Палочная философия

— Может быть заняться каким-нибудь спортом? — Михаил размышлял перед зеркалом в ванной. — Вон уже второй подбородок появился. Как думаешь, Ариадна, может быть тренажёр купить? — Крикнул он в дверь ванной. — Или, может быть, цигун какой-нибудь. Или это, единоборства, кунг-фу там, как у панды. На планете, куда мы везём этот жутко дорогой иридиево-платиновый сплав для производства… я уже и не помню чего, какое-то смешное название, непонятная хрень. Так вот, на этой планете живёт мой старый друг Георгий, мы с ним когда-то летали на Чакру Кентавра, он мне рассказывал, что здесь популярно какое-то особое боевое искусство, не кунг-фу, но что-то близкое, с философской основой. Думаю, попробовать, может зайдёт мне, ты же знаешь, я люблю перед сном почитать какой-нибудь философский труд, пообсуждать его. Как думаешь, Ариадна? Может и тебе заняться, а?

***

Михаил сразу же пригласил посмотреть бой, объяснил, что они тут частое дело, рингов много.

— Попасть на диспут легко, на центральных рингах они почти постоянно идут.

— Диспут?

— Ну да, у нас так это называют. Боевое искусство называется палочная философия, потому и терминология такая.

— Удивительно! А почему так часто дерутся? У вас так часто ссорятся или обижаются?

— Нет, что ты! — Георгий засмеялся. — Это же для того, чтобы лучше узнать человека. Вот смотри, сейчас тут будет диспут начальника отдела кадров крупного рекламного агентства и претендента на должность креативного менеджера.

— А зачем им драться? Если претендент победит, его возьмут, а если проиграет, то нет?

— Конечно, нет! Говорю же, это способ узнать человека. Как проверить, что в анкете человек написал правду, что не скрыл каких-нибудь неприятные личные качества? Можно тратить много времени на фактчекинг, опрашивать родственников и всё такое прочее, а можно вызвать на диспут. Многие люди неплохо умеют скрывать свои эмоции в речи, то, что мы говорим, малодостоверная штука, легко контролируемая сознанием. Поведение тела же значительно более рефлекторная штука, более честная. Потому в диспуте можно узнать человека. То, как он владеет палкой, его стиль — всё это говорит о человеке. Опытный палочный философ может прочитать человека в диспуте как открытую книгу.

— Ничего себе! То есть, чтобы стать сотрудником отдела кадров, нужно научиться драться?

— У нас палочной философии учат в школе, все умеют, но, понятное дело, не все одинаково умеют читать спарринг-партнёра, да, тут идёт отбор в отделе кадров. Начальник должен лучше всех понимать партнёров.

— А что нельзя выучиться так, чтобы казалось, что у тебя много положительных качеств и нет недостатков? Натренировать определённый стиль, как это делают в фильмах про кунфу.

— Можно, но сложно. Потому и нужен мастер из отдела кадров, выявляет такой обман. Чем выше мастерство, тем сложнее обмануть.

— Как сложно!

— Да, нет, наоборот, удобно. Нужно тебе узнать человека, вызываешь на ринг и за полчаса узнаёшь всё, что интересует.

— И часто так делают? Не только при устройстве на работу?

— Безусловно! Но смотри, диспут начинается.

Двое мужчин вышли на ринг с длинными, больше двух метров, палками похожими на бамбуковые.

— Это действительно бамбук, он тут растёт?

— Нет, это имитация. Традиция: палочная философия пришла с планеты, где рос бамбук, из него изначально делали палки. Если интересно, могу рассказать историю возникновение этой философии. Увлекательная небылица.

— Лучше вернёмся. Ты сказал, что не только при устройстве на работу дерутся.

— Да, ещё распространённые, и популярные у зрителей, диспуты между женихом и невестой.

— Зачем?!

— Как зачем? Представь, ты встретил девушку, красивую, приятную в общении, хочешь на ней жениться, но не уверен, что она тебе полностью подходит. Что делать? Вызываешь её на диспут и узнаёшь все черты её характера. У нас очень низкий процент разводов, знаешь ли.

— Конечно, когда знаешь, что в случае чего твой супруг может тебя легально побить на ринге, трижды подумаешь прежде, чем решишь разводиться.

— Никто никого не бьёт! — Засмеялся Георгий. — Диспут позволяет лучше узнать человека, говорю же, и можно понять, будешь ли ты с ним жить или тут же рассоришься. Иногда для диспута даже нанимают мастеров, чтобы проверить не врёт ли человек.

— Никак не могу представить то, что ты описываешь. Биться на палках перед свадьбой! И как можно выходить замуж за человека, который тебя только что побил? А если девушка тебя побила, победила, разве захочется на ней жениться?

Георгий долго смеялся.

— В таких диспутах нет победителя, они не для того проводятся, это же не философские споры.

— А что философские споры именно так проводятся? Кто кого побьёт, тот и умнее?

— Ничего ты не понимаешь в палочной философии. — Георгий в раз стал серьёзным. — Что такое философия? Понимание мира, понимание того, как всё устроено. Человек — часть этого мира и понимание должно начинаться с самого себя. Как можно говорить, что ты что-то понимаешь в этом мире, если ты не понимаешь того, как ты сам устроен, не можешь собой управлять? Палочная философия — о том, что ты через понимания себя постигаешь мир, и через понимания себя управляешь собой, и можешь показать это умение в споре на ринге. Только философские споры ведутся до победного, в личных и деловых диспутах не выявляют победителя. Какой смысл в словесной философии, в красивых и заумных словах, когда ты даже собой не учишься управлять? Утверждаешь, что понимаешь устройство мира — докажи, поменяй хоть что-нибудь в этом мире, хотя бы себя! Мне кажется, только палочная философия даёт реальные, и наглядные плоды, постижения мира. Слова — пустой звук, можно говорить много чего, как часто говорят перед свадьбой, а вот обмануть на уровне тела значительно сложнее. Потому наши философы не только медитируют, не только пишут философские труды, но и проверяют свою философию на практике, на ринге.

