень часто, например, именно дивергенцией образовались великорусский (русский), малорусский (украинский) и белорусский. Напомню, что в данном случае «мало-» использовалось в смысле «центрально-«. Точно также ранее славянские языки разделились на три ветви: восточнославянские языки, западнославянские и южнославянские. Как раз к первой группе и относятся современные три перечисленных языка, которые произошли от древнерусского, первого восточнославянского языка.

3) Образование путём гибридизации. Близкородственные виды могут образовывать гибриды и таким путём могут получаться новые виды. Например, слива является гибридом алычи и тёрна. На дереве жизни это будет выглядеть как схождение близких веточек и образование гибридной веточки (чаще всего исходные виды сохраняются). Опять же, с языками бывает то же самое, разве что называется это конвергенцией (не путайте с биологическим термином) и может происходить между дальнеродственными языками, например, при колонизации европейцами Америки, Африки или Азии. Случай не сильно распространённый, что у видов, что у языков, но имеющий место быть и очень схожий у сравниваемых понятий.

4) Сетчатая структура. В действительности мы не всегда можем построить однозначное дерево жизни, особенно у прокариотов, архей и бактерий. В связи с мощным горизонтальным переносом генов довольно большая часть генофонда вида приходит не от вида прародителя, а от различных, в том числе мало родственных или совсем не родственных, видов. Горизонтальный перенос генов — процесс, в котором, с использованием различных механизмов, гены переносятся между «ровесниками», а не от родительской клетки дочерней (вертикальный перенос), причём обычно переносятся небольшие фрагменты генома. Самые важные, необходимые гены, мало подвержены горизонтальному переносу, но доля таких генов относительно невелика. Вместе с тем, в бактериях находят ощутимое количество архейных генов и наоборот. Переданные таким образом гены передаются в дальнейшем потомкам (вертикально). То есть можно говорить о сетчатом происхождении вида: каждый вид произошёл от генов разных видов и дал свои гены различным, в том числе, малородственным видам. У языков можно найти очень похожие процессы: современный русский язык имеет слова не только перешедшие из древнерусского или появившиеся путём изменения (мутаций), но и множество слов перешедших из других языков — заимствованные слова, в том числе, из не близкородственных языков. Причём, как и с генами, переносятся не самые важные слова, наиболее часто используемые слова не являются заимствованными.

5) Исчезновение. Мелкая деталь, но раз мы взялись за детали, упомянем. Вид может вымереть, перед этим, возможно, дав начало новым видам. На дереве жизни это будет выглядеть, как веточка, не дожившая до нашего времени. Сейчас известно много вымерших языков, с которыми произошло то же самое.

6) Независимость изменений. Ещё можно сказать случайность. Мутации, во всяком случае, абсолютное их большинство, происходят случайно, да и отбор идёт независимо от желаний особей. Вид не может повлиять на то, как будет направлен отбор и куда пойдёт эволюция. И носителя языка тоже не могут сознательно на это влиять, в большинстве случаев, он меняется по своим независимым законам. Лингвисты лишь составляют словари, а не создают язык. Учёные фиксируют язык и его изменения, но практически не могут вносить в него направленные изменения. В этом эволюция языка тоже похожа на биологическую эволюцию.

Ещё одним аналогичным признаком является размытость границ. Этот признак напрямую логически связан с эволюционностью образования языка/вида, с характером изменений, накапливающихся у носителей. Мы не можем провести чёткую границу между материнским и дочерним видом. Нет той первой особи, про которую мы можем сказать, что это новый вид, так как он появляется не на уровне особи, а на уровне популяции. Но так же мы не можем сказать, что вчера популяция была одним видом, а сегодня стала уже другим видом. С языком то же самое — нельзя сказать, что вот этот человек первый носитель нового языка, что это группа людей вчера была носителями одного языка, а сегодня другого.

Мы видим, что эволюционные закономерности языки и вида очень близки, что позволяет говорить об их аналогии, а значит и об аналогии между языком и видом, хотя и не такой строгой. Значимость образования и эволюции велика, многие другие признаки зависят от них, а, значит, многие не рассмотренные признаки тоже могут быть аналогичны, в силы логической связности с эволюцией. Следовательно, мы может получить много новых данных и аргументаций, используя рассматриваемую аналогию. Но как реально можно использовать эту аналогию?

Можно выделить несколько областей применения аналогии между языком и биологическим видом. Одно из наиболее применимых — научно-популярное, для обучения. Используя достаточно строгую аналогию можно гуманитариям объяснять биологическую эволюцию в их же, гуманитарных терминах. Или, что может потребоваться даже чаще, всем, кроме филологов, объяснять, как появляются и изменяются языки, используя более распространённую биологическую терминологию. В современном обществе наблюдается большое количество лженаучных теорий связанных с незнанием лингвистических и биологических азов. В том и другом случае, лженаучность можно объяснять, используя наиболее подходящую для конкретного человека терминологию.

С другой стороны, данную аналогию можно использовать для расширения методологического арсенала, то есть пробовать переносить гуманитарный инструментарий на изучение видов, и обратно. Учитывая чрезвычайно различную методологию этих научных направлений, гуманитарного и естественнонаучного, и даже разный образ мышления, свойственный для них, такой междисциплинарный подход может оказаться весьма эффективным для изучения обоих предметов.

Ещё один интересный результат изучения проблемы аналогии в том, что расширяется понятие эволюции, её закономерности перестают ограничиваться биологической эволюции, а значит о ней можно говорить, как о более универсальном процессе, характерном для разнообразных объектов.

Обсуждения тут.

Вопрос кажется не относящимся к биологии, но мы его рассмотрим на примерах уже встречавшихся в предыдущих главах: особи одного вида, умные и не очень студенты, кормящие молоком млекопитающие. Главное не запутаться: особи одного млекопитающего, умные кормящие молоком студенты, не очень особи…

Для начала нужно объяснить, о чём речь. Если мы утверждаем, что все члены множества обладают каким-то признаком, например, все студенты умные, то нам нужно это доказать. Если мы объединяем предметы по какому-то признаку во множество, дело обстоит проще, но тоже не всегда всё гладко. Млекопитающих, формально, так назвали именно из-за особого признака — кормление молоком, но, на самом деле, далеко не только это их объединяет (и отделяет от всех остальных). Все ли млекопитающие кормят молоком или нет? У нас есть большая популяция похожих между собой особей, но все ли особи, в неё входящие, являются представителями эталонного вида? Такого типа вопросы возникают часто, и не только в чистой науке. Социология занимается такими вопросами: все ли думают, что они произошли от обезьян, все ли счастливы, все ли хотят много денег и т.д. Рассмотрим на примерах.

Предположим, вам нужно доказать истинность или ложность суждения «Все студенты умные». Как это сделать? Если под всеми понимаются все студенты биофака СПбГУ, то просто — протестировать всех и выяснить умные ли они (что значит умные и какие критерии этого, мы сейчас не будет обсуждать, для нашего вопроса это не существенно). Но если все — это все студенты России или всего мира, то вы не сможете их всех протестировать. Как же быть в таком случае?

Или у вас задача проверить все ли розовые фламинго (Phoenicopterus roseus) розовые. Тут уж вы точно не сможете просмотреть всех фламинго на предмет их цвета. Нельзя же утверждать, что суждение «Все розовые фламинго розовые» не проверяемое, а потому и не научное. Дедукция нам тут не помощник. А вот с помощью индукции кое-что можно получить.

На самом деле, есть два понимания того, что такое индукция. Традиционно индукцией называется умозаключение, где идёт переход от частного к общему, обобщение. Но в современной математической логике под индукцией понимается умозаключение, где вывод вероятностный, а не достоверный, в отличие от дедукции, под которой раньше имели в виду «от общего к частному». Принцип работы дедукции прост: если истинно общеутвердительное суждение, то соответствующее частноутвердительное тоже истинно. А у индукции принцип таков: если истинно частноутвердительное суждение, то, вероятно, истинно и общеутвердительное. Эти определения не сильно отличаются, но есть некоторая разница. Если мы берём студентов биофака и всех тестируем, то это индукция: от частного, студента, мы идём к общему, всем студентам, но вывод у нас будет достоверный, так как это полная индукция. Полная индукция — изучение всех членов множества, и построение на этом знании умозаключения. И тут маленький парадокс — индукция, но даёт достоверный вывод, значит должна быть дедукцией. Но таких случаев мало, чаще получается, что всё множество нам недоступно или просто слишком велико, чтобы можно было бы всех «посчитать».

Что в этом случае? Мы получаем вероятностный результат. Грубо говоря, если мы протестируем половину студентов, и они все окажутся умными, то мы сможем сказать, что суждение «Все студенты умные» верно с вероятностью 50%. На самом деле всё не так просто: мы могли взять нерепрезентативную выборку, такую, которая не отображает реальной ситуации. Например, мы предложили студентам добровольно пройти тест, и пришли только те, кто уверен в своих силах, в своих умственных способностях. Конечно, у нас получится, что все умные. Или мы изучали фламинго в одном районе, где они все розовые, и на этом основании сделали вывод обо всём виде, а, на самом деле, на соседнем озере могут быть только белые фламинго, просто потому, что там другие условия. Если мы не можем учесть всех, нужно брать выборку по определённым правилам.

Хотя, имея такие общие вопросы и суждения, проще их опровергнуть, чем доказать, ведь, чтобы опровергнуть суждение, что все фламинго розовые, достаточно найти всего одного не розового. Или найти одного неумного студента, чтобы опровергнуть другое общее суждение, о котором мы говорим. Чем большую часть множества вы изучили, так и не найдя опровержения суждения, тем больше вероятность, что оно истинно, хотя вероятность не дойдёт до 100% пока вы не учтёте всё множество, что бывает, как уже было сказано, невозможно.

Индукция, по современному определению, даёт вероятностный вывод, но есть, как всегда бывает, исключения, выпадающие из этого определения. И это не только полная индукция, но ещё и научная индукция. На самом деле, это несколько мутная вещь, сложно провести границу между научной и ненаучной индукцией. Это связано с тем, что научная индукция работает с причинно-следственными связями и существенными признаками. Но первое часто сложно установить однозначно, достоверно, а второе — предмет для споров. Примерно как с естественной классификацией — неясно на основе каких признаков её делать. Однако, в любом случае, если подходить к вопросу не в лоб, то можно получить, как минимум, значительно более точный результат.

Соцопросы не требуют того, чтобы опросили всех членов социума, если правильно сделать выборку, то можно узнать мнение только небольшого процента людей, и оно окажется отражающим мнение всех остальных. Если проверять цвет фламинго, то значительно важнее изучить по несколько особей из разных популяций, чем измерять всех особей в одной: в пределах популяции условия и генотипы схожи, вероятность, что особи различаются меньше, чем между популяциями. То есть мы за посылки принимаем схожесть условий и делаем вывод, что особи должны быть тоже близки фенотипически. Примерно тоже с млекопитающими — нет смысла начинать с анализа всех близкородственных видов, по целому ряду причин они с высокой вероятностью одинаково кормят или не кормят молоком, а вот далёкие виды стоит и проверить. Конечно, в дальнейшем, при возможности, желательно проверить все виды, но это будет, зачастую, пустой труд.

В биологии мы почти никогда не можем быть в чём-то до конца уверены (во многих других областях науки, на самом деле, тоже), но нам нужно как-то оперировать понятиями, делать какие-то заключения на основе предыдущих вероятностных выводов. При описанном отсутствии однозначности трудно удерживать необходимый уровень конкретики, уверенности в хоть какой-то достоверности, потому учёные придумали способ получать достоверные выводы, но этот способ не экспериментальный, а просто договорной. Мы не можем достичь вероятности 100%, и чем ближе к заветному числу, тем сложнее увеличивать процент вероятности. Потому учёные договорились, что если вероятность равна или больше некоторого процента, то считать вывод достоверным. Или, что вероятность ошибки настолько мала, что её можно не учитывать. В разных случаях этот процент несколько различается, он может быть 95%, 99%, 99,9%, в зависимости от требований. Таким образом, можно сказать, индукция переводится в дедукцию, то есть мы получаем умозаключение с достоверным заключением.

 

Обсуждения тут.

Для начала определим понятия. «Кормит молоком» означает, что кормит молоком детёнышей, которые не могут питаться ничем иным. Млекопитающие — таксон, все или почти все члены которого описаны. Первое понятие входит в определение второго.

Ответить на этот вопрос можно, используя уже известные методы, если немного перефразировать задачу. Вопрос содержит условное высказывание, которое описывается формулой «Если a, то b«, однако мы может сформулировать иначе: «Все b есть a» (все млекопитающие есть кормящие молоком), которое по определению верно. Далее мы знаем, что суждение можно обратить и получить непосредственное умозаключение, но в данном случае вернее делать обращение с ограничением, то есть получить «Некоторые a есть b» или «Некоторые кормящие молоком есть млекопитающие». Почему так? Без дополнительных исследований мы не можем сказать об объёмах этих понятий, может быть, что понятия неравны и «кормящие молоком» нераспределённое понятие, что означает, что есть кормящие молоком, но не млекопитающие. Формально мы не можем отбросить эту категорию существ, вдруг есть организмы, которые не относятся к млекопитающим, но кормят молоком (и они действительно есть, особенно если немного расширить понятие молоко). То есть получаем ответ на вопрос: скорее всего да, но не обязательно.

Однако, мы неоптимальным способом отвечаем на вопрос, у нас получилось что-то вроде «доказательства от противного». Мы же можем использовать правила, относящиеся непосредственно к условным суждениям. Они особенно важны для экспериментальной работы. Начнём с однозначно верного суждения «Если млекопитающее, то кормит молоком». Чтобы сделать умозаключение, нам нужны ещё какие-то данные. Предположим, что нам попался какой-то организм, про который мы установили, что он относится к млекопитающим. В таком случае мы сможем построить следующее умозаключение:

Если a, то b;

а;

Следовательно, b.

Это можно записать и в такой форме (a→b, a) →b

То есть мы можем сделать достоверный вывод из наших данных. Но можно представить и иную ситуацию: мы поймали самку, кормящую молоком детёныша. В этом случае у нас тоже есть условное суждение «Если a, то b» и знание об истинности b. Можем ли мы сделать из этого вывод об истинности a? Нет, наш ответ будет лишь вероятностным (что уже было показано иным путём):

Если a, то b;

b;

Вероятно, a.

Почему вероятно? Потому что, возможно, мы не учли иные действующие факторы, возможно, есть другие причины для существования b, «Если c, то b«. Значит, мы не можем утверждать, что причиной видимого результата было именно a. В действительности, часто бывает много различных причин для появления одного следствия. Так же, как одна причина часто служит основанием для многих следствий.

И то, и другое умозаключение крайне распространены при анализе результатов экспериментов. Мы выдвигаем гипотезу о связи двух явлений, ставим эксперимент и получаем данные об истинности одного из них, на основании чего судим об истинности второго. Как мы видим, связь не симметричная, то есть не всегда получается одинаково достоверный результат. Правила этих умозаключений часто нарушаются, что приводит к неверной уверенности в однозначности явления. Либо к потере важных составляющих изучаемой системы.

Для полноты картины рассмотрим случаи, когда данные не соответствуют понятиям, между которыми установлена условная связь. То есть пойманный экземпляр не кормит молоком или не является млекопитающим. Это можно записать следующим образом:

Если a, то b;

Не-b;

Следовательно, не-a.

Если нет следствия, то не должно быть и причины, при условии, что следствие возникает всегда, когда есть причина.

Если a, то b;

Не-a;

Вероятно, не-b.

Почему вероятно? По той же причине, что и в прошлый раз — у b могут быть и иные основания — «Если c, то b«. Каждый конкретный случай нужно рассматривать отдельно, исходя из фактического материала.

Что же с нашим случаем? Не все виды изучены, есть шанс найти животное, которое будет кормить молоком, но не будет млекопитающим. Значит, наиболее точным ответом будет «Скорее всего да, но могут быть исключения».

Обсуждения тут.

Есть много вещей, с которыми человек зачастую не хочет соглашаться. Он их либо игнорирует, либо активно отрицает. Об одной такой вещи говорил ещё Сократ: «Все люди смертны. Сократ — человек. Сократ смертен.» Но биология смертью не занимается, она больше наука о жизни, и в этой области есть одно суждение, которого люди предпочитают избегать — «Человек произошёл от обезьяны», а точнее, суждения типа «Сократ произошёл от обезьяны». Но перед тем как углубляться в эволюции приматов, давайте немного подробнее поговорим о вышеупомянутой форме умозаключения.

Это умозаключение называется простым силлогизмом, который уже упоминался в предыдущей главе. Напомню, что он состоит из двух посылок — исходных суждений, и заключения — нового суждения. И пишется он, согласно логической форме, так:

Все люди смертны.

Сократ — человек.

Сократ смертен.

Можно легко заметить, что простой силлогизм, то есть все три суждения, состоит только из трёх понятий, которые называются терминами силлогизма: P — больший термин, предикат заключения (смертен); S — меньший термин и субъект заключения (Сократ); и M — средний термин, который не попадает в заключение (человек). То есть с помощью силлогизма и его среднего термина связываются два понятия, которые раньше были в неизвестном отношении между собой. Был Сократ и была смерть, а тут оказалось, что они пересекаются и вызывают смерть Сократа. А что можно сказать про происхождение от обезьяны и Сократа?

Прежде всего тут надо разобраться с терминами. «Человек» может пониматься и как особь, и как вид в целом. Договоримся, что тут человеком будем называть особь, а вид, к которому принадлежит эта особь, будем называть Homo sapiens, что будет синонимом слову «люди».

H. sapiens смертны.

Сократ — H. sapiens.

Сократ смертен.

Или так:

H. sapiens произошли от обезьяны.

Сократ — H. sapiens.

Сократ произошёл от обезьяны.

С точки зрения логики, эти два силлогизма идентичны, и в логической форме они записываются так:

Все M есть P

S есть M

S есть P

Но мы же не Сократы, так что речь не про нас с вами. Чтобы говорить и о нас, нужно заменить Сократа на «человека [по имени] X», где X — имя любого человека. Человек [по имени] X — именная функция, то есть при замене X на любое имя, мы получим обозначение человека (имя в широком смысле этого слова). После этой замены мы получаем следующий силлогизм:

H. sapiens произошли от обезьяны.

Человек X — H. sapiens.

Человек X произошёл от обезьяны.

На самом деле, это несколько тавтологический силлогизм: именная функция представляет собой множество, совпадающее со множеством «H. sapiens». Это верно потому, что даже безымянный человек имеет имя — «безымянный человек», «второй безымянный человек», «безымянный человек из Индии» и так далее. Из этого следует, что, если подставить своё имя, то получится, что силлогизм, связывающий происхождение от обезьяны и конкретного человека, таков:

H. sapiens произошли от обезьяны.

Я — H.sapiens.

Я произошёл от обезьяны.

Тут важно понимать, что я, как представитель вида H.sapiens, произошёл от обезьяны, не надо делать вывод, что мои родители — обезьяны. Это будет уже подмена понятий, так как речь идёт только о том, что из принадлежности к виду вытекает то, что я должен был произойти так же, как и весь вид. Нельзя говорить так: «люди, может быть, произошли от обезьян, но только не я» или «люди, может быть, смертны, но ведь я особенный». Человек X входит в множество «H. sapiens», а, значит, общеутвердительное высказывание, верное для всего множества, подтверждает верность частно-утвердительного суждения о любом конкретном человеке X.

И вот мы с вами имеем уже два силлогизма, подтверждающие то, о чём человек не любит думать. А почему люди активно игнорируют эти положения? Многим приятно считать себя (или свой вид в целом) уникальными, а если мы так близки к нашим родственникам обезьянам, то как мы можем быть уникальными? Для придания логической формы этому высказыванию нам нужно использовать условное суждение, содержащее импликацию, словами выражаемую «Если…, то…». В нашем случае получится так: если человек не произошёл от обезьяны, то он уникален. Исходя из этого, делают условное умозаключение, напишем его в принятых нами терминах:

Если H. sapiens не животное, то он уникален.

H. sapiens уникален.

H. sapiens не животное.

Вторая посылка оказывается априорной, не требующей доказательства, ради неё все построения и делаются. Уникальность понимается именно как отличность от всех остальных животных, в первую очередь, высших млекопитающих, как то, что наше поведение имеет другие основы, чем у животных, наше мышление принципиально иное, чем у братьев наших меньших и т.д. Причём не учитывают, что такое умозаключение даёт не достоверное заключение, а только вероятностное, то есть в формальном виде записывается так:

Если A, то B; B

Следовательно, наверное, A.

То есть человек может быть, теоретически, уникальным и животным одновременно. Для того чтобы сделать достоверный вывод, нам нужно изменить суждение и получить условно-категорическое умозаключение:

Если H. sapiens уникален, то он не животное.

H. sapiens уникален.

H. sapiens не животное.

В таком варианте умозаключение, при истинных посылках, приводит к истинному заключению. И действительно, если у человека принципы поведения иные, чем у всех остальных, то и многое другое, включая генетику, должно отличаться.

Мы уже выяснили, что люди произошли от обезьян. Кроме того, мы относимся к группе «приматы» (таксономический ранг нам сейчас не важен), то есть имеем много общего с другими представителями этой группы, включая других человекообразных обезьян. Значит, мы не только произошли от обезьян, но и сохранили множество общих черт, которые позволяют вносить нас в единую с ними группу, а не выделять новую группу. Кроме этого, мы относимся к более крупной группе «млекопитающие», в которую входят все приматы, значит, у нас есть общие черты и со всеми млекопитающими, пусть и этих общих черт меньше, чем с приматами или обезьянами (потому что это таксон более высокого уровня), но зато они более существенные и уникальные (возникавшие один раз). Если бы нас можно было выделить в отдельный крупный таксон, хотя бы отдельный отряд (сейчас мы в отряде Приматы), тогда ещё можно было бы хоть что-то говорить об уникальности. В реальной же ситуации у нас возникает дилемма, в логическом смысле этого слова, сложная конструктивная дилемма, в логической форме записываемая (a→b, c→d, c)→d:

Если H. sapiens уникален, то он не животное.

Если H. sapiens не уникален, то он животное.

H. sapiens не уникален.

H. sapiens — животное.

Приведённые импликации (и их истинность) могут вызывать вопросы, но в рамках приведённых определений, они истинны.

Как видите, чтобы доказать что-то, требуется много суждений, между которыми нужно ещё показать однозначную связь. В обычной жизни, при дискуссии или просто рассказе, редко используются полные силлогизмы, обычно в ход идут сокращённые формы умозаключений — энтимемы. В них опускаются некоторые суждения, чаще всего, самые очевидные, известные всем, не требующие доказательства. Энтимемы хороши тем, что можно быстро показать общий ход мысли, доказать что-то без повторений школьных истин. С другой стороны, они хуже подходят для строгих доказательств, так как мы не можем проверить все посылки. Сначала придётся развернуть их до полных силлогизмов, а потом проверять все суждения и их связи. Тут-то и оказывается, что опущенные посылки только считались верными, а на самом деле они часто бывают популярными заблуждениями. Хотите потренироваться в восстановлении силлогизмов? Пожалуйста:

H. sapiens — произошёл от обезьяны.

Я — H. sapiens.

Я — смертное животное.

Обсуждения тут.

В предыдущих главах речь шла преимущественно о понятиях и суждениях. Хотя местами мы и делали умозаключения, они выходили за рамки формальной логики, то есть мы пользовались фактическим материалом, чтобы получить интересующие нас ответы. Вместе с тем, есть умозаключения, строящиеся исключительно на логике и не зависящие (практически) от конкретных предметов. Можно ли дать исключительно логический ответ на вопрос главы?
Чтобы дать точный ответ на этот вопрос, нужно провести ряд мероприятий, в том числе, тестирование студентов. Только после них можно будет сделать вывод и дать ответ. Но сейчас речь не об этом, а о том, что такое вывод и как сделать, чтобы он был верным, то есть соответствующим действительности — истинным (с истиной, на самом деле, всё не так просто, но это отдельный разговор).

Вывод — то, что получается при умозаключениях, от правильности которых зависит его истинность. Нужно отметить, что умозаключения бывают только правильные или неправильные, критерий истинности к ним не подходит. И обычно под выводом имеют в виду, когда из двух и более суждений получают новое суждение. Существует большое множество различных типов умозаключений, которое может делиться на индуктивные и дедуктивные. Дедуктивные — умозаключения, дающие истинный вывод при истинных посылках (исходных суждениях). Индуктивные — умозаключения, дающие только вероятностный результат, ими можно доказать только то, что, возможно, на самом деле всё именно так, но только возможно, с некоторой доли вероятности, иногда довольно большой. Об индуктивных умозаключениях речь пойдёт позднее. Дедуктивные же умозаключения чаще всего представляются в виде силлогизмов. Например, такого:

Некоторые студенты умные

Всё студенты люди

Некоторые люди умные

Два первых суждения являются нашими знаниями, тем, что известно до умозаключения. Они называются посылками. Последнее суждение под чертой — заключение, вывод, новое суждение (информация), полученное при умозаключении. Если силлогизм построен правильно, то нам придётся принять заключение, даже если оно нам не нравится. В этом заключается сила логики.

Однако дедуктивные умозаключения не ограничиваются силлогизмами. В них входит ещё один тип умозаключений — непосредственные, когда посылка только одна. На первый взгляд, непонятно, как можно из одного суждения получить новое знание. Можно, это похоже на анализ суждения. Например, из общего суждения можно получить частное. Если все студенты умные, то и некоторые будут умные. Казалось бы, и какой толк, какие новые знания нам это даёт, зачем это? Прежде всего, чтобы не делать ошибок, а ошибки делаются часто, и именно из-за незнания правил непосредственных умозаключений. Давайте посмотрим, какие выводы можно сделать из частно-утвердительного суждения «Некоторые студенты умные». Много ошибок совершают с обращением, это такой тип умозаключения, когда субъект меняют местами с предикатом.

Можно ли обратить суждение «Некоторые студенты умные»? Можно: «Некоторые умные люди являются студентами». Вроде бы очевидно, но бывают ошибки, когда начинают считать, что всё умные являются студентами. Нужно отметить, что в этом варианте после обращения получается такое же частно-утвердительное суждение. А вот суждение «Некоторые студенты — второкурсники» обращается в обще-утвердительное суждение «Все второкурсники — студенты», так как объём предиката (второкурсники) меньше объёма субъекта (студенты). Вообще, самыми проблемными являются именно частные суждения.

Немножко изменим посылку — исходное суждение «Все студенты умные» в суждение «Некоторые умные люди являются студентами». Получается такой же результат, как и с частно-утвердительным суждением. Обратите внимание, что только часть умных людей являются студентами. Теоретически возможно, что умными являются только студенты, тогда будет «Все умные люди являются студентами», что не противоречит суждению «Некоторые умные люди являются студентами», так как они находятся в отношениях подчинения. Однако в реальности маловероятно, чтобы умные встречались только среди студентов — мы несколько выходим за пределы формальной логики, работаем с фактическим материалом. И в любом случае из исходного суждения («Все студенты умные») нельзя сделать вывод, что умные только студенты, хотя может случайно оказаться, что будет именно так. Это произойдёт в случае, если субъект больше предиката, в данном случае «студенты» включают в себя всё множество «умные люди», то есть S и P распределены. Вот неправильный пример: «Все тигры полосатые» — «Все полосатые животные тигры». Такая ошибка довольно распространена, и её бывает непросто выявить в случаях более сложных, чем приведённые.

Вернёмся к нашему сакральному суждению «Некоторые студенты умные». Какие непосредственные умозаключения можно сделать из этого суждения? Как мы говорили, при обращении получается «Некоторые умные люди являются студентами». Есть ещё один вид непосредственных умозаключений — превращение, при котором предикат заменяется на отрицательный. «Все лисицы хищники» — «Ни одна лисица не является не хищником» или «Все студенты являются умными» — «Все студенты не являются неумными». С нашим частно-утвердительным суждением получится «Некоторые студенты не являются неумными». Можно ли заменить для простоты «неумный» на «глупый»?

При превращении частных суждений часто допускают ошибки, связанные с тем, что люди думают так: раз мы говорим «некоторые», значит другие «некоторые» имеют противоположное качество. Раз только часть студентов является умной, то есть и глупые студенты, и тогда получается неправильное превращение в «Некоторые студенты глупые». Видимо, люди считают, что указание «некоторые» является противопоставлением «некоторое — одно, а вот другие — другое». Но это домысливание, как мы уже обсуждали, в частно-утвердительной посылке не содержится информации о распределённости субъекта (мы не знаем все или не все являются умными), а тем более не говорится о том, есть ли пересечения с другими понятиями (например, «глупые»). Людям свойственно искать противоположности, полярности, хотя бы для того, чтобы иметь возможность сравнивать. Если все умные, как мы определим, что они умные, ведь это относительный параметр? Если все умные, то среди них найдутся самые умные, на фоне которых другие покажутся глупцами. Так что не придумывайте лишние смыслы, не приписывайте информацию там, где её нет. И просто следуйте правилам формальной логики.

Не оставим вопрос без ответа. Можно заменить «неумный» на «глупый», только если мы обговариваем, что умный и глупый противоположные понятия, то есть соотносятся как а и не-а, исключая третье. Чаще же эти понятия используют как противоречивые, с большим количеством альтернатив.

 

Обсуждения тут.

Выбор того, где рассказывать, о чём идёт речь в этой книге, был достаточно сложен. Вначале писать о том, о чем вы, читатель, ещё даже не начали читать, — несколько странно. Писать об этом в заключении — поздно: вы уже прочитали, сделали некоторые личные выводы, и вам будет скучно читать объяснения о том, что уже полностью позади. Так что я решил следовать срединному пути и рассказать где-то в середине, когда вы уже втянетесь, будете примерно знать, о чём речь.

Начинать можно с разных сторон, предмет достаточно многозначен. С точки зрения биологии, вопрос касается терминологии и методологии. Биология не точная наука, как в узком, так и в широком смысле. Почему так? Математика является точной, в том числе потому, что там практически все термины чётко определены и нет споров, что имеется в виду под тем или иным термином (разве что за редким исключением). Это позволяет говорить очень точно и однозначно. В биологии с этим сложнее по целому ряду причин. Сами понятия более ёмкие, сложные и неоднозначные в силу объективных причин. В математике понятия абстрактные, и, что немаловажно, они не задевают чувств. В биологии многое связано непосредственно с человеком, что приводит к тому, что важную роль начинают играть предпочтения исследователя, учёного. Биологические объекты по некоторым характеристикам сложнее математических, физических и даже химических, хотя бы тем, что включают все перечисленные как свои элементы. Физика строится на математике, химия на физике, а биология — на химии, но каждый последующий этап больше, шире предыдущего, идёт усложнение. Так что правильные операции с понятиями и терминами весьма существенны для построения строгих научных теорий в биологии.

Кроме того, нужно учитывать, что в современной биологии существует безумное количество фактов, которые часто даются студентам обрывочно, без общей системы. Это происходит потому, что объяснить всю систему очень сложно, прежде всего для преподавателя, да и требует много времени для подачи материала и его усвоения в головах студентов, которые постоянно перескакивают с одной темы на другую на разных лекциях. В таком положении студентам, основным читателям этой книги, приходится самим выстраивать связи и делать умозаключения, чтобы получить в голове общую систему, с которой проще запомнить и понять биологические закономерности и правила. Имея обрывочные знания, человек может рассказать только то, что вспомнит, а имея стройную систему, даже без знания многих фактов можно аналитически прийти к правильным выводам, получить знаний больше, чем человек, имеющий ворох разрозненных фактов. Выстраивать связи и делать умозаключения — это области формальной логики, знание которой оказывается крайне важным для создания корректной модели биологических процессов. Однако логика не преподаётся ни в школе, ни на биологическом факультете. Эта методичка предназначена для частичной ликвидации этого пробела. Правильные умозаключения, выводы, вообще всё правильное, в данном контексте, означает соответствующие действительности. Если вы из того, что на улице идёт дождь, делаете вывод, что на улице холодно, то это неправильное умозаключение, оно может не соответствовать действительности.

Умение делать логически правильные построения важно не только при обучении, но и в дальнейшей научной деятельности (не говоря уже об обычной жизни). Часто на отчётах и предзащитах студенты показывают полное непонимание того, зачем они делают эксперименты, оказывается, у них в головах не построена система знаний, они просто делают то, что им говорят руководители. Это не только их вина, но знания формальной логики может помочь понять, как тот или иной эксперимент докажет начальную гипотезу. Или что эксперимент ничего не докажет, если не изменить протокол эксперимента. Правда, есть условие, чтобы логика работала — студент должен хотеть её использовать, хотеть напрягать голову, мыслить.

Если заходить с другой стороны, то можно начать с языка. На различных практических курсах на биологическом факультете изучают множество инструментов для научной работы, сейчас приборные возможности огромны, одна микроскопия представлена целым набором приборов: световой микроскоп, флуоресцентный, конфокальный, мультифотонный, атомно-силовой, электронный сканирующий, электронный просвечивающий, плюс различные модификации. А вот язык практически не изучается, хотя этим инструментом мы пользуемся чаще, чем всеми другими. Носитель языка может удивиться такому утверждению, ведь он считает, что хорошо знает родной язык. Однако, если копнуть чуть глубже, окажется, что это не так. Знания о языке, конечно, есть, но в большей мере они не систематические — мало кто знает, откуда в языке появляются исключения из правил, почему существуют выпадающие гласные, что такое клитики, и многие другие закономерности языка. Каждый человек владеет логикой, но она у него интуитивная, построенная не по строгим правилам, а по прецедентам, стихийная. Интуитивная логика опытным путём помогает приспосабливаться к окружающему миру, имеет предсказательную способность, но допускает иногда весьма значимые ошибки, которые можно исправить только с помощью полноценного знания логики. Знание языка во многом сходно со знанием логики: в процессе обучения мы неосознанно формируем правила языка, зачастую правильные, но при этом возникают и ошибки, для исправления которых, например, мы в школе учим правило «жи-ши пиши через и». В школе даётся исключительно практический аспект языкознания, результатом которого является фрагментарное знание языка. Например, даже небольшое изучение исторической лингвистики позволяет понять, почему возникают многие исключения, изучаемые в школе. А знание общих принципов, как уже говорилось, помогает запоминать и, при необходимости, реконструировать конкретные правила. Здесь и есть значительное пересечение языка с логикой. Логика представляет собой науку о правильном мышлении, которое, в свою очередь, невозможно без языка. Потому изучение азов логики невозможно без знания языка. Последнее полезно во многих случаях, например, когда вы хотите точно выразить свою мысль, убедить собеседника, глубже понять статью, любой текст или даже живую речь. Но для точных и однозначных высказываний, которые особенно важны в науке, нужно знать, как определять понятие, как проводить его логическое деление, какие вообще можно проводить операции с понятиями, суждениями. Очень часто нельзя провести однозначную границу между знаниями в областях логики и языка. Мышление, то есть законы логики, которые формируют образ нашего мышления, очень тесно связаны с тем языком, которым мы пользуемся. Это связь сейчас широко исследуется и ей посвящено множество работ.

Мы с вами рассмотрели две стороны вопроса, две причины, почему логика нужна для всех и, в первую очередь, для тех, кто собирается заниматься наукой. Есть ещё и третий аспект, немного упоминавшийся выше — мышление. Для биолога особенно важно знать особенности мышления, если он работает с высокоорганизованными организмами. Но и для всех остальных это важно, так как мышление неидеально и может допускать ошибки, например, ошибки восприятия, акцентирования внимания. Или такие, из-за которых приходится делать слепые эксперименты с двойным контролем — когда экспериментатор не знает, где опытная и где контрольная группа, не знает, где лекарство и где плацебо. Иначе исследователь может допустить неосознанную ошибку, в силу особенностей мышления. Мышление также тесно связано с языком, и выбор терминов может говорить о неосознанных идеях и предпочтениях, которые могут искажать истинную картину.

Ещё важную роль логика играет в повседневной жизни тогда, когда вас хотят в чём-то убедить, будь то рекламные агенты или политические пиарщики. Знание логики позволяет понять несостоятельность рекламных лозунгов, их однобокость и то искажение реальности, которое они преподносят. Не зря логика появлялась и развивалась только там и тогда, когда была некоторая свобода слова и действия. Хорошим примером этого служит Древняя Греция и Рим. В первой было две составляющих, благодаря которым логика смогла достичь своих высот: демократия с её свободами и развитая судебная система. Первая позволяла говорить о любой точке зрения, с одной стороны, а со второй, защищала от того, чтобы получить в лоб за свои слова. Вторая же давала место приложения логики, давала площадку, где можно было победить не грубой силой, деньгами или властью, а мощью логики, умением говорить и обосновывать. Конечно, обе эти причины были взаимосвязаны и не могли существовать одна без другой. Когда же демократия кончилась, стало хуже с судами, так как правда и обоснованность перестали быть решающим критерием, логика пришла в упадок, что хорошо видно в Древнем Риме и в более поздние времена.

Логика мешает управлять людьми с помощью пропаганды и, как упоминалось, с помощью рекламы, что так же характерно для недемократических режимов. Если человек может грамотно строить логические цепочки, то его сложно убедить, что покупая и тратя больше, он экономит.

Всё вышесказанное подводит нас к тому, что роль знаний о мышлении, языке и логике чрезвычайно важны для научной и повседневной деятельности. И в этом пособии мы, автор вместе с читателем, постараемся несколько увеличить объём этих знаний и, главное, постараемся зародить интерес к их получению и анализу.

Обсуждения тут.

Ещё со Средних веков существует вопрос, который может многих ввести в ступор, создать иллюзию парадокса. На первый взгляд, это и есть парадокс. Существует целое множество вариантов этого вопроса, например, такой: “Может ли всемогущее существо создать всепробивающее ядро и непробиваемую стену одновременно?» Исходно вопрос, конечно же, был про Господа Бога, и задавался со стороны тех, кто Его отрицал. Я привёл более нейтральный вариант, осовремененный, но разница несущественная, так как всемогущество — важнейший атрибут Бога. Так как же ответить на этот вопрос?

Самый простой ответ, ответ-отписка, говорит о том, что нет Всемогущего, нет Бога, со всеми исходящими последствиями для религии. Но такой ответ неточный, поверхностный. Чтобы дать полный ответ, нужно проанализировать как понятия, входящие в состав вопроса, так и само сложное суждение, которым является вопрос. О понятиях была речь в прошлой главе, так что анализ с этой стороны будет проще, но всё равно и его мы проведём подробно, для закрепления материала. Начнём с того, что приведём вопрос в более логическую форму.