До конца диспута Михаил предпочёл помолчать. Креативного менеджера взяли на работу.

***

— Поменяй хоть что-нибудь в этом мире, начни с себя! — Михаил ругался перед зеркалом в ванной. — Хочешь быть философом, будь добр, поотбивай бока бамбуковой палкой! Что-то я не рвусь заниматься таким боевым искусством. И такой философией. А ты, Ариадна? Мне бы что-нибудь попроще. Не хочу чтобы каждый встречный мог бы узнать мою подноготную. Есть у меня свои секреты. И не такой уж большой этот второй подбородок, мне он даже нравится, придаёт солидности. Ариадна, — крикнул он через дверь ванной, — какую я там книгу читал в последний раз? Кажется, Дерриду. Готова со мной поболтать на эту тему за кружечкой доброго эля?

Пират осознанный

— Не можешь победить, возглавь! — Михаил размышлял перед зеркалом в ванной. — Кажется, так говорили наши великие предки. Как думаешь, Ариадна, может быть последовать их совету? — Крикнул он в дверь ванной. — Ни как не сладить с этими пиратами! Перед самым моим носом ограбили базу, с которой должен был забрать груз — и и украли этот самый груз! Слизняки радиоактивные! Надо их догнать и предложить свои услуги, они не могли далеко улететь. Уверен, мы с ними сработаемся. Как думаешь, Ариадна, вреда не будет от этого?

***

Догнать оказалось действительно не сложно, пиратский корабль еле двигался, разваливался на ходу. Как пиратам удалось совершить их дерзкий налёт — загадка. Зато они сразу же согласились принять в свои ряды Михаила, выполнив его условия. Они все перешли на его корабль и признали в нём нового капитана.

После этого они довезли украденный груз, куда следовало Михаилу, получили за него деньги и снова украли, вместе с остальными деньгами, чтобы были в пункте назначения. Удача осталась на стороне пиратов. Капитаном все были довольны.

Так они бороздили просторы космоса, иногда заглядывая в Большой театр. Михаил знал состоятельные базы, места, где можно легко встретить дорогостоящий груз, когда ходят караваны с драгоценными металлами и камнями. Пираты успешно устрашали и захватывали корабли, перегружали товары, знали много мест, где можно сбыть награбленное. Союз оказался действительно благотворным.

***

Капиталом все были довольны, а вот капитан не был доволен командой: это были обычные пираты, при любой возможности напивающиеся пандорским самогоном или соком урукхайской груши, что примерно одно и тоже. Михаил уже пару раз упустил отличную возможность обогатиться из-за того, что команда просто не была способна идти на абордаж и перегружать ценные товары. Казалось, пьянство, шедшее испокон веков, не искоренимо.

Почему же они так много пьют? Задумался Михаил и решил с этим бороться. Как повысить эффективность пиратов через уменьшение потребления алкоголя. Пьют они, продолжал думать он, слушая залихватские песни пиратов, не от хорошей жизни. Алкоголь — самый простой способ заглушить совесть, но, что сейчас важнее, самый простой способ подавить непроработанные эмоции, чувства. Проще выпить, чем копаться в себе и учиться жить с тем, кто ты есть. Пираты — простые мужики, которые не знают как быть с самими собой наедине. Они напиваются — и заменяют этим сеансы психотерапии. Так давайте же устроим им настоящую психотерапию!

Михаил даже рассмеялся, когда представил как его команда стоит в очереди к психоаналитику. Нет, на такое они никогда не согласятся. Нужен подход тоньше, изящнее. Что же делать, как повысить эффективность пиратов? Михаил, опытный капитан, умеющий обращаться с людьми, придумал выход: он нашёл психолога, умеющего много пить — и взял его в команду. Теперь пьянки после каждого успешного рейда стали сеансами групповой психотерапии, незаконными, так как без согласия участников, но это же пиратский корабль, что тут законно.

***

— Не можешь победить, возглавь! — Михаил ругался перед зеркалом в ванной. — Типичный пример того, что древняя мудрость не то, чем кажется. Ну возглавил я этих пиратов, стал успешным, решил ещё повысить их эффективность, стал бороться за чистоту духа, за психическое здоровье. Нанял им этого дурацкого психолога! И чем мне отплатила команда? Да, сначала она прекратила пить, трезвость — образ жизни! Разминка каждое утро, пришлось открыть для них спортзал. Вот это стала команда! На абордаж — спорят, кто первый пойдёт. Перетаскать грузы — не вопрос, дело двух минут! Казалось бы — сказка! Но нет… Здоровье психики всё ширилось, они начали заниматься йогой, медитировать. И чем это закончилось? Нет, мы не можем грабить, это плохой поступок, мы не хотим портить себе камму. Нельзя брать чужое, но можно отдавать своё… Даже в Робин Гуды не податься, селёдкой об стол! Знаешь, Ариадна, — крикнул он через дверь ванной, — вернёмся-ка мы в честному труду торговца, без всех этих выкрутасов с пиратством. Тем более и честная команда есть, она красть товар не будет.

Часть 2. Ковчег

Наш единственный козырь — неожиданность. Оружие пришельцев наших руках — уже не неожиданность, он знал, что разнообразные трофеи, стрелковое и гранаты, есть ещё у нескольких групп в городе, инопланетяне уже должны были в этом разобраться. Устойчивость к психотропному излучению — до сих пор является неожиданностью, непредсказуемостью, приводящей к мелким победам. Он ещё не встречал второго такого как он, да и могут ли встретиться два путешественника во времени? Следствие уникальной устойчивости — они не ожидают, что кто-то сунется к ним в ближний бой, ведь это, как они предполагают, даже не бой будет, а сонная вечеринка. Не ожидают, что человек подойдёт к ним близко, в личную зону. В интимную зону их кораблей. Значит бить нужно по самому нежному, самому чувствительному, а для этого необходимо самому лично проникнуть под кожу пришельца, провести вазэктомию без анестезии практически голыми руками.

Даже если у твой козырь в рукаве, его можно использовать только один раз. Следовательно, нужно выжидать наилучшей комбинации карт, чтобы козырь сыграл как ферзь, как дамка, как эшафот. Ждать и смотреть, как пришельцы вывозят людей с планеты. Ждать и надеяться, что появится возможность показать себя, возможность стать хотя бы маленькой занозой в инопланетной ступне, попирающей родную Землю.

Глава шестая

По улице шли люди. Много людей.

Под серым порванным небом, между серых облупившихся и запылившихся домов, по серому от земли асфальту, в серых плохо стиранных одеждах, окружённые серой формой пришельцев шли белые люди. Белые люди — возможно лишь казались белыми — шли опустив головы, печально, обречённо, с такой тоской, что, казалось, она выбивала искры об асфальт.

По бокам, над тротуарами, летели патрульные машины, по пять с каждой стороны. Спереди и сзади колонну прикрывали по два транспортных корабля, куда легко влезает по двадцать солдат пришельцев, Иероним своими глазами несколько раз видел их высадку, или пятьдесят-шестьдесят пленных человек, когда их нужно куда-то (куда?) перевезти.

Серьёзная охрана, много людей. Надежды никакой. Шанс нулевой. И всё же Иероним прицелился. Нельзя же просто смотреть, когда три сотни людей уводят в полон в неизвестном направлении для непостижимых целей.

Прицелился, но выстрелить не смог, отвёл инопланетный прицел от головы человека идущего в начале колонны. Не мог он убить человека, даже зная, что этим спасает его от множества мучений, возможно, не только физического характера, но и морального. Если бы он точно знал, что ждёт человека, но никто ещё не вернулся и не рассказал. И никто не смог выпытать, в прямом смысле этого слова, у пришельцев — зачем им нужны люди в таком количестве.

Колонна всё двигалась, белая кожа мелькала на сером фоне. Печальная белизна на фоне серой обыденности. И ничего сделать нельзя. Даже если бы у Иеронима была бы команда из ста человек, то всё равно он бы не взялся бы за освобождение. Если бы было сто спящих. Если бы найти десяток неспящих — совсем другое дело, есть о чём подумать. Количество спящих мало что меняет: при операции такого масштаба можно нарваться на удар с орбиты, на психотропную волну, накрывающую целый район — о какой атаке можно говорить? Даже если атака удастся, уйти не дадут, все уснут.

Надежды никакой. Жажды — горшочек не вари! Если бы, думал Иероним, он знал бы за месяц, что тут пойдут люди, то, возможно, теоретически, он смог бы приготовиться и вытащить хоть кого-нибудь. Если бы… пустые мечты, жить же приходится в этом реальном мире. В мире, в котором Иероним решил приложить все усилия, чтобы спасти человечество. Спасти человечество, которое всё ещё не очень-то хотело спасаться. Регулярно происходят стычки между группировками людей, заканчиваются они чаще всего тем, что живых забирают инопланетяне.

Вдруг колонна подняла ногу и замерла. Донеслись какие-то нечленораздельные команды и люди остановились, а пришельцы, казалось, растворились в окружающей серости. Неужели они попали в засаду кого-то ещё? Не верится! Но, что тогда?

Люди продолжали стоять на проезжей части, не делая никаких попыток убежать или вообще что-то сделать. Замершие изваяния, пародия на терракотовую армию. Что происходит? Поднялся ветер! Транспорты!

Инопланетный корабль, большой корабль. Не обычный транспортный, вроде тех, что сопровождают колонну. Сопровождали — Иероним отвлёкся и не заметил как они куда-то испарились, вместе со всеми патрульными. Казалось люди в одиночестве и добровольно стояли на проспекте. Добровольно склонили головы перед владыками. Иероним видел как людей забирают транспортники, но тут происходило что-то иное, ещё более удручающее.

Гигантский корабль опустился поперёк проспекта на перекрёстке перед колонной, его края скрылись за домами. (Не такой уж и гигантский, подумал Иероним, на орбите, или где они там, должны быть корабли существенно крупнее, как любят писать в фантастике, корабли-матки.) Космическое судно, такое же серое, как и весь остальной мир, бесшумно и легко коснулось поверхности и у него с обоих сторон распахнулись огромные двери. Распахнулись — не совсем точное слово. Уехали в стороны или вверх — так быстро, что глаз не схватывал движение. Растаяли в воздухе, открыв инопланетное чрево.

И их этого чрева начали выходить… люди! Иероним этого никак не ожидал. Откуда там люди? Пятьдесят людей под охраной шести пришельцев вышли на проспект с другой стороны и отошли метром на тридцать. Замерли, совершенно так же как незадолго до этого замерла первая колонна. Как будто и не люди, безмолвные роботы.

Как только вышедшие из корабля остановились, раздались крики и большая колонна людей дрогнула, содрогнулась и вялым шагом направилась вперёд — в огромную дверь, приготовившуюся поглотить всё и всех. Тоже серая, обратил внимание Иероним. Он припал глазом к оптическому прицелу и наблюдал как люди, один за другим, неотличимые друг от друга, поднимались на борт и пропадали в синеватом колеблющемся мраке.

Обмен одних людей на других — такого Иероним ещё не видел. И не понимал основного, главного — зачем? Он не переносил ситуации, где чего-то не понимал. Инопланетяне напали на Землю — всё понятно. Похищают людей — можно найти сотни объяснений. Но тут… Может быть они заменяют людей? И, следовательно, не всем людям на Земле можно доверять? Кто-то из людей уже не совсем люди? Хуже этого он не мог себе представить. Однако, пока никаких слухов об этом он не слышал. Никаких даже отдалённых намёков.