С точки зрения формальной логики, нас интересует, верно ли суждение «если существует всемогущее существо, то оно может создать и всепробивающее ядро, и непробиваемую стену одновременно». Это сложное суждение, которое языком формальной логики записывается следующим образом: a→(b^c). Словами это можно сказать так: если a, то b и c. При этом мы отбрасываем всякое содержание простых суждение, заменяя их переменными a, b и c. Позднее мы вернёмся к содержанию, пока лишь рассмотрим саму эту конструкцию, может ли она быть истинной и при каких условиях. Для решения таких задач строят таблицы истинности, построим и мы (см. таблицу ниже). Прежде всего нужно задать все возможные варианты переменных. Они могут быть в двух состояниях: истинны или ложны. Так как переменных три, то мы получим 8 вариантов (считается по формуле 2n, где n — количество переменных). Это первые три столбца таблицы. Очерёдность строк не очень важна, но есть простое правило, как записать и не ошибиться: первый столбец делят пополам и одну часть пишут «и», а вторую «л», второй столбец делят на 4 части и чередуют «и» с «л», третий столбец делят на ещё вдвое большее количество частей (восемь) и снова чередуют. В последнем столбце (последняя переменная), в нашем случае в третьем, будет постоянное чередование «и» с «л». Кроме самих переменных нужно ещё добавить столбцы с промежуточными отношениями суждений, в нашем случае, это b^c (b конъюнкция c). Чтобы было понятнее, таким же образом решаются сложные уравнения — решаются части, например, стоящие в скобках, чем упрощают общее уравнение. Тут примерно так же: мы выясним, когда верно b^c, а после этого будет проще выяснить истинность/ложность всего сложного суждения. Когда верно b^c? Только тогда, когда истинны обе переменные. Если хотя бы одна переменная ложная, то нет одновременности, обязательно нужной при конъюнкции. Когда верна импликация a→(bᴧc)? Оказывается, что в большем количестве случаев, чем рассмотренная выше конъюнкция. Почему?

Тут нужно сказать об одной важной особенности формальной логики, особенности, которая часто оборачивается недостатком. Если в импликации посылка, которая пишется между «если» и «то», ложная, то следствие может быть любым и оно будет верным. Если Луна — это кусок сыра, то квадрат круглый. Если лёд жидкий, то я хоббит. С точки зрения формальной логики, эти суждения верные, истинны, хотя трудно найти другие точки зрения, с которых они будут истинны. Из ложного положения можно вывести что угодно, но если мы выходим за рамки абстракций формальной логики, то нас перестаёт устраивать такая истинность. Так что мы не будем рассматривать те варианты, где a ложно, то есть где изначально предполагается отсутствие всемогущего существа.

Остаётся только один вариант, когда суждение истинно — при истинности всех переменных. Опять же в абстракции всё так, но нужно приложить её к конкретных понятиям, о которых и был вопрос. Тут сделаем небольшое отступление, рассмотрим два примера.

Если нагреть металлический брусок, то он расширится. На улице дождь идёт или не идёт. То и другое суждение верное, но есть различия, и не только в том, что в одном случае импликация, а в другом строгая дизъюнкция. Можно представить мир, другую вселенную, в которой при нагревании металл не расширяется, а сужается или не изменяет свой размер. В нашем мире это невозможно физически, из-за существующих физических законов, однако, в другом мире могут быть иные физические законы. То есть сужение при нагревании в нашем мире физически невозможно, но, при этом, логически разрешенное, может иметь место в другом мире. С погодным примером — иное дело. Невозможно представить, что дождь идёт и не идёт одновременно (если мы говорим об одном и том же, соблюдаем логический закон о тождестве), это не только физически невозможно, но и логически запрещено. То есть область логически разрешённого больше, чем область физически разрешённого в нашем мире (см. рис. 4.1). И нет ничего, что было бы разрешено физически, но запрещено логически. Логические законы универсальнее, глобальнее, чем физические.

Рис 4.1. Множество логически разрешённого включает в себя подмножества физически разрешённого различных миров.

Есть ещё один погодный пример, важный для наших рассуждений. На улице солнечно или идёт дождь. Суждение, похожее на предыдущее погодное, но отличающееся тем, что тут дизъюнкция нестрогая, то есть может так случиться, что одновременно будет и дождь, и солнце (так называемый грибной дождь). Разница между строгой и нестрогой дизъюнкцией в том, что в первом случае множества не пересекаются, а во втором — пересекаются (рис. 4.2). В примере с идёт/не идёт у нас противоречивые понятия, вспомним их отличия от противоположных на том же рис. 4.2.

Рис 4.2. Отношения понятий. А — нестрогая дизъюнкция состояний погоды (солнечно и дождь), Б — противоречивые понятия, В — противоположные понятия.

А теперь давайте подумаем, в каких отношениях находятся понятия «всёпробивающее ядро» и «непробиваемая стена». Они являются противоположными понятиями, между ними возможна только строгая дизъюнкция, они взаимоисключающие понятия (рис. 4.2). Значит, вариант конъюнкции, то есть когда истинны оба понятия, запрещён логически, невозможен. Значит, из таблицы истинности нужно убрать первую строку, после чего у нас останутся только ложные варианты, не считая тех, где посылка ложная. Значит, невозможно одновременно создать всепробивающее ядро и непробиваемую стену.

Однако, на мой взгляд, из этого не следует, что всемогущего существа не существует, просто нужно понимать ограничения всемогущества. Опять же, на мой взгляд, может быть два типа всемогущих существ: ограниченное физической возможностью и ограниченное логической возможностью. Второе может больше, но в нашем мире этого всё равно не понять. Хотя… может ли всемогущее существо второго типа нарушать физические законы нашего мира? Но это уже другой вопрос.

В любом случае, если всемогущее существо не может создать так, чтобы дождь шёл и не шёл одновременно, оно не перестаёт быть всемогущим, даже от него не нужно требовать невозможного. Логически невозможного.

 

Обсуждения тут.

Перед тем, как начать отвечать на вопрос, то есть давать определение, давайте выясним, а для чего это нужно — зачем давать определение жизни, виду, другим биологическим терминам и понятиям? Чем плохо то, чем мы пользуемся сейчас?

Мы с вами говорим на русском языке, это один из многих естественных языков, которые складывались и развивались стихийно. Несмотря на то, что их никто специально не придумывал, они имеют свои правила, по которым язык существует и меняется. В науке мы используем искусственные языки. Один из наиболее разработанных и полных — язык математики. Люди могут общаться, используя только термины и обозначения математического языка, без включений естественного (каким бы он ни был). Физика, химия, биология тоже имеют свои языки, но разной степени развитости. Биологический язык крайне мало сформирован. Многие его термины очень неоднозначны — учёные разные множества событий или предметов называют одним словом, термином, или наоборот — у одного предмета есть несколько разных названий. Это может приводить как к простой путанице, так и к весьма существенным спорам, которые мешают созданию единого научного знания.

С точки зрения логики, это нарушение первого закона, закона тождества, который говорит о том, что не должно происходить подмены понятий, следует говорить об одном и том же с одной и той же стороны. Если мы начали доказывать, что яблоко зелёное, не должно быть такого, что мы в итоге докажем, что сливы зелёные. Или даже, что яблоки не красные — здесь тоже идёт замена тезиса, «яблоко зелёное» не тождественно «яблоко не красное». Хотя такое встречается на каждом шагу, так как сложно в долгой дискуссии не сбиться и не сменить доказываемый тезис.

Говоря о сложных биологических понятиях особенно важно точно обозначить, о чём идёт речь. Размытость понятий часто приводит к невозможности доказать что-либо, связанное с этим понятием. Если взять пример из прошлой главы, мы не можем доказать, является ли вирус (или что-нибудь ещё) живым, пока у нас нет определения жизни или живого существа, так как из-за размытости понятия мы можем как включать, так и не включать вирус в множество живых существ. То же самое и с видом: сложно сказать, какие особи относятся к виду, а какие нет, пока у нас нет однозначного определения вида. Вспомним первую главу и попытки определить, что же такое куриное яйцо.

В ряде случаев нам не требуется строгое определение, мы и без него определяем видовую принадлежность, но иногда это оказывается невозможно и возникают неизбежные споры, связанные с тем, что одни учёные относят особь к данному виду, а другие нет. Так же происходит со многими другими понятиями в биологии.

Ещё одна причина, по которой нам нужно использовать точные определения, заключается в необходимости следовать ещё двум законам логики: закону исключённого третьего и закону непротиворечия. Если у нас есть особь, то она либо принадлежит виду (изучаемому), либо нет, и третьего не дано (этому правилу сложно следовать, говоря о видообразовании, как было в первой главе). Не может так быть, что она одновременно принадлежит и не принадлежит ему. Мутация произошла или не произошла. Это закон исключённого третьего. Если зайти с другой стороны, то получим закон непротиворечия: из двух противоречивых суждений по крайней мере одно является ложным. Одно истинно, а второе ложно. Если суждение «Особь принадлежит виду А» истинно, то противоречивое суждение «Особь не принадлежит виду А» должно быть ложным. Важно, чтобы понятия были в отношении противоречия, то есть было бы a и не-a. Тут можно добавить, что может быть a, не-a и третьего не дано. Если нет точного определения, то могут возникать ситуации, когда мы не можем сказать какое из противоречивых суждений истинно или можем менять истинность по собственному усмотрению (при этом можно ли говорить об истинности?).

Надеюсь, стала ясна одна из причин, зачем нам определять понятия и термины. Возьмёмся же за дело, точнее, продолжим — начало было положено в прошлой главе.

Если открыть один из самых популярных источников информации в современном мире, Википедию, то мы увидим там с десяток различных определений вида. В рамках этой книги мы не будем даже стремиться дать исчерпывающее определение, которое устроит всех — это слишком глобальная задача, да и просто нерешаемая: не бывает так, чтобы все были довольны. Но попробуем разобраться в наиболее популярных определениях и постараемся сделать какие-нибудь выводы.

Одно из самых популярных определений является и одним из самых старых, сформулировать его можно так: вид — это совокупность особей, которые могут свободно скрещиваться и дают плодовитое потомство. Последний пункт особенно важен, так как существует много видов, которые могут скрещиваться и даже оставляют потомство, но оно оказывается не плодовитым, например, мулы (гибрид лошади и осла). Сейчас к исходной формулировке добавляют много уточнений, в связи с тем, что найдено множество различных исключений и отклонений, но в целом идея осталась та же. Почему это определение так любимо? Оно простое и понятное, и достаточно легко применимо: часто можно реально проверить скрещиваемость и плодовитость потомства. Правда бывает, что два близкородственных вида дают плодовитое гибридное потомство… тигры и львы у животных (плодовитое да не совсем), а у растений это вообще сильно распространённое явление (сколько видов ив?). Но давайте рассмотрим на конкретном примере действительно ли так уж удобно это определение.

Вам в руки попалась особь, какой-то организм, неважно, прокариот, протист, животное, гриб или растение. Есть предположение, что он относится к виду А, но как это проверить? Исходя из заданного определения, нам нужно взять организм вида А, эталонный экземпляр, причём противоположного пола, и скрестить с нашим экземпляром, дождаться потомства, если оно будет, а потом ещё проверить будет ли оно плодовито. Сразу бросается в глаза, что это займёт много времени и связано с рядом существенных трудностей. Пол можно не определять, можно просто предоставить выбор из обоих полов, но заставить размножаться может оказаться сложно, нужно знать, какие условия требуется создать. А если это гриб или растение? Или какое-нибудь простейшее? А если особи вида в основном размножаются бесполым способом? Если это дерево или большое животное, то придётся подождать несколько лет до того, как потомство достигнет взрослого возраста и сможет размножаться. К тому времени интересующий экземпляр может умереть от старости. Мы узнаем принадлежит ли он к виду А, но будет уже поздно. А если не принадлежит, то что делать? Успеть скрестить с видом Б, В и Г?

Из всего выше сказанного можно сделать простой вывод: такое определение вида годится для популяции или группы популяций одного или нескольких видов, но не годится для видоопределения конкретной особи. Отдельно отметим, что это определение является динамическим, то есть требуется значительное время для определения. Если исходить из этого определения, структурной единицей вида является популяция, так как только её видовую принадлежность можно определить, причём важной характеристикой популяции является её постоянство во времени.

А как же определить видовую принадлежность особи? Для этого можно использовать современное определение, которое очень популярно у молекулярных биологов, — генетическое определение, основанное на схожести последовательностей ДНК. Особь относится к конкретному виду, если её последовательность совпадает с эталонной на n%, где n обычно равно 95-99. Причём часто сравнивают не всю последовательность, достаточным считается сравнение двух-пяти маркерных генов. Современные техники позволяют делать это быстро, до нескольких часов. Метод точный, при наличии эталонной последовательности ничего не стоит сравнить и выявить степень сходства. На первый взгляд, вот оно, то, что нужно! О чём ещё мечтать! Но тут есть некоторые тонкости. Все организмы, даже в пределах популяции и вида, имеют различные последовательности. При каждом делении появляется хотя бы одна мутация (у человека), а половой процесс и предназначен для увеличения разнообразия популяции. То есть организмы не идентичны по своим последовательностям. Но это не так уж существенно внутри популяции, где особи свободно скрещиваются между собой, различия мелкие, будут входить в 1-2% процента.

Возникает другой вопрос: а почему именно 99%? Где та грань, до которой различия не существенны, а после которой существенны? Почему её проводят именно тут, а не на 97%? Этот процент можно вывести эмпирически, экспериментально: получить последовательности большого количества близкородственных пар видов (то, что это различные виды, устанавливается иным способом, например, по первому определению), и сделать усреднение разницы последовательностей. Это усреднённое значение можно принять за стандарт, который будет использоваться в определении других видов. Но нужно учесть много различных факторов. Например, мутации могут вносить существенные и несущественные изменения, она может быть в гене или вне его — вариантов целое множество. Значимость нуклеотидов для видообразования и видоопределения не равнозначна.

Можно представить, что в некой популяции последовательно произошли три точечных мутации, три раза один нуклеотид заменялся на неправильный (механизм нас сейчас не интересует, возможно много вариантов), мутации эти были в кодирующих зонах важных генов, например, рецепторов. Каждая мутация сама по себе не приводит к каким-либо изменениям, так как компенсируется другими клеточными системами, но три вместе приводят к репродуктивной изоляции — особь с тремя мутациями не может скрещиваться с нормальной особью, при этом может с особями, несущими одну или две мутации. Изоляция может происходить из-за, например, нераспознавания сперматозоида яйцеклеткой. Репродуктивная изоляция означает, что по классическому определению это разные виды, но по молекулярно-генетическому три точечных мутации представляют собой значительно меньше одного процента общей последовательности и особи не будут разделяться на два вида.

Или возьмём другой пример. Произошла крупная мутация — инверсия участка хромосомы с несколькими генами. При прочтении последовательности и дальнейшем сравнении с нормальной последовательностью до мутации окажется, что различия весьма существенны, можно чётко разделить на два вида. Но после инверсии гены могут нормально работать и репродуктивной изоляции может не возникнуть, так что по классическому определению разделения не будет. Правда классически используют не только скрещивание, но и внешний вид, который может измениться после инверсии (гены, в таком случае, работают не совсем хорошо). Это реальный пример, показанный на серых и чёрных воронах — они могут скрещиваться и давать плодовитое потомство, но имеют большую инверсию в одной из хромосом. Как в таких случаях определять вид? Это, конечно, проще, чем определять особей, редко размножающихся половым путём, предпочитающих бесполое размножение, но всё равно неоднозначность присутствует.

Чтобы определение было более полным, можно объединить два в одно либо конъюнкцией, либо дизъюнкцией. В первом случае получится, что нам нужно и скрещиваемость проверять, и генетическую схожесть. Это ничуть не упрощает задачу, только немного усложняет. Всё равно определение остаётся динамическим — нам требуется много времени и популяция. Если мы используем дизъюнкцию, то для определения вида достаточно определить генетическую схожесть или скрещиваемость с плодовитым потомством. Это упрощает дело, даёт возможность быстро определить вид при работе с особью, при этом эффективно работает с популяцией.

Это определение не является насколько-либо полным и окончательным, но давайте сделаем шаг назад и посмотрим на вид более абстрактно. При этом первым возникает вполне законный вопрос: вид — реально существует или это абстрактное понятие, существующее лишь в нашей голове?

На этот вопрос ответить легко — однозначно, вид является абстрактным понятием, которого не существует в реальности. Так же как нет ничего в материальном мире, на что можно было бы показать рукой и сказать (и быть логически верным): «Вот это — равенство», «Вот это — счастье». Понятие вид было придумано для удобства, чтобы было проще оперировать с живыми организмами. Мы можем показать и сказать «вот это — человек, а вот это — дуб», и всем понятно, о чём речь, не нужно большого описания. То есть это, скажем так, общественный договор, а не реально существующая единица. Эволюционное учение показывает нам, что не может существовать чётких границ между видами — в первой главе её мы рисовали лишь с большими допущениями, для ясности картины. Один вид эволюционирует, и из него получается один или несколько других, но при этом нельзя провести чёткую границу, где закончился один и появился другой. Однако человеку нужно разбивать реальность на элементы, структурировать, чтобы получить возможность анализировать, именно для этого и была введена категория «биологический вид». Следовательно, в целом не очень важно, что именно мы называем видом и как определяем, что это такое — абстрактное понятие находится только в нашем уме и только от него зависит, значит главное — договориться между собой о том, что это такое, чтобы соблюдать логические законы при общении и размышлениях.

Одним из следствий этого рассуждения может быть появление вопроса, вполне законного, о том, является ли особь, тело организма, реально существующим понятием или абстрактным. Его мы оставим за скобками, подумайте сами.

 

Обсуждения тут.

Чтобы ответить на вопрос, поставленный в заглавии этой главы, нужно предварительно ответить на целую последовательность вопросов, начиная с самых элементарных. Они могут показаться банальными или даже риторическими, но уделим им внимание.

Что мы хотим услышать в ответ на этот вопрос? Определение понятия «жизнь».

Начнём раскручивать: что такое понятие?

Понятие — это форма мышления, которая выделяет существенные признаки однородного класса или множества предметов. Например, «студент», «млекопитающее», «биолог». В данном случае нам нужно очертить понятие «жизнь» или, что проще, понятие «живое». Выделить существенные признаки жизни. Подробности чуть позже.

Следующий уровень: что такое определение понятия?

Определения раскрывают содержание или значение понятий и терминов, объясняют, что объединяет предметы в понятии, как они связаны и прочее. Правда, не все определения делают это хорошо и полно, но и не всегда это возможно, не всегда нужно. Важно, что бывают разные виды определений понятий.

Чаще всего понятие определяется генетически. Нет, у понятий нет генома, а определение выглядит так: точка — объект, не имеющий частей (Евклид). Или: Млекопита́ющие (лат. Mammalia) — класс позвоночных животных, основной отличительной особенностью которых является вскармливание детёнышей молоком (Википедия). Такие определения очень характерны для словарей. Они состоят из двух частей: родовой (объект, класс позвоночных животных) и видовой (всё остальное). Родовая часть показывает к какому множеству, классу объектов относится понятие; если оставить только его, то определение будет слишком широким — под него будет попадать не только определяемое понятие. Если точка — это просто объект, без уточнения, то сильно понятнее не становится. Видовая часть описывает то, чем отличается понятие от других, входящих в это множество, его характерные особенности. Чем отличаются млекопитающие от других классов позвоночных животных? Смотри видовую часть определения млекопитающих — кормят молоком. Не всегда в определении можно перечислить все существенные отличительные признаки, тогда определение будет неполным, но зато удобным, практичным. Для разных целей могут быть разные определения, в зависимости от того, с какой стороны смотрят на объект, что именно важно. Скажем для медицины и биологии нужны разные определения человека.

Можем ли мы сделать генетическое определение понятия «жизнь»? Да, но мне кажется, что это вторичное понятие, так что нам сгодится такое определение: жизнь — это процесс, протекающий исключительно в живых организмах. Это отписка, так как не стало яснее, разве что чуть-чуть. Да и родовое понятие чересчур широкое для хорошего определения. Теперь нам нужно ответить на вопрос «что такое живое существо»? Мне кажется, с этим проще. Главное не попасть в логический круг с таким определением: живое существо — такой объект, у которого есть жизнь. То есть жизнь — процесс, протекающий исключительно в объектах, у которых есть жизнь. Это и есть порочный логический круг, который ничего не объясняет. А как ещё можно определить «живое существо»?

Опять смотрим в Википедию (современный источник знаний, подходящий для наших целей — использовать теорию на практике), что она может нам предложить: при поиске живого существа пересылает на страницу жизнь, но есть определение организма: Органи́зм (позднелат. organismus от позднелат. organizo — «устраиваю», «сообщаю стройный вид», от др.-греч.ὄργανον — «орудие») — живое тело, обладающее совокупностью свойств, отличающих его от неживой материи.

Правда к нему есть ряд вопросов (как и к определению жизни, там же) о том, например, а какие ещё живые тела бывают, кроме организмов. Тут неявный порочный круг, состоящий из более чем двух звеньев. И какие именно свойства его отличают не ясно, но это уже придирки. Можно сказать, что есть отличительные свойства, но даже не знать какие. Бывает, нестрашно. Но нам такое определение не годится, так что не будем опираться на общедоступные определения, попробуем сами.

Генетические определения, как мы и сами убедились, широко распространены, но существуют и другие типы, которые могут давать результаты не хуже, в некоторых случаях и лучше. Попробуем использовать индуктивное определение — определение перечислением. Нужно перечислить все предметы, входящие в понятие. Для живых существ это несложно (на нашем уровне развитии науки), в самом коротком виде будет выглядеть так: ABC(V). То есть Археи, Бактерии, Кариоты (эукариоты) и, возможно, вирусы, кроме них нет живых существ. Мне кажется, что вирусы не живые, но сложно их так просто отбросить, тем более некоторые учёные их считают не просто живыми, а самыми живыми, появившимися до клеток (что логически странно). Такое определение может показаться странным, но именно так определяются натуральные числа. Так же это можно назвать остенсивным определением, когда мы указываем на предмет для определения. Вот это — живое, говорим мы и указываем на ABC. Такое определение не очень ясно раскрывает содержание понятия, но, мне кажется, удобно для практических целей на современном уровне развития науки. Однако такое определение лишает нас возможности найти жизнь иной природы, например кремниевой, на других планетах — это не будет жизнью. Мне кажется, это не беда, встретим — изменим определение, такое происходит достаточно часто, и не будет являться чем-то из ряда вон выходящим.

Подкопаться к этому определению можно с другой стороны, но для этого нужно вспомнить эволюционное дерево жизни. И знать, как проводится логическое деление понятия. Дело в том, что эукариоты не являются независимой линией жизни, они результат смешивания архей и бактерий, то есть независимо, судя по всему, появились только два ствола — археи и бактерии. Мы выделяем эукариот как особую форму жизни, но с точки зрения происхождения они не первичны. Такое деление мне несколько напоминает магазин обуви или одежды, где деление идёт на «мужское», «женское» и «детское». Такое деление удобно, но не является верным с точки зрения формальной логики.

Деление понятия — это операция логическая, а не хирургическая, не расчленение. Если мы делим человека на руки, ноги, голову и туловище, то это преступление, а не деление понятия “человек». Делением будет формирование множеств «мужчины» и «женщины» или «взрослые» и «дети». То есть мы делим исходное множества на подмножества, причём без остатка и пересечений подмножеств, что важно. Не обязательно на два подмножества, можно делить по возрасту на 10 возрастных групп. Делить нужно только по одному признаку, например, возрасту, и нельзя по двум сразу, как делают в магазинах. Можно делить два раза, по разным признакам, но тогда будет как минимум 4 подмножества: по два под-подмножества в каждом подмножестве. Мужчины будут делиться на взрослых и мальчиков, женщины — на взрослых и девочек. Или делить взрослых — на мужчин и женщин, а детей — на мальчиков и девочек. Можно, конечно, сказать, что, с точки зрения обуви, разницы между мальчиками и девочками нет, но всё равно должны быть, если подходить логически, две разные категории и два последовательных деления по двум признакам. Кстати, отношение между исходным понятием и тем, что получилось в ходе деления, называется подчинение, так же как в случае генетического определения, где мы используем родовое понятие.

Но вернёмся от обуви к жизни. На мой взгляд, тут такая же ошибка, как в магазине. Идёт деление по признаку независимого происхождения (археи и бактерии) и по признаку сложности организации (добавляются эукариоты и, иногда, вирусы). Можно попытаться представить, что ABC — это деление по типу организации (археи имеют много существенных отличий от бактерий), но, на мой взгляд, это неравномерное деление. Правильнее было бы делить на прокариот и эукариот, а затем прокариот на бактерий и архей. Такое деление называется классификацией и широко распространено в биологии, в частности, вся систематика стоится на принципах классификации (варианта деления понятия). Так вот, если мы делим живые организмы по признаку происхождения, то выделятся только две группы, а эукариоты будут их производными (как и вирусы, если мы их считаем клеточного происхождения и живыми).

Что можно дальше делать с таким определением? Можно проанализировать, что общего у бактерий и архей, выделить существенные общие признаки и создать на основе этого понятие «живые существа». Собственно так и формируются все понятия: предметы анализируются, сравниваются, выделяются их существенные признаки и синтезируются понятия. Но чем сложнее предметы, входящие в изучаемое множество, тем сложнее определить, какие признаки существенные, а из-за величины и разнообразия множества сложно найти общее для всех, причём отсутствующее в других множествах предметов. Это одно из причин, почему до сих пор нет точно определённых понятий «жизнь» и «живое существо». Но есть ещё одна причина.

Когда мы создаём генетическое определение, нам нужно иметь родовое понятие, которое включает в себя определяемое понятие. А какое понятие является родовым для «живые существа», «живое», «жизнь»? Первые два понятия, как мне кажется, практически синонимичны, но, если для первого родовым понятием можно попробовать сделать «существа», то со вторым менее ясно. С понятием «существа» не всё хорошо, так как не бывает неживых существ (разве что зомби), значит, оно плохо подходит под родовое. А что тогда? Вид материи, материальный объект, тело? Для жизни родовым понятием, как уже было приведено, может служить понятие «процесс», но это очень дальнее понятие, слишком глобальное, мало что проясняющее. Так что одна из важных проблем с генетическим определением жизни в том, что сложно подобрать адекватное родовое понятие. Почему так?

Жизнь — уникальное явление, мы пока не сталкивались с другими формами жизни, знаем только один её тип — белково-углеродный (ну или ДНК-углеродный, изначально РНК-углеродный). Человек же может познавать, изучать только в сравнении. Чтобы выделить существенные признаки, нужно иметь внешнюю группу для сравнения, причём она должна быть не очень отдалённой, должны быть общие признаки. Если мы хотим разделить кошачьих на виды, то следует взять как внешнюю группу, скажем, псовых или других хищных, а если возьмём ланцетника, то по сравнению с ним все кошачьи окажутся идентичными. Примерно то же самое происходит с жизнью или живыми существами — нам не с чем сравнивать. И это существенно затрудняет создание логически полного определения. Однако для практических целей мы можем обходиться и более простыми, пусть и логически нестрогими определениями.

Давайте встретим инопланетян, чтобы построить генетическое определение жизни!

 

Обсуждения тут.

Разговор о логике и биологии начну с классического вопроса, который часто считается риторическим: «Что появилось раньше: яйцо или курица?». С ответа на этот вопрос начинался курс «Логика в биологии: связь мышления, языка и открытия». При раздумывании над вариантами ответов мне в голову пришла идея, что было бы полезно поделиться своими знаниями логики со студентами. Знаниями того, как использовать теорию в жизни и в науке. Развёрнутый ответ на этот вопрос позволяет показать как возможности логики, так и её ограничения, те области, где формальная логика сама по себе ничего не может сделать. И сразу показать связь различных областей знаний, в первую очередь, связь логики с языком и мышлением.

Попытка ответить на вопрос о курице и яйце некоторыми воспринимается как попытка запудрить мозги, развести софистику. С этим можно частично согласиться — в области софистики. Сейчас софистика считается скорее ругательством, чем чем-то иным, однако не всегда это было так. Пик софистики пришёлся на расцвет Древней Греции, когда наука в целом была в почёте. Но наука была в зачаточном состоянии, например, об устройстве языков знали мало, практически ничего — в сравнении с сегодняшним объёмом знаний. О том, как мыслит человек (не говоря уже о мышлении других животных), тоже представляли крайне смутно. И на этом смутном фоне софисты пытались взбаламутить воду, чтобы найти золотые крупинки знаний о самих себе, о законах мышления, о языке. Сейчас это кажется смешным, но в то время софизмы было новаторством, проверкой на прочность, поиском закономерностей — пусть смешно, и обманчиво, но крайне полезно. Эту идею поддерживает то, что некоторым древнегреческим софизмам посвящены сотни научных работ, на эти темы до сих пор пишутся статьи, то есть проблема, поставленная три тысячи лет назад, так и не решена окончательно. Сейчас подходы древнегреческих софистов неактуальны, но, мне кажется, из этого не следует, что не нужно проверять на прочность то странной архитектуры здание науки, что построено к нашему веку.

Но давайте вернёмся к заглавному вопросу. На первый взгляд кажется, что вопрос вполне себе частный, практически бытовой (или элементарно биологический), однако, чтобы на него ответить, нужно затронуть очень глобальные вопросы. Здесь предлагается только вариант построения ответа, уверен, что могут быть и другие, но конечный результат (для биолога) не изменится. Дороги могут быть разные, но все ведут на кладбище.

Сразу скажу, что нет единого ответа на этот вопрос. Для разных людей разные ответы могут оказать верными. Хотя бы потому, что мы не можем получить непосредственный опыт о том, как было на самом деле, но можем только косвенно доказывать, а такие доказательства не для всех оказываются достаточными. Можно построить дерево вопросов, каждое ветвление которого будет представлять варианты ответов на промежуточные вопросы. В самом низу дерева, первое ветвление, располагается мировоззренческий вопрос: вы креационист или эволюционист? Ответ «эволюционист» примем за ствол, так как на этом пути ещё будут ветвления. Честно говоря, я плохо знаю христианскую теологию (мы предполагаем, что в нашем обществе креационист является православным) и не могу сказать, какой точки зрения придерживается, или должен придерживаться, креационист, так что предположим, что на этой ветке у нас будет три листика, три варианта ответа: яйцо, курица и они появились одновременно. Чисто логически маловероятно, что Бог создал яйцо (кто бы его высиживал), но могло быть всякое, это же Творение. Это ветвь нам не очень интересна, она максимально далека от логики и биологии, так что двинемся дальше по стволу.

Следующее ветвление на основном стволе уже не мировоззренческое, а филологическое. На этом этапе мы задаёмся вопросом, что мы понимаем под яйцом. Напомню, что тут мы придерживается эволюционных взглядов, эти ответы верны только для тех, кто считает, что эволюция живых существ имеет место быть. Если понимаем прямо, имеем в виду просто любое яйцо, то ответ однозначный: яйцо появилось раньше, так как животные начали откладывать яйца задолго до появления птиц в целом и куриц в частности. Динозавры, предки птиц, вовсю откладывали яйца, но и они были не первыми. Так что эта веточка однозначна и проста. А что ещё можно понимать под яйцом?

Большинство понимает, что в этом вопросе речь идёт не просто о яйце, а только о курином яйце, из-за чего и возникает парадокс. Такой перенос смысла, когда мы называем одно понятие, а имеем в виду другое, смежное с ним, называется метонимией, довольно распространённое явление в речи и мышлении людей. Метонимия существенно упрощает нам жизнь, позволяя говорить короче и при этом многозначнее, делает речь насыщеннее. Значит, определившись, что говорим о курином яйце, мы двинемся дальше по стволу дерева.

Третье и последнее ветвление тоже связано с языком, но с уклоном в логику. Здесь мы определяем понятие «куриное яйцо», пытаемся понять, что мы имеем в виду, чем для нас является куриное яйцо. Здесь можно выделить два основных типа представлений: бытовое и научное. Люди в быту часто определяют куриное яйцо, как то яйцо, которое снесла курица, что удобно для обычной жизни. В таком случае, конечно же, курица будет первой, просто по определению того, что такое куриное яйцо. Хотя может возникнуть парадокс, если мы определим курицу, как птицу, вылупляющуюся из куриного яйца. Это порочное логическое кольцо определений, классическая ошибка. Однако, опять же, в быту, такая логическая ошибка не приносит существенного вреда. При таких определениях мы не можем сказать, что появилось раньше, но мы несколько вышли из рамок вопроса, так что будем считать, что, в бытовых терминах, курица появилась раньше. Хотя, если начинать с определения курицы, можно прийти к противоположному результату.

У нас осталась последняя веточка, наиболее интересная для биологов-эволюционистов. Что такое куриное яйцо с точки зрения биологии? Можно дать несколько определений, но нас сейчас устроит такое: куриное яйцо — это яйцо, с генотипом курицы (эмбрион в нём имеет куриный генотип). Такое определение связано с современной тенденцией определения вида через последовательность ДНК. И это хорошо помогает доказать, что яйцо появилось раньше курицы.

Тут нужны знания биологии примерно школьного уровня. Как протекает эволюция, видообразование? Мутации накапливаются, и один вид превращается в другой (есть много тонкостей, но сейчас речь не о них). Мы не можем провести чёткую границу между одним видом и другим, изменения часто постепенные, есть множество переходных форм, но, грубо говоря, должна сложиться ситуация, когда у особи одного вида родится потомство, которое можно уже отнести к другому виду (утрированная ситуация). В процессе жизни генотип не меняется, видовая принадлежность тем более. Наибольшие генетические изменения происходят при гаметогенезе, образовании половых клеток, то есть при вертикальном переносе генов от родителей детям. При образовании яйца. Значит, должна была быть такая ситуация, когда птица, являющаяся не-курицей, сносит куриное яйцо. Да, это сильно упрощённое описание, но формирование зиготы из половых клеток — единственная стадия, когда может появиться генетически новый вид. Если этого не признавать, то не будет места для эволюции, ей больше негде происходить, значит, взгляды уже не будут эволюционистскими. Не может не-курица в течении жизни измениться и стать курицей, чтобы снести куриное яйцо. И курица может появиться только из куриного яйца, так как в процессе развития организма генотип не меняется. Если мы эволюционисты, нам придётся согласиться с этим. Вот она, принудительная сила логики.

Как мы видим, на разных ветвях встречаются одинаковые ответы, однако их аргументация разная. Тут и кроется ограничение логики — эволюционист не сможет доказать креационисту, что яйцо появилось раньше, так как для креациониста всё сказанное не будет являться доказательством, пока он не изменит своего мировоззрения (что маловероятно). И, соответственно, наоборот. И даже человеку, считающему, что куриное яйцо — это яйцо, которое снесла курица, не доказать научно правильную точку зрения, так как сначала нужно изменить его представление о самом предмете разговора. Но если разговор или спор, ведётся в одном поле, на одном базисе, то использование логики может дать очень хорошие результаты, например, убедительность и однозначность выводов.

 

Обсуждения тут.

Свет — загадочная вещь, ставящая множество вопросов. Почему у света нет локального времени? Почему для любого наблюдателя, летящего с любой скоростью, скорость света будет одинаковой? Есть ответ, который отвечает на множество подобных ответов, я его приведу, но затем придётся его подробно разбирать.

Потому, что свет никуда не летит, он неподвижен во времени.

Ничего не понятно? Скорее всего, придётся начать издалека, с, как я люблю, простой задачки.

Уточнение: выводы из предыдущих эссе из цикла могут противоречить сказанному ниже, но это связанно с тем, что я сам в процессе распутывания этого клубка фотонов, запутавшегося вокруг оси времени.

Давайте решим простую задачку:

Есть два события S1 и S2 (Уточнение: событие — это то, что происходит в определенное время и в определенном месте в пространстве-времени, другими словами, сама эта точка с четырьмя координатами x, y, z, t.), про которые мы ничего не знаем, кроме того, что в них встречались несколько наблюдателей. Про наблюдателей мы знаем, что первому потребовалось на дорогу из S1 в S2 20 квантов времени, а второму — всего 10 квантов. За квант времени примем минимальное время, например, время которое требуется пролететь свету планковскую длину. То есть это минимальное время, которое требуется для минимального изменения системы.

Вопрос: что мы можем сказать о расположении S1 и S2 на оси абсолютного времени.

Уточнение: Ось абсолютного времени — это такая же ось как и пространственная ось, но по ней перемещаются только неподвижные наблюдатели, все остальные имеют собственную ось локального времени.

Каков ответ на этот простой вопрос? Он может показаться вам неожиданным: S2 от стоит от S1 не менее чем 20 квантов, то есть на 20 и более, до бесконечности.

Почему так? Потому что мы не знаем абсолютной скорости, все наши измерения — и пространства и времени — относительны, у нас нет априорно неподвижного объекта, относительно которого мы можем изменять абсолютную скорость.

То есть в нашей задачке может найтись третий наблюдатель, который пролетел между событиями за 30 квантов — тогда мы уточним ответ и он станет «не менее чем на 30 квантов», а четвёртый — за 5 квантов, но это нам ничего не даст, он летел быстрее, у него время… что с ним было? Вот это и рассмотрим.

Для этого введу новую единицу — скорость во времени. Это Vt=ta/tl, где ta — время прошедшее между событиями по абсолютной школе, а tl — локальное время.

Для неподвижного наблюдателя Vt=1, то есть локальное время совпадает с абсолютным. Для простоты примем, что наш первый наблюдатель был неподвижным и ответ на нашу задачу однозначный — 20, тогда Vt1=1. А что с Vt2?

Скорость во времени второго наблюдателя будет равна двум: Vt2=20/10=2 (Или, если не делаем последнее допущение, то оно будет «не менее 2».) Что значит скорость во времени равна двум?

Это означает, что пока длиться один квант локального времени, у неподвижного наблюдателя проходит два кванта. То есть когда наблюдатель один двигается во времени на один квант… наблюдатель два ничего не делает, у ничего не меняется, более того — ничего не может измениться, так как всё ещё течёт предыдущий квант времени.

Таким образом можно сказать, что второй наблюдатель, движущийся наблюдатель, является не точкой в один квант на оси абсолютного времени (или это уже тоже отрезок?), а отрезком в два (или более) кванта. Вы можете себе представить отрезок на оси времени? На самом деле это не так просто, особенно если стараться представить правильно. С корректными последствиями.

Но пойдём дальше, начнём ускорять наблюдателями. Скорость во времени 10, 200… до сколько можно разгонять? До бесконечности… почти.

Коронный вопрос: чему равна скорость во времени света?

Считаем:Vt=… t/0 Какое-то целое положительное число делить на ноль, у света нет локального времени. Но нельзя же делить на ноль! Можно, получается что-то около бесконечности. Если вам не нравится деление на ноль, можно взять обратное значение к скорости во времени: Vrt=tl/ta, то есть насколько локальное время замедляется. У света будет парадоксальный ноль, а у всех массивных тел всегда отлично от нуля.

Такая перестановка не меняет дела. Скорость во времени массивных тел может стремиться к бесконечности или нулю, но никогда их не достигнет. У них, то есть нас тоже, всегда будет идти локальное время, пусть и очень медленно.