Как только последний человек переступил невидимую черту (серую), перешёл из нашего мира на территорию небесного судна, двери захлопнулись, схлопнулись, то есть оказались на своём обычном месте. Мир замер на несколько секунд, а затем корабль стал подниматься в воздух. Иерониму взлёт без звука двигателя, без дымного выхлопа, без винтов, до сих пор казался чем-то мистическим, фантастическим, не от мира сего, но этот сказочное судно уносило в себе три сотни реальных людей. Или тех, кто когда-то был людьми, обычными человеками.

Ветер засасывал под поднимающийся борт пыль, упаковочную плёнку, неожиданно откуда-то взявшуюся бумагу, кажется, газету. Плавный подъём на высоте метров сорок сменился скользящим, тоже мистическим, трудно уловимым движением наискосок и через десять секунд от корабля с тремя сотнями людей остались лишь воспоминания.

И пятьдесят человек, стоящих на грязном асфальте. Серое на сером — эти люди не выглядели белыми, казались… запылёнными, давно не видевшими солнечного света и вообще света. Стоять им пришлось недолго: перед ними всё так же бесшумно опустились два транспортных корабля — дальнейшую процедуру Иероним уже видел несколько раз, обычная загрузка биоматериалов на борт. Вот только зачем всё это?

Ещё через пять минут обе улицы, сходящиеся на перекрёстке, опустели, в пыли не осталось ни одного следа, говорящего о том, что ещё тут недавно проходили сотни людей и десяти пришельцев. Всё снова стало серый, однотонным, опустошённым. Ветер и пыль быстро стирали следы цивилизации с лица Земли.

Глава четвёртая

Фантасты описали очень много возможных будущих, но ни один не описал моё настоящее, думал Иероним, в очередной раз прячась от патруля. В многих квартирах сохранились книги, долгие часы он провёл за чтением фантастики. И не только для того, чтобы просто развлечься, он надеялся найти в книгах подсказки. Да, там не было точно таких инопланетян, но многие придумывали постапокалиптические миры, где встречалось похожее.

Мир, где осталось мало людей, где есть какой-то враг, с которым с разной успешностью борются остатки человечества, был популярен в спокойный период отсутствие реального внешнего врага. Джон Уиндем боролся с триффидами, которым противостояла горстка людей, большая часть ослепших. Книга небольшая, но дельная, немало полезного о том, как развивать хозяйство с нуля. Да, фантастическое, не реалистичное, но некоторые детали очень хороши. Как сказали бы раньше: ламповая классика.

Ещё была игра UFO, даже серия игр, где нужно было защищать Землю от нашествия инопланетян, которые, почему-то, постепенно усиливали свой нажим, и сами стремительно становились сильнее. Как это не похоже на реальность, где пришельцы сразу вывалили всю мощь на землян! Фильмы-катастрофы и то больше похожи, но в реальности нет супергероя, который смог бы спасти Землю. Умение не засыпать под излучателями — не суперспособность, позволяющая победить врага одним днём. Это суперспособность помогающая выжить, не более того.

Много книг разного качества, но, читая их, возникает вопрос: а зачем возрождать человечество, если предыдущий опыт был скорее негативным? Что движет всеми главными героями, кроме банальной жажды жить? Кажется, ничего. Жажда жизни и оставления потомства. Банальные животные желания, что в них собственно человеческого, человечного?

Эти вопросы мало кто затрагивает, видимо, считая их слишком очевидными. Однако, они такими не являются. Вот у Айзека Азимова один герой задумался — робот, между прочим. Задумался и вывел нулевой закон робототехники:

0. Робот не может причинить вред человечеству или своим бездействием допустить, чтобы человечеству был причинён вред.

Но вот парадокс: что сделал робот, чтобы выполнить нулевой закон? Чтобы защитить человечество от возможного появления агрессивных пришельцев (как знакомо!) он решил, советуясь с человеком, умеющим принимать правильные решения без достаточного основания, уничтожить человечество, создать из него нечто иное с единым разумом — чтобы люди не воевали друг с другом (боль как знакомо!), чтобы сумели противопоставить что-то теоретическому врагу. Как это по-человечески! Убить, чтобы спасти! Самоубиться до начала войны, чтобы не проиграть битву!

Какое же это будет человечество, если тела с условно самостоятельными сознаниями будут образовывать общее сознание и память вместе со всеми организмами, всеми видами, и даже неорганическим веществом планеты! Это будут уже не люди… Не человечество в том смысле, в котором мы привыкли его называть и считать.

Вопросы, которые остаются чаще всего нерешёнными, даже не тронутыми вниманием, будь то книга, фильм или игра, оказались для Иеронима самыми интересными — самыми актуальными и важными. Для чего он сам старается? Для чего он не напьётся и не забудется — алкоголя вокруг его хватит до скорой смерти алкоголика. Почему он собирает группу? Почему бы не довольствоваться относительно спокойной жизнью с женой? Что мной движет? — вопрос, который не давал покоя Иерониму.

Он прочёл множество книг, не только фантастических, но и философских, квазифилософских, публицистических, всяческих эссе, воспоминаний и документалистики. Нигде он не находил ответа. Он решил, что ситуация складывается примерно такая же как с путешествием во времени: все говорят, все пишут, что-то придумывают, но не задумываются о глубине явления, о настоящих корнях и причинах. Не идут до логического конца — логически верного и, возможно, психологически неприятного. Для людей совершенно естественно, что время движется вперёд, они не могут представить, что может быть как-то иначе. А, оказывается, можно представить! Иногда даже нужно! Нужно, чтобы совершить путешествие без путешествия, движение без перемещения. Тоже с жизненными целями, смыслом жизни: люди живут, движутся, размножаются, борются за жизнь — не задумываясь «нахрена?»

Однажды Иероним нашёл чью-то электронную книгу и смог её зарядить, чтобы читать в темноте, когда не хочется или неудобно зажигать фонарик для чтения с бумаги. Среди множества известных авторов и популярных книг в электронных запасниках он обнаружил самодельный fb2-файл с книгой, из описания которой сохранилось лишь название — «Колдуш». И вот там, в скромной повести, он нашёл если не ответы, то попытку на них ответить.

Автор не описывал постапокалиптического мира, но задавался вопросом: зачем это всё? Зачем что-то делать с другими людьми. Причём главный герой далеко не сразу пришёл к тому, что нужно как-то взаимодействовать с другими, первую часть книги ему было отлично в одиночестве с искиным, искусственным интеллектом, который он сам и создал. После целого ряда открытий, в том числе в себе, он пришёл к тому, что он — человек, как бы удивительно (или банально, тавтологично) это не звучало, и он хочет что-то делать для человечества, а не для абстрактного разума, пусть и более совершенного, чем у человека. Не ради Соляриса, эту книгу Иероним тоже прочитал, так что знал к какому логическому концу ведёт автор «Колдуша».

Герой повести хотел делать добро для людей, но… захотел этого слишком поздно, когда он остался последним человеком. Знакомо до судорог, до нервного тика в левом глазу. Сколько людей, до появления пришельцев, хотели делать что-то для людей? Просто для людей. Не конкретных человеков, а просто для людей, для абстрактного человечества — как сказано в нулевом законе. Ведь

…если хорошенько подумать, Три Закона роботехники совпадают с основными принципами большинства этических систем, существующих на Земле… попросту говоря, если Байерли исполняет все Законы роботехники, он — или робот, или очень воспитанный человек.

Где эти очень воспитанные человека? Куда пропали, если были? Не мог ли же они первыми пасть, защищая человечество… Или мог ли?

Если и погибли, то не все. Я встану на их место, карлик на плечах гигантов, титанов, богов. Но ради чего я встаю на против инопланетян? Или — из-за чего?

Из-за обиды, из-за чувства противоречия. Иероним только-только выстроил свою жизнь, вырвал счастья из всё поглощающих рук времени, как на него с небес обрушились пришельцы. Из чувства противоречия, что он тоже может ходить по родной планете, никому не позволит запрещать ему эту мелочь, оказавшуюся критически важной и дорогой его отсутствующей душе.

Но, может быть где-то ещё в книгах есть подсказки, как себя вести на моём месте? Как защищаться от инопланетян, как возрождать человеческую общину на пепелище? Многие книги на подобную тематику Иероним не читал, а пролистывал: внимательно знакомиться с героически-фантастическими поступками персонажей противостоящих инопланетянам, драконам и карликам — не было смысла.

Разве что его задела повесть «За миллиард лет до конца света» (как много времени, у Иеронима столько не было) братьев Стругацких, с творчеством которых он раньше не был знаком. В книге тоже было противостояние, борьба, но не с инопланетным разумом, хотя что-то похожее и появлялось на страницах, а со самим Мирозданием, самой природой. Или Богом сказали бы другие. Самоотверженные учёные готовые идти до конца ради своего эгоизма, своего желания познать. Не самый плохой стимул и средство реализации, но у них нет противника, которого можно убить — и враг их самих не может усыпить, искалечить, сделать ещё незнамо что. У Мироздания методы обычно довольно мягкие, во всяком случае, физически. Психический аспект — это уже проблемы самых героев.

Как бы то ни было, ради чего бы всё это не было, но Иероним собирался продолжать, развивать выбранную линию. Выживать, жить, собирать вокруг себя приятные ему людей. И, конечно, же читать. И коллекционировать хорошие книги, чтобы человечество не полностью растеряло накопленный гибельный груз знаний.

Какие бы ещё книги спасти от растворения в инопланетной вечности?

Глава третья

Я не так хороша как Рома во всём, что связано с убийством, но тоже кое на что гожусь. За последний год моя жизнь изменилась дважды, мне кажется, я стала опытнее в два раза — всё предыдущая жизнь была столь однообразной и предсказуемой. Сначала путешественник во времени, я ему верю на все сто, потом инопланетяне — тут уж точно не галлюцинация.

Это я отвлеклась пока готовила еду. Пора браться за дело.

Надо приспосабливать весь подвал нашей сталинки под убежище. Здание небольшое, с небольшими погрешностями — Г-образное. Входов в здание, и конкретно в подвал, достаточно, чтобы сделать из всех помещений эвакуационные выходы. Через парадные можно приспособить первый этаж под жильё, условный профилакторий для больных, тех, кому необходим свежий воздух, там суше и комфортнее — если не зажигать свет и быть осторожным.

В подвале середину займём под склад, пусть мужики перетащат туда запасы. Рома объяснял мне боевую геометрию: безопаснее всего спать по краям, около внешних стен, там меньше всего вероятность попасть под удар излучателей, есть шанс во время проснуться. В любой момент можно ждать профилактической атаки, зачистки территории перед рейдом. Вся наша жизнь построена на том, что мы готовы в любой момент заснуть.

Если взял нож, но должен сидеть, желательно в кресле с подлокотниками. Вообще лучше ничего важного не делать стоя. Обычное правило, что должен быть рядом кто-то ещё не работает, Рому на всех не напасёшься. Я и боюсь посчитать, сколько раз он нас всех вытаскивал из под излучателей, прятал от инопланетян — в одиночку! Без никого нашей общины бы не существовало, не могло бы существовать. На нём всё держится, не представляю, как остальные группы выживают без неспящего человека.

Рома считает, что он такой из-за путешествия во времени (до сих пор не могу принять, что он путешествовал во времени. Ради меня!), что он сам в каком-то смысле пришелец из другого мира. Но тут он ошибается… только подумала об этом, а рука уже сама легка на живот. Ещё ничего не видно, и я ещё не сказала Роме… как рожать в нашем мире! Подвергать малое дитя такой опасности! Он им не достанется, всё сделаю — не достанется! Выкусите, сволочи!