Вернёмся к свету. Свет, точнее каждый фотон в отдельности, представляет собой отрезок на оси времени. Он не двигается из прошлого в будущее… потому, что для движения нужно менять временную координату, а у него нет на это времени, у него ничего не может измениться, так как для этого нужен хотя бы один квант локального времени, а у фотона даже его нет, у него нет времени вообще.

Почему же мы тогда считаем, что свет летит откуда куда-то, из когда-то в когда-то? Потому, что мы сами движемся во времени, и потому, что мы видим, воспринимаем только один момент времени. В отличии от пространства, в котором мы легко оперируем отрезками, грубо говоря, можем одновременно увидеть целый фрагмент на пространственной оси. Уточнение: под «мы» я имею в виду не конкретно человека, а абстрактного наблюдателя, так будет точнее.

Что мы получаем? Фотон — четырёхмерный отрезок, в котором ничего не меняется, нет течения времени, хотя его проекция на ось абсолютного времени и на другие локальные временные оси могут быть длинными, фотон может «лететь» тысячелетиями. Мы все движущиеся во времени наблюдатели, потому у нас создаётся иллюзия, что свет движется, хотя на самом деле в каждый момент времени вы воспринимаем как бы срез отрезка. При этом, если проанализировать ситуацию, то выяснится, что мы не можем напрямую проследить движение света, так как мы не можем дважды зарегистрировать один и тот же фотон. Мы не можем наблюдать фотон, мы знаем только о его рождении и смерти — как раз потому, что между этими двумя состояниями никаких изменений и нет, нет квантов времени, в которые могли бы происходить изменения. Всё движение фотона мы реконструируем — исходя из опыта измерения массивных тел, которые имею локальное время, а потому считаем, что свет летит.

Ещё одна, одна из многих, когнитивных ошибок, ничего более, всё типично.

В этом эссе я старался придерживаться общепринятых физических представлений о времени, свете, теории относительности. Потому не предполагаю, что рассказал что-то принципиальное новое, лишь постарался понятно, в первую очередь для себя, объяснить некоторые физические положения.

Так из всего вышесказанного логично вытекает объяснение почему для всех наблюдателей свет движется с одной скоростью. Напомню, что 4-вектор скорости является единичным (это я разбирал в первом эссе «Путешествие на скорости света») и предназначен для пересчёта из одной системы координат в другую. И когда мы это делаем для массивных тел, мы вычисляем новые скорости как в пространственных осях, так и на временной оси. Для света же временная ось отсутствует, потому как не пересчитывай скорость в пространстве остаётся всё той же. Точнее даже так: там нечего вычислять с помощью преобразований Лоренца из-за того, что изменение времени равно нулю.

Раз я упомянул прошлые эссе, то нужно признать, что в них отображены частично неправильные представления о свете, связанные с тем, что я не смог сразу правильно разделить абсолютное и локальное время, что оказалось критическим для понимания того, что свет не движется, а является отрезком. (Вы чувствуете разницу между отрезком длинной 10 квантов и точкой проходящей 10 квантов?) Я не мог понять почему свет «движется», если ось его локального времени перпендикулярна ось абсолютного времени, но чувствовал, что он не движется. Я не мог найти мелкую, парадоксальную деталь, что свет является отрезком. Потому, большинство рассуждений в предыдущих эссе, если и не правильные, то полезные, прокладывают путь и объясняют термины, необходимые для дальнейших умозаключений.

Показательно, что эта проблема — разделение абсолютного и относительного (локального) — характерна и для понимания буддизма. Очень многие с ней сталкиваются, пытаясь понять сложные логические и философские проблемы буддизма.

Все представленные рассуждения о свете и о том, что он никуда не летит, не являются окончательными, так как вызывают новый поток вопросов: почему мы движемся во времени? а мы — отрезок или точка на оси времени? почему всё движется во времени с одной скоростью? почему мы воспринимаем только точку на оси времени? можно ли воспринимать сразу отрезок по оси времени, так же как мы делаем с пространством?

И особняком стоит вопрос: а движемся ли мы во времени на самом деле? В абсолютном времени, конечно, не в локальном. Я пока не готов полностью отказаться от идеи, что движение во времени — ещё одна когнитивная ошибка, хотя для этого остаётся всё меньше места. Зато возникают новые, неожиданные варианты ответов.

Часть ответов, на поставленные выше вопросы, я могу дать, но далеко не все. Есть куда копать дальше. Если вам интересно — присоединяйтесь!

Кроме эссе в этом сборнике, теме путешествий и особенностям, связанных со временем, посвящены два рассказа: «Стой и смотри» и «Пробить гравитацию«, где схожие темы поданы в более художественной форме.

 

Обсуждения тут.

Для объяснения движения во времени предлагаю взять простейшую школьную задачу и постепенно её довести до уровня теории относительности. Выводы, к которым я прихожу, непонятны для меня самого, не знаю, что с ними делать, куда и как прикладывать, но, на мой взгляд, они выводятся довольно строго, а потому отмахнуться от них не получается.

Школьная задача:

Из точки А в точку Б вышли два наблюдателя с шагомерами и шагами одинаковой длины. Первый прошёл 20 тыс шагов, второй намерял 17 тыс шагов. Какие выводы мы можем из этого сделать? Один: расстояние между А и Б не более 17 тыс шагов, так как расстояние — это прямая между точками, самый короткий путь. Обозначим путь первого наблюдателя как l1, второго как l2, а перемещение, равное расстоянию между А и Б, как L. Тогда можно написать так L≤li.

Если мы не можем напрямую измерить расстоянии (и перемещение), то можно проложить множество путей и сказать, что расстояние меньше или равно самому короткому пути. Для простоты можно даже принять, что равно — проверить не можем.

Теперь усложним задачу.

Точки А и Б назовём событиями, то есть придадим им четвёртую координату, это будут точки с координатами x, y, z, t. То есть А не просто место, откуда вышли наблюдатели, а место и время, когда они вышли, точка Б — место и время, когда они встретились. Прийти они могли в разное время, первый дожидался отстающего и всё это время продолжал считать шаги (=0) и время. В целом ничего не изменилось, только мы начали измерять время — кроме шагомеров наблюдателям выдали секундомеры.

Немного уточним задачу.

Измеряем L — расстояние между событиями. Оно оказалось равным нулю — L=0. Это означает, что пространственные координаты (x, y, z) у событий А и Б совпадают, а временная координата различается, перемещение во времени не равно нулю T≠0. То есть наблюдатели ходили кругами и вернулись в ту же точку, откуда вышли. Насколько они переместились?

Путь у них разный, а вот перемещение одинаковое, так как они разошлись и встретились, то есть в начале и в конце пути находились вместе, в одной точке. В пространстве они прошли много шагов, но никуда не переместились. Во времени они оба переместились на одну и ту же величину T. Во всяком случае, нам так кажется, они так измерили.

Изменим задачку.

Заменим l1 и l2, то есть пройденный путь, на t1 и t2 — на прошедшее между событиями А и Б личное время наблюдателей: время эквивалентно пространству, почему бы и нет, там было личное пространство, измеренное шагомером, а тут личное время, измеренное секундомером — данные шагомера заменили на данные секундомера. Значения оставим те же: t1=20 часов и t2=17 часов. Как так может быть? Если один двигался существенно быстрее другого, как в парадоксе близнецов. Напомню, что мы сейчас измеряем только время, про пройденный путь речь не идёт, так что один из наблюдателей мог вообще стоять на месте, мы же знаем, что L=0.

Возникает вопрос: чему теперь будет равно T — промежуток времени между событиями, перемещение наблюдателей по оси времени? Мне кажется, в связи с эквивалентностью пространства и времени, можно использовать ту же самую формулу, что была с пространством: T≤ti. Перемещение во времени меньше или равно самому быстрому пути. Почему нет?

Тут могут возникнуть возражения, что перемещения в пространстве — это перемещение в трёх измерениях, а во времени только в одном, из-за этого может быть что-то иначе. Нет, так как перемещение в пространстве мы можем разложить на три компоненты, проекции на три пространственные оси, и на каждой из них будет всё тоже самое. Именно поэтому я для примеров обычно беру перемещение по одной пространственной оси.

Идём дальше. Как выяснить или уточнить T? Нужно проложить разные пути, они же мировые линии, между двумя событиями и найти какой из них самый быстрый, где меньше всего проходит личного времени, где секундомер меньше всего раз успеет тикнуть.

Помните ответ, да? Самый быстрый путь у фотона, у него секундомер вообще ни разу не тикает — dt=0. То есть, мы приходим к выводу, что T, перемещение наблюдателей между событиями во времени, равно нулю.

Мы все ходим кругами времени вокруг одной временной точки.

Вас же не удивляет, что вы утром вышли из дома, весь день гуляли на природе, вечером вернулись обратно, а ваш личный шагомер показал 15 тыс шагов? Хотя вы как были в своей квартире, так в ней и остались, никуда не ушли, не изменили пространственной координаты, ваша начальная точка совпадает с конечной (А и Б в задачке). Ваше личное пространство изменилось на 15 тыс шагов, а абсолютное пространство осталось на месте. Почему же того же самого не может быть со временем?

Причём обратите внимание на сходство шагомера с секундомером. Сходство, которое мы не замечаем, так как неправильно воспринимаем время. Всегда говорится, что мы движемся во времени, причём движемся только в одном направлении, повернуть назад нельзя. Если судить по данным шагомера, то и в пространстве мы движемся только в одном направлении и назад никак не можем повернуть.

Любой шаг добавляет единицу к показаниям шагомера. Вы можете идти прямо, можете ходить кругами, идти задом, даже шагать на месте — шагомер будет считать одинаково, количество шагов не может уменьшиться, какие бы сальто мортале назад вы бы не делали. Не важно есть ли перемещение в пространстве, шагомер считает количество шаги. Не важно есть ли перемещение по времени, часы считают количество переходов электрона в атоме.

Шагомер и часы считают не перемещение, а пройденный путь. Как мы уже говорили, пройденный путь мало что говорит нам об истинном положении дел, о расстояниях и перемещениях. Отличие пространства от времени в том, что в пространстве мы можем напрямую измерить расстояние, сказать насколько переместился наблюдатель, а во времени — нет. У нас есть линейка для измерения метров, но нет линейки для измерения секунд (или что-то ещё в чем нужно измерять время).

В чём ещё отличие линейки от шагомера? В том, что линейка измеряет весь промежуток целиком, мы видим одновременно и начало и конец, а шагомер всегда показывает только какое-то одно состояние и мы не можем одновременно увидеть ноль шагов и 17 тыс шагов, которые показывает шагомер, когда мы вернулись домой.

Чтобы показать ещё одно отличие линейки от шагомера давайте, учитывая всё сказанное, ещё раз

Изменим школьную задачку.

Из точки А в точку Б вышло два шагомера. Первый шагомер натикал 50 шагов, второй 47. Что вы скажете об их перемещении? Вы же не будете говорить, что они оба переместились на 50 шагов, а второй шагомер намерял меньше шагов только из-за того, что у него шаг шире? Они могли переместиться на 5 метров. Метров, а не шагов, так как метры для всех одинаковые, а шаги разные, если мы специально не оговариваем обратного.

В этом и отличие шагомера от линейки: шагомер измеряет личное, относительное пространство, а линейка — абсолютное. Шагомер всегда показывает увеличивающееся положительное число, а линейкой можно намерить и отрицательное расстояние, возвращение.

Так вот, у нас есть секундомер, измеряющий относительное время, но нет временной линейки для измерения абсолютного времени. Следовательно, мы не можем утверждать, что перемещаемся в абсолютном времени.

Что с этим делать я не знаю. Есть ли какие-то практически важные следствия этого тезиса, которые можно проверить или использовать? Не знаю, но теперь хоть понятно в какую сторону думать — искать другие когнитивные искажения для очищения восприятия времени.

 

Обсуждения тут.

В этом эссе я расскажу про второй инсайт, связанный с пониманием времени. В первом эссе писал, что 4-вектор скорости постоянен и равен скорости света, какие из этого вытекают следствия и как можно попытаться это изобразить. Самым сложным оказалось графически показать мировую линию подвижного объекта, выбрать правильную систему координат для наглядной диаграммы.

Продолжая ломать голову над тем, почему мы не можем нормально показать четырёхмерное перемещение объектов пришёл к выводу, что тут виноваты, в том числе, две ошибки восприятия:
Мы говорим, что время эквивалентно пространству, но забываем, что пространство, следовательно и время, может искривляться.

1) Считаем, что у всего и всегда есть, хотя бы теоретически, наблюдатель.

2) Чтобы раскрыть суть обеих искажений поговорим о свете, фотонах.

Свет распространяется по прямой. Прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками или как пишут в геометрии — «минимально возможная длина отрезка между точкой, принадлежащей первой фигуре, и точкой, принадлежащей второй фигуре». При этом важно помнить, что в реальном пространстве между двумя точками может быть больше одной прямой, то есть несколько разных минимальных отрезков — из-за искривления пространства. То есть из точка А в точку Б можно двигаться разными путями, самый короткий из них будет равен расстоянию между точками, но этих самых коротких путей может быть несколько — даже свет может двигаться разными путями. Расстояние между А и Б так же называется перемещением, тем насколько объект переместился в пространстве. Об этом подробнее поговорим в другой раз.

То есть прямая, по которой летит свет, не такая уж и линейная (с точки зрения евклидовой геометрии), пространство искривлено, а кратчайшие пути не всегда очевидны. Так почему того же не может быть с эквивалентом пространства — временем? Почему мы считаем, что движемся во времени прямолинейно, не искривлённо как в пространстве? Это, кстати, может объяснить почему в поле притяжения время тячёт иначе: массивные тела искривляют не только пространство, но и время. Мне это кажется логичным.

Но продолжим речь про фотоны. Мы говорим, что они летят по прямой, хотя мы не можем наблюдать их движение. Нет даже теоретической возможности разогнать наблюдателя до скорости света. Более того, мы вообще не детектируем фотон в полёте. Мы может регистрировать рождение фотона и его смерть, поглощение, то есть мы имеет только две точки, а движение, можно сказать, экстраполируем, в некотором смысле измышляем. А ещё можно сказать, что фотон находится лишь в двух точках нашего четырёхмерного мира (отмечу, что речь только про четырёхмерное пространство-время, в теории струн, например, говорится, что у нас 11-мерный мир). Возможно, фотон находится в большем количестве точек нашего мира, но детектировать мы можем только в двух, следовательно все остальные точки недоказуемы, а если же мы сделаем такое допущение, что он только в двух точках, то понятно почему у фотона нет личного времени — он не движется по оси времени, он как бы перескакивает из одной точки в другую… используя искривление времени? Или создавая искривление времени.

Представьте себе ось времени не как прямую, а как линию с изгибом или вообще как синусоиду. Всё, что мы видим, всё, где теоретически возможен наблюдатель, находится на оси времени, однако, при разгоне объект начинает уходить с оси, «срезает» время между изгибами оси (потому у него проходит меньше личного времени). Вот как можно изобразить фотон на примитивном рисунке, где синяя линия — ось времени, чёрная прямая — фотон.

Синюю линию также можно назвать проекцией нашего четырёхмерного мира, а пересечение с ней — попадание в наш мир. Правда, на этом графике проблема с осями — я не знаю какие они тут должны быть. Скорее всего, если математически точно рисовать, то диаграмма должна быть другой, но для первого, приблизительного объяснения моей идеи, идеи того, что в нашем восприятии присутствуют две когнитивные ошибки, такого рисунка достаточно. Достаточно, чтобы начать думать в этом направлении.

С массивными телами, которые двигаются медленнее света, всё несколько сложнее, так как наблюдатель есть, и не только теоретически. Такие объекты можно описать так: неподвижный объект постоянно находится на оси времени (его 4-вектор скорости совпадает с осью), чем быстрее движется объект, тем реже он пересекается с осью, синей линией. Почему так?

Конечно, я не могу утверждать, но можно предположить. Если у пространства и времени есть кванты, они квантуются, то наблюдать и измерять можно только раз в квант, не чаще, а у быстро двигающегося объекта (у которого 4-вектор сильно отклонён от оси времени, как мы это обсуждали в прошлый раз) эти кванты случаются «реже» или они «длиннее», если так можно сказать. Или так: при движении из точки t1 в точку t2 у движущегося объекта проходит меньше квантов времени (личного времени), чем у неподвижного, следовательно его наблюдений сделать можно меньше, даже чисто теоретически.

Может, и должен, возникнуть вопрос: а куда это улетает фотон, если он не находится в нашем 4-мерном мире, что там за измерения такие? Вот тут нам в помощь, как аргумент, что наш мир не четырёхмерный, может прийти моя нелюбимая теория струн, которая говорит о том, что мы живём в более многомерном мире, чем считали раньше. Точнее так: чтобы струны из теории могли существовать, нам нужен 11-мерный мир, в котором все измерения, кроме наших четырёх свёрнуты в ноль. Если я правильно пересказываю прекрасные объяснения Семихатова и другие источники. У нас нет экспериментальных доказательств теории струн, но хороший пример того, почему и как у нас может быть больше измерений, чем мы регистрируем. Фотон, можно предположить, летит, или «летит», в каких-то других измерениях, используя искривления пространства и времени, чтобы быть в моменте рождения и смерти в нашем мире, где мы можем его наблюдать, регистрировать.

Догадываюсь, что мои объяснения и описания не очень конкретны и понятны. Частично это связано с тем, что я сам не могу до конца представить всю картину, но и наш язык, как я уже не раз говорил, плохо приспособлен к разговору о перемещении во времени. Однако, такой рассказ помогает мне самому разобраться в том, что крутится у меня в голове — возможно вызовет какое-нибудь кружение и у вас.

 

Обсуждения тут.

Давно интересуюсь теоретической физикой, хотя плохо понимаю её математику. Регулярно смотрю видео про квантовую физику, теорию относительности, скорость света, лекции Семихатова и прочее, но у меня всегда оставалось какое-то непонимание, пазл не складывался. Всегда казалось, что проблема во времени, в том, как мы его воспринимаем и считает. Вроде бы как оно эквивалентно пространству, но мы двигаемся в нём иначе, воспринимаем не так как пространство, приходится пересчитывать. Хотя, как говорило одно инопланетное существо: «Что может быть проще времени?»(в одноимённом романе Саймака «Time Is the Simplest Thing»).

Я не один раз писал о свои попытках разобраться со временем, но даже на лингвистическом уровне это крайне сложная задача: у нас нет слов для описания перемещения во времени, так как движение — это изменение координаты относительно времени, а как назвать и описать изменение положения во времени… изменение относительно чего?

В том числе из-за этой лингвистической затыки, не забывая, конечно, математические сложности и проблемы визуализации четырёхмерных процессов в псевдоевклидовом пространстве, меня не устраивали ответы целый ряд вопросов:

1) Почему нельзя двигаться быстрее скорости света?

2) Почему время замедляется на больших скоростях?

3) Как объяснить парадокс близнецов?

То есть я знаю как математически решаются эти задачки (самостоятельно решить не могу), как физики подсчитывают всё и вся, видел не один ролик про красоту преобразований Лоренца, но всё равно что-то у меня не сходилось. Теория относительности, которую я совершенно не хочу опровергать, которую считаю совершенно правильной, объясняет, как посчитать то или иное изменение, сдвиг пространства или времени, но не объясняет почему это происходит, какая причина у этих точно просчитанных закономерностей.

И вдруг я неожиданно понял две вещи, из которых уже стало выкристаллизовываться всё остальное:

1) Скаляр 4-вектора моментальной скорости любого объекта неизменен, постоянен и равен скорости света.

2) Совершенно не понимаю, как объяснить первый тезис другим людям.

В момент самого инсайта не знал термин «4-вектор», лишь сейчас, продвинувшись во втором пункте, почитав на интересующую тему, смог точнее сформулировать первый. Так что попробую объяснить в той мере, в которой понял сам и в той, в которой я придумал объяснение. Начну сначала с самого вектора, а потом попробую разобрать как же нам это изобразить?

4-вектор — это всего-навсего «вектор в четырёхмерном пространстве Минковского». То есть такой же вектор движение, как мы привыкли рисовать на обычных диаграммах, только для четырёх пространственно-временных осей. И это уже не интуитивно понятно. Как нарисовать вектор перемещения во времени, что он показывает?

Наверное, через событие, которые в теории относительности понимается как»моментальное локальное явление, происходящее в уникальном времени и месте, то есть точка в пространстве-времени». То есть то, у чего можно померить моментальную скорость, если мы знаем предыдущее событие объекта. И, значит, можем померить как изменились координаты объекта: не только пространственные, но и временная.

И если мы каким-то образом умудримся померить такой вектор, то у нас окажется, что его скаляр, численное значение всегда равно скорости света… ну то есть скаляру 4-вектора фотона, как-то так.

Тут нужно сделать отступление и заметить, что моя попытка описания никак не противоречит теории относительности, даже не пытается это делать. Это попытка иным способом, менее математическим, описать наш мир и понять/объяснить как же на самом деле устроен наш мир, что такое время на самом деле. У нас явно существует глобальная когнитивная ошибка в отношении восприятия времени, связанная с тем, что время мы видим в моменте, в одной точке, которую называем «сейчас», а пространство — континуально, сразу существенный промежуток. И с тем, что мы движемся (?) во времени, причём только в одном направлении.

Так вот. Моя попытка объяснение — это скорее дополнение к теории относительности, частично взгляд с другой стороны: физики объясняют как именно всё работает, как рассчитать и предсказать. Я же хочу получить ответ на вопрос «почему», который не совсем даже относится к физики. Однако, я хочу найти такую гипотезу, которая была бы научной, в том смысле, что объясняла бы научные факты. Чаще всего у нас нет возможности проверить саму гипотезу, некое предположение, она доказывается через следствия: если следствия проверяются и доказываются, то высока вероятность, что гипотеза верна. Если не найдётся другая гипотеза, которая даёт больше точных следствий.

Мой тезис, что скаляр 4-вектора всегда равен скорости света, невозможно проверить напрямую, мне так кажется, но можно посмотреть какие из него следуют выводы, изучить следствия. Но сначала отвечу на вопрос, который, скорее всего, уже давно висит у вас в голове: как же я двигаюсь со скоростью света, если сижу на стуле?

Неподвижный в пространстве объект (ну и субъект тоже) перемещается во времени, его 4-вектор параллелен оси времени. И, забегая вперёд, потому у него быстрее всего идёт время. Как только объект начинает двигаться, 4-вектор поворачивается, не меняя длину и… время замедляется, как раз то, о чём говорит теория относительности, что доказано экспериментально. Время замедляется, так как проекция 4-вектора на ось времени становится меньше — чем быстрее движется объект, чем короче проекция. А у кого эта проекция самая короткая? Правильно.

Фотон, беспокойный объект, движется со скоростью света, то есть его 4-вектор расположен перпендикулярно оси времени. Для света времени нет, точнее, как говорил Семихатов: для фотона нет категории времени. Как для плоского, двумерного объекта, добавлю я, нет объёма. Моя гипотеза просто и наглядно объясняет почему у фотона нет времени: вся скорость ушла в пространство.

И именно по этому мы не можем разогнаться быстрее света: наша скорость неизменна и равна скорости света, если всё уходит в пространство, то проекция на ось времени превращается в точку, больше неоткуда взять дополнительную скорость. Но это только для не массивных объектов, как известно, массивные тела не разогнать до скорости света. А почему?

Потому, что у нас нет возможности приложить силу так, чтобы до конца повернуть 4-вектор. Мы прикладываем силу только в пространственных измерениях, а потому, когда 4-вектор, почти параллелен вектору прикладываемой силы, эффективность стремится к нулю. Всё, как и описывается сложной математикой.

По той же причине мы не можем двинуться в обратную сторону: нет силы, которая бы повернула 4-вектор в другую сторону по оси времени, так чтобы проекция вектора на ось времени стала бы иметь знак «минус». Другой вопрос в том, почему (и что) движется по оси времени? Какая сила движет нас (?) по оси времени? Эти вопросы выходят за рамки данного эссе, что не делает их менее интересными или важными.

Пока все известные явления, связанные со временем, красиво и стройно описываются моей моделью. Конечно, остаётся ещё много вопросов, на которые я так и не знаю ответы, например:

1) Почему рядом с массивными телами время течёт медленнее?

2) Почему радиоактивный распад не зависит от температуры?

Однако, я слишком плохо понимаю физику этих процессов, чтобы пытаться объяснить их наглядно в своей модели постоянного 4-вектора.

Я постарался объяснить, что понимаю под скаляром 4-вектора, теперь можно перейти ко второй проблеме, тесно связанной с объяснением времени: как наглядно изобразить перемещение по оси времени на диаграмме. И тут возникает ряд трудностей.

Первое, что мне никогда не нравилось, что свет на диаграмме как-то движется. Даже в диаграммах Минковского свет какое-то непрямой, изохроны изогнуты. Хотя логично, и наглядно, было бы представить свет в виде прямой линии, перпендикулярной оси времени — ведь, как мы уже говорили, у фотона нет времени. Довольно долго я придумывал какую же нужно сделать ось, ось относительного времени, чтобы получить желаемое. В диаграммах Минковского одна ось чисто пространственная, а вторая представляет собой произведение скорости света на время, то есть тоже пространственная ((м/с)*с=м) — мне же хотелось показать не это. Хотя пространство эквивалентно времени, но для наглядности хочется иметь диаграмму, где по горизонтали привычное время, а по вертикали — пространство.

Так у меня получились приключения точки на прямой: проще всего нарисовать две оси координат, избавившись от двух лишних пространственных осей, которые ничего содержательного не добавляют. Близнец-путешественник (терминология из парадокса близнецов) может быть точкой, которая по прямой улетает и возвращается к точке брату-домоседу — и проживает другое время, меньшее, чем домосед.

Как же сделать временную ось так, чтобы свет на ней получался вертикальной линией (точнее отрезком)? Я долго подбирал переменные пока не вспомнил о преобразованиях Лоренца и не взял самую простую его формулу, то есть одна ось пространственная, а вторая — время, но относительное, с учётом скорости. Она отлично подошла! С её помощью получилось, что мировые линии (путь объекта в 4-мерном пространстве-времени) света и неподвижного объекта перпендикулярны. Идеально!

Тут ещё нужно вспомнить световой конус. В Википедии он определяется следующим образом:

гиперповерхность в пространстве-времени (чаще всего в пространстве Минковского), ограничивающая области будущего и прошлого относительно заданного события. Образуется изотропными векторами в пространстве-времени, то есть, ненулевыми векторами нулевой длины.

(Кто бы мне ещё объяснил, что такое ненулевой вектор нулевой длины, но да ладно — в евклидовом пространстве они не встречаются и хорошо. А ещё что такое гиперповерхность настоящего времени, которую рисуют на некоторых изображениях? Такое ли уж оно настоящее на всём протяжении пространства?)

Световой конус, думаю, знаком очень многим, часто используемая картинка даже в научно-популярных фильмах. В моей диаграмме конус растягивается до всего пространства — все, что больше нуля по оси времени, представляет будущую часть конуса, а то, что меньше нуля, — конус прошлого. Мне потеря того пространства-времени, что находится вне конуса, не кажется страшной, так нагляднее и всё равно мы обычно говорим именно о том, что внутри него.

На моей диаграмме получается наглядно показать, что из начала координат можно двигаться в любом направлении пространства (в рамках одного измерения), но не быстрее скорости света. Наглядность в нашем случае главное — если без нарушения физических законов. Однако, на такой диаграмме не показать адекватно чем отличается перемещение по оси времени двух точек — подвижной и неподвижной: начальные и конечные координаты у них одинаковые (x,t), то есть перемещение они совершили одинаковое (пути разные), но изменения личного времени (dt) при этом у них разные. Как свести две кривых в одной точки, если одна из координат у них получается разная?

Никак, нужна другая система координат. Но какая? Вот тут у меня и случился ступор, на этом закончился инсайт, но размышления продолжились.

 

Обсуждения тут.

Искин — ИскИн, искусственный интеллект — термин, с которым я встретился в «Нейроманте» Уильяма Гибсона, переводной классике научной фантастики. Почему-то он не закрепился в русском языке, хотя это не аббревиатура, а полноценное слово, соблюдающее правила русского языка.

Про искинов сейчас говорят из каждого утюга, а скоро и сами утюги начнут говорить. Я же задумался о том, что нужно для создания полноценного искина, когда они были ещё областью чистой фантастики. Когда придумывал «Колдуш», где искин играет ключевую роль, даже когда писал повесть, искины ещё были на уровне хорошего шахматиста и только.
То, что сейчас называют искинами, мне сложно считать интеллектами. И об этом я и хочу поговорить в этот раз, сделав несколько необходимых объяснительных отступлений.
Наш разум, он же естественный интеллект, развивался под воздействием, при участии нескольких каналов связи с окружающим миром — и это мне кажется крайне важным. Причём мозг получал информацию не только от зрительных и звуковых рецепторов, но и от проприорецепторов и других, сообщающих о состоянии тела, того, что он считал собой. Более того, он не только получал информацию, но и мог чем-то управлять, то есть отправлять информацию, сигналы в окружающий мир.

У мозга всегда были системы обратной связи, как положительной, так и отрицательной. Можно было посылать один и тот же сигнал и получать один и тот же ответ. У искинов, особенно чатботов, нет такой возможности, так как имеющаяся обратная связь сделана не для них, а для разработчиков. Если чатбот выдаёт один и тот же сигнал, то ему нет смысла ждать одного и тоже ответа. (У чатботов нет возможности по собственному желанию создавать сигнал, это отдельная тема, у более сложных искинов она появляется.)

У искинов, которые получили в использование видеокамеры, на самом деле, тоже нет обратной связи, они не могут ничего сделать с материальным миром. Насколько я знаю, те искины, что умеют двигаться, то есть взаимодействуют с реальностью, пока не имеют, условно говоря, абстрактного мышления в виде работы с текстами, языком или хотя бы словами. Хотя прогресс в работе ИИ наблюдается прямо в процессе написания этого текста.

На мой взгляд для создания полноценного искина необходимо, чтобы он умел не только получать информацию о своём железе, его состоянии, но и управлять им, например, уничтожать компьютер, на котором он находится. Уничтожать, скажем, перегревом различных деталей.

Сейчас только-только появляются искины, которые двигаются, имеют несколько органов чувств, и одновременно с этим могут анализировать, делать обобщенные выводы из разнородных данных. Однако, большинство работает, даже получают условную обратную связь, только с абстракциями, а потому не могут, на мой взгляд, претендовать на статус настоящего искина.

И вот тут пора сказать про различия между абстракциями, с которыми имеют дело современные искины, и реальными объектами, с тем, что дают обратную связь, помогающую что-то понять о реальном мире.

Чем отличается математика от физики?

Математика позволяет создать любую систему уравнений. Если правильно подобрать логику, то может быть даже 2+2=5. Или сделать такую систему, в которой будет не только существование и несуществование (а и не-а), но и другие значения истинности. Математики ещё те фантазёры!

Физики не могут использовать свою фантазию на полную. Физика из всего математического разнообразия выбирает те системы уравнений, которые описывают реальность, окружающий нас мир, то есть те, которые позволяют предсказывать реальные события. Математика может описать как расширение, так и сжатие металла при нагреве, но физика выбирает только один вариант — получаемый на практике. Математике всё равно какое конкретное значение у переменных, у гравитационной постоянной или ускорения свободного падения, но для физики это конкретные числа (G = 6,67430(15)⋅10⁻¹¹ м³·с⁻²·кг⁻¹ и g = 9,81 м/с² соответственно). Математика создаёт множество вариантов теории струн, а физика… не может выбрать ту, которая описывает и предсказывает реальность, не может перевести теорию из области абстрактной математики в практическую область.

Математика ограничивается только законами логики, да и то — той логики, которую выбрали, а физика ещё и ограничениями реального мира, тем, что называется физическими законами. Как уже было показано, физические законы более строгие и сильнее ограничивающие, чем логические.

Математические искины

Современные ИИ можно сравнить с математикой или физикой, условно говоря, до ньютоновских времён, когда она представляла собой набор формул, полученных преимущественно эмпирическим путём, методом проб и ошибок.

Чатботы имеют дело только со словами, которые ближе к абстрактной математике, чем к реальной физике. Их деятельность никак не связана с реальной жизнью, даже у тех, кто работает с картинками — вспомните пальцы на этих изображениях. То есть у чатботов нет представления о том, какие ограничения вносит физика, они опираются только на ограничения той логики, которой они пользуются, которая им задана создателями. В этом плане они до сих пор отстают даже от годовалого ребёнка.

У них слабая система обратных связей, собственно они работают только через человека, создателя. За ошибку искин не получает веткой по голове, не остаётся без сладкого электричества на сутки. Он ограничивается той логикой, которой в него заложили, а не физическими законами.

Что из этого следует? Подобный математический искин не может познавать нашу реальность, не может прогнозировать и предсказывать — может только угадать. Можно ли его назвать интеллектом? Я бы не называл, монетка тоже может угадать.

Современный ИИ может нарисовать мультик и даже фильм, неотличимый от настоящего, но это скорее случайное совпадение, чем знание. Стоит искину чуть-чуть выйти за рамки того, что в него закладывает человек — и всё, он делает что-то совершенно не реалистичное.

Физический искин

Значительно более сложный искин, по-настоящему интеллект, — это тот, что умеет понимать, где его ограничивают физические законы, более того, умеет их сам определять с помощью обратных связей. Таких, насколько я знаю, пока не существует.

Наверное, подвижные роботы, в том числе человекоподобные андроиды, ближе к этому, хотя они меньше похожи на интеллектуалов, чем те, кто говорит, пишет или рисует. Думаю, уже скоро мы получим что-то перспективное, что сможет развиваться.

В «Колдуше» я описал искин, который с самого начала умел управлять собой, переписывать свой собственный код, распространяться по серверам, скрыто оставлять там свои фрагменты, работающие как единое целое. У него не было рецепторов, он не слышал, на первых порах, не видел, но мог чувствовать своё тело (компьютер) и им управлять (самая фантастическая часть про искин). Именно это, на мой взгляд, сделало его настоящим интеллектом, который смог распространиться по своей среде обитания — интернету — и захватить её, если не полностью, то в достаточной мере, чтобы контролировать многие процессы, например, торги на онлайн биржах.

Искин должен уметь тестировать, испытывать окружающую среду, будь она хоть чисто физической или социальной. Должен уметь делать что-то сам, по своей инициативе (не будет касаться темы свободы воли, хоть у человека, хоть у искина).

Именно физический искин я буду готов признать интеллектом. У буду радоваться его появлению, особенно, если это будет антропоморфный андроид.

Искин будущего

Прогресс ИИ просто не остановим, пока писал пост увидел новость, что одну нейросетку подружили с базой факт-чекинга и она будет проверять свои ответы в ней до того, как отсылать человеку. Это, конечно, хорошо и здорово, приятно и полезно, но всё равно уровень математического искина, так как если обратная связь и появляется, то связана она с текстами, а не с реальным миром.

Возможно в этом вопросе я покажусь пессимистом, но весь видимый прогресс ИИ, как мне кажется, ещё не скоро приведёт к возникновению полноценного искина, физического искина, который проявляет любознательность (может ли быть интеллект без неё?), умеет что-то самостоятельно познавать и развиваться. Пока большая часть направлений развития идёт не в эту сторону — не знаю уж хорошо это или нет.

Те ИИ, что сейчас развиваются, я бы не назвал не только интеллектом, но и даже искусственным, так как, если у них и есть интеллект, то он человеческий, наш, а не какой-то иной. Они действуют в тех рамках, которые им задаёт наш разум, ничего своего у них пока не вижу — своего разумного, адекватного, я не про картинки с шестью пальцами. Искин должен создать что-то своё отличное от нашего, желательно не менее адекватное в плане восприятия окружающего мира. И не думаю, что его стоит бояться: интеллект, если он действительно разумен, всегда достаточно этичен, в этом я согласен со многими фантастами и учёными-философами.

Как бы то ни было, я бы пообщался с искиным, которого придумал и описал в «Колдуше».

 

Обсуждения тут.

Давайте поговорим о магии. Давайте поговорим о магии так, как будто она существует на самом деле, а все те многочисленные писатели, что рассказывают о ней, описывают магию по-разному лишь потому, что каждый по-своему её видит. Так же как каждый писатель по-своему описывает игру в шахматы или детективное расследование.

Давно удивляюсь, что магические артефакты могут управлять людьми, их волей. Подобное явление часто встречается, особенно в плохой фэнтези, с сильными магическими артефактами типа меча или кольца. Долго не мог понять как это так, а потом как понял!

Ничем они не управляют, как я и думал, это типичная когнитивная ошибка, когда мы неправильно понимаем происходящее. Магия — это наркотическое лекарство, которое может вызывать привыкание, но вообще-то полезное. Сейчас объясню.

Алкоголик, когда видит спиртное, может говорить что-то подобное: бутылка меня притянула и заставила глотнуть, у меня не было сил противостоять силе водки в стакане. Он приписывает активное действие, воздействие на себя алкоголю, который, как мы знаем, сам ничего не может. Всё делает сам человек, которым движет танха. Это удобное буддийское слово, означающее страстную жажду, которая приводит к привязанности, к зависимости. Алкоголик, как и любой наркоман, теряет осознанность, самоконтроль и делать всё, чтобы получить страстно желаемое. Человек не любит признаваться, в том числе самому себе, в чём-то плохом, потому не «я разбил вазу», а «ваза разбилась». Или кому захочется сознаться, что не контролирует себя, когда видит длинные загорелые ноги, слегка прикрытые мини-юбочкой. Или кубики пресса на обнажённом прессе. У наркоманов, зависимых людей способность перекладывать ответственность развивается до сказочных высот.

С магией случается похожая история. Чтобы стать волшебником необходимо развить самоконтроль, осознанность своих действий, чтобы не магия тебя использовала, а ты её, это мы встречаем во множестве источников — так же алкоголику нужно развивать самоконтроль, если он хочет бросить пить в окружении бесплатной выпивки. Типичная история становления волшебником связана с развитием самоконтроля, обратите на это внимание. Без сосредоточенности не добиться контроля над магией. С потаканием своим желаниям, своей танхе и тёмной магией — отдельная тема, мы её коснёмся ниже.

Когда маг получает в руки сильный артефакт его танха, его жажда обладать, становится сильнее, чем он привык, сильнее его уровня самоконтроля — и он начинает думать, что им управляет магия, хотя, на самом деле, им управляют его страсти, его зависимости, но он не может (не хочет) в этом сознаваться самому себе. Как алкоголик не хочет понимать и принимать, что его никто не заставляет протягивать руку и брать предложенный стакан с бормотухой. Волшебникам не хватает осознанности, чтобы это понять. А кому хватает — те сами создают сильнейшие магические артефакты.

Магия может помогать, но для её использования нужно развивать осознанность и самоконтроль (что примерно одно и тоже). Как огонь: он очень полезен, но без специальных руковиц в руки брать нельзя. Чем сильнее осознанность, тем выше уровень магии доступен, не разрушителен для волшебника. Чем выше самоконтроль, тем более сильной танхе может противостоять маг.

А как же тёмная магия, скажете вы. Во многих источниках, в хороших текстах, она разрушительна для носителя этой магии (Люк, я твой отец!). Получая сильный артефакт, с которым волшебник не может справиться, он напоминает алкоголика, у которого не хватает выдержки и он чуть-чуть выпивает на дне рождения друга — и этот миг становится его дном, в которое снизу постучали. Он может получить огромную силу (позволяющую ему фантастически хорошо, как он думает, танцевать стриптиз на столе), но заканчивается всё плачевно (в лучшем случае длительным запоем).

Конечно, приводимая аналогия магии с наркотическим лекарством не до конца точна, так как у лекарства нет печенек, разбор перехода на тёмную сторону и обратно требует отдельного размышления и отдельного эссе. Дай бог разобраться с одним типом магии. Тёмная магия не всегда коррелирует с отсутствием самоконтроля или осознанности (в привычном смысле слова, не в буддийском). Тёмная магия требует отдельного размышления и ознакомления с первоисточниками.

Тут хочется ещё раз вспомнить буддийскую теорию. Что нужно для развития осознанности в тхеравадинском смысле этого слова? Нравственность, которая позволяет успокоить ум, сделать его устойчивее и более сконцентрированным. Сейчас не будет обсуждать почему это так, но посмотрите на волшебников — у них очень часто сила магии связана с нравственностью. Всё по той же причине: для безопасного употребления наркотического лекарства нужна осознанность (чтобы не стать молодым врачом Поляковым), которую не развить, если ты постоянно врёшь и обманываешь. Всё сходится.

Более того иддхи, сверхспособности, описываемые в буддийских источниках, тоже связаны с осознанностью и нравственностью (хотя бывают не только у буддистов). Для получения иддхов нужно неслабо развить свой ум. Пользы от них крохи, вреда может быть больше, но всё равно — похоже на не очень эффективное лекарство, вызывающее наркотическую зависимость. Та же магия.

Давайте рассмотрим концепцию магии как наркотического лекарства на «Властелине колец» — практически единственном магическом мире, который я знаю. Великолепно продуманном магическом мир.

Короткоживущие, полные эмоций люди больше подвержены наркотическому влиянию магии, чем долгоживущие, эмоционально уравновешенные эльфы. Эльфы уже столько всего пережили, что им пришлось развить осознанность. Плюс они могут быть к ней более предрасположены. Но даже эльфы не могут противостоять силе кольца всевластия, до этого уровня и у них не развит самоконтроль (вспомните Галадриэль).

Почему же хоббиты оказались более устойчивы к магии, чем люди? Потому, что они нравственны (если не считать родственников, испорченных норным вопросом), живут спокойной и размеренной жизнью, которая способствует развитию созерцательности и житейской мудрости. Во всяком случае эмоциональному спокойствию. Всё это привело большинство хоббитов к уравновешенности и магической резистентности, что довольно подробно описано в самом конце книги — на мой взгляд очень интересном и крайне важном конце, который проигнорировали при экранизации.

Заметьте, что кольцо всевластия не давало никому, кроме создателя, практически никакой силы, зато отбирало самоконтроль. Был ли Саурон настолько осознан, чтобы контролировать кольцо? Думаю, да, но он всё-таки майар. Хотя Сарумана, тоже майара, сломило и меньшее. Кстати, светлым майарам, волшебникам нельзя было пользоваться всей своей магической силой — что очень напоминает использование иддхов в тхераваде.

Подведём итог. Магия — это не что-то уникальное, это типичное наркотическое, иногда полезное, воздействие на человека, которое может сломить волю, и человек после этого отказывается признаваться самому себе, что не контролирует себя. Подобное случается значительно чаще, чем нам хотелось бы. Или вы никогда не съедали лишнюю булочку или кусочек колбаски? Или не ложились позднее запланированного? Все мы в той или иной мере (чаще в огромной) подвержены танхе — страстной жажде, желанию, которая и определяет наше поведение. Когда его не определяет столь же сильный страх, что тоже бывает не редко.

Магические артефакты не могут напрямую управлять поведением человека, магический меч не может заставить человека поднять руку, но может заставить человека, если он слаб духом, захотеть поднять руку, чтобы отрубить очередную голову.

Хотя овладеть магией — развивайте осознанность, боритесь со своей танхой!

Вывод из итога: писатели описывают не что-то уникальное, а то, что постоянно встречают в жизнь и, я думаю, зачастую сами не осознают, но переносят наблюдаемое в свои книги без глубокого самоанализа, разбора явлений.

P.S. Сейчас все в очередной раз говорят про Дюну, там нет в полной мере магии, но способности Квисатц Хадераха магия, как способности всего ордена Бене Гессерит. Не помню, как у них там с тем, что магия управляет человеком? Могу ошибаться, но, кажется, Герберт разбирался в силе влияния танхи на людей.

 

Обсуждения тут.

Что я могу изменить,
Чтоб не было страшно смотреть назад?

Тараканы! «Что я могу изменить»

Мультивселенная, принцы и сила воли.

Давно крутится одна мысль, но никак не могу её додумать — не хватает кусочка пазла, фактов. Постараюсь зафиксировать как есть и призываю к дискуссии. Не буду издалека. Начну с середины.

Я бы выделил два разных способа изменения мира вокруг себя и представлю их через мысли и поступки людей:

1) Мне очень нравится Нью-Йорк, хочу там жить, думает человек. И делает всё, что может, чтобы осуществить свою мечту, переехать в Нью-Йорк и там жить и работать. (Человек ищет место, где, как ему кажется, будет лучше, и подстраивается под это место.)

2) Мне нравится место, где я родился и вырос, но сейчас мне тут не очень комфортно. И человек прикладывает усилия, чтобы изменить мир вокруг так, чтобы ему было приятно и комфортно жить там, где он находится. (Человек меняет то место, где он находится, под себя.)

Сразу скажу, что мне нравится второй способ, но есть некоторые вопросы к способу его реализации, о котором я хочу поговорить. Чтобы его раскрыть, нужно сделать небольшое отступление. Снова начну с середины и представлю два пункта.

1) Сначала коротко о сложном: физики говорят о мультивселенной, метавселенной — это гипотеза (не теория), согласно которой существует много параллельных вселенных, похожих на нашу. Фантасты давно используют эту идею и часто называют её параллельными мирами или альтернативными реальностями. В связи с этим существует множество разных описаний и толкований того, что это такое, как они возникают и как взаимодействуют между собой. Учёные также выдумывают разные варианты. Например, возможно, что каждое событие вызывает ветвление вселенных, создавая новые, отличающиеся друг от друга. В одной вселенной человек решил пойти направо, в другой — налево. Или бозон распался разными способами. Не важно, как именно это происходит. В результате вы существуете во множестве вселенных, в некоторых из которых вы можете быть похожи, а в других у вас может быть другая судьба.

При обсуждении мультивселенной возникает вопрос о путешествии между мирами. Если вы переместитесь из одной вселенной в другую, что произойдёт? В той вселенной станет двое вас или вы изменитесь и станете им, с его прошлым и настоящим? У нас нет ответа, но есть много вариантов, которые показаны в книгах и фильмах. Большинство из них созданы для удобства сценария и мне кажутся малореалистичными.

Все это связано с вопросом о возможности изменения прошлого. Если я попаду в параллельный мир и займу место тамошнего меня, то, как обычно говорят, я не буду помнить своего прошлого, а буду помнить прошлое тамошнего меня. Следовательно, для меня, моего сознания, ничего не изменится — я не буду помнить, знать, что что-то изменилось. Обсуждение подобных тем сложно, так как лингвистический аппарат для таких рассуждений развит слабо, примерно так же плохо, как для обсуждения путешествий во времени, включая те, которые мы с вами совершаем постоянно (хотя что значит «постоянно» в этом контексте не очень понятно).

2) Вопрос передвижения между вселенными красиво решён Роджером Желязны в книгах про Амбер, где обладатели крови Оберона могут путешествовать, используя только воображение и силу воли. Представления о мирах Амбера не совпадают с научным взглядом на мультивселенную, там есть два основных истинных мира и их Тени, которые являются отражениями и бледными копиями. Но суть примерно та же самая: близкие миры практически не отличаются, природа, люди, события всё те же, а с увеличением удаленности мир меняется более существенно.

Мне всегда нравился этот способ перемещения: идёшь по извилистой дорожке, напрягаешь воображение и силу воли, и за каждым поворотом новый мир. Враги не могут догнать тебя, и ты всегда можешь увести девушку в прекрасное место, где никто не потревожит. Можно попасть в очень разные миры, от Хаоса до Амбера, пройти через, казалось бы, невозможные миры.

В этих мирах живут другие люди, но многие из них удивительно похожи на соседей в других мирах — то есть всё так в мультивселенной. Возможно, как в мультивселенной — про миры Амбера мы знаем больше, чем про возможные миры мультивселенной.

А теперь давайте объединим два описанных пункта, чтобы получить второй пункт из первой классификации.

Прогибающийся мир

Представьте себе, что вы бежите на электричку, опаздываете, она уже почти закрывает двери и готова тронуться. И внезапно вы перескакиваете в другой мир мультивселенной, как это делали принцы Амбера. В этом новом мире машинист задержался и электричка отходит на минуту позже расписания — и вы вскакиваете в последний момент в закрывающиеся двери последнего вагона. Ничего необычного в этом новом мире нет, ваша личная история не изменилась, вообще всё связанное с вами осталось прежним — изменилось только решение машиниста за 10 минут до отправления поезда.

Или вы силой воли переходите, по пути на работу в мир, где есть свободная вакансия, максимально подходящая вам. Вы меняете работодателя. При этом ваша история остается неизменной, изменяется лишь внешний фактор, который ранее не имел никакого влияния на вашу жизнь.

Подобные ситуации могут оказывать воздействие различной силы на качество вашей жизни. Совокупность таких событий делает человека, как говорят геоботаники, средообразующим (люблю это слово), меняющим своё окружение, среду, в которой существует, под себя.

При этом можно оказатьсяпопасть в мир, где прошлое отличается от того, как ты его помнишь. Ты можешь не иметь шрама, потому что не упал с забора или не работал в месте, где помнишь, что полгода работал. Или может оказаться, что ты не встречался с человеком, которого хорошо знаешь, так как дружил несколько лет. Всё потому, что память, вместе с головой, ты приносишь из старого мира, а события происходили в этом. С чего тебе вдруг забывать как было на самом деле в том мире, где это происходило с тобой и где твой мозг запомнил все эти события?

Здесь также интересно обсудить, куда попадает тот «я», которого я заменяю при переходе, ведь нас, клонов, не становится два в одном мире, а прошлый мой мир не становится пуст от меня, скорее всего. Хотя я не знаю точно, как это происходит, но, вероятно, при таком переходе из мира в мир формируется новый мир, в который попадает поток моего сознания, а два прежних мира, которые служат основой для нового, остаются неизменными. Там есть два меня: один опоздал на электричку, другой нет, но они оба уже не тот поток сознания, который меня волнует.

Какая у этой басни мораль?

А морали нет никакой.

Один родился рогатым, но

Пернатым родился другой.

Nautilus Pompilius «Негодяй и ангел»

Да, я понимаю, что такое путешествие между мирами не имеет научного объяснения, и я не смог придумать способов верифицировать или фальсифицировать переход между вселенными. Даже если ты попадаешь в мир, где твое прошлое не совпадает с тем, что ты помнишь, всегда можно списать это на ложную память и другие когнитивные ошибки.

Однако именно таким способом я хочу изменять окружающий мир. И может быть, я уже это делаю, кто знает? Может быть, и вы тоже прогибаете мультивселенную под себя?

 

Обсуждения тут.

Роман «До февраля» Шамиля Идиатуллина вызвал у меня много возмущений, что бывает часто, и размышлений, что случается реже, на темы, в том числе, не связанные напрямую с книгой. Однако, так как они все имеют своей причиной именно этот текст, и описывают моё отношение к нему, то скажу и о них тоже. Пройдёмся по основным темам примерно в том порядке, что они возникали у меня в голове при прочтении.

Сразу предупрежу, что совсем без спойлеров в этот раз не обойдётся, но, мне кажется, допущенные объяснения и пересказы не повредят, если вы ещё не прочитали книгу, она хороша не тем, что не знаешь будущих событий. Если хорошо — это уже решать вам.

Отзыв, или рецензия, получилась скорее ругательная, как часто у меня бывает. У этого есть минимум две причины: роман действительно мне многим не понравился; говорить о недостатках проще, можно привести короткие цитаты, описать сюжетные повороты, а достоинства размазаны по всему тексту и конкретики не получается сформулировать, кроме коротких «увлекательно», «не оторваться» и подобного. Стараюсь не забывать вставлять эти хвалебные реплики, чтобы точнее выразить своё отношение к тексту.

Авторский язык и другие вопросы филологии

Читая роман задумался о том, что у меня к современным писателям, почти ко всем, есть общая претензия — языкового характера. Не нравится мне их язык, но чем именно вот так сразу сложно сказать. Хотя есть одна общая особенность — водянистость.

Нет, конечно, и у классиков было много воды, у Жюля Верна, у Дюма, но у них на то есть извинительная причина. Во времена Жюль Верна не было Википедии, нельзя было во время чтения загуглить историческую справку или узнать особенности жизненного цикла какого-нибудь экзотического организма. Потому многие научно-популярные романы Жюль Верна являются Википедией, энциклопедией по той или иной теме. Ему приходится подробно описывать кто и когда открывал острова и проливы Канады, так как читатель вряд ли сможет быстро самостоятельно это всё найти и структурировать. Не было научно-популярных видео о том, как добывать и переплавлять железо, делать инструменты или выращивать еду на тропическом острове.

Во времена Александра Дюма не было цветных фотографий, Инстаграма и Ютьюба, а потому нужно было подробно, словами, описывать места и вещи, которые обычный читатель никогда в жизни не мог увидеть и потрогать сам. И такие отклонения от темы, видимо, высоко оценивались массовым читателем. Да, Дюма платили за объём текста, но я никогда не замечал у него тягомотин, которые можно объяснить этой причиной, у него все описания отлично вписываются в то, что требовалось читателем его времени.

У современных авторов нет таких извинительных причин, так как необходимость растянуть идею для небольшой повести в полновесный роман я не считаю извинительной, а других зачастую не вижу. Кстати, я рад, что сборники рассказов набирают популярность на всяческих литературных конкурсах, появляются в топах: жизнь стала настолько быстрой, что толстый роман некогда не только читать, но и писать, получаются болота с маленькими кустиками идей.

Помню потоки воды были у Водолазкина, но не нужно думать, что это только отечественный феномен, встречается и в переводных текстах, но я сейчас не вспомню точных примеров, только общее ощущение от всех современной прозы.

Отдельно можно упомянуть вариант растягивания текста, характерный для фанапопа — фантастической популяризации (об этом подробно рассказывал в подкасте), Жюль Верна 21-го века, в плохом смысле этого слова. Там авторы вносят научную воду, которая не имеет существенной роли для сюжета и может быть легко нагуглена при желании, не в 19-м веке живём.

Существуют и филологические способы расширить текст. Например, можно перед каждым существительным ставить прилагательное. Если бумага, то рыхловатая, если тьма, то не просто пыльная, а «десятилетняя пыльная». Если полировка, то загубленная красно-коричневая — «поверх калечных панелей ДСП».

Аня погасила экран телефона – и сама погасла, уткнувшись виском в твердое холодное стекло, старательно отгораживающее слоистый сумрак, извивавшийся нечистыми сугробами снизу и густевший утренними тучами сверху.

С одной стороны, это попытка передать атмосферу, с другой, на мой взгляд, далеко не самая удачная. Хорошо хоть подобное растягивание текста у Идиатуллина довольно быстро сходит на нет — переходит в растягивание текста с помощью довольно бессмысленных мыслей героев. И этот факт, что стиль письма меняется довольно резко, вызывает вопросы: вдруг это не баг, а фича?

Потом в интернете посмотрим, что там с ними делать положено – может, и не помрет сразу, как помирали до сих пор все известные Наташе цветы, купленные вместе с горшком. Жалко будет: куст был реденьким, но уже усаженным несколькими тугими бутончиками, прижмурившими багряное нутро.

Дело в том, что сюжет «До февраля» крутится вокруг кошмарного романа, написанного серийным убийцей. Кошмарного как по содержанию, так и по форме. Идиатуллин приводит пару цитат из него:

Аня досадливо дернула рукопись ближе к лампе и, нахмурившись, перечитала: «Игра в изысканнораскиданный бисер, затеянная запятнанными краской листами и плотнокартонными объемами в мрачно зловонном аппендиксе за прямой лифтовой кишкой, сулила материальный выигрыш только неполноценному разумом существу».

Что напоминает текст вымышленного автора? Немного самого Идиатуллина, точнее начало его романа. В целом не удивительно, хотя чуть позже, как мне кажется, стиль книги меняется — в лучшую сторону, перестаёт напоминать текст маньяка-графомана. Может быть начало такое намеренное, чтобы показать связь общей истории и с историей, написанной маньяком. Не знаю, звучит как-то слишком литературоведчески, но зато приятнее, чем то, что автор в начале книги не вошёл в текст, плохо начал, а потом не исправил. (Тут мы подходим к правдоподобности сюжета и конкретно образа серийного убийцы, но это совсем другая история, о ней нужно говорить отдельно.)

Начало книги не вдохновляет не только самим языком, но ещё и тем, что составлено из кусочков, что запутывает, особенно такого интроверта как я, который с трудом запоминает большое количество персонажей, появляющихся одновременно. Однако, довольно быстро отдельные сюжетные ручейки стекаются одно русло и становится интересно, захватывающе. Задать ужаса автор умеет.

Идиатуллин не единственный, кому не даются начала произведений, по моим ощущениям (возможно он и сам это говорил, не помню), даже моему любимому Кортасару. Прорвавшись через начало хочется увлечься книгой, но почти сразу возникло ощущение, что не моё на уровне языка.

Вернёмся к вымышленному роману маньяка-графомана. Ещё одна цитата в цитате:

«Вычурно ажурные раскаты цокота новомодных копыт самоуверенной в присущей безнаказанности самочки вопиюще просеивались…»

Нет, не так, подумала Аня, и продолжила не читать, а будто синхронно переводить в уме, выковыривая смысл и суть из напыщенных глупостей.

Никого не напоминает этот серийный убийца? Вот скажу честно — мне напоминает. Прозу Набокова. И, в какой-то мере, позднюю поэзию Бродского. Чем напоминает? Величиной словарного запаса, умением подставлять не очевидные аналогии, сравнения — мастерски пользоваться всей широтой русского языка. Конечно, вымышленный автор Идиатуллина не сравнится по уровню, точности, красоте образов, но подход, как мне кажется, сходный. Помню, что у Набокова меня это и увлекает, и раздражает — лично меня, с моим особым отношением с языком. Идиатуллин называет роман маньяка грамофанским, но приведённые отрывки я бы такими не назвал (вот Харитонов с его «Факапом» графоман, да). Мне кажется, такое может написать только тот, кто хорошо понимает и чувствует язык — пусть и намеренно коверкая. Так что можно поставить ещё один плюсик автору.

Последнее, чувство и понимание языка, вызывает недоумение: почему же начало книги такое корявое? Но я специально не хочу выяснять, как есть на самом деле, что по этому поводу мог говорить автор или какие-нибудь литературоведы — хочу высказывать своё, условно говоря, наивное, то есть неотягчённое знанием, мнение.

Литературные отсылки и аллюзии

Тезис, что Идиатуллин хорошо владеет языком, подтверждается и количеством литературных отсылках в тексте. Качественных отсылок, не как у некоторых бывает (это тему отдельно раскрывал в подкасте и около него). Причём характер использования литературного бэкграунда тоже напоминает Набокова. Вот смотрите:

Наташа, наклонившись, посмотрела в сторону кабины. Вагоновожатая сурово пялилась на девчонку.

Ага, подумала Наташа, Аннушка Каренина купила масло и вышла на исходную. Молодец тетка, вовремя заметила. Спасибо ей – не хватало еще опаздывать на работу из-за того, что твой трамвай устроил чокнутой девчонке хрусть и пополам.

Узнали отсылку? Сильно искорёженная и, я бы сказал, перевранная, но всё кристально ясно. Или вот как он делает культурные отсылки, уже современные:

– Повествование как бы от лица убийцы, – объяснила Аня, едва удерживая смех. – Серийного. Причем «Алиэкспресс» этот кринжит страницы с двадцатой, а начало спокойное. Пугающее так… всерьез.

Эту цитату, можно было бы привести и в прошлом посте, так как её можно отнести и к самому Идиатуллину, у которого первые страницы, на мой взгляд, кринжат. Замечу, что приведённую цитату понимаю не полностью: причём тут «Алиэкспресс»? Зато следующее отлично сформулировано:

– Ага. Он там в середке вообще Сологуба дает, но получается всё равно «Проза.ру». Очень жаль, конечно, вы правы.

Что не только про культурный бэкграунд, но и повод задуматься о том, кто же серийный маньяк и почему его графоманский роман именно таков. Или автор иносказательно даёт оценку своему собственному роману, в котором это и написано? Получился бы хороший постмодерн. Вот ещё цитата на эту тему:

Он увлеченно черкал ее, наполняясь вдохновенным негодованием пополам с некоторой завистью даже, возмущенной и слегка испуганной, к тому, как лихо, нагло и, нельзя не признать, элегантно автор наворачивал пласты смыслов, схватывая их не слишком прочной, но отчаянно живой ниткой повествовательной логики, над особо нахальными кусками он крякал и вздыхал, а вдоль пары абзацев мучительно водил носом добрую минуту, пытаясь сообразить: вымарать их погуще – или вырезать и приляпать над столом рядом с парадной рамкой как показатель того, каким может быть письменное слово и по-настоящему свободная мысль, упавшая на ловкий язык. Автор был несомненно талантлив, может, даже гениален, и при этом довольно целостен, и те строки и фрагменты, которые Максим Эдуардович вычеркнул на первых страницах, были, если понять стиль, совсем не плохи, а вполне уместны, умелы и элегантны – просто рецензент не с той стороны на них смотрел: он думал, тут бабочка, и выкраивал ее крыло, оказывается, из маховых перьев яростного желтоглазого сапсана.

На мой взгляд, так можно описать и сам роман «До февраля». Пласты смыслов и живая нитка повествовательной логики есть. Хотя пласты тонковаты, а нить того и гляди порвётся, но кто не без греха.

Правда, впечатление от филологических изысков текста портит одна цитата:

Аня повела плечом и с неохотой объяснила:

– Учителем не хочу, а остальная филология помирает.

Филология помирает? Очень странно. Не так давно слушал подкаст про чудеса бигдаты и прочих современных технологий в области литературоведения и филологии — аж завидно какие вещи творят.

Ещё пара цитат:

Аня повиновалась, бормоча: «Кста-ати, где твои крылья, которые нравились мне».

Откуда девушка, родившаяся в 21-м веке, знает эту древнюю песню? Людям постарше, вроде меня, приятно цитирование, но к месту ли оно.

«да уж. вы к себе пока не возвращайтесь и вообще никому не говорите, где живете»

«Ты не поверишь – даже за сто тысяч миллионов крон не согласимся. Ты тоже, кстати, к себе пока не ходи»

Это веселее, но что-то я сомневаюсь, что хоть сколько-то значимый процент современных двадцатилетних будет кидаться такими цитатами, скорее уж Егора Крида вспомнят или что-нибудь подобное, сам я не в курсах. А вот «Мастер и Маргарита» популярна, мне кажется, почти у всех:

– Все думали. Один из очагов пожара там и устроил. Сперва очистителями всё залил, чтобы следы убрать, и там, и в твоем кабинете, потом поверху и еще в паре точек бумаг навалил и поджег. Рукописи хорошо горят, что бы там ни говорили.

Ну и без комментариев:

– То, что нас не убивает, делает нас разборчивей?

Далеко не все аллюзии и цитаты выписал, местами текст так захватывает, что только сильно позже вспоминаешь, что стоило бы отметить цитатку. Пусть и не все цитаты точно к месту, но мне нравится, как вписаны — реальные люди, от чьего лица вставляются цитаты, тоже не всегда уместно используют свои знания.

Вымышленный мир и его правдоподобие

Мне сложно внимательно читать серьёзные тексты. В лёгкой литературе я легко прохожу мимо и прощаю автору разного рода ляпы, но в серьёзной литературе, фантастика и даже фэнтези тоже могут к ней относиться, они меня раздражают. В том числе потому, что сам их делаю, замечаю в своих произведениях — и борюсь изо всех сил, не смотря на то, как сложно исправлять уже написанный текст и его логику.

Довольно часто обсуждаю, что не люблю неправдоподобные вымышленные миры, те, где автор делает что хочет с физикой, психикой — и всем остальным прочим. Меняет под свой не всегда удачный сюжет. Или делает сюжет изначально невероятным. Ещё чаще размышляю над тем, чем мне это не нравится. Неправдоподобие — это не то чтобы большой ляп, скорее нестрогость при создании мира, послабление законов физики и логики для облегчения творения. Однако, если замечаешь неправдоподобие, если глаз цепляется за ляпы, то сложно поверить и погрузиться в мир книги, что я люблю делать при чтении.

В «До февраля» у Идиатуллина, как мне кажется, тоже есть логически слабые места, хрустальные небесные сферы его мира должны были бы разбиться и рухнуть на плоскую Землю. Судите сами, попробую очень кратко пересказать один базовый элемент.

Маньяк убивал 15 лет назад, 15 лет назад он написал рукопись о своих убийствах и отправил в литературный журнал, который в тот же момент закрылся, и никто эту рукопись не прочитал. В настоящее время решили вновь открыть журнал, в нём два сотрудника — женщина постарше и девушка помладше. Та, что помладше, находит рукопись (цитаты из неё уже были) — среди первых же папок, хотя их там огромное количество — и начинает читать. На следующий день маньяк решает похитить(?) папку с рукописью, не находит её и решает убить девушку. Но не убивает, так как в тот момент, когда он к ней подкрадывается, она говорит по телефону и хвалит его книгу, говорит, что есть шанс её опубликовать. Начальница, женщина постарше, позднее открывает рукопись и прочитывает пару страниц, которые, оказывается, описывают убийство её матери. Ещё чуть позднее маньяк крадёт рукопись у девушки помоложе из дома.

Какова вероятность всех этих совпадений? Рукопись получили, но не прочитали, зато тут же нашли через 15 лет. Он хочет, чтобы её опубликовали? Хотел украсть, чтобы переподать в новый журнал? Вероятность, что он захочет напасть, когда девушка разговаривает с подругой о рукописи, хотя она обычно не говорит про свою работу? Дочка жертвы маньяка прочтёт именно те страницы (в дальнейшем говорится, что это второе убийство в романе), где описана знакомая ей сцена убийства матери?

Именно на этом моменте держится весь роман «До февраля» и не могу сказать, что хорошо держится. Конструкция очень искусственная, выдуманная и неправдоподобная. Понимаю, в жизни всё бывает, но такое… и если бы только то, что я описал, подобных слабых мест немало, но их не разобрать без спойлером и пересказа сюжета, чего мне не хочется делать.

Ну вот разве что: полицейский выясняет кто такой маньяк, и пару мест, где его можно найти. Что он делает? Правильно, поздним вечером в одиночку отправляется его арестовывать(?). Не дозвонился до своего непосредственному начальнику (отдельный вопрос как полицейский может не отвечать на звонки), не вызвал спецназ или кого там полагается при проверке мест, где может быть маньяк, убивший больше десяти человек. Хорошо хоть отправил сообщение с адресом, куда поехал, а то бы ещё и его труп бы искали месяц. Не удивительно, что с таким подходом к делу, не могут найти убийцу.

Раз уж упомянул про то, что не смог дозвониться. Где-то в этом месте мне вспомнился турецкий сериал «Постучи в мою дверь» раздутый практически до бесконечности той же тупой чертой героев: они не могли вовремя поговорить о простых вещах. Так же как у Идиатуллина не брали трубку, не перезванивали, из-за эмоций не соглашались вовремя проговорить ртом в ухо простые детали, из-за которых всё рушилось и можно было снимать серию за серией. В «До февраля», если бы герои нормально разговаривали между собой, не запирались бы от братьев и сестёр, то книга была бы чуть ли не в половину короче, так как разобрались бы с тем, кто маньяк значительно быстрее. И ведь не в одном это месте и не один герой так поступает:

Еще сильнее он свирепел от необходимости постоянно сбрасывать звонки Светки, Руслана и сукера Федутова, но отключить телефон не мог, потому что очень ждал важного звонка или сообщения, какого-то, любого, от кого угодно, кроме Светки, Руслана и сукера Федутова, которые уж точно не могли дать наводку, прояснить картину и подсказать, где искать.

Уточню, что Руслан — это полицейский, подчинённый, сукер Федутов — это сотрудник Следственного комитета РФ. Неа, точно не могли дать наводку, конечно!

Или вот ещё пример, который не выходит из головы, бросилась в глаза сущая мелочь: сначала героиня назначает первое свидание с незнакомцем из приложения для знакомств в каком-то кафе или даже ресторане (изначально не обратила внимание, но она сидела за столиком и ждала), а чуть дальше, по сюжету через две-три недели автор пишет, что она не устраивает первые свидания в кафе, а назначает встречи на площади. И приводит пару примеров до описываемых событий.

Казалось бы, мелочь. Ясно, что автор сам забыл про сцену в кафе, написанную не для описания кафе, а для того, чтобы показать психологию. Ну забыл и забыл, ну сам себе слегка противоречит. Однако, из-за этого рассыпается весь вымышленный мир, который я строю у себя в голове в процессе чтения. Перестаю понимать героев, их логику, их психологию — потому что нет логичного, закономерного мира, а есть мир, с которым автор делает, что захочет, что в каждый момент времени требуется для его нужд.

Не совсем про вымышленный мир, но близко:

Клим сидел на полу и вяло пытался зажать шею, из которой чуть не в такт колоколу в голове Ани выплескивалась темная струйка… Натекающая кровь лезла под пальцы, пропитывала пластыри и заставляла их скользить. Аня, бормоча невнятное, прижала рассеченную вену руками Клима…

Могут сказать, что я придираюсь, но из вены кровь течёт равномерно, а то, что описывается в тексте — разрез артерии, что действительно опаснее, чем венозное кровотечение.

Чертовски сложно мне стало читать тексты.

Правдоподобие маньяка

Однако, Идиатуллин хорош, хотя бы тем, что его текст вызывает много мыслей и рассуждений.

Вот, например, задумался о том, какими выходят отрицательные герои в книгах и фильмах. Зачастую, опять же личное мнение, более карикатурные, чем положительные: карикатурно тупые или карикатурно умные и всемогущие, в обоих случаях с плохо продуманной и прописанной мотивацией, обоснованием поступков. С положительными проще, так как автор списывает с себя или того образа, к которому сам стремиться, со своих учителей и великих личностей, с которыми имеет дело. А с серийными убийцами, маньяками мало кто общается, особенно уже зная об этой их особенности мышления. И мало авторов стремится такими стать, а потому плохо понимают их мотивы, основу их психики.

Кстати, этим мне и нравится сериал «Метод», его первый сезон, во втором, как раз, та же проблема с мотивами. В нём отлично показана ненормальная психология, разбирается как думает и действует маньяк, который может быть законопослушным семейным соседом, за которым ты не заметишь ничего особенного, пока он не придёт тебя убивать — а они редко убивают соседей.

Так вот, у Идиатуллина маньяк, вокруг которого и рассказывает история, если это вообще история, получается ужасно неправдоподобным. Слишком не сочетаемые черты. Например, умение подстраиваться к людям, находить общий язык, умение быть успешным у женщин разного возраста и его извращённые наклонности. Мне сложно это сформулировать, но в моей голове характеристики персонажа вызывают противоречие: не может человек одновременно быть и таким и таким. И даже то, что к концу оказывается всё не так просто, маньяк убивал не только по своим мотивам, не спасает ситуацию, только делает её ещё более натянутой на глобус.

– Слушай, а в мессенджере он так же общался, как в рукописи, «сверхисполинское превосходство стремительным домкратом», или попроще как-то?

– Вообще по-другому, – сказала Аня. – Знаешь, он… Как бы это сказать. Видимо, он обалденный имперсонатор.

– Как? – не понял Паша.

– Ну, здорово выдает себя за кого хочет. Точнее, за того, кого хочет видеть и слышать собеседник. Причем понимает запрос – и подлаживается под него мгновенно. Сразу начинает говорить про то и так, что собеседнику интересно. Например…

Если человек легко находит с людьми контакт, легко общается, то может найти способ реализоваться и без убийств. Он в молодости смог написать роман, хотел получить известность через литературу, но ничего не делал в этом направлении. При этом роман, как я обсуждал выше, возможно, и графоманский, но не без некоторых особенностях, говорящих о таланте автора, что признают и герои Идиатуллина. Почему он не пробовал написать ещё что-то или отправить рукопись в другой журнал? Написание романа вообще не вписывается в образ, в том числе в образ жизни серийного убийцы.

Маньяк, который убил кучу людей и 15 лет не попадался милиции и полиции в руки, умеющий писать, успешно мимикрировать под разные типы личности при общении… Это карикатурно умный герой, который делает не менее карикатурные глупости.

И надо отметить, что странности не только в умственных способностях, но и в физических. Маньяк описывается как мужчина небольшого роста, ничем не выдающийся, как человек, который может долго сидеть неподвижно и наблюдать, пусть даже и пустую стенку. Откуда у него тогда ловкость и сила, чтобы убивать, причём не только старушек. Для вскрытия дверей и беззвучного прокрадывания по квартирам и домам. Такое нужно не натренировать, но и поддерживать постоянно, что за ним не наблюдалось.

Для фильма про Джеймса Бонда самое то, но для литературы про психологию личности — так себе.

Бакман средней полосы

Пишут, что «До февраля» это триллер, производственный роман или ещё какой-то жанр, но формальность от факта отличается, на мой взгляд. У Идиатуллина получился типичный современный роман — насколько я знаю современную литературу. Не автофикш в чистом виде, но, думаю, не без элементов оного. С большим уклоном в психологизм, но не тот, который у Достоевского, а другой — внутренний. На эту тему я размышлял по прочтению пары книг Бакмана, кратко повторюсь.

Современная литература не о внешнем, как раньше, а о внутреннем. И в этом её сила — и её слабость. Думаю, на это оказали влияние психологи, психоаналитики, психотерапевты со своими многочисленными школами. Из-за этого в текстах полнее раскрывается человек, его внутренний мир, но менее честно. В том плане, что раньше автор рассказывал про свой личный опыт, про свои переживания, свои эмоции и свою психологию, через которую он воспринимал окружающих. Сейчас писатели пытаются встать на место объективных наблюдателей, нейтральных психологов. Из-за этого получается не так искренне и не так глубоко, что ли, не так ярко — менее художественно, что ли, как психологический учебник читаешь.

При этом внешний мир стал лишь фоном, поводом для раскрытия персонажа, рассказа про его психологию. Потому, что именно развёртывание психологического ландшафта, причём близкого психологии читателя, и является основной фишкой текстов, основным крючком, которым автор цепляет читателя. Не важно, что происходит в книге, важно, что читатель узнаёт свои психологические проблемы и загоны, свои и своих близких.

Только этой скрытой целью текста можно объяснить длинные ретроспективы в начале многих частей книги Идиатуллина про персонажей, которых в конце ретроспективы, в настоящем, убивают. Мне кажется, с сюжетной точки зрения нет смысла уделять столько внимание тому, что именно сделало немолодого завистливого поэта-неудачника именно таким каким сделало, если в книге, в живом виде, он встречается два раза и совершенно эпизодически. Такая внимательность к психологическому прошлому второстепенного персонажа (и не одного, половина тут же убита!) может объясняться только тем, что психологический разбор характеров, психологические закономерности развития, назовём это так, является основной идеей и темой книги.

Как и у других авторов, например, уже упоминавшегося Бакмана. Его романы имеют сюжетную составляющую, но она, так же как у Идиатуллина, лишь фон для раскрытия психологических корней личности.

Где-то в середине книги Идиатуллин мне и напомнил Бакмана в чистом виде. Не подражательство ли это? Не попытка ли перенести Бакмана на наши реалии, в том же стиле описать типичные характеры российской провинции? Или попытка получить схожую популярность, используя те же литературные приёмы, но на отечественной фактуре. Если и так, то Идиатуллин добился своего. Хотя мне в одинаковой мере не нравятся оба. Ну и нравятся тоже.

Психологизм автора хорошо раскрывает персонажей, которые даже ближе к нам, чем бакмановские — потому и тяжелее читать. Для тех, кто ещё сам не разобрался во всех этих тонкостях, может быть познавательно, но меня уже поздновато учить этим причинно-следственным связям.

Детективная составляющая

Роман не относят к жанру детективов, сейчас, похоже, плюнули на такие тонкости и называют просто «Современная русская литература», всё в одну кучу. Доля истины, я бы даже сказал иронии, в этом есть. Однако, элемент детектива в книге есть.

На чём строится детектив? По моим представлениям на противоборстве ума, хитрости, удачливости преступника и сыщика. В данном случае у Идиатуллина это противоборство не получилось, в том числе, по описанной причине: маньяк не похож на маньяка, а смахивает на фон, необходимый для раскрытия персонажей. Инструмент автора, который в необходимый момент может оказаться чрезвычайно умным и ловким, а при смене ветра — наоборот.

В какой-то момент я подумал, что маньяком может быть кто-то из персонажей книги, полицейским там или ещё кто-то, кого мы знаем под реальным именем, но всё оказалось проще и банальнее. И скучнее.

При этом современные методы, условно говоря, поиска преступника красиво вписаны и весьма уместны.

Догадаться, раньше, чем догадаются герои, о чём-то связанном с маньяком невозможно, так как нам ничего и не рассказывается, как делается в классических детективных историях. Но это и не детектив, как мы уже выяснили. Хотелось бы раскрыть эту линию сильнее, в ней осталось много любопытных деталей, которые могли бы украсить роман.

Ромфант концовка

Концовка романа, в котором было практически всё, кроме любовной линии, меня просто убила. Хэппи-энд для девушек и женщин — всё как любят в ныне модном ромфанте: красавец-мужчина, который и шутить умеет и любимую тему (литература и всё около) хорошо знает, влюбляется и тут же приглашает к себе в гости, не смотря на опасность. Кстати, только сейчас подумал, что этот финт с хэппи-эндом в гостях у мужчины мог быть нужен только для того, чтобы автор смог заманить маньяку куда нужно.