Как он там бедный у меня внутри? Какого ему засыпать столько раз от излучателей, не вредит ли? Надо сказать Роме, но, боюсь, он тоже сойдёт с ума, это будет мешать ему работать, как он это называет. Будет мешать убивать — и добывать нам пропитание и спокойную жизнь. Нет, ещё немного повременю. Если он сам ещё не догадался.

С самого детства хотела быть полицейским (или полицейской?)… хрен с ним — хотела служить в полиции, охранять закон и порядок. Да, я знала, конечно же, что наша полиция занимается не только этим, не столько этим, но считала — кто-то же должен? Пусть мне малого удастся достигнуть, но теория малых дел может достигнуть невиданных высот. И вот теперь я не в полиции (кому она сейчас нужна, для чего нужна?), но, считаю, продолжаю, даже ещё больше, охраняю закон и порядок, то есть очаг и уют.

Оставшийся у людей небольшой очаг и скромный уют. В нашей маленькой общине закон и порядок — это я. Да, Рома руководит, но он обычно вне дома, он рулит там, где убивают, а я рули там, где жизнь. И там, где будет жизнь (рука снова на животе). Вот он главный полицейский в новом печальном мире, усмехнулась я, полицейский-домохозяйка. Хотя нет, какая я домохозяйка — типичный сквоттер. И выселить нас могут, но не люди, не в другой дом, а на другую планету. Или того хуже.

За этими раздумьями нарезала еды больше, чем нужно, придётся взять кастрюлю для супа по-больше, но для этого нужно встать. Перед этим положить нож и…

Где это я?.. Опять психотроп! Чёрт! Я же уснула на кухне, готовила обед! Беда… Но сейчас я у себя в постели, закрыта одеялом… Рома, опять Рома… Рома! Он перенёс меня в кровать. Опять. В который раз. Снова. И так до бесконечности… Как меня бесит это бессилие! Ничего не могу сделать! Хочу быть как он, не спать, а стрелять по этим подонкам, уводящих людей незнамо куда!

Может быть тоже уйти в путешествие во времени и вернуться неспящей? Нет, Рома объяснял, что из него нельзя вернуться, хотя это и не путешествие никакое… Я так и не поняла, как это и почему. Слишком сложно для меня — или слишком не нужно. Рома тут, со мной, зачем, по совести, мне куда-то путешествовать?

И всё же хочу путешествовать. Уехать из этого проклятого города. Куда-нибудь в провинцию, в деревню, посёлок небольшой. Жить на природе, а не в подвале как крыса из нержавеющей стали. Рома говорит, что там опаснее, легче вычислить, но и искать сложнее — площади огромные, похоже у инопланетян нет таких мощностей, возможностей. Жили бы своим хозяйством, разводили бы кур и коз. Беды бы не знали.

Рома не готов к такому. Он не готов понять (нет, не готов принять), что жить в городе — бесперспективно. Город гибнет у нас на глазах, разрушается. Умирает как гигантский кальмар, выброшенный на берег, которого клюют птицы, рвут на части крабы и мальки. Что-то его тут держит. Возможно, жажда мести. Мести пришельцам, их разрушающей мощи, против которой ему нечего противопоставить — нечего противопоставить из-за того, что я (мы) есть, тут, у него.

Опять я витаю в облаках, забываю о своих обязанностях хозяйки. Так, что там я хотела попросить мужиков? Перетащить вещи в центральные подвальные помещения. И проверить можно ли сделать тайный ход на первый этаж. Это, кстати, будет полезно и для наблюдения. Может быть Рома рискнёт сделать наблюдательный пункт даже на крыше.

Что это за запах? Суп! Надо же было поставить суп! Судя по запаху.. он уже готов. Рома, опять Рома!

Глава вторая

Вопрос с численностью группы решился сам собой через пару дней после усыпления Насти. Группа из пяти человек была замечена около бывшего кинотеатра, который задолго до нашествия стал мини торговым центром, центром притяжение людей с худым кошельком. Сейчас основным центром притяжения стала «Лента», популярность студии йоги, учебного класса и прачечной упала до нуля, понятное дело. Группа врача особого назначения уже основательно почистила (не первые) супермаркет, но товары второй необходимости там ещё оставались. Гастролёры не знали этих деталей, судя по их виду им требовалась еда и баня.

Улица рядом с бывшим супермаркетом считалась небезопасной, так как по ней регулярно пролетали патрули, тоже знавшие, что тут хорошее место для мародёров, но пришлые и этого не знали — было бы обидно, если бы их схватили прямо тут, хотя это бы отвело подозрение от его группы. Пять человек, из них трое мужчин, ещё не старых, не совсем хлюпиков, нам такие не помешают. Придётся расширять квартирку, ломать стену и растекаться по всему подвалу. У этого есть свои плюсы — будут запасные выходы. Как минимум для меня самого.

Он встал перед ларьком «Лаваш-кебаб» так, чтобы ларёк прикрывал от перекрёстка, но его было бы видно гастролёрам, выходившим из здания. Встал демонстративно так, чтобы показать, что за спиной у него инопланетная винтовка, под мышкой и за поясом родные пистолеты, психотропный излучатель, самое эффективное оружие против несогласных людей, прятался за спиной.

Когда люди были достаточно близко, чтобы не кричать на всю улицу, они всё ещё не заметили мужчину, который по привычке встал так, чтобы скрываться в тени, не выделяться мишенью на фоне ларька. Они были вооружены огнестрельным оружием и, судя по всему, не очень умели им пользоваться, а потому пугать их не следовало. Мужчина сначала подвигался и пошумел и лишь после этого заговорил:

— Хорошего дня, путники! Доброй охоты!

— Чёрт! Напугали же вы нас! Хорошо, что вы не сразу заговорили, а то я бы случайно выстрелил.

— Знаю.

— Вы тут один?

— Нехороший вопрос в нынешние времена, в эпоху большой нелюбви.