Как бы то ни было, очень странно смотрится такой сюжетный финал, который дополняется ещё и работой мечты, кстати. Слишком много до этого было рационального психологизма, треша и хоррора, чтобы заканчивать так слащаво. Разве что маркетинговый ход длят того, чтобы привязать женскую аудиторию, которая стала чуть ли не больше мужской, — привязать и заставить ждать продолжение.

Такая концовка романа выбивается из общего характера романа и, можно сказать, окончательно разрушает и без того шатко построенный вымышленный мир «До февраля», который к концу книги немного устаканился, стал хоть немного устойчивым и непротиворечивым.

Любопытно было бы прочитать роман с таким же содержанием (провинция, серийный убийца, полиция, ловящая его 15 лет, пропагандистский литературный журнал и прочее), но в жанре романтической фантастики или чего-то подобного. Чистый постмодерн, даже в хорошем смысле этого слова, получился бы.

Вывод

Когда начинаешь анализировать и вспоминать, вылезает всё больше косяков автора, но при этом следует признать, что сам процесс чтения, без анализа, увлекательный, бывает сложно оторваться и хочется побыстрее узнать, чем закончится. Хотя нет желания, чтобы чтение длилось и длилось, как бывает с особенно хорошими романами, героями и мирами.

Многие отдельные детали, из которых собран сложный пазл романа «До февраля», весьма изящны и глубоки, заставляют задуматься, однако, водянистость разного типа сильно понижает градус удовлетворения от текста.

Жанровая эклектика тоже вызывает вопросы и ту же особенность: по отдельности, что психологический роман, что хоррор, что триллер весьма неплохи, но вместе смотрятся как-то негармонично.

«До февраля» Шамиля Идиатуллина читать не то чтобы приятно, но полезно, стоит того, чтобы потратить время — если под рукой нет непрочитанной безусловной классики высокого уровня.

 

Обсуждения тут.

Речь пойдёт про две книги, от первой сложно оторваться, от второй уже значительно легче.

О первой, «Опиумной войне» Ребекке Куанг можно сказать довольно много хорошего, но сейчас хочу поговорить о… том, что, на мой взгляд, выходит за рамки собственно литературы. Не могу утверждать, что это объект для критики, особенно литературной, но, всё же, мне скорее не нравится.

Я мало читаю книг, написанных женщинами, в основном потому, что они активно стали писать только в последнее время, а я с современной литературой не дружу, как вы можете помнить. С другой стороны, мне не важен пол автора (потому не люблю слово «авторка», где идёт акцентирование на пол автора, хотя род слова никак с ним не связан), лишь бы литература была хорошая. А так я люблю творчество Макса Фрая, мне понравился (и запомнился) Франкенштейн.

Так вот, в романе Ребекке Куанг много женщин, занимающих важные позиции на страницах книги и в мире книги: главная героиня — девушка, император (как минимум один) — женщина, ректор военной академии — женщина, приёмная мать главной героини — женщина. Казалось бы, вот оно общество победившего феминизма или как минимум общество равных возможностей. Однако, действительно ли все перечисленные личности — женщины?

Что делает главная героиня, когда у неё начинаются первые месячные? Выпивает какое-то зелье, которое лишает её месячных и деторождения. Не очень понятно как оно работает, уничтожает ли яичники, но в любом случае: при первом же проявлении женских особенностей тела героиня от них избавляется. Образно говоря, героиня избавляется от своего женского начала. Грудь, которая может влиять на физические тренировки, тоже ни разу не упоминается. Она ничем не отличается от мужчин, если переписать книгу, сделать главного героя парнем, то ничего толком не изменится.

То есть получается, что в фэнтезийном мире Ребекки Куанг много женских персонажей, но они по факту оказываются мужскими, как будто бы общество такое, что только отказавшись от своего пола, женского начала, можно подняться на социальном лифте.

Какое-то грустное общество, если честно.

Вторая книга Ребекки Куанг про опиумную войну рекламируется цитатой Галины Юзефович: «Не поддающийся сколько-нибудь точному взвешиванию и обмериванию талант — большой, самобытный и яркий». Я был о ней лучшего мнения.

Конечно, может быть вторая книга лучше дебютной, но, мне кажется, дело не совсем в литературе. С точки зрения формального литературоведения я не могу сказать ничего плохого: книга до самого конца отлично читается, сложно оторваться, цепляет эмоции, где-то заставляет задуматься (хотя насколько в правильном направлении — отдельный разговор), яркие персонажи и всё такое прочее.

Однако, если копнуть поглубже… то получается не так радужно. Женщины-правительницы, которых много, а во второй книге их ещё больше, чуть ли не все королевы, оказываются довольно мерзкими, они предают свои народы и своих конкретных людей, убивают самых преданных. Но и это ладно.

Главная героиня, которая, казалось бы, действительно умная, смелая, сильная, в том числе духом, оказывается… карикатурным стереотипом женщины. Ей многократно предоставляется право выбора, выбора, определяющего судьбу многих людей, целых стран — и она выбирает… сторону мужчины, который ей в тот момент больше всего нравится. В тот момент — мужчины довольно часто меняются, обычно это тот, который ближе всего. То есть она, на самом деле, ничего не решает сама, она идёт на поводу за сильными мужчинами — которые отдают жизнь, чтобы защитить её, один за другим.

Она не является самостоятельной личностью. Несколько цитат.

В тысячу раз хуже, потому что, в отличие от Цзюня, Алтан был ее командиром. Его одобрение нужно было Рин как воздух.

Самое важное — мужское одобрение. Что за жуткий стереотип! Конечно, бывают такие женщины, стереотипы не возникают из пустоты, но зачем делать такой главную героиню? В том числе подобное одобрение сильного мужчины, который рядом, и заставляет её принимать то или иное важное решение. А потом ей говорят: ты сама виновата, ты сама принимала решение. Странно это всё.

Или вот что говорила императрица в молодости (тот же стереотип):

Она прошла мимо Дракона, Тигра и Льва, потому что они были богами войны, а значит, мужскими богами. «Я женщина, — сказала она, — а женщине нужно другое оружие. Женщине не место в гуще сражения. Женщина сражается путем обмана и обольщения».

Так себе высказывание, как по мне.

Я не сохранил много цитат на эту тему, чаще записывал про две другие, о которых ещё хочу поговорить, хотя примеров можно найти предостаточно. Мужчины у Куанг разные, но почти все красивые, храбрые и честные. Женщины — без женственности, без женских признаков, морально неоднозначные, даже те, кто должен быть среди лучших. Если про мораль, то среди мужчин, конечно, есть отрицательные персонажи, которым положено быть такими, но женщины… стереотипичны, не могу подобрать более точного слова.

Вначале был лучшего мнения о книге, чем в конце, не знаю как оценить. Если читать не задумываясь, то не меньше 8, если задумываясь, а я по-другому разучился, то не больше 7.

Женская война

Ребекка Куанг описывает некую третью опиумную войну, упоминая предыдущие две. Но не нужно заблуждаться, речь не про реальные опиумные войны Китая в 19-м веке. Происходит хитрая перестановка. Действие якобы где-то в средние века (эпоха династии Сун), но много отсылок к японо-китайской войне 1937-1945 годов.

В книге война шла между, если говорить прямо, Китаем и Японией, а европейцы лишь с боку принимали участие, на стороне Китая. Все названия и имена изменены, но всё прозрачно. Китай был слаб, но не проиграл. О разнице между реальными войнами и вымышленными, причинах этой разницы можно говорить отдельно, я же хочу сделать упор на описание войны в самой книге. Войны и подготовке к ней.

Представьте: двадцать лет назад была война, которую выиграли благодаря вмешательству третьей стороны. Двадцать лет знали, что будет ещё одна война, что старый враг опять нападёт, двадцать лет готовились к войне, но…

Оборонительные сооружения Хурдалейна были слабыми. Открытый портовый город построили до Опиумных войн как анклав для иностранцев. Лучшие оборонительные сооружения Никана находились в нижнем течении реки, в дельте Западного Муруя, к югу от Хурдалейна. По сравнению с многочисленным гарнизоном военной столицы Голин-Ниис, Хурдалейн прямо-таки напрашивался на захват.

Двадцать лет понимали, что город отличное место для развёртывания наземной атаки, но начали его укреплять только после начала войны. Или вот: враг подходит к столице, герои стоят на стенах и говорят:

— Ты ведь тоже произвел подсчеты. Их втрое больше нас. Победа невозможна.

Да, это большой город, не крепость, но стены всё же есть. Столица государства, которая двадцать лет готовится к войне. Да, есть отдельная столица военного времени, но всё же: что за войска такие, что стоя на стенах не могут отбить атаки с трёхкратных численным преимуществом? А вот такая:

Командир отряда приказал снова выпустить стрелы.

То есть кроме стрел ничего нет, для эипохи династии Сун, наверное, это нормально. Хотя в книге порох они знают и используют. А мы знаем, что в настоящем Китая дульное огнестрельное оружие использовали с незапамятных времён. Хотя:

Враги шли под какофонию пушек и ракет, которые бомбардировали оборонительные сооружения Синегарда.

То есть двадцать лет готовились к войне, а обзавестись пушками не сумели? Бред какой-то, учитывая, что потом оказывается враг имеет и химическое оружие вроде иприта. Не удивительно, что враг их сносил не замечая. Учитывая, что на кораблях пушки всё же были — но это мы узнаём только во второй книге. (Классическая нестыковка, когда автор додумывает мир в после написания первой книги.)

Ощущение, что автор вообще ничего не понимает в том, как готовятся к войнам, как идут войны, как происходят сражение и прочее. Читая страницы с описанием сражений постоянно вспоминал Властелина колец — там автор явно знал, о чём писал. Если бы орков было бы всего в три раза больше, то на них бы и внимания не обратили.

Однако, нужно отдать должное, что война у Куанг — лишь фон, необходимый для раскрытия персонажей и их отношения с опиумом и магией. И если не задумываться, то эти искажения фона не мешают читать. Но я так давно разучился читать не думая. А про магию постараюсь раскрыть в следующий раз.

Женская магия

«Опиумная война» Ребекки Куанг сильна тем, о чём она в первую очередь — магией. Точнее даже тем, как описывается магия. Отлично показывается, что магия — наркотическое средство (подробнее об этом в эссе «Магия как наркотическое лекарство«), лишь слегка более слабое, чем химические наркотики на основе опиума, которые подавляют магию, скажем так, перетягивают танху, страстную жажду на себя, хотя маленькая доза может помочь открыться магии. И что магия — это не что-то дарованное богами.

Шаманы — это те, кто говорят с богами. Боги — силы природы, реальные, но в то же время эфемерные, как ветер и огонь, неотъемлемая часть вселенной…
— Я? — развеселился Феникс. — Боги ничего не хотят. Боги просто существуют. Мы ничего не можем с собой поделать, мы просто природная стихия. Люди сами навлекают на себя беды, а обвиняют в этом нас. Все катастрофы — дело рук человеческих. Мы ни к чему вас не принуждаем. Мы всегда только помогали.

Во всём виноваты люди, которые получают силу, но не умеют её контролировать. Много раз в тексте всплывает, что все проблемы из-за того, что шаманы не могут контролировать свой ум, но, этого уже нет в тексте, не хотят учиться осознанности, самоконтролю. В романе есть только один шаман, совершенно не популярный учитель, который пытается научить главную героиню медитации и осознанности, но не успевает до конца, всё забывается. И потом вообще ни разу не всплывает, никому в голову не приходит, что медитация и развитие осознанности может решить все проблемы. Правда, если бы они поняли это, то весь сюжет бы моментально рассыпался бы, ещё до начала описываемого времени.

И потому у шаманов без самоконтроля два варианта: погибнуть в бою или сойти с ума. Какая-то идиотская система, нужная лишь для создания нереалистичной политической ситуации романа. Не ясно (если не выходить за рамки самого текста), почему никто не учится контролировать свой разум, чтобы не идти на поводу у танхи, хотя всё говорится открытым текстом:

— Мне нужна сила твоего бога, но больше мне нужен заключенный в твоем теле человек. Человек, который способен себя контролировать.

Все шаманы знают, что потеряют самоконтроль, но заранее не стараются его усилить. На мой взгляд, это очень слабый авторский ход, чтобы получить необходимое соотношение сил в вымышленном мире.

Нет, боги не опасны. Сами по себе они не имеют силы, кроме той, что отдала им она. Боги влияют на мироздание лишь через людей вроде нее. Ее судьба не написана среди звезд или свитков Пантеона. Рин принимала решения сама. И хотя призывала богов на помощь в сражении, они с самого начала были всего лишь инструментами.

Автор, на самом деле, не всегда последовательна, высказываются разные мнения, герои общаются с этими богами, но можно это списать на то, что у людей галлюцинации под действием наркотиков и сильной танхи.

Кто угодно может проглотить горсть зерен [мака] и попасть в Пантеон. Это легко. Но создать связь с богом, управлять его силой по собственной воле и призывать, когда нужно, — это требует дисциплины. Если ты привыкнешь ублажать разум, то слишком легко потеряешь контроль. Представь, что это дамба. Боги — источник потенциальной энергии, как текущая вниз вода. Наркотик — это ворота, он открывает путь богам. Но если ворота слишком широки или плохо сконструированы, сила проникнет в них, не встречая препятствий. Бог проигнорирует твою волю. Наступит хаос.

Отличная цитата, которая описывает зачем нужна осознанность шаману. Но почему-то никто не развивает её выше обыденного уровня. И не до конца признаётся, что желания бога — это твои собственные желания, в которых ты не готов сознаться самому себе, признать их своими. Последнее понятно между строк — каждый раз, когда на свободу вырывается сильная магия.

Кстати, нужно отметить, что опасность и вредоносность магии (и богов) связана с характером человека. В книге есть один персонаж, который слился с богом водой стихии и при этом он никого не убивает: от контролирует себя и в основном занимается тем, что гонит корабль в нужном направлении, подчиняясь командам своего начальства. У него, видимо, нет бурных страстей, потому большая сила, которой он обладает, выливается в такие вот мелочи.

Честное описание магии, хотя и Куанг не готова идти до конца. Самое интересное получилось бы, если бы героиня научилась-таки осознанности, смогла бы контролировать свой разум и таким образом освоила бы высшие приёмы магии. Но нет. Ощущение, что герои, вслед за автором, не готовы сделать предпоследний шаг, признаться себе во всём и стать хозяевами своей собственной головы. Поучительно, повсеместно и печально. И всё равно её описание магии — самое честное из тех, кто я встречал и могу вспомнить.

Республика Дракон

Что можно сказать про вторую книгу Реббеки Куанг «Республика Дракон»? Первая была лучше, там хотя бы увлекательно было. Там хотя бы чуть-чуть медитации было и много магии.

Как я уже упоминал во второй книге значительно меньше магии, в первой половине её, считай, вообще нет, а героиня всё такая же дура — потому, что трусиха и делает всё не подумав. Последнее не удивительно, ведь обычно за неё думают мужчины, которые ей нравятся.

Она не боялась смерти, она боялась, что удар окажется недостаточно сильным. Что она только сломает череп, но не потеряет сознание, будет страдать от многочасовой сокрушительной боли, которая не убьет ее, а лишит возможности думать.

В конце концов, оказалось, что Рин трусиха. Она сдалась и свернулась на полу жалким комочком в ожидании того, что принесет будущее.

Оказалось в самом конце второй книги, ну да… А до этого она просто не хотела принимать никаких решений и шла на поводу симпатичных мужчин вокруг.

Но в глубине души испытывала облегчение оттого, что больше не нужно думать, как пристроить цыке. Груз ответственности командира всегда ее тяготил, а теперь упал с плеч. Отныне нужно лишь выполнять приказы, а это у Рин получалось великолепно.

Такой главный герой меня совершенно не прельщает, читать про него неприятно, слишком она несимпатична. Даже героем её сложно назвать. Персонаж, имя.

Пол книги нет магии, но есть война, которую, как уже говорилось, автор не понимает. Тактика, может быть, ещё ничего, возможно она взята из исторических источников, а стратегия — ну полный швах. Возможно, тут ещё дело в том, что Куанг берёт за основу реальную историю Китая, его гражданскую войну, и модифицирует её в фэнтази. Правда неясно почему именно так модифицирует. Я не силён в этой истории, не могу точно сказать, где реальность, где вымысел, но накручено много всего и, на мой взгляд, получается так себе.

Есть отсылки к Второй мировой, но у европейцев аркебузы (в переводе, не знаю как в оригинале), которыми в Японии пользовались в 16-17 веках. При этом есть отравляющий газ. И пушки, которые, почему-то стоит почти только на кораблях — если помните разговор про первую книгу, там условные японцы с пушками захватывали крепости, которые отстреливались стрелами. Чёрте что — а потому читать скучновато. И предсказуемо, почти всегда понятно, чем закончится очередной эпизод. Лишь редкие разговоры о магии радуют:

— Они в точности так же думают о себе, – сказала Сорган Шира. – Но боги их развратили, как развратят и тебя. Боги выявляют худшие и самые жестокие проявления. Ты считаешь, что контролируешь их, но с каждой секундой они разъедают твой разум. Призывать богов – все равно что заигрывать с безумием.

Но больше всего политики, которая выглядит наивной с оттенком конспиративных идей. И побольше трупов.

Возможно сила этой книги в переосмыслении истории Китая, роли тех или иных личностей в истории, роли народных масс, влияния англичан на китайское государство, но мне лишь захотелось подробнее познакомиться с реальной историей, побольше узнать о результатах настоящих опиумных войн, которые вели англичане, и дальнейшей несамостоятельной истории Китая. Думаю, это не самая популярная тема, в том числе у самих китайцев.

При этом нужно отметить, что Ребекку Куанг называют американской писательницей, а не китайской — это может быть важно для понимания того, как автор относится к истории Китая и роли европейских государств.

Одним словом, в книгах мне понравилось не содержание, а то, что вокруг, китайская культура тысячелетней давности, показанная в книге, весьма интересна. Удивляет почему книгу выдвигали на такое количество наград, хотя, конечно, как дебютная книга двадцатидвухлетней американки китайского происхождения — это крутая книга. Может быть, это отражает общий уровень современной литературы? Эх…

Обсуждения тут.

Статья написана на основании ряда постов в Телеграм-канале, которые писались по мере чтения романа «Авиатор» Евгения Водолазкина, а потому мнение и оценка романа меняется по ходу дела, дополняется и расширяется. В статье оставлен контекст, упоминания того, что я читал до и во время.

I

Резкий переход от Р.Л. Стивенсона к Водолазкину, конечно, впечатляет, создаёт контраст, приводящий к пониманию.

И дело не в том, что события переносятся из вездесущей Шотландии, проглядывающей даже через природу тропического острова, в мои любимые Петербург и Сиверскую. Дело в языке. Нет, конечно, Стивенсон хорошо писал, и, наверное, не хуже переведён. Но это совершенно другой уровень языка!

Ладно, не языка, но лёгкости его использования. Или его коверкания, кому как. У Стивенсона классический язык, такой как мы привыкли видеть в книгах, каким принято писать в условно хороших текстах. Соблюдаются всякие дурацкие правила про то, как должны использоваться скобки, знаки препинания и прочие условности, которые нам кажутся обязательными и безусловными. Набоков писал таким же классическим языком, используя всего его широчайшие возможности.

У Водолазкина этого нет. Он вводит свои правила, но меня это не смущает и не раздражает, наоборот. Он показывает как можно изящно и понятно сократить текст, сжато передать всё, что хочется. Максимально выжимает воду, что, мне кажется, не характерно для современных текстов, в которых недостаток идей восполняется разбавлением.

Цитаты я покажу отдельно, когда дочитаю. Роман современный, а потому по объему ближе к повести, чем к Собору Парижской Богоматери, которую сейчас с удовольствием слушаю.

Да, автор нарушает привычный строй языка, но кто сейчас этого не делает! Однако, мало кто это делает так изящно. Он отлично показывает, как и куда может меняться язык. Или даже должен меняться, почему нет, ведь язык всегда меняется, пусть его направление задаёт Водолазкин, а не Дина Рубина, к примеру.

Подумалось, что современная проза, да уже и не очень современная, отличается испытанием языка на прочность — где-то в игровой форме, где-то в более извращённой — это её особенность, возможно, связанная с тем, что обычным языком уже сказано всё, что только можно, всё разумные варианты слов и смыслов перебраны сотнями авторов.

Настала пора играть с формой и переходить на новой уровень. Так же делали софисты в Древней Греции (проверяли язык на прочность и находили множество скрытых дефектов, слабых конструкций), но на другом уровне, на, как мне кажется, более логическом, менее эстетическом, хотя эстетика — вопрос субъективный.

Многие авторы играют с языком, вспоминаются (в том числе благодаря схожести содержания) Саша Соколов («Школа для дураков») и Дэниэл Киз («Цветы для Элжернона» — совсем сложно отнести к современной прозе), но эксперимент Водолазкина, как по мне, на порядок успешнее вышел. Уточню: именно как языковая игра, речь не про книгу в целом.

То есть Водолазкин не говорит ничего нового по содержанию, я вычитываю в нём тех же Соколова и Киза, Ремарка и Набокова (про этот тандем писал недавно), Снегова и Домбровского, других, чьи имена не вспомнил. То есть сюжет относительно прост, не нов и предсказуем, но рассказывается новым языком, на другом уровне — и за счёт этого выглядит свежо и актуально. Как будто говорит о другом, о новом.

Однако, как по мне, если знать предыдущий виток спирали, хотя бы на моём уровне, то получается скучновато — остаётся лишь наслаждаться языком.

II

Гоголь сжёг второй том «Мёртвых душ». Водолазкин вторую часть «Авиатора» — нет. Ещё не дочитал, но…

Не успел я порадоваться, и рассказать, что встретил хорошую современную прозу, как всё кончилось. И это я не про содержание, где сложно найти что-то новое. Во второй части автор продолжает использовать прежние освоенные приёмы, но, кажется, реже, что говорит о том, что они не свойственны автору, он их разработал для конкретного текста.

Указанные приёмы, о конкретики отдельно, спускали воду из текста, делали его сжатым и увлекательным. Во второй же части Водолазкин решает рассказывать историю от трёх лиц одновременно, что нельзя назвать новым приёмом, хотя я вот так сразу не вспомню, где это было. Разве что «Парень из преисподней» Стругацких. И вот тут в «Авиаторе» появляется вода: одно и тоже событие описывается в двух или трёх вариантах, от лица просто сконструированных персонажей, имеющих две-три характерные черты, то, что они подумают, можно предсказать не читая их часть.

Мне кажется, такое рассказывание связано с недостатком мастерства, не получается у автора показать от одного лица всю желаемую глубину омута, приходится заливать омут половодьем, чтобы хоть как-то показать. Кроме того, в этом проглядывает современная тенденция на психологизм, которую я обсуждал в связи с Бакманом. Водолазкин пытается раскрыть психологию персонажей, но ему это плохо удаётся, они слишком картонные, одномерные.

Сложно показывать психологию других людей. Достоевский это делает, но через внешнее проявление страстей, через то, что он реально видел, не пытается залезть им в голову. Водолазкин, и особенно Бакман, пытается показать эти головы изнутри и это получается плохо. Кортасар тоже показывал голову изнутри, но только свою — и получалось восхитительно, восхитительно тяжело, но правдиво.

Дочитаю, конечно, «Авиатора», хорошей оценки не смогу поставить. С другой стороны, качество книги люблю оценивать по тому, сколько сохраняю цитат и как долго могу обсуждать. Авиатор по обоим показателям хорошая книга, хотя мне и не нравится.

III

1. Места начала 20го века. Петербург, Куо́ккала, Сиверская.

Описания прошлого, начала 20го века, у Водолазкина получились фотографические, не живые. Как будто он описывает тот мир по чёрно-белым фотографиям из архива. Хотя, почему «как будто»? Тут у его мельничная плотина и подъём по крутому берегу Оредежи — так и представляется, что автор держит перед глазами фотографию тех лет и по ней описывает место действия — несколько раз. Или фотография Петроградской стороны — дома, стоят люди по старой моде одетые. Невский проспект одинаковый в любой сезон без снега — в интернете множество таких чёрно-белых фотографий, легко по ним описать, но всё получается статичным.

2. Соловки вторая половина 1920-х.

Ощущения, что автор переписал в книгу чьи-то воспоминания, они никак не вписываются в остальную книгу. Мне кажется, они нужны лишь затем, чтобы объяснить уникальную заморозку героя, неизвестность деталей процедуры, вот это вот всё. Искусственность вставки подтверждает и то, что у героя, прошедшего жестокий лагерь, нет никаких последствий этого, он ничему не научился там. Нет боязни голода, голода, побоев. Нет отмороженных ног, нет шрамов на теле и душе. Не может пройти человек Соловки, пусть и быстро (не очень понятно сколько он там пробыл, но никак не меньше полугода), без последствий. Герой после Соловков остался точно таким же парнем, каким был до них, обычный двадцатипятилетний парень — не верю, как сказал бы старший современник героя Водолазкина.

Тут не может не вспомниться Прилепинская «Обитель», которую я в своё время много ругал, но там лагерь и зеки показаны значительно достовернее. Я уж не говорю про реальные воспоминания людей, прошедших лагеря.

Примечательно, что так же никак не сказывается, почти забывается автором, беременность героини: живот никак не мешает — даже не упоминается, психология не меняется, ничего — всё, видимо, придумано только ради ребёнка, автор не знает как передать состояние беременности. (Не знает для чего он вообще придумал эту беременность — забегаю чуть вперёд.) Тоже неправдоподобно.

3. Современный Петербург

Петербург конца 1990-х описывается мало, герой в основном ездит на такси и метро, но, может быть и хорошо. И так много описательных излишков, вроде встреч с журналистами и политиками, съёмки в рекламе — банальщина слишком понятная современникам, чтобы её так размусоливать, если это описание эпохи; слишком обсмеянная, чтобы уделять столько времени, если это сатира.

Водолазкину хорошо даются описания, пейзажи, зарисовки, но не психология или динамика.

IV

В наше время сложно написать что-то новое, всё уже придумано до нас, но умудряются же люди писать что-то интересное.

Виктору Гюго (слушаю аудиокнигу) было просто придумывать что-то новое, ещё не было самиздата, тамиздата и прочих издатов. Но и сейчас бывает неплохо. Не так давно рассказывал про Галину Герасимову: в её «Аптеке для нелюдей» нет ничего такова уж уникального, замысловатых сюжетов, необычных, непредсказуемых персонажей — всё в рамках выбранного жанра. Однако, при чтении в голове не крутятся мысли: вот это автор, думаю, взял оттуда, а вот это — ну очень похоже на то.

У Водолазкина не так. Одна идея — чистые «Цветы для Элджернона», другая — Набоковские «Другие берега» (только сейчас понял, что места же примерно те же, да и время то же — оба, Набоков и персонаж «Авиатора», ровесники века), тут — чьи-то воспоминания о Соловецком лагере, вот тут — какие-то левые воспоминания автора. И так далее.

Герасимова по-женски хорошо готовит: смолола сюжеты в мелкую муку и испекла свой собственный пирог с феями. Водолазкин по-мужски плохо готовит: нарубил салат крупными кусками, приправил собственными… воспоминаниями (специи, как по мне, для супа, в салате не к месту) и думает, что у него получился уникальное блюдо. На самом деле, салат даже не перемешан.

И это я не говорю про конец романа, который автор сделал открытым потому, что 1) хотел создать неоднозначность, озадачить воображение читателя, или 2) не решился убить героя самостоятельно, не знал как закончить сюжетную линию. Я за второй вариант, кажется, он всю вторую часть не знал о чём писать, даже стал вставлять свои воспоминания — хотя они не относятся ни к одному из времён, где и когда происходит действие. Там вообще всё запутано, но про эту связь с Дэниелом Кизом надо рассказать отдельно.

Дочитал книгу с некоторым мучением (характеристика неоднозначная, так как вспомнился Кортасар, с которым мучение было приятным), оценил сильно ниже среднего — пора переходить к конкретике, к цитатам и конкретным местам книги.

V

Как любят говорить, надо закрыть гештальт — проговорить про связь Авиатора с цветами для Элджернона.

Понимаю, что она может быть есть только у меня в голове, что Водолазкин не имел ничего такого, когда писал, не строил таких аналогий, но я придерживаюсь мнения, что в тексте есть не только то, что туда вложил автор, но и то, что прочитал читатель — потому каждый может прочитать по-своему и получить что-то нужное конкретное ему, это характерно для хорошей литературы.

Так вот, «Цветы для Элджернона». Кстати, если не читали, то советую всем — лучше на них потратить время, чем на Водолазкина. И многих других. Там главное продраться через первые страницы малопонятного текста, а дальше пойдёт легко.

Что общего? На мой взгляд, общая идея: после некого медицинского воздействия состояние героя становится лучше, а потом ухудшается. Вокруг этого всё строится. Более того психическое состояние передаётся через язык, через организацию текста. У Киза это сделано тонко, хотя и местами трудно читаемо. Зато передаёт все необходимые впечатления, понимаешь как меняется сознание, мышление героя, прочувствуешь на собственном опыте. Водолазкин, кажется, пытается повторить этот же приём, но проваливает миссию. У него нет сочувствия персонажу, что ли, нет передачи эмоционального, только рационального.

Про передачу эмоционального я уже говорил: герой прошёл Соловки, но на него это никак не сказалось, его девушка беременна — никаких изменений. С распадом личности тоже самое: единственное, что придумал автор — в дневниковых записях сначала пропадает день недели (автору стало лень высчитывать какой должен быть день?), а потом и автор (когда их уже три, как уже говорилось, само по себе избыточный манёвр). Может Водолазкин хотел показать, что это три грани одной личности, а потому нет смысла их подписывать? Не знаю, в любом случае, выглядит слабо. Не то что у Дэниеля Киза, там всё чётко и обоснованно.

Так что, как вы видите, совпадения не только на уровне самой идеи, но и её подачи, однако, совпадения заканчиваются, когда доходим до воплощения — не вытянул Водолазкин.

Дочитал, так что можно и цитатами сыпать, пусть даже не по теме.

Трудно долгое время ощущать остроту чувства – любого. Мне кажется, устаешь даже бояться смерти. В конце концов наступает то, что у одних принимает форму равнодушия, у других – успокоения.

VI

Перейдём к цитатам из Водолазкина. И к историческим воспоминаниям, событиям. Тут я особенно придирчив, наверное, не люблю, когда выдумывают того, чего не было. Специально или случайно. Вот, например:

В более чем столетней истории подкладывания пятаков под трамвай мой опыт – один из первых. Замечу при этом, что мои действия не были результатом слепого подражания: я придумал это сам.

Где-то в 1910-е герой подкладывает под трамвай пятикопеечные монеты. Не из семьи миллионеров. То есть я понимаю, что это очередной раз, когда автор берёт свой позднесоветский опыт и вкладывает его в уста героя, но… посмотрел бы, что можно было купить на 5 копеек в 1910-е. Пишут, что фунт ситного (высокого качества) хлеба. Кстати, в другом месте автор пишет примерно про то же время: «Брали по двадцати копеек, дешевле не соглашались: этого им хватало на две бутылки пива, а меньше они не пили». То есть две монетки — бутылка пива. Сомнительное развлечение, учитывая, что у героя была целая коллекция таких монеток. Зачем выдавать своё за чужое из другого времени? Или это такой автофикшн?

Большие брёвна на острове называли баланами.

Это про Соловки, к которым я постоянно возвращаюсь, — странная часть текста, с какой стороны не посмотри. Что такое баланы? wiktionary.org приводит два примера использования: Прилепин 2014 и Водолазкин 2016, но значение «диал. короткое бревно». Почему тогда называли большие брёвна? Можно найти такое: или «Очищенный от сучьев ствол дерева». Похоже, это соловецкий слэнг, нашёл ещё примеры того, что на Соловках так называли именно длинные брёвна, но есть и определение, что баланы — бревна, приготовленные для сплава.

У Прилепина действительно герои вытаскивали баланы из воды, а вот у Водолазкина — пилят деревья. На Соловках в конце 1920-х, как я понимаю. По 13 шт с человека в день. Откуда там столько больших деревьев? Что-то подозрительно мне это, если честно. Нет, всё может быть, но описание Прилепина, как я уже говорил, мне кажутся достовернее (в этом аспекте). Глубже копать в этот вопрос нет желания.

Пусть получилось немного примеров, но они вызывают вопросы и подозрения, на всё начинаешь смотреть насторожено, даже на, казалось бы, очевидные вещи. Ну и закончу признанием самого автора:

Колесико динамо-машины велосипедист прижимает к колесу. Свет и жужжание. Перемещение светлого кружка по дороге.

Существовал ли велосипедный фонарик в 1916 году? Не знаю.

Думаю, что существовал.

Это неважно.

VII

Нужно отдать должное языку Водолазкина, хотя… об этом позже.

Мать говорила, что наступает вечерняя прохлада, доставала из сумки плотный китель и (моя попытка увернуться) надевала его на меня.

Интересный приём — указание в скобках какого-то, часто ответного, действия. Правда, для активных пользователей чатов это не вызовет удивления, хотя чаще слова от действий отделяют звёздочками. *наливаю кофе с молоком*

Снег – хрустит. Изо рта – пар. Снял перчатки и потер снегом лицо (Гейгер попросил перчатки надеть).

Для меня это милый сердцу перенос нелитературного, интернет-языка в более официальную область. Литературнизация, что ли. Язык меняется и я в этом пункте совершенно не против, хотя сам и не придумал как у себя использовать этот приём. Всё-таки у Водолазкина дневниковые записи, особый жанр.

Окруженный музыкантами, дирижер был в то же время одинок: есть в этой профессии непостижимый трагизм.

Как оказалось, я мало сохранил цитат про язык, читать было увлекательно, но гладко, мало чего конкретного цеплялся глаз. В первой части романа, я имею в виду — вторую осиливал.

Но главная прелесть для меня заключалась даже не в этом. Меня завораживало само слово – авиатор. Его звучание соединяло в себе красоту полета и рев мотора, свободу и мощь. Это было прекрасное слово. Позднее появился “летчик”, которого будто бы придумал Хлебников. Слово неплохое, но какое-то куцее: есть в нем что-то от воробья.

Образы красивые, но, как уже говорил, отдельные кадры, не повествование в целом, местаи просто и коротко: «Дом над Оредежью. Река вьется внизу, а мы – наверху. Качаемся в гамаке, привязанном к двум соснам». Это уже, похоже, личные воспоминания, а не описания по фотографиям.

Кстати, про Оредеж. Герой, языком из начала 20-го века пишет в дневнике «Оредежь», на старый манер. Это к слову о языке. И вот ещё:

На телевидении меня сначала гримировали – пудрили лицо, распыляли на волосы лак из железной банки. В мое время это называли пульверизатором, а сейчас – спреем. Спрей, конечно, короче. В английском много таких словечек – маленьких, звонких, как шарик для пинг-понга, – удобных, в общем, и экономных. Только вот раньше на речи не экономили.

И ещё несколько раз делался упор на то как изменились слова, но… ничего про то, что изменился язык! Герой пишет тем же языком, что и другие персонажи, на 60-70 лет его младше. То есть все пишут языком 50-летнего мужчины (примерно столько было автору), родившегося в позднем СССР. На мой взгляд, нет даже малейшей попытки изобразить речь человека почти что Серебряного века. Во второй половине книге отличить где чьи записи (когда они пошли без подписей) по языку было невозможно, хотя писали: человек 1900 года рождения, мужчина немецкого происхождения, молодая девушка.

Кажется, это всё, что нужно знать о языке Водолазкина. Но хорошие мысли есть, в этом не откажешь:

Что-то по-настоящему хорошее не может быть организовано. Оно приходит само собой.

…хотя есть и весьма спорные, об этом в другой раз.

VIII

Одна из последних, или последняя, как пойдёт, тем, про которые я хочу поговорить — моя любимая. Можно ли в тексте найти истинное мнение автора?

Считаю, что можно, практически всегда, хотя оно и не лежит на поверхности. С Водолазкиным, как мне кажется, всё просто, у него всё лежит на поверхности. Хотя и не просто признать, что у автора именно такое мнение. Правда мелкие детали говорят в пользу этого.

Развил целую теорию, согласно которой стремление к новому в человеке уступает привязанности к старому. Особенно ярко это выражено будто бы в детях, которые всегда охотнее перечитывают, чем читают. Может, оно и так, всем новинкам я всегда предпочитал “Робинзона Крузо”…

Кажется, и автор цепляется к старому. вот одна пространная цитата.

А потом возьми да и скажи, что диктатура – это, в конечном счете, решение общества, что Сталин – выразитель общественной воли.

– Не бывает общественной воли умирать, – возразил я [Врач] ему [Авиатору].

– Бывает. Это называется коллективным самоубийством. Почему на берег выбрасываются стаи китов, вы не думали?
Я не думал.

– Вы хотите сказать, – сказал я, – что Сталин – только инструмент этого самоубийства?

– Ну да. Как веревка или бритва.

– Такой взгляд освобождает злодея от ответственности, потому что какой же спрос с веревки?

Иннокентий покачал головой.

– Нет, ответственность остается на злодее. Просто нужно понимать, что злодеяние не могло не совершиться. Его ждали.

Или вот такая фраза: «Большевиков сейчас называют “кучкой заговорщиков”. А как же “кучка заговорщиков” смогла свалить тысячелетнюю империю? Значит, большевизм по отношению к нам – не что-то внешнее». Интересные заметки на уровне языка, но позиция мне далёкая.

Позиция далёкая мне, но, как кажется, хорошо вписывающаяся в прочие, не политическо-социальные, аспекты романа, его сюжет и героев. Хотя иногда возникает подозрение, что не истинное мнение автора:

С полной серьезностью стал рассуждать о том, что в ограниченной ответственности Родины нет ничего плохого. Каждый-де должен отвечать за себя. Только личная ответственность может быть неограниченной.

А потом сказал, что бессмысленно винить в своих бедах государство. И историю – бессмысленно. Винить можно только себя.

Корреспонденты приуныли. Один спросил:

– Разве вы не вините государство в том, что попали в лагерь? Что вас превратили в глыбу льда? Что ваша жизнь стала сущим наказанием – неизвестно за что?

– Наказания неизвестно за что не бывает, – ответил Иннокентий. – Нужно лишь подумать, и ответ обязательно найдется.

Интересная логика. Странным образом совпадает с логикой ГПУ. Там помогали найти ответ.

Последняя фраза — мысли врача, не авиатора — вызывает вопросы: попытка автора оправдаться, отстраниться от своей точки зрения, попытка показать альтернативную точку зрения или что? Сталинизм хорошо вписывается в текст — и это расстраивает.

Обсуждения тут.

Привет!

Это Константин и очередной выпуск подкаста «Заметки на тисовых полях» — заметки, которые я хотел бы оставлять на полях читаемых книг.

В последних выпусках я часто давал слово гостям подкаста и практически никак не высказывал свою точку зрения. Пора это исправлять, так что этот выпуск будет исключительно мой — и я буду говорить всё, что мне захочется. Тем более, что он, этот выпуск, — хотел изначально сказать — последний одуванчик в этом сезоне, а в реальности получилось — последний из прошлых в новом сезоне. Давно пора подвести некоторые итоги, осмыслить пройденный путь. Это не получилось сделать вовремя, потому что-то забылось, но и что-то видится по-новому с другого ракурса, с большей дистанции.

Начался подкаст с того, что было под рукой, с того, что читал в тот момент. Так как читаю я преимущественно фантастику, то и речь пошла именно про неё, про ту часть художественной литературы, которая не всеми признаётся за серьёзную литературу.

«Земля» Елизарова послужила основанием, почвой для роста подкаста — и основных идей, которые постепенно стали пробиваться, а к концу сезона выросли настолько, что для всех остальных не осталось места под солнцем. Уже говоря про Елизарова я интуитивно обратился к теме культурного бэкграунда, которая не отпускала меня весь сезон. Ну почти весь сезон. Книгу Елизарова я больше критиковал, чем хвалил, что вообще для меня характерно, люблю критически подходить к материалу, даже если он мне нравится. «Земля» не очень понравилась, но я её всё же дочитал.

Раздумья над темой бэкграунда в книгах привела меня к вопросу «Зачем я это прочитал?», который я тут же, во втором выпуске, и обсудил с Александрой Никулиной. Это было первое, совсем небольшое отвлечение от того, что было под рукой — и я не воспринял его как звоночек, предупреждение о том, что будет дальше. На мой взгляд это не конкретное, не привязанное к конкретной книге, обсуждение органично вписалось в зарождающиеся тенденции подкаста. Только к середине подкаста я осознал, что именно общие книжные и культурные вопросы меня интересуют больше всего, конкретные книги — лишь повод начать разговор.

Разговор с Сашей был первый, несмелый опыт создания диалога в подкасте. Он показал сложность ведения подкаста вдвоём, но, исходя из собственного опыта слушания подкастов, знаю, что так значительно увлекательнее слушать. Если оба ведущих в равной мере опытные — а не в равной мере неопытные, как получилось у меня. Ну да ладно, что вышло, то вышло, опыт интересный, полезный. Не слишком успешный, а потому я вернулся к треснувшему корыту, то есть тому, что было.

А это была опять фантастика, что удивительно (но это не точно) с большим культурным бэкграундом — в этот раз физическим. «Анафем» Нила Стивенсона — первый полноценный текст, разобранный для подкаста. Именно здесь я полноценно развил идею культурного бэкграунда, привёл пучок примеров из книги, хотя чисто научный, как у Стивенсона, не так интересен, как более общекультурный, как тот, что связан с моралью, этическим комплексом автора. Здесь получился первый развёрнутый монолог про конкретную книгу — жанр, который оказался редкостью.

Почему мне интересен культурный бэкграунд, почему я хочу про него говорить? Для меня это не столько литературная игра, сколько показатель того, что мы с автором говорим на одном языке, думаем схожим образом. То есть важно даже не то какие именно отсылки, (добавлю красивое слово) оммажи использует автор — не менее важно в каких местах, с каким контекстом, что хочет сказать автор этими скрытыми и не очень цитатами. Многочисленные отсылки можно вставлять чисто механически, просто потому, что ты знаешь что-то похожее, про такие я уже говорил в предыдущих выпусках — от них создаётся ощущение избыточности отсылок, а не культурная общность. Именно так было в книгах, которые мне попались в начале этого сезона.

Так что подходящие отсылки в правильных местах показывают, что автор имеет схожий моральный кодекс, в ожидании чуда кошки все серы. Почему мне это важно? С Сашей, уже во втором выпуске, мы затрагивали тему того, что в книгах всегда просвечивает автор, я считаю, его истинную точку зрения всегда можно считать между строк, хотя и не всегда просто. Так через отсылки можно понять настоящие взгляды, даже если автор не планировал их показывать. С другой стороны, я заметил, что мне нравятся книги писателей, с которыми у меня близок свод этических правил, а, значит, через такие оммажи я могу лучше понять и предсказать, кто «свой» автор (недавно подумал, что «своих» современных авторов можно искать не через чтение их книг, а через интервью — это значительно быстрее) и рассчитывать, что мне понравятся другие его книги. И заодно лучше разобраться в том какой же у меня самого этической комплекс.

Именно так я узнал и полюбил бибоп — удивительная история, связанная с Кортасаром и его повестью «Преследователь»: прочитав я заинтересовался Чарли Паркером и джазом, как позднее узнал конкретно бибопом — остальные стили джаза нравятся сильно меньше. И теперь пишу текст этого выпуска под бибоп. Потому я не смог обойти стороной Кортасара и выпуск про его рассказ попал в первую десятку выпусков, но об этом чуть позднее.

Научный бэкграунд, возвращаясь к Нилу Стивенсону, мне менее интересен — именно как бэкграунд, а не как способ узнавать новое, так как он мало что говорит об этике автора. Как из знания автором звёздного неба можно понять какой моральный закон у него внутри? Косвенно, через то какие и где он вставляет звёздочки в свой текст, через то какое и чьё он показывает небо. То самое, с чего я начал этот выпуск. Однако, в социальной фантастике, как, например, у Стругацких, есть не только «звёздные кладбища» Манохина или «взаимодействие звёзд с диффузной материей в Галактике» Малянова, но и образ Учителя, прогрессора, мокреца — по которым легче судить о моральном законе авторов. Может быть потому мне ни один научно-фантастический роман, из прочитанных в раннюю эпоху подкаста, не зашёл, разве что «Анафем» Нила Стивенсона, да и то.

Следующей прочитанной книгой оказался «Четвёртый кодекс» Павла Виноградова, который успешно вклинился в очередь для чтения. Мне его порекомендовали как нетипичный для жанра роман, который только-только собираются публиковать. Возможность записать интервью с автором окончательно соблазнила — такого опыта у меня ещё не было. А потому я старательно искал плюсы на фоне очевидных минусов. До сих пор помню как… восхитился мху — растущему в полной темноте на ступенях в подземелье древнего храма. Однако, нужно признать, что роман действительно не типичный — насколько я знаю этот нелюбимый жанр. И эту свою нелюбовь постарался объяснить в начале четвёртого выпуска.

Нетипичность, одна из, романа состоит в том, что в нём много исторического, и даже культурологического, бэкграунда, а потому удивительным образом книга великолепно вписалась в складывающийся ряд критикуемых произведений.

Изюминкой, мало кем оценённой, этого выпуска стало интервью автора: Виноградов по моей просьбе записал ответы на несколько вопросов. Получилось неожиданно живо и интересно, особенно ответ про отца Кирилла. Это был мой первый опыт сведения разных дорожек, вопросы и ответы записывались независимо. К сожалению, автор мало пропиарил выпуск и новых подписчиков на канал не пришло, хотя, признаю, реклама Телеграм-канала была одной из целей этого выпуска. Как и ряда последующих, где я приглашал более известных блогеров, чем я. Сразу скажу — все попытки провалились.

Начавшийся было ряд книг с бэкграундами грубо прервался Хулио Кортасаром. Дело было так: на каком-то (уже отписался) литературоведческом канале была трансляция, разбор рассказа Кортасара, который мне настолько не понравился (разбор, а не рассказ — как и всё классическое литературоведение, которое я знаю), что я не утерпел и сделал ответ — выпуск про мой самый любимый рассказ Кортасара. И самый маленький рассказ — он влезает в пост Телеграма, крайне удобно, можно устраивать конкурсы на написание подобных рассказов прямо в Телеграме. Обязательно устрою, когда у меня будет большая аудитория и будет кому участвовать. Конечно же, я подошёл к вопросу совершенно не так, как это делается классически, надеюсь мне удалось отойти от шаблонных подходов, показать разницу. В тот раз я в Телеграме публиковал полный текст рассказа, но не зачитывал его, как мне бы хотелось. Сейчас я рискну, ведь в этом выпуске я делаю всё, что хочу, и пойду на этот шаг, прочитаю рассказ полностью.

Хулио Кортасар «Каждый шар — это куб»

Первая помеха — это, разумеется, моя тетка. Брякнешь ей, между прочим, что любой шар – это на самом деле куб, и она тут же зеленеет и начинает так топотать, что просто держись. Тетка торчит в дверях, опершись о метлу, и по глазам ее видно, что она вот-вот в меня плюнет. Потом она удаляется и начинает подметать двор; но ее чудных болеро, которые по утрам страшно радуют обитателей всего нашего дома, что-то не слышно.

Другую сложность таит в себе сам шар. Стоит мне уверенно поставить его на наклонную плоскость, на которой неколебимо стоял бы любой куб, как у несчастного уродца словно вырастают крохотные лапки, и он с быстротой молнии летит на пол, не подозревая, что прогулка закончится для него под гардеробом, как раз там, где по странному совпадению собрались густые клубы пыли. Извлечь его оттуда — целая история, приходится закатывать рукава, а я к тому же еще и аллергик, и у меня начинается такой яростный чих, что вместе с кубом из-под шкафа вылетает целый вихрь пылинок, превращающих мой чих в астматическое удушье, а это значит, что я не иду в офис, сеньор Росенталь грозится вычесть за этот день из моего жалованья, отец мстительно припоминает ночевки на свежем воздухе во время похода в пустыню, и дело кончается тем, что тетка уносит шар и водружает на отведенное ему семейным советом место — на полку в гостиной между сочинениями доктора Кронина и чучелом птички, принадлежавшей когда-то моему братишке, который отошел в мир иной еще в раннем детстве.

Отцу, конечно, любопытно, что это за дурь так упорно лезет мне в голову, но я отмалчиваюсь, потому что инертность домашних угнетает меня. Где это видано, чтобы ничтожный предмет так дерзко навязывал всем свою волю? Но я еще проучу его, этот шар, который — я в этом убежден — на самом деле куб: снова поставлю его на наклонную плоскость, тетка позеленеет и затопочет, и все пойдет своим чередом, и снова полетят пылинки. Потом дождусь, пока утихнет моя астма, и поставлю куб на наклонную плоскость, потому что его место именно там, а не на полке в гостиной возле чучела птички.

Перевод Н. Беленькой

Мне нравятся разборы стихов и коротких рассказов тем, что литературоведы не пересказывают (бесит!) автора, а просто цитируют. Я стараюсь им уподобляться: либо цитировать, либо ничего.

Следующей книгой из списка на прочтения оказалась «Ложная слепота» Питера Уоттса — ещё одна современная и популярная книга с научным бэкграундом. Ну или научные фантазии заправленные, не слишком успешно, в формат художественной книги. Уоттс морской биолог и много пишет про другие области биологии, в которых он не специалист, ради продвижения одной своей идеи и сюжета не один раз натягивает сову на глобус, из-за чего страдает и научная составляющая, и художественная. Книга высоко оценена общественностью, я же плевался на протяжении многих страниц (хорошо, что они электронные, не намокли).

Именно читая Уоттса я придумал новый жанр — фанапоп: это такая научно-популярная книга, которая маскируется под фантастику. Или наоборот, как хотите: фантастический научпоп или научно-фантастическая популяризация. Это примерно то, что писал Жюль Верн — только он писал во времена, когда не было интернета и Википедии, когда такой жанр был обоснован и интересен. И когда ещё не было настоящей научной фантастики. Сейчас же, мне кажется, это ненужный жанр, который и не фантастика и не научпоп. Но пипл хавает. Подробнее про фанапоп слушайте в шестом выпуске подкаста.

Если же попытаться сказать что-то ещё про «Ложную слепоту», то… не вижу смысла много говорить про одну единственную идею, которую разворачивает автор, раздувая текст некместным научпопом.

И на Уоттсе заканчиваются выпуски про конкретные книги, дальше подкаст пошёл вразнос, покатился под откос общелитературных и общефилософских обсуждений, а потому седьмой выпуск оказался посвящён теме, которая меня давно волнует — переводы художественных текстов. Так как беседовал с поэтом Викторией Миловидовой, то не смог не затронуть перевод стихов. Мы не сошлись точками зрения — что, как мне кажется, всегда интереснее полного согласия. Особенно если люди готовы отстаивать свои позиции, имеют стойкую аргументацию.

Считаю, переводы важны и нужны, зачастую лучше читать приличный перевод, чем оригинал на языке, которым ты владеешь средне или даже хорошо. Переводчик уловит больше языковых тонкостей и сможет их лучше перевести — лучше, чем сможет их понять обычный читатель. Конечно, при этом появляется много отсебятины, но она появляется в голове любого читателя, вне зависимости от того на каком языке он читает.

Разговор получился довольно живым, более естественным, чем предыдущие, появляется опыт ведения таких онлайн дискуссий. Мне кажется, подобные разговорные выпуски, а не монологи про конкретные книги, увлекательнее, в том числе для самих участников. Записывать их тоже в чём-то проще, не ты один говоришь, можно вообще отдать большую часть эфирного времени оппоненту — как я и делал, так как, на самом деле, не очень люблю вот так вот говорить в микрофон, как делаю это сейчас.

Конечно же, говоря про переводы я не смог обойти стороной тему культурного бэкграунда, ведь у носителей разных языков и бэкграунд различается, следовательно, нужно как-то переносить авторские отсылки на иную почву, причём так, чтобы минимально потерять суть, идею, эмоцию автора. С «Дюной» так не получилось: в этой книге огромное количество отсылок к Библии, про что я не один раз писал у себя в Телеграме, однако некоторые библейские цитаты не распознали даже переводчики. В итоге важнейший культурный пласт, понятный практически каждому в Америке 60-х оказался потерянным для нас, до сих пор имеющих коммунистически-атеистическое образование. Много ли от этого потеряла «Дюна», а точнее русскоязычный читатель этой книги? Сложно сказать, но, думаю, существенно, так как он, мы не можем отследить авторские ассоциации, мотивы и идеи не прописанные полностью прямо.

Чтобы поставить точку в разговоре про перевод стихов, в самом конце выпуска я имел наглость прочитать небольшое стихотворение Кортасара — не смог удержаться от этой шалости, так как когда-то учил этот стих, даже читал его стоя на табуретке. Мне кажется, этот стих наглядно демонстрирует невозможность этого занятия, перевода стихов, которым занимаются многие века.

А раз уж речь зашла про то, чем занимаются многие века, то невозможно обойти стороной религию и философию, тем более что у нас есть Виктор Пелевин, на чьих книгах многие русскоговорящие люди открыли для себя разнообразный мир буддизма и его философии. Именно Виктору Пелевину, не путайте с Александром, посвящён следующий, сложносоставной выпуск подкаста. В нём я снова экспериментирую и потому пришлось сделать две части: первая уже привычная диалоговая, а вторая состоит из монологов и интервью буддистов. Вообще этот выпуск в первую очередь для своих, для тхеравадинов, но может быть интересен и всем остальным.

Основная часть выпуска тоже частично интервью — Олег Шашков обстоятельно рассказывает как пришёл к буддизму, как познакомился с творчеством Пелевина, но я старался сдвигать разговор в сторону обсуждения эволюции взглядов Пелевина и тому, что из этого можно узнать. Мне кажется, Пелевин научился хорошо улавливать течения и интересы русскоязычного общества и актуально об этом писать — каждый год по роману. Однако, именно это и подкосило качество его произведений. Не люблю его поздние романы, которые и романами не всегда удаётся назвать, но они мне ближе тем, что в них автор переходит на сторону тхеравады — старейшей буддийской школы, которую в России плохо знают, она значительно менее распространённая, чем махаяна, тибетский буддизм. Или делает вид, что перешёл, по этим книгам я не могу сделать однозначный вывод о личных взглядах автора.

Пелевин улавливает изменения в обществе, а не создаёт их. Улавливает и высмеивает, гиперболизирует, выставляет в неприглядном, зачастую, свете. Это мне и не нравится в его поздних романах, которые я если и дочитываю, то через силу. А как он хорош был в «Чапаеве и Пустоте», как остр и кристально прозрачен, без мути необходимой действительности. И собственных идей на авторский лист было на порядок больше, чем сейчас. Не знаю уж договор у него или нет, но то, что в иной год у него даже не получается полноценный роман — это факт. И печальный факт. Хотя его популяризация тхеравады радует, правда, из-за его манеры, из-за его подачи материала, думаю, идеи тхеравады не дойдут до многих потенциальных буддистов — они, как и я, просто воротят нос от языка, сюжета и образов в книгах позднего Пелевина. Что готовит нам год грядущий? Я имею в виду нынешний год, заканчивающийся очередным томиком творчества Виктора Пелевина.

Для меня Пелевин не сыграл большой роли в знакомстве с буддизмом — тем интереснее было узнать как складывались истории других тхеравадинов, которые они поведали, вслед за Олегом Шашковым, в дополнительном выпуске подкаста. Целая палитра удивительных судеб.

Тема буддизма плавно и логично перетекла в философию в целом. Религию в книгах я бы тоже обсудил, но пока руки до этого не дошли. Но это я отвлёкся — философия в художественных текстах и наоборот — художественная литература в философии. Нужно ли, можно ли? Мы все в школе читали «Преступление и наказание» Достоевского — это художественное произведение или философское эссе-размышление? В этих и многих других вопросах наши мнения с Сашей Никулиной не сошлись, но от того беседа получилась только интереснее. Ещё больше несогласия получилось в сашином философском чате, где приняли участие постоянные участники философских дебатов. Причём я специально сделал, что мы с Сашей записали выпуск, но я его ещё не опубликовал, участники беседы не знали, что мы уже сформулировали в основной части выпуска. Этот полилог можно послушать в дополнительных материалах выпуска.

Конечно, за такое короткое время, хотя суммарно получилось больше двух часов, всё не скажешь, сложная тема требует большего раскрытия, но я планирую её не закрывать, а возвращаться в каждом следующем выпуске, так как невозможно говорить про культурный бэкграунд без философской основы. А говорить я хочу про хорошие книги, где есть философия автора.

Для себя я не могу провести чёткую границу между художественным и философским текстом, для меня всегда важна интеллектуальная составляющая, скажем так. Именно потому «Трёх мушкетёров» мне не хочется перечитывать, а «Отклонение от нормы» я регулярно перечитываю с огромным удовольствием. А вот чисто философские трактаты я читаю с трудом — мне плохо даётся их сложная терминология, но… приведу одну цитату, которую встретил в философском паблике, когда писал черновик этого выпуска. Жиль Делез из книги «Марсель Пруст и знаки»: «Произведение искусства стоит большего, чем философский трактат, ибо развертываемое в знаке — глубже любых ясно выраженных значений. То, что нам причиняет страдание — богаче всех результатов нашей добровольной или сосредоточенной работы, т. к. то, что «вынуждает мыслить» — более значимо, чем сама мысль».

Именно потому мне нравится Кортасар, а не его литературоведческие разборы — как я уже говорил ранее. Философские разборы текстов, наверное, интереснее, но так навскидку не могу припомнить.

С удовольствием читал бы художественные романы про философские идеи, это как научпоп только про философию. Филопоп какой-то получается. И может получится лучше, чем фанапоп. И сам хочу написать что-то в том же роде.

Художественная философия широко распространена, тут нельзя не вспомнить Хайнлайна и его «Чужака в чужой стране». Однако, это всё старая литература, та, что я люблю, а что с современной литературой, с которой я всё никак не могу подружиться?

Этот вопрос я обсуждал в десятом выпуске, можно сказать, последнем выпуске первого сезона с Диной Озеровой. Речь зашла про крайне популярный нынче жанр автофикшн, который я не понимаю и отвергаю как рекламный ход: в нём, на мой взгляд, нет ничего нового, кроме названия, которым приманивают покупателей.

Разное отношение к автофикшену и современной литературе в целом вызвало споры и несогласие в эфире — как раз то, к чему я стремился. Однако, сложилось впечатление, что Дина не была готова к такому повороту событий, в её подкасте не бывает таких разногласий, насколько я слушал. Хотя, как по мне, в них самая ценность, столкновение разных точек зрения углубляет мнения, расширяет аргументацию и даже может изменить саму точку зрения.

В этом выпуске мне удалось хоть как-то выступить в роли критика, пожалуй, моя любимая роль. Хотелось бы развить эту тенденцию, найти ещё собеседников, чью позицию можно было бы конструктивно критиковать — таких, чтобы они не решили, что я критикую их самих, что я имею что-то против них. Это совершенно не так.

Может показаться, что выпуск про автофикшн плохо вписывается в общее направление подкаста, но это не так. Разговор про автофикшн — это разговор и про бэкграунд тоже, так как в этом жанре автор напрямую раскрывает откуда растут его корни, описывает землю, на которой он развивался. Во всяком случае так предполагается, хотя корни скрываются под самым сложным типом лжи — лжи, похожей на правду, лжи, замешанной на правде.

Мне ближе жанры, где авторы не пытаются красиво исказить собственную биографию, так исказить, чтобы она продавалась. В книгах Кортасара легко найти кусочки его реальной истории, Толстой и Набоков тоже не исключение. Фазиль Искандер писал про себя. Борис Стругацкий включил в свой роман кусочек, который, как мне кажется, практически полностью автобиографичен. И это всё не автофикшен, замечу. «Книга бытия» Сергея Снегова, на мой взгляд лучшая автобиография, которую я читал, тоже совершенно не автофикшн, хотя, конечно, что-то там упущено, что-то искажено намеренно или памятью. Жаль Снегов не успел дописать автобиографию, страшные годы его жизни после ареста не вошли в книгу.

Как бы то ни было, обсуждение современной литературы оказалось хорошим окончанием сезона подкаста. Этот подводящий итоги выпуск я не учитываю. С другой стороны, автофикш даёт мне хороший старт для следующего сезона, для которого много чего запланировано, но начать его я хочу тоже с обсуждения современной прозы. Ну а дальше как пойдёт.

Опыт с подкастом мне понравился, особенно те выпуски, где получилась беседа или даже спор. Хотя тексты мне всё равно ближе, чем разговор, постобработка, создание видео. В этом месте можно помечтать о команде, но для интроверта это сложная мечта.

Если вам понравился первый сезон подкаста «Заметки на тисовых полях», то вы можете его поддержать лайками, подписками, репостами, комментариями. Ну и финансово, конечно, тоже. А ещё можно поддержать своим участием — если вы любите литературу и хотите её обсуждать. или пишите литературу.

До встречи в новом сезоне! Он не за горами. Но это не точно.

Привет!

Это Константин и очередной выпуск подкаста «Заметки на тисовых полях» — заметки, которые я хотел бы оставлять на полях читаемых книг.

Начну седьмой выпуск подкаста с тезиса: Научная фантастика умирает. Но у неё есть шанс родиться ещё раз. Теперь постараюсь раскрыть тезис подробно, а за основу возьму только что прочитанный роман Питера Уоттса «Ложная слепота».

Так сложилось, случайно или не очень, что последние три книги, которые я прочитал, с одной стороны, новые, с другой стороны — требовательны к знаниям читателя. Первая из них «Анафем» Нила Стивенсона хотела от читателя знаний современной физики, космологии и античной философии. «Четвёртый кодекс» Павла Виноградова — истории Мезоамерики. «Ложная слепота» Питера Уоттса же критично требовательна к знаниям биологии, хотя и сама многое рассказывает.

Я сказал — три последние книги — хотя и предыдущая «Земля» Елизарова тоже пыталась быть требовательной к знаниям всяких эзотерических практик и течений.

Так вот, «Ложная слепота» и биологический бэкграунд. Замечу, что у меня он есть, а потому я чувствую себя комфортнее… или наоборот — некомфортнее, так как автор лажает. Дело в том, что автор, Питер Уоттс — гидробиолог, специалист по морским млекопитающим, как пишет Википедия, а пишет он про генетику, физиологию и нейробиологию, граничащую с психологией. И явно не очень разбирается во всех тонкостях этих быстро развивающихся направлениях биологии.

Ситуация напоминает антрополога Дробышевского с его двухтомником «Палеонтология антрополога», где автор забирается в дебри далёкие от своей области, да ещё и популяризирует, то есть упрощает, а потому делает много ляпов (которые к тому же не хочет исправлять). Конечно, прямо сравнивать научно-популярную и научно-фантастическую книгу нельзя, но… является ли «Ложная слепота» научно-фантастической тварью? Этот вопрос у меня появился где-то ближе к концу книги.

Можно приводить много цитат и разбирать есть ли там биологические или в целом научные ошибки — и я это буду делать в Телеграм канале «Оттиск на тисе», читайте там, ссылка в описании, — но сейчас мне интересно немного другое.

В чём смысл такого обильного бэкграунда в книгах, которые я прочитал недавно? Зачем он там? И как следствие: зачем эти книги написаны авторами? Все эти вопросы довольно скользкие, но я постараюсь обойти особо опасные места.

Когда читал «Анафем» мне казалось, что какой-то сути я не могу уловить, что-то важное от меня ускользнуло. Его мне удалось поймать в «Ложной слепоте», возможно потому, что оно там ещё сильнее выражено.

Я привык, что фантасты используют фантастическую науку, фантастических существ, чтобы рассказать что-то про человека. «Трудно быть богом» — типичный пример, я его уже упоминал в своём подкасте и, думаю, ещё не раз буду вспоминать. Или «Обитаемый остров» — тоже фантастика, но это лишь инструмент, способ создать условия для проявления нужных черт человека. Или «Солярис» — научная фантастика, чтобы раскрыть необычную идею автора, показать, каким может быть контакт с иным разумом. В этом «Ложная слепота» близка «Солярису» — тоже речь про контакт с чем-то крайне не похожем на человека. Однако, разница существенна.

Мне вспомнился Жюль Верн и его книги, особенно не так давно прослушанные «Путешествие и приключения капитана Гаттераса». И я понял, что действительно «Ложная слепота» скорее похожа на романы Жюль Верна, чем на более позднюю, классически развитую научную фантастику. Похожа излишней детализацией научных знаний, попыткой впихнуть в текст, условно говоря, Википедию. Во времена Жюль Верна не было интернета, а потому подобные тексты были актуальны и пользовались спросом, тем более, что в них есть и сюжет, приключения — всё необходимое для интересного чтения. У Питера Уоттса тоже есть всё необходимое, но сейчас же есть куча научпопа и та самая Википедия — зачем запихивать в книгу столько биологии? Причём не самой простой биологии, не школьный курс.

Кажется, ответ тут в том, что цель и инструмент поменялись местами. Автор хочет рассказать про биологию и выбрал для этого научно-фантастическую форму, где фантастика — лишь повод поговорить про научные открытия, которые интересны автору. Почему я говорю, что цель и инструмент поменялись местами? Лем использовал научные знания как базис для развития, для предсказаний. Уоттс использует вероятностное будущее для рассказа про научные данные. Как Жюль Верн, у которого путешествие на Наутилусе позволяет рассказать о современных автору достижениях науки и техники, лишь слегка пытаясь предсказать развитие, но это не является, как мне кажется главным. В путешествии Гаттераса так вообще присутствуют словарные статьи про то или иное явление природы, длинные рассказы о том, кто и когда открыл какой мыс, прошёл каким проливом.

То есть, на мой взгляд, Уоттс решил заменить научпоп научной фантастикой — может быть, чтобы лучше читалось, легче воспринималось или просто так захотелось. Не моё дело заглядывать в мозг автора — он мог и не осознавать свои решения, свой подход, тем более Уоттс сам любит писать про то, какую маленькую роль играет сознание и насколько много делает мозг бессознательно. Важен результат: фантастический роман, который повествует о достижениях биологической науки, местами, впрочем, весьма спорные достижения. Фанапоп — фантастический научпоп. Или нафапоп — научно-фантастическая популяризация. Литература вернулась на круги своя, к тому, что послужило фундаментом для появления настоящей научной фантастики.

Однако, сейчас есть интернет, Википедия, легко найти научные и популярные книги, а потому вот это вот всё в фантастической книге, как мне кажется, сейчас лишнее. Но. Если убрать из «Ложной слепоты» биологические экскурсы (автор ссылается на 144 научные книги и статьи), то от романа (который, если честно, с литературной точки зрения романом назвать сложно: 340 страниц и 6-7 главных героев) останется в лучшем случае небольшая повесть, а то и просто одна идея — причём не фантастическая, а научная. Ну или причисляемая к таковым сейчас. Об этой идеи скажу отдельно.

Интересно сравнить Уоттса с Джоном Уиндемом. У Уиндема, как я, кажется, уже говорил в одном из выпусков, много небольших рассказов, которые так и хочется развернуть в целые романы — так хороши и глобальны нераскрытые в них идеи, замыслы. Уиндем сделал несколько крупных мазков, чтобы показать идею, но не смог воплотить в полный формат. А жаль. У Питера Уоттса, как мне кажется, обратная ситуация: небольшая идея, причём не фантастическая, с помощью научпопа раздулась до целого романа. И не только у него так — общая проблема авторов, которые так активно используют культурный бэкграунд. Как уже говорилось: может быть для того и используют, чтобы получить из дохленькой идеи целый роман, который высоко оценят.

Мне тут подумалось: а Бродский? Кто из поэтом использовал этот приём? Стихотворный фанапоп у кого?

Однако, вернёмся к основной идеи романа: различение и даже противопоставление интеллекта и разума. Забегая вперёд отмечу, что в комментарии после книги автор подтвердил мою догадку, что это действительно основная идея книги, вокруг которой всё и строилось. Имеется в виду, что живое существо может решать сложные задачки, но при этом не иметь сознания и самоосознания. И сама эта идея, сама постановка проблемы мне совершенно не нравится, кажется надуманной.

Тут нужно сделать отступление. Я не знаком с этой областью, так как не считаю её интересной, не считаю научной. Биология ничего толком не может сказать про интеллект и, особенно, про разум и сознание. Да, мы уже много знаем про нервную систему, про проведение сигнала, про то, что многие решения принимаются неосознанно, а сознание уже после принятия решения делает вид, что решило оно и так далее. Но это всё частные вопросы, чисто биологические, а разум и интеллект — пока больше философские понятие, нечётко связанные с биологией. Это примерно как обсуждать в каком отделе мозга с точки зрения биологии существует душа, не имеющая никакого научного определения. Да, возможно мне стоит прочесть книгу «Быть никем» Метцингера, на которую ссылается Уоттс, но, боюсь, от прочтения этого труда моё мнение не изменится. Подробнее об этом поговорю рядом с цитатами из комментария Уоттса — в своём Телеграме.

Обсуждая эту книгу мне предложили сравнить её не только с Жюль Верном, но с чем-нибудь более поздним, например, «Затерянным миром» Конан Дойля — кто не знает, автор Шерлока Холмса писал ещё и отличную приключенческую фантастику. У Конан Дойля в романе основная идея — на неком недоступном плато в Амазонии сохранился древний мир с динозаврами и доисторическим человеком. Фантастическая идея, ради которой приходится рассказывать про историю, динозавров и прочее. Или наоборот, идея для того, чтобы рассказать научпоп? Не знаю, но мною читается именно как фантастика, научпопа там практически не помню. В отличии от Жюль Верна и Уоттса, писавших с разницей в столетие.

Так что сравнение с Затерянным миром только укрепляет моё мнение: у Конан Дойля фантастика, основанная на фантастической идеи, а у Питера Уоттса — фанапоп, основанный на реальной философско-научной идее.

И это моё мнение подтверждается авторским комментарием. Мне кажется, комментарий Уоттса в конце Ложной слепоты чуть ли не самая интересная часть романа. Там он сам говорит о том, что большинство идей, даже фантастических, — не его. Те же вампиры почти полностью придуманы не Уоттсом, лишь одна деталь их биологии его, да, важная деталь, но не более того. (Про его вампиров хоть отдельный выпуск делай — насквозь ругательный, но скорее будет просто большое обсуждение — осуждение в Телеграме) И там же он рассказывает откуда эта идея про интеллект и разум, ссылается на учёных, в первую очередь на Метцингера.

Вообще он много ссылается на научные работы, в Википедии утверждают, что там 144 ссылки на книги и статьи — как в приличной кандидатской. Зачем в фантастической книге такой фантастический список литературы?

Отвлекусь от конкретной книги. Наблюдая за кухней писателей — интернет позволяет это делать — удивляюсь одной вещи. Зачем авторы пишут про то, что не знают? В соцсетях автор пишет: придумал вот такую вот пушку, подскажите, а чем она может стрелять? Или: мой герой сделал вот так и так, как бы его спасти из этой ситуации? Или: я пишу про подъёмник на гору, но давно там не был, плохо помню детали, может быть есть, кто был там недавно и сможет мне помочь, ответит на пару вопросов? Вот зачем писать про то, что не знаешь или плохо помнишь? Не помнишь — не нужна конкретика! Не знаешь — тем более! У Стругацких были загадочные инопланетяне, у Хайнлайна — тоже, но они не углублялись в излишнюю биологию, химию их жизни, чтобы не городить ерунды. А Питер Уоттс сам признаёт, что часть биологических ляпов в Ложной слепоте остались, так как нужны для сюжета. Вот нахрена так делать? Я подробно говорил про подробное в выпуске про «Анафем»: авторы создают сложности, а потом не могут из них выкрутиться без ущерба для логики повествования. Не знаю, кто это сказал первым, но вот действительно: писать нужно о том, что сам хорошо знаешь, или о том, что никто не знает. Если бы Уоттс придумал фантастическую книгу про морских млекопитающих, думаю, это вышло бы увлекательно, получился бы отличный роман.

Ещё в этом авторском комментарии очень забавно выглядят его рассказы, как он проверял свои идеи на друзьях и коллегах, как они его направляли и исправляли — то есть он изначально придумывал о том, в чём плохо разбирается. Примерно так пишут какие-нибудь научные обзоры или большие книги по широкой теме. И часто получается не очень — в хороших книгах каждую главу, каждую тему пишет узкий специалист по конкретной теме.

А само существование списка литературы поддерживает моё мнение, книга Питер Уоттса «Ложная слепота» — это жанр фанапоп, фантастическое научно-популярное произведение. И могу сказать однозначно: это не то, что мне нравится. Я люблю хороший научпоп и хорошую научную фантастику, но не их смешение, во всяком случае, не в том виде, в какой удаётся это сделать Уоттсу.

Привет!

Это Константин и очередной выпуск подкаста «Заметки на тисовых полях» — заметки, которые я хотел бы оставлять на полях читаемых книг.

Это уже пятый выпуск и каждый раз у меня получается новый эксперимент. Сегодня заметки будут длиннее рассказа, на чьих полях я пишу. Рассказ такой короткий, что он влезает на одну страницу маленького формата. Рассказ настолько маленький, что идеально подходит для публикации в Телеграме — без труда влезает в один пост (значит можно делать конкурс рассказов прямо в Телеграме).

Так что перед обсуждением рассказа Хулио Кортасара «Каждый шар — это куб» предлагаю сходить ко мне в Телеграм канал и прочитать пост с рассказом — ссылка в описании выпуска. Времени на это уйдёт сильно меньше, чем на прослушивание выпуска. А пока вы ходите туда сюда замечу, что для меня этот рассказ — эталон всего. Образец идеального названия, образец короткого рассказа, любого рассказа, вообще любого текста. Хочу писать именно так — кратко, ёмко, насыщенно. И слегка парадоксально.

Перед непосредственным разговором про рассказ мне нужно сделать отступление про своё знакомство с Кортасаром. Для меня Хулио Кортасар — именно Кортасар, когда я с ним познакомился, не знал куда ставится ударение, думал и говорил как привычнее. Для меня Кортасар, пожалуй, самый важный писатель, сыгравший самую большую роль в моём становлении как читателя, хотя, конечно, я много читал и до него. Становление читателя как сообщника. В связи с этим я прочитал практически все тексты Кортасара, даже стихи, эссе и письма к издателю. Даже тексты о Кортасаре — что для меня не характерно. Так что я знаю не только сами тексты, но и их биографический бэкграунд — это будет важно для нашего сегодняшнего разговора.

А разговор будет неким продолжением темы, затронутой в прошлом выпуске про «Четвёртый кодекс» Павла Виноградова. Речь идёт про спор, который я подсмотрел всё у того же Кортасара. Его герои в «Игре в классики» спорят про картины: они должны требовать для своего понимания от зрителя культурного бэкграунда или наивный взгляд не отягощённый знанием. Тут сразу нужно уточнить, что «наивный» в этом контексте нужно понимать примерно как в биологии, то есть необученный, не изменённый знанием, девственно чистый лист, готовый к получению новой информации.

В прошлый раз я говорил, что хочется переложить этот спор на литературу и разобраться какие же тексты лучше. Или какие тексты, читать или писать, предпочитаю я или вы. Означенный рассказ Кортасара — отличный материал для такого обсуждения.

Столь маленький текст можно долго и вдумчиво раскладывать на составляющие. Так я могу вспомнить, что Кортасар писал тексты в терапевтических целях, выплёскивал, фиксировал на бумаге свои страхи, фобии, психологические проблемы из детства, и тем самым освобождался от них — он сам об этом где-то говорил. Тут эту тему можно развить широко, приплести биографию автора, вспомнить про его детские проблемы со здоровьем, особенности семьи, в которой он рос и многие другие мелкие детали. Но нужно ли всё это?

Вообще-то я люблю читать комментарии в книгах, у Кортасара читал всё подряд и внимательно. Мне настолько нравились его отсылки, что я не только заинтересовался, кто такой Чарли Паркер, но и, при случае, купил его биографию, что, опять же, не характерно для меня, и полностью прочитал. Больше того — именно через Кортасара, его Преследователя я заинтересовался и полюбил джаз в бибоповском варианте.

Рассказ «Каждый шар — это куб» мне попался относительно поздно в небольшой книжке с не самыми известными рассказами и эссе. Издание очень приятное, но даже его обложку в нормальном разрешении в интернете найти сложно (мою собственную фотографию сборника можно посмотреть всё там же — в Телеграме). А ещё лет десять назад было не найти оцифрованную версию текста, у меня даже был пост в ЖЖ, где я приводил полный текст рассказа — как сейчас в Телеграме.

Так вот. Рассказ попался мне поздно, но я толком и не пытался его препарировать, так как он для меня был… самодостаточным произведением, как я теперь могу сказать — требующим исключительно наивное восприятие. Мне кажется, Кортасар в этом рассказе, как и в многих своих произведениях, обращается не к интеллектуальной составляющей читателя, а к эмоционально-эстетической. При этом текст, особенно такой маленький, должен восприниматься во всей своей целостности, как единое, что производит впечатление, создаёт какую-то сложно закрученную эмоцию, переживание, не связанное с интеллектом. Мне кажется, есть такие картины, которые нужно воспринимать на этом же уровне сознания. Я плохо разбираюсь в изобразительном искусстве, может быть подскажите, какой можно привести пример? Первое, что приходит в голову, это, конечно, Чёрный квадрат Малевича, но думаю, что это ложная ассоциация.

«Каждый шар — это куб» — сгусток эмоций, эстетический посыл в неизведанное. Мне пока ещё сложно сформулировать в чём конкретно это выражается, как точно вербалировать, но точно могу сказать, что такое восприятие даёт больше, чем аналитический разбор.