— Простите, я не имел в виду ничего такого. — Говорил только один, похоже лидер, мужчина слегка за пятьдесят с заметной залысиной, хромающий на левую ногу. — Я хотел только спросить, вы тут живёте рядом, у вас есть убежище?

— Простите, но это тоже опасный вопрос. Вас пятеро, а я один, вы можете захотеть завладеть моим убежищем, если оно есть.

— За кого вы нас принимаете! Мы мирные, насколько это позволяют пришельцы… Мы пытаемся выжить, но не за счёт других людей. По нашему виду, я думаю, вам понятно, что мы не слишком успешны в плане выживания. Только потому я и спросил про убежище: у нас не осталось своего, прошлое нашли инопланетяне и чуть было не поймали нас в ловушку… троих мы потеряли, их забрали… сейчас мы ушли достаточно далеко, чтобы быть вне зоны поисков, и ищем новый дом. Может быть вы сможете подсказать что-нибудь?

— Не знаю насколько вы мирные, но вижу, что вы не умеете обращаться с оружием, для меня вы не представляете опасности, уверяю вас. Лишь ваша неопытность представляет для вас опасность. Даже то, что вы тут стоите, опасно — эта улица, этот дом популярны у патрулей. Вон за тем домом, — мужчина показал себе за спину, за ларёк, — есть хорошая спортивная площадка с открытыми подходами. Предлагаю продолжить там.

— Это разумное предложение. Судя по вашему обвесу если бы вы хотели от нас избавиться, вы могли бы это сделать и здесь — давным-давно.

— Да, я видел, как вы входили. Я покажу дорогу.

***

— Иероним. — Представился врач особого назначения. — Я действительно тут живу, и не один, если вас это интересует. Со мной ещё две женщины, жена и её подруга.

— Владимир. — Представился лидер пришлых, остальные пока молчали. — Вы сможете помочь нам с жильём?

— Я предлагаю вам выбор: присоединиться к моей группе или уматывать прочь с моей территории.

— Небольшой выбор. — Нахмурился Владимир. — Каковы условия присоединения к вашей группе?

— Простые. Вы будете на равных со всеми остальными, то будете есть так же беспрекословно слушаться меня. Если это вызывает вопросы, то для этого есть два основания, я их не скрываю: моя профессия связана как с убийством, так с врачеванием — я важен и полезен как на поле боя, так и в быту, болезни не оставили нас, людей, в покое. Уж не говорю про ранения и всё прочее.

— Это первое, но вы сказали, что основания два.

— Да, оснований, или как ещё их называли Академий, два, вторая тайная, скрытая. Это особенность моего мозга, нервной системы. Маленькая, но крайне важная. — Иероним сделал театральную паузу. — На меня не действует психотронный излучатель.

От этих слов вздрогнул не только Владимир, но и вся его группа. Кто-то даже потянулся к оружию.

— Не советую, — в ответ на это покачал головой Иероним. — Никто из вас не успеет выстрелить.

— Не бывает людей, устойчивых к психотропному оружию. Все всегда спят.

— Вот такое я исключения, что поделаешь.

— Или вы не человек. — Это сказала женщина, стоявшая ближе всего к Владимиру, примерно его возраста, Иероним предположил, что его жена.

— Тут мне придётся вас расстроить. Человек, человек до последней клетки. Даже имплантов нет.

— Почему же тогда вы не засыпаете?

— Не знаю, хотя есть некоторые предположения.

— Какие?

— Не могу сказать, в любом случае, они пока непроверяемые.

— Ладно… но всё равно в это сложно поверить, сложно принять…

— Понимаю, сам этим до сих пор иногда страдаю, но факт фактом. Если хотите, можно проверить, что я не засыпаю.

— Как?

— Воспользоваться излучателем.

— Где мы его возьмём? Позовём пришельцев, скажем им, помогите нам поставить эксперимент.

— Зачем же. Могу вам дать излучатель, он против меня не опасен. — Иероним достал оружие из-за спины и протянул Владимиру рукоятью вперёд.

— Откуда он у вас?!?

— А как вы думаете? Купил на распродаже, конечно же. По скидке постоянного покупателя. Как видите, у меня и винтовка того же производства — проверена в бою, кстати, отличная штука.

Владимир взял излучатель с явной опаской и повертел его в руках.

— Он работает?

— Вот это вам будет сложнее проверить. Разве что один из вас согласится поспать чуток.

— Это уже слишком! — Снова голос из-за спины.

— А чем вы рискуете? Знаете же, что в моих силах вас всех тут положить — в любую желаемую мной секунду. Мне всё равно будет один из вас спать или нет.

— Хорошо, — тихо ответил Владимир, — попробуем.

Он первый раз держал в руках инопланетное оружие и его было зверски интересно пустить его в ход. Мужчина задумался, как будто в нерешительности, но Иероним уловил поверхностность этих эмоций, на самом деле он уже всё решил. Его спутники слегка расслабились, обрадовались его нерешительности — и тут он сделал, что должен был. Резким, не очень ловким, движение направил излучатель на самого младшего мужчину своей группы, стоявшего самым дальним от Иеронима, и выстрелил. Парень лет тридцати не успел упасть, как излучатель уже указывал на Иеронима. Видимо Владимир нажимал второй раз, но никакого эффекта не было.

— Чёрт! — продолжил речь Владимир жёстче. — Действительно не работает на вас. Кирилл пострадал ради знания и спокойствия.

— Да, уж, стоило его подхватить, ударился, небось.

— Всё с ним в порядке. — Женщина, стоявшая рядом с Владимиром, уже осмотрела мужчину. — Но я бы не оставляла его тут лежать.

— Конечно, давайте его отнесём в спортивную школу, она вот нам, на той стороне площадки. Дверь давно выбита, но внутри вполне прилично.

Когда мужчину укладывали на одну из парт в классе Иероним прислушался к звукам, легко проникающим через разбитое окно.

— Вы что-то слышите? — Спросила предположительно жена Владимира.