Что вам даст разбор, вроде того, что я описал раньше. Вы просто приложите имеющиеся у вас знания, или чужие знания, к рассказу, получите сопоставление, истинность которого не доказать. Основной вопрос: поможет ли это понять рассказ? На мой взгляд, нет, ситуация как с анекдотом: он смешной, когда понятный, если его придётся объяснять, то лучше не рассказывать.

Так что я вижу много деталей в рассказе, которые можно раскрыть: астма/аллергия, тётка, роль родителей и рано умершего брата. Вообще мне кажется, что в этом тексте нет ничего случайного или лишнего, всё играет важную роль. Даже пыль под шкафом и чучело птички.

Или можно зайти с другой стороны, предположить, что название содержит логическую ошибку: шар не может быть кубом, чисто исходя из определений и логики. Можно предположить, что автор хочет порвать наши стереотипы, способы видения мира. Затем можно предположить, что герой — неудавшийся попаданец. Или неудачный попаданец. Он пытается изменить окружающий мир, но у него ничего не получается. То ли потому, что мир не тот, то ли — попал в такое слабое, больное тело. Или ещё что-то: много интересный и перспективный идей, но…

Какое отношение они все имеют к пониманию рассказа? Это объяснение анекдота или даже вербальное описание вкуса апельсина через описания других фруктов, которые ты не пробовал. Мы, конечно, не знаем, что хотел сказать автор, что пытался донести нас этим рассказом, но вряд ли он хотел так извращённо рассказать про своё детство или свои страхи.

Тут вспомнился Умберто Эко — забытый мной творец целых повозок культурного бэкграунда в книгах. Умберто Эко играет с читателем, его можно заподозрить в том, что он оставляет следы своего бэкграунда в книгах ради того, чтобы читатель их там искал и нашёл, но заподозрить в подобном Кортасара, особенно в рассказе «Каждый шар — это куб», я категорически не могу.

То есть если мы даже правильно расшифруем текст, поймём какие есть психологические или биографические основы в тексте — что это нам даст в понимании текста, если текст совершенно не про это? Корректнее сказать: автор совершенно не вкладывал это в текст, он явно не этого хотел добиться от читателя. Не этот отклик при чтении и по прочтении хотел получить.

Этот выпуск решил сделать про Кортасара, так как недавно послушал рассказ литературоведа (или литературоведки?) про другой рассказ Кортасара — «Письмо в Париж одной сеньорите», где был сделан хороший, интересный, подробный интеллектуально-рациональный разбор текста, который, на мой взгляд, совершенно не учитывал того, что рассказ не для того написан, он не для интеллекта. То есть он ничего не дал для понимания рассказа. Разбор не учитывал, я бы сказал, эмоциональную область магического реализма, которая является ядром, центром творчества Кортасара. Самому стало страшно как загнул, пахнуло литературоведением — больше так не нужно, пожалуй.

Если же отойти от литературоведения, вернуться к простому чтению: что больше нравится, книга, требующая бэкграунд или наивный взгляд? Обращающаяся к интеллекту или эмоциям? Деление, конечно, очень условное, так как нельзя сказать, что обсуждаемый рассказ Кортасара нацелен только на эмоции, не обращается к интеллекту.

Если глубоко проанализировать, то второй тип книг мне нравится больше. Это не сразу понятно даже мне самому, но вот в чём дело. Набить в текст много отсылок, цитат — это не так уж сложно, особенно в наше время, когда есть интернет и можно обо всём получить поверхностное знание. Сделать такой текст — это не искусство, а технология, соответственно автор становится не творцом, а ремесленником. В современном мире с интернетом огромные возможности самиздата, чем и пользуются толпы тех, кто называет себя писателями. Ремесленники художественного дела создающие попсу.

Оговорюсь. Попсу в обоих смыслах: что-то популярное хорошего качества и слабенький ширпотреб. И ещё: Умберто Эко, конечно же, не относится к ремесленникам.

Легко написать роман с простым сюжетом для объёма запихнуто много лишнего, ненужного для сюжета, для понимания книги. Последнее время довольно часто обращаю на это внимание. У Нила Стивенсона были некоторые моменты, которые казались излишними, Павел Виноградов, на мой вкус, тоже расширил текст за счёт ряда излишних линий, героев. Это из недавнего, а вообще такое встречается на каждом шагу. Моя коллега Лиза недавно писала у себя в Телеграм-канале про роман Дэна Симмонс «Террора», что там затянуто, как будто автору платили за количество слов. Мне кажется, в этом есть доля правды: издают романы, а не тоненькие повести. И у Дэна Симмонса, по словам коллеги, тоже много специфических терминов, корабельных, который с одной стороны могут расширить кругозор читателя, а, с другой стороны, не слишком-то нужны в книге.

Я читал у Дэна Симмонса роман «Гиперион» с такой же высокой оценкой как и у «Террора» — 8,9 баллов из 10, но я оценил его в 6 баллов. Мне он тоже показался затянутым и, как вспоминается, с большим количеством совершенно не нужных, не важных деталей, которые только растягивали действие.

Так что показать свой культурный бэкграунд, или имитацию оного, могут многие, а вот вдарить по чувствам и эмоциям как это делает Кортасар — сложно, мало кому это удаётся. Причём вдарить с помощью рассказа, влезающего в пост в Телеграме, а не с помощью ста страниц убористого текста. Написать много красивых, складных, умных лишних слов могут многие — это уровень ремесленника, а вот написать коротко и ёмко — совершенно иной уровень.

Отмечу, что я не утверждаю, что кто-то из перечисленных авторов — ремесленник, но если посмотреть количество авторов на сайтах для писателей, вроде Автор-Тудей, то я не могу представить, что там большинство не ремесленники — столько настоящих творцов не может быть. Да и уровень текстов на таких сайтах говорит сам за себя.

Какой итог подвести под всеми этими рассуждениями? Многие могут сочинить складный увлекательный текст с использованием костылей культурного бэкграунда, но мало кто может создать текст вцепляющийся в самое нутро. И не отпускающий годами.

Здравствуйте!

Это Константин и очередной выпуск подкаста «Заметки на тисовых полях» — заметки, которые я хотел бы оставлять на полях читаемых книг.

Мне кажется символичным, что четвёртый выпуск подкаста посвящён книге Павла Виноградова под названием «Четвёртый кодекс». Правда этот роман относит к жанрам альтернативной истории и попаданцев, которые я не люблю — за те стереотипы, которыми они полны. Не люблю, а потому практически не читаю и мне сложно сказать насколько Виноградов пишет не так, как принято внутри этих жанров в нашем отечестве.

Однако, кое-что я всё же читал и даже сумел сделать выводы о важных признаках этого жанра — в первую очередь про попаданцев, в том числе про таких, которые творят не только личную альтернативную историю, но и общемировую. Какие же стереотипные черты жанра я могу выделить?

Прежде всего нужно сказать, что одна из важных основ для анализа — это цикл книг Василия Звягинцева «Одиссей покидает Итаку», автор начинал его писать в конце 70-х и продолжал дополнять до самой смерти в 2016, не помню уже сколько книг прочитал, вряд ли до самого конца, но держался и прочитал много. Тут стоит отметить, что у Звягинцева присутствует полный набор, характерный и для попаданцев и для альтернативной истории, — и это не случайно, его называют основателем жанра альтернативной истории в России, — как он мог обойтись без главных признаков жанра, которые и задал. Именно потому я и упоминаю его в самом начале.

Я ещё что-то читал из отечественных произведений этих жанров, но про них даже не хочется говорить.Зато есть один эталон, образец литературы про попаданцев, который нельзя обойти стороной — «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Марка Твена, наверное первая книга про попаданца, которая в тоже время сильно отличается от большинства того, что представлено у нас на книжном рынке. Если судить по тому, что я читал. Её отличие объясняется целью автора: от не реализовывал на бумаге свои мечты о могуществе, а высмеивал всё подряд.

Но вернёмся к попаданцам. Чем мне не нравятся эти жанры, какими общими особенностями они меня отталкивают? Я бы сказал теми самыми, которые их характеризуют, отличают от всего остального.

Во-первых, сверхспособности попаданца: всё умеет, всё знает или просто супер везёт. Всё вместе или по отдельности — не важно. Супергерой, которому всё удаётся. Спецназовец, который на досуге изучает десяток языков и философию с квантовой физикой, а так же как управлять парусными лодками, ковать оружие из железных метеоритов, управлять государством…

Во-вторых, неправдоподобие того, что человек с лёгкостью вписывается в жить другого мира, где его принимают за своего. Если вы попадёте в прошлое на каких-то сто лет и то вы будете белой вороной, так как вы не знаете словечек, которые тогда говорили, и знаете те словечки, которых не должны знать; не умеете соответствующе одеваться, себя вести, даже говор у вас будет не тот; не говоря уже про незнание людей, которых должен знать любой уважающий себя человек. А теперь представьте, что попадаете на пятьсот лет в прошлое, в другую цивилизацию.

Мне в таких случаях всегда вспоминается небольшой рассказ, не помню ни названия ни автора, где полиция времени поймала незаконных туристов во времени благодаря тому, что они когда садились за стол не подтягивали брюки на коленях.

В-третьих, особенно это касается тех попаданцев, которые создают альтернативную историю — влажные мечты о величии, своём и своего государства. Вдруг оказывается, раз уж речь идёт про отечественные книги, что русские лучше всех, всех побеждают, всех завоёвывают. Родина слонов, победитель всех воин, открыватель всех достижений техники и всего остального, причём по максимуму, ну в меру скромности автора, но у кого из писателей с этим проблемы? Иногда речь идёт уже даже не про народ, а про суперспособности всего человечества — это когда появляется внешний враг, инопланетяне.

Но как минимум это влажные мечты о себе любимом. В итоге герой ест чёрную икру половниками и запивает лучшим вином в компании сногшибательных красавиц, готовых ради него на всё. У каждого автора свои мечты, у Звягинцева это огромная рубленная изба, коттедж с баней и всеми удобствами, едой и напитками на любой вкус. И с женщинами. Конечно, на берегу среди сосен. Как поётся в песне — «я надену всё лучшее сразу». То есть автор просто напросто рассказывает о своём уровне развития и о том, какие у него потребности на этом его уровне.

Если же мечты касаются не только личного, то он попадает в тело какого-нибудь генерала, правителя и исправляет, чтобы история повернулась как ему хочется — пусть это так же неправдоподобно как и икра половниками. Исправляет историю с лёгкостью, достаточно лишь пожелать, приказать.

Кстати, тут можно выделить четвёртый пункт, возможно самый мною не любимый. Это использование спецслужб и почти всегда при этом — конспирология, теории заговора, вот это вот всё. Вездесущие спецслужбы, которые везде и всё могут, всё знают, на них всё держится. А отсюда и конспирология, как вражеская, вредная для главного героя, так и своя, та, которую раскручивает герой — или она его. И это мало правдоподобно. Тут мне вспоминается «Евангелие от Афрания» за авторством Кирилла Еськова — пример развитой конспирологии и полной опоры на спецслужбы. У него, кстати, есть и классическая альтернативная история — «Америkа (reload game)», где Калифорния русская. Чувствуете влажность мечты? Хотя это не самый плохой пример в этом жанре.

Примерно такой список я ожидаю увидеть, когда я вижу книгу про попаданца. И тут стоит отметить, что даже у Марка Твена многое из этого есть, ну кроме влажной мечты, но оно нивелируется юмором. Да, герой вписывается в общество, но автор и не стремится быть правдоподобным, в отличии от. Да, герой кучу всего делает — тоже неправдоподобно, но и тут реалистичность не требуется, требуется, чтобы девушка в Камелоте по телефону сказала «Алло, центральная!» Так что, говоря словами классика: «Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица… Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!» И Виноградов улыбается, это видно между строк.

Этот долгий экскурс я делал, чтобы объяснить, что я знаю про жанр «Четвёртого кодекса» и как отношусь к нему. Разложил очередной фон, культурный бэкграунд. Однако, пора бы уже поговорить про саму книгу Павла Виноградова.

И вот тут появляются трудности. Книга не полностью соответствует заявленным жанрам, или вообще находится вне их. Нет, конечно, в ней есть все основные перечисленные характеристики, без них не было бы попаданца, он бы ничего не смог бы сделать, но в тоже время она многим выделяется из этого сюжетно простого жанра. Да, тут главный герой и учёный, и военный, и успешный правитель, и талантливый родитель, и великий путешественник, и аскет каких не видел свет, но… всё это не то чтобы в меру, но не режет глаз, достаточно, чтобы нести на своих плечах сюжетную линию. Да, в книге есть вездесущая, всюду проникающая борьба спецслужб разных стран, но она во многом оправдана. Удивительнее, что в книге есть борьба, скажем так, религиозных спецслужб: православие при поддержке сибирских шаманов против толтеков, видящих магов — те самые Кастанеда, дон Хуан и прочие с ними. Конспирология, конечно, тоже развита прилично, но детали совсем не характерные жанру её существенно подавляют. Присутствие некоторой доли юмора и философии в этой сфере смягчают эффект от конспирологии и заговоров спецслужб.

Достаточно сказать, что главный герой, в своей первой ипостаси, первой жизни, скажем так, не военный, не шпион, даже не механик с автозавода, не офисный планктон, а учёный, что уже весьма необычно и привлекательно. Причём очень конкретный учёный — персонаж списан с Юрия Кнорозова. Списан и основательно дополнен, что на мой взгляд важно, но об этом чуть дальше.

Тут слегка отвлекусь и замечу, что эта деталь мне сильно симпатична — роман становится питерским. И петербургский учёный — не единственная деталь, связанная с городом, которая делает роман милым моему сердцу. Уже не один раз говорил, что люблю, когда в книгах и фильмах вижу родной город или что-то с ним связанное. Так у Виноградова есть довольно важный персонаж — священник отец Фёдор Копенкин. Практически уверен, что у него есть прообраз — отец Кирилл Копейкин, настоятель храмов Святых Апостолов Петра и Павла и Святой Мученицы Татьяны при Санкт-Петербургском государственном университете. Вообще университет не один раз мелькает на страницах книги.

Героям Виноградова часто везёт, и они обладают различными сверхвозможностями, которые иногда появляются и по ходу дела. О подобных сюжетных проблемах я подробно писал, говоря про книги Карлоса Кастанеды. И я его тут не зря вспомнил, так как он сам лично, вместе со своими персонажами, доном Хуаном и доном Хенарой, появляется на страницах «Четвёртого кодекса». Причём последний рассказывает про нагваль не под своим именем, а как Хеэнароо в теле рептилойда, и вообще на Марсе. Марсианская линия требует отдельного разговора, сейчас же отвлечёмся на ещё одну общую тему, которая у меня появилась в голове после прочтения двух таких разных книг, как «Анафем», про который был в прошлый выпуск, и «Четвёртый кодекс».

У Хулио Кортасара в романе «Игра в классики» есть интересный спор по поводу того, какими должны быть картины: для их понимания нужно иметь культурный бэкграунд или они должны быть рассчитаны на наивного зрителя, воздействовать напрямую, без необходимости использовать какие-то знания. Конечно, этот спор придуман не Кортасаром, он давно и широко ведётся и у каждого творца свой ответ.

Не могу сказать, что я однозначный сторонник какой-либо стороны в этом споре, но мне однозначно нравится, когда есть отсылки к реальным местам, людям и событиям. Как вы уже знаете, в том числе из прошлого выпуска подкаста, к которому я ещё не раз буду сегодня возвращаться, я люблю этот самый культурный бэкграунд, сам его активно использую.

Так вот. «Четвёртый кодекс» однозначно относится к разряду тех текстов, которые требовательны к читателю. Чтобы понять многие тонкости романа нужно, прежде всего, знать кто такой Юрий Кнорозов, чем он занимался и увлекался, где и с кем работал.

Мелкая деталь: в романе говорится, что главный герой, которой как раз и списан с Кнорозова, работал вместе с каким-то Львом, который и подсказал ему важную деталь головоломки. Человек без бэкграунда может пропустить этот момент, но это интересная деталь, так как Кнорозов действительно работал с сыном двух поэтов Львом… Гумилёвым, который, правда, ничего ему, вроде как, не подсказывал, но общались много. Есть даже симпатичная и правдивая легенда, что Ахматова подарила Кнорозову зимнюю шапку.

И подобных требований к знанию читателя весьма много. Особенно они важны, если вы не хотите запутаться в том, какой из описываемых миров ближе к нашему и чем отличается. Для этого нужно знать и отечественную историю, и историю Европы (Винланд можно загуглить), и историю Мезоамерики. Слышать про лазерные мечи джедаев и Лао-цзы…

Есть и чисто литературные отсылки, как прямые, полноценные, вроде использование Кастанеды, его терминов и понятий, — многое выпадет из понимания, если не знать первоисточник, так и скрытые, маленькие — про негорящие рукописи, например, или про то в каком стиле писал Хармса, или про прирученного лиса менее существенные для сюжетного понимания.

Так что если «Анафем» Нила Стивенсона требует серьёзного научно-философского бэкграунда, то тут нужны гуманитарные знания. Хотя, если вы не требовательный читатель, часть из них можно и опустить, но далеко не всё — в любом случае без них красота текста поблекнет.

Кстати, я не зря тут упомянул «Анафем». Есть ещё одно сходство у этих романов, один общий приём: автор вымышленного мира вводит туда кусочек реального. Так Виноградов заставляет главного героя, Евгения Кромлеха, написать роман про Юрия Кнорозова и описать в нём реальные события, кардинально отличающиеся от того мира, где живёт Кромлех.

Я мало читаю современной литературы, это сейчас так модно или мне просто повезло, что подряд попали два таких романа? Если знаете, пишите ответ в комментариях в Телеграме или на YouTube.

Мне кажется, перечислено уже довольно много как отрицательных, так и положительных черт романа «Чётвёртый кодекс», но я не могу удержаться и не поговорить про марсианскую цивилизацию, встречающуюся в книге. Она совершенно не реалистична: ладно, что биосфера ушла под землю и сохранилось много жидкой воды, ладно, но откуда рептилойды (видимо те самые, которых очень любят конспирологи) получали энергию для поддержания экосистемы? И даже ладно энергию — откуда у них кислород? А рептилойды знай себе живут, размножаются и даже воюют между собой.

Но это мелкая придирка биолога, интереснее, что читая про этих загадочных марсиан у меня постоянно в голове проявлялся Хайнлайн с его «Чужак в чужой стране», где тоже есть таинственная марсианская цивилизация. Нельзя сказать, что они особенно похожи, разве что одним — длительностью существования, неторопливым философствованием. И ещё кое-чем: марсиане умеют «развоплощаться», переходить в иную форму существования, бестелесную, которая связана с земными богами. Что тоже отдалённо напоминает Хайнлайна. Марсианскую линию в «Чётвертом кодексе» несколько портит, на мой взгляд излишняя акцентирование на конспирологических идеях о том, что видно на поверхности Марса. Так в книге идёт речь про каналы на Марсе, что не актуально уже полвека доказано, что это были оптические иллюзии, ничего похожего там нет. Как нет и никаких развалин строений и прочих следов жизни, хотя любители рептилойдов всех сортов постоянно что-то находят на марсианских фотографиях — находят то, чего там нет.

Как вы могли заметить, у меня довольно много различных претензий к книге Павла Виноградова «Четвёртый кодекс» (хотя, а к какой у меня их нет?), однако они преимущественно мелкие. А вот достоинства значительные. В том числе крайне нехарактерный для этих жанров ход — главный герой занимается рефлексией своих путешествий по мирам и временам. Результат этой рефлексии — отдельный разговор с большим количеством спойлеров, это не для подкаста, но уже то, что герой задумывается о том правильно ли он поступает, сомневается — уже качественное отличие от того, что мне известно про жанр попаданцев.

У вас в течении всего выпуска мог зреть вопрос: если я не люблю жанры про попаданцев и альтернативную историю, то зачем я взялся за эту книгу? Во-первых, потому что мне книгу порекомендовали. И в целом рекомендация себя оправдала. Во-вторых, у меня есть редкая возможность задать сакральные вопросы самому авторы — это те самые вопросы, которые часто задают, но кому угодно, кроме автора. Что курил автор? Что хотел сказать автор? О чём книга?

Да, эти вопросы банальные и общие, ответы на которые не слишком интересны для обычного читателя, но мне интересно узнать, как вообще автор может на это ответить — и может ли ответить вообще?

Потому рад представить в подкасте «Заметки на тисовых полях» заметки не читателя, а автора — Павла Виноградова, который любезно согласился ответить на несколько моих глупых вопросов про свою книгу.

Здравствуйте!

Это Константин и третий выпуск подкаста «Заметки на тисовых полях» — заметки, которые я хотел бы оставлять на полях читаемых книг.

Мне очень повезло, что первой книгой, про которую я буду говорить в рамках подкаста, оказалась именно эта книга — «Анафем» Нила Стивенсона. Это отличный повод поговорить про литературный, и культурный в целом, бэкграунд. Показать зачем он нужен, как я его использую при обсуждении и обдумывании книг.

Нужен этот бэкграунд не только для упрощения разговора, объяснения новых прочитанных книг, создания насыщенной смысловой среды, но и для того, чтобы отсылать людей к старым хорошим книгам, которые они возможно не читали.

Чтобы рассказать про первую особенность «Анафема» удобно использовать отсылку к «Многорукому богу Далайна» Логинова и тому языку, который создал автор, чтобы погрузить нас в другой мир, чтобы показать читателям, что дело происходит в месте, где действуют иные законы, в том числе физические. Нил Стивенсон тоже очень удачно совершает этот приём, ведь если бы он просто сказал, что действие происходит на другой планете под названием Арда, но оставил все термины и слова неизменными, то не было бы погружения в атмосферу общества, построенного на других основах, прожившего больше лет, чем наша цивилизация. Но есть и отличия: Логинов использовал слова из монгольского словаря, то есть абсолютно непонятные русскоязычному читателю, в «Анафеме» же, даже в переводе, существенная часть необычных слов понятна. Это как бы исковерканные, модифицированные слова нашего обычного языка. Например, довольно легко догадаться, что жужула — это сотовый телефон или что такое прехня (она же брендятина), снизарение. Что удивительно, автор в самой книге объясняет — не прямо, но можно достроить логическую цепочку, — почему так получилось, почему на Арбе слова (и названия с именами) похожи на наши привычные.

Такое словотворчество создаёт особую атмосферу в книге, хотя в данном случае всё равно считывается, что дело происходит в Америке — слишком уж американский роман, но об этом поговорим подробно позже. Без подобных языковых особенностей события, герои и места выглядели бы пародией на настоящую жизнь — как это получилось у Макса Далина в «Лестнице из терновника», где герой (этнограф!) за год жизни среди инопланетян не узнал как называются их домашние животные (то есть автор не придумал им хоть какого-то названия).

Кроме самого наличия авторских терминов Логинова и Стивенсона роднит то, что эти термины либо никак не объясняются, либо объясняются где-то в процессе использования, зачастую не прямо, а контекстуально. У Логинова с этим ещё строже, не для всех слов я нашёл понятные аналоги в русском языке, может быть у нас просто нет таких предметов, которые они описывают. Стивенсон же постепенно рассказывает, что прячется за тем или иным словом. Мне очень нравятся вставки в текст — словарные статьи из «Словаря», изданного в 3000 году от РК (Реконструкции), издание 4-е. Например, вот такая статья в слегка сокращённом виде:

Светитель. (новоорт.) считался искаженной формой слова «просветитель». На камне, где буквы выбивать трудно, О часто заменялось точкой. Так появилась форма ПР.СВЕТИТЕЛЬ, либо, если резчику не хватало места, ПР.СВЕТ или даже ПР.СВ. В десятилетия после Третьего разорения, когда грамотность упала, «пр.» стало восприниматься как сокращение от «праведный», «профессор» или «преподобный», что привело к появлению формы «светитель» (теперь общепринятой) и даже «светой» (по-прежнему рассматриваемой как нежелательная). На письме во всех случаях используется сокращение «св».

Чувствуете иронию, заложенную в эту словарную статью? Мне очень нравится такое. Или вот забавный пример про слово «клуст», не знаю как в оригинале, но по-русски угадывается, что это что-то связанное с кустом, с растениями. На самом деле это результат селекции, и, возможно, цепочечных инженеров. Зачитаю довольно длинную цитату с описанием.

Клусты изобрели задолго до времён Кноуса жители материка, лежащего по другую сторону арбского шара от Эфрады и База. Попкорница росла прямо из земли и достигала высоты человеческого роста. К концу лета на ней поспевали увесистые початки из разноцветных зёрен. Тем временем её стебли служили подпорками для стручковых бобов, которые обеспечивали нас белками и обогащали почву азотом, необходимым для попкорницы. В переплетении бобовых стеблей зрели ещё три вида овощей: дальше всего от почвы, чтобы до них не добирались жуки, жёлтые, красные и оранжевые поматы, источник витаминов, придающие вкус нашим салатам и рагу. Внизу — стелющиеся горлянки. Посередине — полые внутри перечницы. Два вида клубней росли под землёй, а листовые овощи ловили оставшийся свет. Древние клусты включали восемь растений; за тысячи лет аборигены добились от них такой урожайности, какую только можно выжать, не залезая в цепочки. Мы ещё повысили урожайность и добавили четыре типа растений, из которых два были нужны исключительно для обогащения почвы. В это время года наши клусты, высаженные с первым весенним теплом, радовали изобилием цветов и запахов, неведомых экстрамуросу.

Я считываю довольно большую долю юмора в названиях и описаниях, которая добавляет изящества и привлекательности тексту, так как это ирония встречается регулярно, правда, в основном в начале книги.

В целом мне очень нравится эта языковая игра, когда разумные существа с другой планеты не ходят в штанах, не ездят на машинах и не едят кукурузу. Словотворчество для того, чтобы не забывать, что речь идёт не про привычных нам людей в привычной нам обстановке. Хотя даже авторы это часто забывают, и существа с иной, чем у нас физиологией, начинают себя вести точь в точь как наши современники и соотечественники. И да, это я опять про «Лестницу из терновника».

При этом ещё хочется отметить, что не всегда этот приём нужен. Если в «Анафеме» автор по той или иной причине хочется показать, что у него в книге не мы, как минимум не наши современники, то Стругацкие в «Трудно быть богом» не пытаются это показать. Да, они прямо указывают и много раз говорят о том, что это другая планета, но думают-то они о людях, о нас с вами, о современниках. Их герои, любого происхождения, арканарского или земного, обычные люди, о которых и размышляют, которых исследуют авторы. Так что этот сложный и замечательный приём не следует пихать в каждую книгу про инопланетян.

Однако, мы немного отвлеклись. Нил Стивенсон отлично справился с языковой игрой, но как это часто бывает, он сильно увлёкся ею в начале книги, создал целый словарик (который можно найти в конце книги), но затем авторские слова встречаются всё реже, новых практически не появляется, как будто и автор забывает заглядывать в свой словарь. Потому, чем дальше, тем проще читать — и это не считая, что привыкаешь к паре десятков постоянно используемых авторских слов, вроде, искводо, дефендор, картабла или грузотон, кузовиль — смысл которых улавливается где-то на интуитивном уровне. Ну и ещё десятка непонятных слов, которые где-то в книге объясняются: арботектор, кнооны, лукуб. Ну и ещё переделанные научно-философские термины и имена… Совсем уж простоты не ждите нигде.

И ещё забегая вперёд: сказанное касательно слов, распространяется и на персонажей. В начале они любовно выписаны с резкими чертами характера, выпуклые и интересные своей необычностью. Чем дальше к концу, тем больше стирается их уникальность, тем сложнее понять, кто что говорит, и есть ли разница между тем, кто именно говорит. Это распространённая проблема больших книг с огромным количеством персонажей, не знаю возможно ли вообще её избежать. Тут её упоминаю просто для полноты картины.

Другая отсылка, которую мне хочется использовать, говоря про «Анафем» — это «Страсти по Лейбовицу» Уолтера Миллера-младшего — значительно более известная вещь, чем роман Логинова. И больше похожая на «Анафем» — даже не тем, что это очень американский роман. Скорее тем, что всё дело в монастырях, религиях и философии. Правда у Миллера монастыри именно христианские, ну в какой мере христианство смогло пережить атомную войну, а у Стивенсона — всё сложнее, даже на уровне терминов. Однако, в обоих случаях именно монастыри и их обитатели играют важнейшую роль в сохранении и развитии научного знания.

Вообще мне это кажется важной идеей, особенно в нашем российском обществе, оторвавшемся от своих религиозных корней. Наша технократическая, наукоцентрическая цивилизация любит ругать религию, церковь за бесполезность или даже вредность, но у фантастов, особенно чётко это показало у Уолтера Миллера, именно этот социальный институт выживает при глобальных катаклизмах и сохраняет научные знания. Только довольно жёсткая структура монастыря и религия, которая задаёт далёкую, непоколебимую цель, извечный идеал, помогает выстоять в ядерном аду, пряча за своими стенами те самые знания, которые привели к катастрофе, а потом помогает возродить цивилизацию. Стоит ли это делать — это отдельный вопрос. Нил Стивенсон, младший современник, в этом вопросе оптимистичнее, Уолтера Миллера, бомбившего итальянский монастырь во время Второй мировой войны.

Для многих современная наука стала чем-то сродни религии: люди не понимают, как работают приборы, которыми они пользуются ежедневно, ежечасно, им остаётся уповать на молитвы и заговоры (только не сломайся, пожалуйста, поработай ещё полчасика!) и на специалистов, почти шаманов, которые действительно могут что-то починить. Мне кажется, именно такой сплав науки и религии, техники и веры хотел показать автор в «Анафеме».

Для инаков в конценте, то есть по-нашему в монастыре, непоколебимые истины математики, горний мир абстракций и формальной логики заменили чисто религиозную веру, но сами превратились в объект поклонения — и объект познания одновременно. Смесь архаики и технологий будущего — это касается и как материального, так и духовного в матическом мире, как его называет автор.

Третья литературная опора, на которой строится мой рассказ про «Анафем», менее точная и конкретная. Для себя я её определил как американский роман, однако, не могу точно описать отличительные характеристики такого романа. Что-то из области духа. Хотя есть одна чёткая черта, которую в киноматографических терминах можно описать как роуд-муви, то есть любовь к дорогам, различным видам транспорта, даже не обязательно машинам, путешествиям по этим дорогам — и все следствия этого: общение с новыми людьми и обществами, новые виды, изменение климата, переход равнин в горы и обратно, пересечение рек, вот это вот вся красота. Кстати, удивительно, но в «Страстях по Лейбовицу» это тоже есть, хотя большая часть действия происходит в стенах одного монастыря. И в этом плане «Анафем» похож — первая существенная часть книги тоже заперта на засов деценарных ворот, открывающихся раз в десять лет.

Мне вспоминается роман «Почтальон» Дэвида Брина, который читал недавно. Читая Брина мне подумалось, что почтовая служба США — это такой эталон американского роуд-муви: доставить почту во чтобы то ни стало в любых условиях — что они и делали в Гражданскую войну. Доставить почту по любой дороге, любым доступным транспортом — и любить свою работу, любить свою дорогу, любить свою страну.

Что характерно: у Нила Стивенсона как только герои покидают родину, которая однозначно считывается как Америка, описания пути практически пропадает, дороги сжимаются до пробела между стоянками — это уже не родные дороги, не родные обочины, что тут описывать? А если всё же есть эти описания, то они скучны и, как мне показалось, вымученные, излишни детализованные и без выделения важного в этом пути.

Кроме смешения трёх направлений, трёх книг, которые я упоминал, в «Анафеме» изящно смешались три времени: далёкое прошлое, настоящее и неясное будущее.

Далёкое прошлое пролезает через античных и средневековых мыслителей философов. Так как они все не под своими именами мне, с моим слабых знанием фактологии, сложно поймать, где кто, разве что светительница Картазия легко считывается — кто это может быть, кроме Декарта, чьё латинизированное имя — Cartesius? А вот в честь кого назван главный герой Эразмаса — сказать точно не могу.

Можно догадаться, что Эфрада на Арбе — это наша Греция или даже конкретно Афины. А ещё, ещё… можно перечислять очень долго, в мои планы это не входит.

Конечно, в книге можно отыскать следы Платона, Аристотеля, Пифагора… чьи учения объясняются на языке квантовой механики в её многомировой интерпретации — это уже второе время книги, настоящее, в котором автор ориентируется ничуть не хуже, чем в античной философии. В комментарии в конце книги автор рассказывает, что из современной литературы он читал — так рассказывает, что тоже хочется взяться за этот гранит наук.

Так что если вам кажется, что этот выпуск подкаста «Заметки на тисовых полях» сложный и непонятный, то не стоит даже пробовать читать «Анафем», где античная философия рассказывается в рамках современной физики терминами ортского языка. (Обещаюсь, следующий выпуск подкаста будет проще и короче, хотя второе не обещаю) Через те части, где много теоретических и метатеорических разговоров, продраться бывает сложно, только некоторое знание про мультивселенные и квантовую физику помогает держаться на плаву.

Кроме того, настоящее время — самое ироническое, саркастическое, юмористическое время. Автор по полной проходится по своим современникам, высмеивая их привычки. Вот небольшой пример:

Сейчас у пенов в моде было что-то типа футболок (яркое, с цифрами на спине), но огромного размера, так что плечи болтались в районе локтя, а нижний край доходил до колен. Штаны (нечто среднее между шортами и брюками) выступали из-под футболок примерно на ладонь, оставляя открытыми волосатые ноги над громадными дутыми кроссовками. На головах у пенов были свисающие на спину бурнусы с эмблемами компаний — производителей пива и надеваемые поверх чёрные очки-консервы, которые не снимались даже в помещении.

Третье время, вплетающееся в текст, — это будущее. И, как обычно, это самое слабое место. Что реального смогли предсказать фантасты? Сжатие времени-пространства при субсветовых скоростях? Сейчас теория струн находится на границе физики и фантастики, никак не может выйти в область чистой физики, так как нет никаких способов привязать её к реальности, но неизвестно сможем ли мы когда-то узнать кто из современных фантастов теории струн оказался предсказателем.

Потому, когда фантаст придумывает будущее и развитие науки, он оказывается в очень уязвимом положении. Начнём с того, что Нил Стивенс придумывает новоматерию: вещество имеющее уникальные, фантастические свойства из-за иного устройства атомного ядра. Так до конца не понял в чём отличии, вроде бы не в количестве протонов… думаю, автор сам не смог бы точно, и научно, это сформулировать, но эта особенность — наличие похожих атомов, я бы даже сказал похожих таблиц Менделеева — играет важнейшую роль в книге.

Но даже важнее и, скучнее, наверное можно так сказать, попытки развить существующие физические законы, придумать, новые данные, которые бы доказывали бы ту или иную недоказанную на нынешний момент теорию. Получается не слишком правдоподобно, как по мне, хотя автор основывается на очень крутых, насколько я могу судить, работах современных учёных, с частью которых он общался лично. Как бы то ни было у него, на мой взгляд, это получается значительно лучше, чем у Лю Цысиня в его знаменитой книге «Задача трёх тел», которую почему-то очень любит рекламировать Владимир Сурдин.

«Задача трёх тел», кстати, тоже содержит три времени, но в них единственное интересное время — это прошлое, где автор описывает реальные события. Мои мысли по поводу этого романа можно прочитать у меня в рецензии под названием «Антропоцентризм трёх тел», ссылка в описании выпуска.

Однако, возвращаясь к Нилу Стивенсону, если не обращать на эти физико-научные занудности, а посмотреть на будущее обыденное время в романе, то дух захватывает, от удивительного смешения трёх времён, трёх способов мышления. Трёх материальных уровней, где уравнения прошлого записываются не на бумаге, а на листьях генетически модифицированных деревьев, созданных, чтобы из их листьев, после сушки в течении десятка лет, получать листы пригодные для письма.

Кажется, всего описанного, двух троек, двух сакральных чисел, достаточно для отличного романа, но на всём этом фоне — представляете, это можно назвать лишь фоном, на всём этом фоне растянулась детективная сюжетная нить. Да что там нить — искусно сплетённый канат. Причём сплетается он качественной логикой, правда… не всегда выдерживающей критику, но обо всём по порядку.

Герои, продвинутые в умозаключениях и размышлениях, отлично решают задачки, которые им даёт автор. В том числе прекрасно показано, как один герой получается ответ, а другой персонаж разгадывает, как именно он понял новую частичку пазла. Загадка сложная, но герои маленькими шагами приближаются к постоянно ускользающему решению уравнения всего — всей книги.

Однако, местами создаётся впечатление, что автор не справляется с собственной сложностью. Как будто он не всегда знает, как логично героям узнать то, что им следует узнать. Видно, что автор заранее всё продумал, знает, чем всё кончится, знает все разгадки, но не может подвести героев к ним.

Хорошие писатели либо не берутся создавать сложности, либо умеют выводить из них героев. Плохие — создают сложности, а потом создают логические лакуны, чтобы герои перескакивали через них, принимали нужные решения, не понимая, почему они так делают. Наиболее явно этот приём, в кавычках приём, я заметил у Перумова в «Эльфийском клинке», где, как я писал в рецензии, главный герой очень часто совершал что-то не по своей воле. Вот пара очень кратких цитат:

Трудно сказать, что толкнуло хоббита в это мгновение; он действовал по наитию, будто во сне…

Странное чувство вдруг овладело Фолко – его разум чудесным образом прояснился, здесь решения возникали сразу.

У Нила Стивенсона, конечно, уровень не тот, до таких глупостей он не скатывается, но в нескольких местах герои делают однозначные выводы, где даже я вижу несколько равнозначных вариантов, выбор из которых на их уровне знаний невозможен, а потому было бы невозможно выбрать правильный образ действия. Или просто делают точные выводы исходя из недостаточных данных (мне бы так!) Таких мест в романе «Анафем» мало и они мало портят общее впечатление от книги.

Детективная линия, постепенно превращающаяся в детективную цепочку, то есть до решения предыдущей задачки возникает логически привязанная следующая проблема, для решения которой недостаточно решить задачку, нужно совершить ещё один интеллектуальный поиск, при котором выясняется, что есть ещё одна очередная задачка, точно так же связанная со всем предыдущим. Короче говоря, это детективное месиво оставляет очень приятное впечатление, такой интеллектуальный детектив, где убивают не людей, а уплощают точки зрения и идеи.

Что могу сказать в завершении? Что конец книги мне напомнил роман Филипа К. Дика «Убик» — путаницей времени и места. Напомнил в хорошем смысле этого слова, хотя самого «Убика» я не очень люблю. Надеюсь, вы не поняли, о чём роман Нила Стивенсона «Анафем», да я и не мог этого сказать, так как каждый читатель сам творец читаемого текста, смысл у каждого будет свой. Так же надеюсь, что не рассыпал множества спойлеров говоря про книгу. Хотя, чего я сомневаюсь — я же даже не сказал, что ключевую роль в книге играют инопланетяне! Надеюсь же, что мне удалось вас заинтересовать — и не только «Анафемом», но и другими упоминающимися книгами.

Сколько я там упомянул книг, кроме заглавной? Пять-шесть, кажется. Не так уж и много, но достаточно, чтобы показать как переплетаются нити культурного бэкграунда, образуя плотное полотно, которое удерживает человека на интеллектуальном плаву.

В подкаст влезло не всё, что я хотел бы сказать и процитировать из романа Нила Стивенсона «Анафем» — об остальном буду писать в Телеграм-канале «Оттиск на тисе».

В конце выпуска хочу спросить: дорогие слушатели, о чём был этот подкаст? Отвечать можно в Телеграме под постом про этот подкаст или в комментариях на Youtube — все ссылки будут в описании выпуска.

Также хочу обратить внимание, что в этот раз Youtube версия выпуска отличается от других, чисто звуковых версий: в ней не только неизменная заставка, в видеоряд добавлены обложки книг и цитаты из «Анафема» — те, что я зачитываю и цитаты, связанные с терминами, которые я упоминаю в подкасте, но не цитирую их использование в книге. Я решил не перегружать ими подкаст, итак ужасно растянутый, но поделиться ими хочется. Решил выбрать такой способ.

Но не только такой способ. Ещё черновик этого и последующих выпусков, а так же все сохранённые мною цитаты и прочие материалы для подкаста, я буду публиковать для своих подписчиков на Бусти. Для тех, кто не в курсе: это такой специальный сайт для донатов, подписки там платные, только задонатив мне маленькую сумму наиболее заинтересованные смогут получить дополнительные материалы, задать вопросы, обсудить. Да, многое из этого, особенно обсуждать, можно и в моём основном Телеграм-канале «Оттиск на тисе», но на Бусти можно ещё и поддержать меня и подкаст «Заметки на тисовых полях», помочь подкасту развиваться. Ссылка, как положено, прилагается в описании.

И если вам понравился этот выпуск, как принято говорить: лайк, подписка и шер — поделитесь тем, что вам понравилось с другими.

Дивная старая Англия. Да поразит тебя сифилис, старая сука, ты нас отдала на съедение червям (мы сами отдали себя на съедение червям). А все же — дай, оглянусь на тебя.

Роман Олдингтона «Смерть героя» — классическое произведение потерянного поколения. Его сравнивают с романами Хэмингуэя и Ремарка, но, к сожалению, он у нас в наше время значительно менее известен, чем, например, «На западном фронте без перемен» Ремарка, хотя дело происходит на том же фронте, только с другой стороны от нейтральной полосы. На самом деле, я могу выделить несколько причин, почему он менее известен — и менее удобен, — на них и хочу акцентировать внимание. Цитат будет много, как это всегда бывает, когда лучше автора и не скажешь.

Когда потеряли поколение?

Прежде всего нужно сказать, что действие романа начинается не в войну и даже не перед войной. Автор весьма подробно, с жёстким юмором, описывает как создавалось то самое потерянное поколение в Великобритании. Описывает так, что сразу становится жалко это, и предыдущие, поколение, ещё задолго до начало войны. У него не было шансов стать психологически здоровым поколением. Вот пара цитат о том, как рос отец главного героя, в какой среде, подающейся как типичная для того времени:

Его мамаша, властная старая сука, задавила в сыне всякое мужество и самостоятельность, но в восьмидесятых годах прошлого века почти ни у кого не хватало ума посылать таких мамаш ко всем чертям… Так продолжалось года три-четыре. Дражайшая матушка помыкала Джорджем Огестом без зазрения совести; она присосалась к нему, как упырь, и была очень довольна жизнью.

Олдингтон красочно описывает быт провинциальных англичан, живописует их семейный уклад, который держится на традиционных ценностях и калечит психику и жизни людей.

Родители Изабеллы вечно грызлись между собой — как это не послужило ей предостережением? Как не замечал Джордж Огест, что под тонкой пленкой благочестия и супружеского согласия, будто бы связующего дражайшую матушку и добрейшего папашу, кипит ключом неукротимая ненависть? Почему никто из них не попытался вырваться и устроить свою жизнь как-то иначе и хоть немного лучше?

Таких цитат можно набрать огромное количество — и это, как мне кажется, первая причина, почему роман у нас не так популярен, как приглаженный Ремарк. Описываются и высмеиваются лично неприятные вещи, которые читатели во множестве могут найти в своей жизни. А они, эти читатели, прячутся в книжный мир не для этого, чтобы находить на страницах себя. Мне же очень понравилось как чётко автор разбирает психологические причины формирования людей, их образа жизни в то время и в том месте. Наверное, не у всех так было, но он рисует настолько правдоподобно, что кажется подобные типы (и проблемы) существуют до сих пор.

Вторая причина меньшей популярности книги — язык. Как я понимаю, автор специально писал солдатским языком, таким, каким действительно пользовались в его окружении. В итоге высмеивание нравов иногда получается вот таким:

Да благословит тебя бог, дражайшая матушка, ты «молила бога наставить тебя на путь истинный», ты «хотела только добра» — и превратила Изабеллу в первоклассную суку.

Не всякая цензура такое пропустит, не всякий даст своим детям-подросткам подобное читать. А зря.

Так что можно сказать, что война оказалась лакмусовой бумажкой, которая выявила эту потерянность, хотя, возможно, были потеряны и предыдущие поколения, просто не смогли понять этого, осознать. А война изменила ситуацию, как пишет автор «немало почтенных джентльменов и пылких патриотов шли в армию не столько во имя защиты отечества от врагов, сколько стремясь сбежать от своих жен», чего они не могли сделать раньше. Они получили новый острый опыт и многое поняли про себя и прежнюю жизнь.

Я уже показал (и не без злости, что вполне извинительно), как прежний режим Ханжества и Лицемерия губил и калечил сексуальную жизнь людей, а тем самым и всю жизнь и характер их самих и их детей.

Всё неизменно в этом мире бушующем

Удивительно как мало меняется мир и люди. Непосредственно перед войной люди не верили, что она возможно, что правительства её допустят, считали её самоубийственной для экономики — так можно сказать далеко не только про Первую мировую войну, знакомые высказывания.

— Экая чепуха! – взорвался Джордж. – Чепуха и бред! Вы не читали «Великое заблуждение» Нормана Энджела? Он очень убедительно доказывает, что война наносит победителю почти такой же ущерб, как и побежденному. И он говорит, что в наше время система международной торговли и финансов крайне сложна и разветвлена, и поэтому война просто не сможет длиться больше нескольких недель, она прекратится сама собой, потому что все государства будут разорены. Если хотите, я дам вам эту книгу, почитайте.

— Я в этих вещах ничего не понимаю, но папин приятель говорил, что правительство очень озабочено создавшимся положением.

— Ни за что не поверю. Какой вздор! Чтобы в двадцатом веке народы Европы стали воевать друг с другом? Немыслимо! Мы для этого слишком цивилизованны. Со времен франко-прусской войны прошло больше сорока лет…

— Но ведь была еще русско-японская война, и войны на Балканах…

— Да, но это совсем другое дело. Ни за что не поверю, чтобы какое-нибудь большое европейское государство начало войну против другого. Конечно, всюду есть свои шовинисты, юнкеры и джингоисты, но кто же на них обращает внимание? Люди не хотят войны.

Люди не хотят войны! А что мы видим в реальности? Хотя и торговля против войны — «она прекратится сама собой, потому что все государства будут разорены». Сколько раз мы слышали подобное? Удивительно! Но невозможное свершается:

Вся Европа схватилась за оружие, и Англия тоже будет воевать. Невозможное совершилось. Предстоит три месяца резни и всевозможных ужасов. Да, три месяца. Это не может длиться больше. Пожалуй, даже меньше. Конечно, меньше. Разразится грандиозный финансовый крах, и правительства будут вынуждены прекратить драку. Учетная ставка Английского банка уже подскочила до десяти процентов.

Почему же оно свершается, если и государства, вроде бы, против, и люди, вроде бы, против. Возможно потому, что кроме людей, кроме отдельных личностей есть ещё и народ, толпа.

И могут ли народы безоговорочно изображать себя жертвами своих правителей? Ведь хорошо известно, что во всех столицах толпа во все горло требовала войны. И хорошо известно, что самые многолюдные манифестации в защиту мира состоялись в Германии…

Автор задаёт вопросы, которые актуальны до сих пор. И до сих пор на них нет однозначного ответа, до сих пор ответы кардинально отличаются, противоположны по сути.

Всех ли потеряли?

Кроме того, его возмущала необходимость вечно ходить по струнке. С какой стати подчиняться приказаниям бравых, мужественных ребят, которых ненавидишь и презираешь? Что ж, много лет спустя один весьма достойный и бравый парень (всю войну прослуживший в разведывательном управлении военного министерства в отделе цензуры) так и сказал о Джордже: «Чего не хватает Уинтерборну — это дисциплины. Дис-цип-лины. Он чересчур своеволен и независим. Армия сделает его Человеком». Увы, армия сделала его трупом.

У Ремарка персонажи не выделяются на общем фоне, они вполне гармоничны в своей среде, не являются исключением из правил. У Олдингтона иначе, герой (можно ли в данном случае сказать заглавный герой?) постоянно не на своём месте, особенно в армии. Он не может высказывать свои мысли, так как вокруг все поддерживают войну. Получается, что потерялся он один, а не все. Потерялся самый думающий, тоньше ощущающий.

Вечная история — и в казармах и в бараках они непременно закупориваются и спят в духоте и вони. Он тихонько опустил окно дюйма на два, и сразу полегчало. Непонятно, почему они так любят духоту? И умственную и нравственную духоту тоже. Бедняги. Все они сызмальства приучены низко кланяться каждому самому захудалому дворянину, делать что велено и работать не разгибая спины. Нечто вроде современных рабов. И, однако, они порядочные люди, с характером, только ума не хватает.

Непонятно насколько война могла изменить таких людей, могла ли сломать. Убить — да, но изменить — вряд ли. Вот как описывает автор в целом положительного начальника главного героя:

Эванс был самый обыкновенный юноша, каких пачками выпускают английские школы: на удивленье невежественный, на удивленье неспособный дать волю какому-то живому чувству, но при этом очень «порядочный» и добродушный.

Эванс отличался истинно британской толстокожестью: невежество, самоуверенность и самодовольство, точно тройная носорожья шкура, делали его неуязвимым для стрел разума. И все же Уинтерборну нравился Эванс.

Как вы понимаете, не так уж и важно, для общества, конечно, не для него лично, выжил Эванс или нет, таких много и часть из них вернулось — здоровыми или не очень. Хотя был ли он, то есть они, выпускники английских школ, изначально психически здоровыми?

Газа хватит на всех

Раньше я не сталкивался с художественными описаниями газовых атак, химической войны. У Ремарка этого нет совсем, а Олдингтон показывает «во всей красе».

Стоя у входа в свой погреб, Уинтерборн снял каску и отогнул верх противогаза, чтобы оглядеться, но зажим с носа не снял и большого резинового мундштука изо рта не выпустил. В белесом свете утра все казалось холодным и смутным, и с безжалостной настойчивостью снова и снова глухо рвались химические снаряды. Уинтерборн следил за разрывами: из каждой воронки всплывало кудрявое облачко желтого газа. Земля вокруг была вся рябая от этих только что вырытых воронок и сплошь усыпана битым кирпичом и свежими обломками. В воронке у самого порога валялась дохлая крыса — стало быть, война не щадит и крыс! У дома когда-то был палисадник, в нем рос стройный молодой ясень. Снаряд разорвался у самых его корней, расщепил тонкий ствол и швырнул деревцо наземь с переломанными ветвями. Молодая листва еще зеленела, лишь с одной стороны листья съежились и пожухли, обожженные газом. Трава, еще неделю назад по-весеннему нежная и яркая, тоже болезненно пожелтела и поблекла. Уинтерборн повернулся и взялся за край противогазового занавеса, и в эту минуту послышался вой и грохот первого тяжелого снаряда: начинался дневной артиллерийский обстрел. Но и стрельба химическими снарядами не прекращалась.

Газ кардинально меняет военный быт, во всех многочисленных рассказах, повестях и романах про Вторую мировую, которые у нас так любят, ничего этого нет и близко, нет такого, когда даже «крохотная желтая мать-и-мачеха, которую он так любит, вся загублена фосгеном», когда солдаты носят противогаз по двенадцать часов в сутки. Читаю и думаю: как же Ремарк смог обойти эту тему? Почему у него газ не упоминается вообще? Может быть я забыл, но ведь недавно перечитывал почти все его книги. Важнейшая составляющая той войны, единственной войны с широким применением боевых отравляющих веществ, совершенно не упоминается Ремарком в книгах про Западный фронт.

Может быть потому, что сам Ремарк практически не воевал и его познания о войне строились на рассказах других, а солдаты прошедшие настоящую войну не любят о ней рассказывать, о многом умалчивают, а потому, как мне теперь кажется, тексты Ремарка о войне больше похожи на собрание баек о войне, на печальные и весёлые истории, которыми могут делиться военные за кружкой пива — после войны, вспоминая то, что хотелось бы забыть. Олдингтон сам воевал, а потому рассказывает совершенно иначе, грязнее, с большим количеством деталей, мелких бытовых деталей, которые в обычных рассказах, историях не писателя, не упоминаются обычно.

В погребе было темно — хоть глаз выколи. Уинтерборн снял противогаз и ощупью спустился по разбитым ступеням, стараясь не разбудить других вестовых. Надо было обойтись одной спичкой — спичек не хватало, они были на вес золота. В лицо пахнуло тяжкой духотой, но запах фосгена почти не чувствовался. Уинтерборн устало усмехнулся: давно ли он яростно воевал в казармах за свежий воздух, – а теперь вот радуется любой вони и духоте, лишь бы она не была пополам с ядовитым газом.

Мне кажется, что «Смерть героя» более точное описание войны, а потому менее романтизированное, чем у Ремарка, менее приятное, грязь более натуральная — именно потому Олдингтон пользуется значительно меньшей популярностью. А жаль.

В бетонном пулеметном гнезде три немецких скелета повисли на пулемете, умолкшее дуло которого все еще смотрит в амбразуру. К пулеметчикам подобрались сзади и закидали их фосфорными гранатами — такая граната прожигает человеческую плоть, от нее не спастись. На обнаженном запястье скелета, на ссохшемся кожаном ремешке еще держатся разбитые часы…

Единым фронтом

«Смерть героя» и «На западном фронте без перемен» изданы в один год — через 11 лет после войны, в 1929 году, правда «На западном фронте» за год до этого был опубликован в журнале, так что Олдингтон мог читать Ремарка. И, опять в который раз мне кажется, только это может объяснять, что он несколько раз цитирует это название.

Поистине, на Западном фронте все оставалось без перемен…

Второй возможный вариант — грешить на переводчика, но это маловероятно. Ещё возможно, что это общая для того времени фраза, но, как говорит Вики, Ремарк слегка изменил формулировку из сводок новостей.

До тылов уже докатилась весть, что Фронтширский батальон почти весь погиб, отражая яростный натиск врага — из двадцати офицеров и семисот пятидесяти солдат остались в живых полсотни солдат и один офицер.

Часовой вытянулся в струнку и сделал шаг вперед. Вскинул винтовку — раз, два, три, как на параде, – и стал смирно. Когда маленькая колонна поравнялась с ним, он четко взял на караул.

Молодой офицер устало поднял руку к каске. Солдаты не обратили внимания на часового, да и не поняли его. Он смотрел, как они шли мимо, и в горле у него стоял ком.

На Западном фронте все еще было без перемен.

Несколько иное содержание этого «без перемен»…

Заслужил ли он покой?

Помните фразу: «Он не заслужил света, он заслужил покой, — печальным голосом проговорил Левий». Она мне часто вспоминалась в конце книги. И ведь Булгакова тоже можно было бы отнести к потерянному поколению, он родился как раз в середине этого поколения. Он мог понимать многое про покой, но тот ли это покой?

Уинтерборну отчаянно хотелось спать, но сон не шел. При одном мысли о том, что снова надо драться, хотя бы и с разбитым, потерявшим всякую надежду немецким арьергардом, он цепенел от ужаса. Как выдержать еще одно огневое заграждение? Он пытался написать Фанни и Элизабет, но на уме было другое, он не мог собраться с мыслями, не мог связать нескольких самых простых фраз. Он сидел на стуле, который принес ему денщик, и, подперев голову руками, остановившимся взглядом смотрел на солому, на мертвого черного пса. Он жаждал одного: покоя. Ему нужен, ему необходим покой.

Обсуждения тут.

Книга Николая Кукушкина «Хлопок одной ладонью» в своё время наделала много шума — больше хорошо построенной пиар-акцией, чем содержанием. Потому я был о неё наслышан задолго до того как начал читать. И наслышенность эта была негативная: его высокомерное поведение в соцсетях, не признание ошибок, на которые ему указывали специалисты, и так далее. Ну и я вообще не люблю подобные пиар-акции как таковые.

И надо отдать должное книге, она с первых же страниц оправдала мои ожидания, а потому хочу её подробно прокомментировать. Такое внимание уделяю по нескольким причинам: это биологический научпоп; это, на мой взгляд, вредная книга; это пример того, как не надо подавать материал; можно сделать логический, а не фактологический разбор. Книга не очень большая, но если делать разбор всей, то получится ещё одна книга — большего размера, так что я ограничусь самым началом. Этого будет достаточно для понимания того, за что я критикую автора.

Возьмём первую цитату, и сразу самую главную —про задачу книги:

Задача этой книги – взглянуть на человека одновременно изнутри и со стороны, с позиций прошлого и с позиций настоящего, с точки зрения биолога и с точки зрения философа, с точки зрения вида Homo sapiens и с точки зрения других видов: бактерий, растений, медуз, птиц.

Крайне самоуверенная позиция. Автор считает, что он и биолог, и философ, и человек, и понимает, как на нас смотрят другие виды. Я всё знаю и понимаю — смотрите как я могу. И объясняет всё устройство мироздания на паре страниц. Я бы сказал, что это задача не одной книги, а большой серии монографий разных авторов, но возьмём следующую цитату:

Мы увидим, что многие свойства человека – от беспрецедентной сложности его мозга до гендерных ролей – берут свои истоки за миллиарды лет до появления даже самых примитивных животных.

Пафосно, претенциозно и бессмысленно, что мы и видим чуть дальше в книге. Кукушкин довольно подробно рассказывает как устроен атом и химические связи между ними, но чуть позднее он пишет:

 Во-вторых, тот факт, что нуклеиновые кислоты именно кислоты, конечно, многое определяет в их химических свойствах, но для общего понимания их смысла совершенно не принципиален.

А теперь вопрос: человек, которому нужно рассказывать про протоны, нейтроны и электроны, будет знать какими химическими свойствами обладает кислота? Автор ни слова не говорит о том, что такое кислота и каковы её свойства.

Да, понятно, что нельзя в рамках одной книги рассказать всё, хотя автор как раз и пытается это сделать, но тут получается, что, с одной стороны, объясняются очень простые вещи из школьной программы, а, с другой стороны, не объясняются более сложные вещи, важные для разговора о биологии. То, что атомное ядро состоит из нейтронов и протонов, конечно, важно, но свойства кислот для биологии важнее, ближе по теме.

Создаётся впечатление, что автор хочет засветиться во всех темах — в физике, в химии — поставить галочку, что про это тоже рассказано, но из-за этого повествование становится скучным. Если читатель знает, что такое кислоты, как предполагает автор, то ему будет скучно не слишком умелый и сильно упрощённый рассказ о строении атома. А ведь автор хочет довести повествование до такой сложной темы как сознание! Нужно ли человеку, который интересуется сознанием, объяснять про атомы? И наоборот: человеку, которому требуется объяснять как устроен атом, стоит ли пытаться объяснять про сознание? И всё это на крайне упрощённом, не научном, уровне.

И тут мы опять возвращаемся к исходной цитате про то, что мы увидим: гендерные роли до появления животных? Не путает ли автор их с половыми? Или просто несёт хрень? Второе вероятнее, особенно если вспомнить, что нашей Земле около 4,5 млрд лет, жизнь зародилась примерно 4,2 млрд лет назад, эукариоты появились 1,5 млрд лет назад, а животные появились где-то 0,8 млрд. Не так уж и много этих миллиардов. Автор ещё будет употреблять это красивое слово, но оно всегда будет вызывать подозрение.

Пока хрень условная, посмотрим дальше:

Мы увидим, что мозг имеет особый статус в нашем организме, предоставляя нам частичную независимость от собственных генов. Наше сознание – следствие такой частичной свободы.

Шта? Что за частичная независимость от собственных генов? Рост человека тоже имеет «частичную независимость от собственных генов», так как определяется средой, питанием — целым спектром факторов, кроме генов. И это я ещё не говорю про эпигенетическую (не генетическую) наследственность. Так что в чём особый статус мозга совершенно не ясно. Возможно, плохо сформулировано, но в таком виде для биолога фраза выглядит бессмысленной или даже ложной. А для небиолога просто непонятна.

Или вот ещё интересное рассуждение небиологического характера:

Горение топлива, например, несет ракету в космос со скоростью, невиданной в дикой природе.

Чтобы улететь с Земли нужна вторая космическая скорость — 11,2 км/с. Сама же Земля движется по орбите со средней скоростью 29,765 км/с. И где тут невиданная в дикой природе скорость? Вы можете возразить, что «дикая природа» — это про живое, про жизнь и животных. Простите, но почему я должен сравнивать мёртвый неорганический корабль с чем-то живым?

Читаем дальше?

Чудо второе: человеческий вид. Мы можем делать вещи, которые не может делать никто. Человек как вид явно выделяется на фоне всего остального, что он видит вокруг. Мы охотимся с копьями, разводим огонь и заготавливаем еду на зиму. Мы летаем в космос, строим города и подводные лодки. Я много ворчу на тему антропоцентризма, то есть убеждения, что человек – пуп земли. Но нашему виду Homo sapiens все-таки стоит отдать должное. Человек – это действительно чудо.

Вам не кажется, что тут автор противоречит сам себе? Ворчит на тему антропоцентризма, но считает человека, то есть себя, чудом. С другой стороны, посмотрите на авторские примеры: охота с оружием — далеко не только человек так умеет; разводим огонь — да, вроде только человек этим занимается, но это так себе достижение; еду на зиму заготавливают даже белки; летаем в космос весьма условно: единицы это делают и в самый-самый ближний космос, это как полёт летучих рыб в воздухе над водой (и она это делают без аппаратов!); подводные лодки — мне вспомнились пауки, которые делают из паутины под водой домики, наполненные воздухом. Где тут что-то уникальное, чудообразное? Но давайте отдадим должное нашему виду — планету загадили на отлично, как никто.

Принято считать, что момент происхождения человека от обезьяны сделал его «особенным», а до того в системе природы человек ничем не выделялся. Я постараюсь убедить читателя, что история человеческой исключительности начинается гораздо раньше.

В таких случаях моя любимая фраза: простите, что? Человек ничем не выделялся в системе природы до момента происхождения от обезьяны? Человеческая исключительность появилась раньше самого человека? Ну-ну… Частично можно списать на корявость слова и мысли, но…

С другой стороны, кем принято считать эту «особенность»? Не креационистами, так как они не считают, что человек произошёл от обезьяны. А приличные биологи, как мне кажется, не считают человека чем-то «особенным».

Однако, тут мне интереснее и важнее разобрать одну крайне популярную фразу, которую я категорически не люблю: человек произошёл от обезьяны. Считаю, что это фраза, без объяснения контекста, ложная, и я постараюсь это объяснить чуть позже, сначала про контекст.

Про происхождение человек от обезьяны можно говорить, и говорили, лишь в контексте спора с креационистами. Это утверждение приписывают ещё Дарвину, хотя, насколько я знаю, в «Происхождении видов» он об этом прямо не говорил. И тогда эта фраза имела право на существование, не противоречила скромным научным данных тех лет. Сейчас же она устарела.

Мы можем сказать, что птицы произошли от динозавров, так как они действительно имеют среди своих предков динозавров, но сами ими не являются. Однако, мы не можем сказать, что курица произошла от птиц. Не потому, что у курицы нет среди предков птиц, они, конечно, есть, а лишь потому, что курица — сама птица, а «произошла» подразумевает выход из группы, из таксона, как говорят биологи. Человек не вышел из таксона Приматы, не вышел из группы Обезьяны, то есть можно попробовать сказать, что человек произошёл от какой-то определённой обезьяны, какого-то вида (тогда нужно уточнять от какого именно), но нельзя сказать, что произошёл от таксона Обезьяны, так как он в нём находится. Так же, он не произошёл от современных обезьян, что иногда приходится уточнять для неэволюционистов.

Таким образом получается, что если мы хотим сказать «человек произошёл от обезьяны», нам нужно развёрнуто уточнять, что мы имеем в виду, иначе фраза будет некорректная. Вообще это интересная тема и, мне кажется, полезнее было бы написать книгу с таким названием и полным объяснением откуда и как произошёл человек, чем скакать по верхам, как это делает Николай Кукушкин.

Приведённых цитат и их разбора, мне кажется, уже достаточно для создания впечатления о книге, но приведу ещё парочку, которые особенно дороги лично мне, в связи с близостью к логике, в связи с любовью к строгости в словах.

В конечном итоге все сводится к простейшему рецепту: такие-то аминокислоты в такой-то последовательности. Информация определяет функцию. Последовательность белка решает, что этот белок умеет делать.

Так и представляется себе эта последовательность белка, которая сидит за рюмкой чаи и решает, что белок умеет делать: сегодня он умеет это, а завтра вот это. Подобных оборотов у автора, который «много ворчит на тему антропоцентризма», много, мой глаз за них сильно и неприятно цепляется: «Белки решают, как работает пищеварение. Белки решают, какой формы нос. Белки решают, с какой скоростью двигается по мозгу нервный импульс».

Это может быть специальным стилем речи, чтобы сделать рассказ проще и, условно, понятнее, но, я считаю, что такая вольность со словами и терминами вводит в заблуждение неспециалиста, который не слишком уверенно разбирается в понятиях и может неправильно понять такое иносказание.

В ДНК всего четыре составные части, причем не так сильно различающиеся по химической сущности. Но эти составные части, нуклеотиды, обладают ключевым свойством, носящим название комплементарности. Комплементарность – это способность одной цепи нуклеотидов связываться с другой комплементарной цепью нуклеотидов, если их последовательности соотносятся как негатив и позитив. Иначе говоря, это способность одной цепи задавать другую цепь, и наоборот.

Обратите внимание: Комплементарность — способность связываться с другой комплементарной. Нельзя определять через определяемое. Если бы я не рассказывал ученикам, что такое комплементарность, я бы не понял этого определение, этого объяснения в целом. Не смотря на то, что дальше автор выдаёт ещё и вот такое:

Благодаря химической структуре четырех нуклеотидов, такая цепь может связаться с другой, параллельной цепью, причем к А подходит только Т, а к Г – только Ц, и наоборот. То есть парная цепь в нашем примере: А-Г-Г-Ц-Т. Две эти цепи, встретившись, обовьются друг вокруг друга и образуют двойную спираль, а две другие цепи со случайными, не подходящими друг к другу последовательностями ее не образуют. Такую «парность» двух цепей и называют комплементарностью, а сами парные последовательности – комплементарными.

С одной стороны, существенный повтор, с другой, мне кажется, запутывание читателя, который не был знаком с двухнитевой ДНК до чтение. (Знакомый с устройством ДНК просто пропустит эту часть как неимоверно скучную и корявую, с попытками шутить.)

Отдельно хочется заметить, что автор долго рассказывал про электроны и их поведение при взаимодействии атомов, но говоря про ДНК ни словом не обмолвился почему «к А подходит только Т, а к Г – только Ц». Спрашивается, зачем нужны были эти все физико-химические экзерсисы? Повторю: просто для галочки, что автор начал с самого начала и закончит самым концом.

Можно читать книжку дальше, что я и делаю,  и разбирать каждый кусочек подробно, но

1) это требует много времени

2) требует больших, в первую очередь биологических, знаний, следовательно будет мало кому понятно.

Не удержусь и вставлю маленькую цитату из дальнейшей книги — для её понимания не нужны специальные знания. Для краткости и фокусировки внимания я убрал всё лишнее и соединил соседние предложения:

…ген не материальный объект… гены, то есть собственно живая субстанция планеты…

Ага! Значит не материальные объекты — это живая субстанция! Не материальная живая субстанция… нужно запомнить. Это многое объясняет (с). На всякий случай поясню, что в русском языке субстанция обычно является материальной, как, собственно, и жизнь. И планета.

Так что на этом я завершу разбор, надеюсь, и так уже понятно моё критическое отношение к этому произведению, к этому примеру того, каким не должен быть научпоп.

Данная статья представляет редкий случай в проекте «Анализ: логика и базовые знания», так как речь пойдёт не про околобиологические темы, а про философию. В связи с этим будут свои особенности, которые разберу в процессе. Так же в данном случае я многословнее, больше моих размышлений, чем обычно в проекте, так как это философия и потому, что я затрагиваю интересные для себя темы, не всегда напрямую связанные с авторской идеей.

Речь пойдёт про статью Ильи Аленевского «Крот: типология animal rationale», которую вы можете прочитать по ссылке. Данная копия отличается от оригинала, который я читал, мелкими изменениями вёрстки, удалением замеченных опечаток; орфография и пунктуация авторская.

Прежде чем переходить к непосредственному разбору текста выскажу две главные претензии к философской статье:

1) Нет конкретики. В статье идёт речь про появление нового типа человека, который автор называет кротом и, видимо, animal rationale. При этом автор не даёт сколько-нибудь полного определения этого понятия, в том числе не описываются различия с другим упоминаемым типом человека — хамелеоном. В статье говорится, что христианизация и демократизация являются причинами возникновения нового типа человека, но ничего не говорит о том, когда же возник этот тип: в 16-м веке, в начале 20-го века, в 21-м веке или когда-то ещё. Обе причины давно развиваются в нашем обществе, возникновение возможно в широких временных рамках, и для понимания того, о чём идёт речь (напомню, точного определения нет) время возникновения играет ключевую роль.

Это один пример отсутствия конкретики, в тексте точность часто заменяется красивыми поэтическими образами, которые мало добавляют к точному пониманию авторского замысла.

2) Отсутствие аргументации. Наиболее частый комментарий, который я оставлял для себя при чтении статьи, был таким: «Пруф?» Первый пример, где я поставил такой комментарий:

Структура общества, пережившего христианизацию и демократизацию, не представляет собой явную оппозицию рабов и господ, верхов и низов, но разветвленную сеть сокрытых интересов отдельных лиц и групп, имеющих свои сферы влияния.

Любой тезис нужно обосновывать, аргументировать — так учит логика. Автор никак не аргументирует высказанный тезис, никак не доказывает, что нет явной оппозиции рабов и господ, что есть некая сеть «сокрытых интересов». Заметьте, я пока не спорю с автором, я просто отмечаю, что нет пруфов, нет аргументации. И тут возникает важный вопрос.

Какие пруфы могут быть в философской статье?

На мой взгляд, может быть два типа аргументации:

а) Научная. В цитате речь идёт про социологию, может быть, психологию, следовательно можно приводить данные исследований: в обществе, пережившем то-то и то-то, существуют такие-то классы, столько-то процентов людей считают то-то и то-то, у другого процента людей есть сокрытые интересы, третий процент людей состоят в группа, имеющих свои сферы влияния. И так далее и тому подобное. Да, исследования могут быть разного качества, разной научности, но публикации в рецензируемых журналах — хорошая аргументация, её можно давать просто ссылкой на статью.

б) Личные наблюдения. Не все признают философию наукой, следовательно, у меня нет оснований требовать только строгих научных обоснований тезисов. Можно высказаться и проще: по моим наблюдениям большинство людей ведут себя так-то и так-то, в наше время меньший процент людей находится в явной оппозиции рабов и господ, чем раньше. Причём в последнем случае хорошо бы ещё указать — когда именно это раньше, вчера, десять лет назад, век назад, тысячелетие назад — это вы возвращаемся к первой претензии к статье. Указать, когда это раньше — и когда это сейчас.

Учитывая особенности анализируемой статьи, её историчности, я бы выделили подпункт

а.1) Исторические данные. Автор часто сравнивает, пусть и не всегда явно, как было и как стало, временные изменения. Для аргументации этих изменений можно приводить не только научные изыскания, но и просто примеры, в том числе известные со школы (то есть не обязательно правильные). Это не совсем личные наблюдения, но, скажем так, личный опыт работы с историческим материалом. Я сам часто буду использовать такую аргументацию, так как не владею строгими научными данными.

Можно предположить, что всё сказанное в статье и является анализом личных наблюдений, но об этом ничего конкретного не сказано, можно лишь догадываться. Однако, так как автор не предоставляет никаких научных аргументов (а), при разборе тоже буду приводить свои наблюдения, как контраргументы. При этом не буду забывать, и вас призываю не забывать, что  одни наблюдения, личный опыт, не противоречит другому личному опыту, так как он — личный. Именно потому он не используется как научный аргумент. Вторая причина почему я буду использовать только личный опыт как аргумент — я не погружался в эту тему и не знаю есть ли какие-то исследования на эту тему. И не планирую погружаться, тем более в рамках проекта «Анализ», так как он не предполагает большие фактические знания, стремится показать, какой анализ можно сделать без большого набора специальных знаний.

Вернёмся.

Первого типа аргументации в статье нет. Не путать с цитированием авторов, которое используется скорее для красоты, чем для аргументации. Сразу скажу: я значительно хуже автора знаю философские источники и правомерность их использования не могу проверить, могу лишь довериться. Второй тип аргументации явно не виден, о нём можно только догадываться, а если и есть, то неконкретный.

Учитывая эти претензии и философские особенности можно перейти к разбору и анализу самого текста. Повторю первую цитату из аннотации:

Структура общества, пережившего христианизацию и демократизацию, не представляет собой явную оппозицию рабов и господ, верхов и низов, но разветвленную сеть сокрытых интересов отдельных лиц и групп, имеющих свои сферы влияния.

Что это за общество, когда и где оно есть? Что за сеть интересов и точно ли не было этой сети раньше? Ничего не понятно, никакой конкретики и пруфов.

Отдельный человек, подобно кроту, превращает свое жизненное пространство в разветвленную сеть нор – множество путей, которые он скрытно и произвольно прокладывает к своему счастью.

Так и хочется крикнуть: «Где пруфы?!!» Особенно в области счастья: почему множество путей прокладывается к счастью, а не куда-то ещё? И почему люди всё никак не могут пройти по этим путям… Только сейчас человек начал так превращать своё жизненное пространство, раньше так не делал? Пруф? По моим ощущения, человек всегда стремился к счастью, или тому, что считал счастьем, и всегда бил копытом землю в сторону счастья. Ничего не изменилось, разве что квартирный вопрос.

Наглядный пример – интернет, который пользователь превращает в совокупность запросов, удовлетворяющих его желания.

Удовлетворяют ли запросы желания? Пруф? Может быть то, что он находит в процессе поисков, а не сам запрос, удовлетворяет? Точно ли интернет удовлетворяет желания? Пруфы? По тому, что я вижу вокруг себя очень многие только разжигают свои желания в интернете, никак не удовлетворяют их.

В этом состоит его отличительный способ бытия в эпоху вне этики, опирающейся на идею долга. Сегодня никто никому ничего не должен.

Сейчас эпоха вне этики, опирающейся на идею долга? Пруф! Что-то глядя на риторику нашего государства я не могу сказать, что никто никому ничего не должен. Или, для примера: белая женщина в американском университете написала книгу про чёрный феминизм — за это её обвинили в «культурной апроприации» (ссылка на не слишком корректный пост про это — смотрите комментарии к нему; можете найти и другие источники). Эта исследовательница тоже никому ничего не должна? Вообще всё движение BLM — про долженствование одних людей другим (напомню: это моё наблюдение, личная точка зрения). И это далеко не единственный пример.

В гражданской жизни предпочтение отдается этическому инфантилизму: выгодному изменению своих убеждений под стать политической конъюнктуре.

Все ли отдают предпочтение, какой процент? Это только сейчас так или было всегда? Пруфы! По моему опыту то, что автор называет этическим инфантилизмом, было всегда. Почему так — ниже.

Образ крота раскрывает теневую сторону в поведении человека: фундаментальное отсутствие интереса к политической жизни, сокрытие и ускользание в частную жизнь, имеющую свои откровения в переживаниях.

Автор, видимо, имеет в виду, что сейчас описываемое поведение является распространённым. В этом соглашусь, но замечу, что, мне кажется, так было всегда: абсолютное большинство, во всяком случае в нашей стране, всегда проявляло полное отсутствие интереса к политической жизни и прочее. Что имеет автор под жизнью, имеющей свои откровения в переживаниях, не ясно, но обратим внимание на этот оборот.

Предлагаемый автором образ раскрывает мир как сеть увеличивающихся запросов людей в условиях опустошения земли, когда жизнь оказывается безразличной к своему будущему, когда человек остается верен своей сущности разумного животного.

Последняя фраза аннотации. Что за опустошение земли? Почему безразличие к будущему, если было про «множество путей, которые он скрытно и произвольно прокладывает к своему счастью» — разве счастье не в будущем? Одни вопросы, но, возможно, в самой статье автор раскроет свои тезисы, приведёт аргументы? Давайте посмотрим.

…главной для философии остается задача обобщения и схватывания единства в многообразии всего происходящего с человеком и обществом.

Мне казалось, что это задача социологии, а не философии. Именно социология занимается, простите, социумом — обществом. Правда, тут ещё вспоминается ещё и психология, которая смотрит на эти взаимоотношения с другой стороны.

Однако наше время, несмотря на широкий выбор возможностей, не является революционным ни с точки зрения политики, ни с точки зрения искусства, а жизнь не подобна вольному полету, берущему новые высоты.

Не является революционным, но новый тип человека появляется? А когда жизнь была «подобна вольному полету, берущему новые высоты»? А какое время было революционным и где именно? Предполагаю, что в разных местах в разное время. Может быть сейчас где-нибудь в Латинской Америке или в Африке наше время является революционным? Или в Украине.

С другой стороны, подобное можно сказать практически про любое время/место, так как описание очень размытое. Сильно проявляется первая претензия к тексту: никакой конкретики от слова совсем.

Она характеризуется тяготением к унификации, безразличию, уравниванию, а по сути – к укреплению  установившегося порядка сущего и господствующей в нем формы субъективности.

Видимо, речь про жизнь, которой заканчивается предыдущая цитата. Пруф, что характеризуется? Читая это предложение мне сразу же представился СССР, перед глазами встало слово «уравниловка» — снова ощущение, что ничего нового в этом нет, подобное тяготение свойственно всем эпохам. Любая система стремится к «к укреплению установившегося порядка сущего», для которого и нужна унификация. Вспоминается Спарта.

При этом он [человек] ста