— А вы?

— Кажется, да. Ветер, наверное, шелестит бумагой и листьями.

— Посмотрите на деревья, на верхушки. Есть ветер?

— Ммм, вроде нет. А что это тогда шелестит?

— Удивительно, что вы не знаете. — Иероним печально покачал головой. — Патрульные корабли летят бесшумно, но они создают ветер, который несёт мусор и листья. Ещё иногда они задевают брошенную машину или ещё что-то массивное, тогда появляется скрежет. У этого патруля водитель, или как они называются, опытные, только шелест и слышен.

— Пришельцы!

— Тише! Нельзя шуметь, они уже близко.

— Где?

— На улице, почти там, где мы встретились.

— Думаете, они нас уже заметили?

— Нет, вряд ли, на таком расстоянии они не слышат голоса. К счастью.

— Значит нам нечего бояться?

— Кто знает. Всегда нужно быть готовым к худшему.

— А что в этой ситуации худшее?

— Что вы наследили и они завернут на площадку. Или что они засекли использование излучателя.

— Такое может быть?!?

— Понятие не имею, я им ещё и разу не пользовался. К счастью, не было повода. — Иероним посмотрел на неподвижное тело на столе.

Владимир выругался.

— А что делать, если они…

Иероним обернулся в тот же момент, как речь оборвалась, он успел увидеть, как закрываются глаза у говорящего. Внезапный и глубокий сон, у всех четверых. Никаких сомнений в его причинах.

***

На улице стемнело, во всяком случае так показалось Владимиру, когда он очнулся.

— Где мы? — Голос хриплый.

— В той же спортивной школе, в которой были, только в подсобке.

— Нас вырубили, да?

— Да, видимо, мы всё же наследили, и сильно. Они поняли куда мы ушли и для страховки шарахнули мобильным излучателем.

— А вы там потом перетащили сюда, да?

— Именно. Успел до прихода инопланетян. Иначе бы они вас заграбастали, качественно прошли по домам вокруг площадки. — Иероним беспокоился, не добили ли до их убежища, которое, хотя и было полуподвальным, могло попасть под удар. — Ничего не нашли, я уже выяснил, какие места они не любят и редко суются проверять. В процессе проверки погибло пять или шесть пришельцев…

— Не сладко вам пришлось, перетащить пять бездыханных тел в большой спешке. А ведь мог ли бы выдать нас, отдать пришельцам…

— Да, думал об этом. Это бы сняло бы подозрения с нашей группы на долгое время, они бы перестали патрулировать соседние улицы, можно было бы спокойно жить.

— Но вы так не сделали, значит, мы вам очень нужны.

— Или у меня сохранилась совесть. Какой вариант вам кажется реалистичнее?

— Реалистичнее… не знаю, если честно… уверен, что чаще встречается первый, но у вас, склоняюсь к этой точки зрения, всё же второй вариант.

— Вы правы, совесть в наше время, в нашем мире чаще всего уменьшает приспособленность. Но я не «чаще всего», вы должны это понимать.

— Да, теперь я это вижу отлично. С двойной проверкой.

— В таком случае, каково ваше решение? Вы готовы присоединиться к нам на моих условиях?

— Можно я обсужу со своей группой?

— Конечно, но, думаю, в этом нет большой необходимости: вы для себя уже всё решили, а в вашей группе все решения принимаете вы. Разве не так?

— Я бы хотел обсудить.

— Конечно.

***

— Вот тут мы живём. — Иероним подходил к своему убежищу и пытался по вешнему виду дома понять, всё ли в порядке внутри.

— Совсем близко от того места, где вы нас встретили. В опасной близости, я бы сказал.

— Да, патрули ездят мелкой сеткой. По прямой до бывшего кинотеатра всего двести пятьдесят метров. Приходится вести себя очень тихо.

— Понимаю. Но чем-то это место вам нравится.

— Здесь тихо. И я его хорошо знаю, ориентируюсь лучше, чем инопланетяне. Это спасает жизни.

Дверь в подвал открылась без скрипа.

— Настя, я это. Всё в порядке. Со мной ещё пять человек, их нужно накормить, помыть и куда-то уложить.

— Придётся ломать стену. Я давно уже всё продумала, дорогой. Даже посмотрела помещения, которые за стеной.

— Люблю тебя, дорогая моя.

Глава первая

Молодой человек смотрелся в зеркало, которое неправильно отражало. Из Зазеркалья на него смотрел парнишка на два года младше. Действительно, откуда зеркалу знать, что мужчина на два года старше, чем гласит его паспорт. Он действительно родился в указанном году, но в другом мире, при путешествии во времени он вернулся на два года в прошлое, которое не его прошлое, которое вообще не прошлое. Но это совсем другая история.

Мужчина пристально смотрел на своё отражение и думал о том, не является ли его путешествие во времени причиной нападения инопланетян. Время — загадочная штука, хотя он до сих пор носил с собой книгу под названием «Что может быть проще времени?». Он, кажется, понял, что такое время, точнее как сделать так, чтобы попасть в нужное время, понял на чисто практическом уровне, не фундаментально-теоретическом. И знал, что может путешествовать во времени, но чувствовал (или боялся, и боялся сознаться себе, что боится), что новое путешествие не решит проблему, а только создаст новые. Будь он один, как в прошлый раз, возможно, он бы и решился попробовать, но он уже не был один, ответственность прижимала его к земле. Он знал, что не сможет взять в путешествие свою семью, нельзя никого взять за компанию в путешествие во времени — это решение, способности каждого лично.

Он уже был не так молод, он уже не был один, ответственность размывала его осознанность, прижимала его к земле. К той самой Земле, которую разграбляли инопланетяне, к тем самым людям, за которыми охотились инопланетяне. Он чувствовал свою ответственность за этот мир, который, возможно, он создал своим прыжком в прошлое, которое не менее настоящее, чем любое другое время.

Тот молодой человек, что виден в зеркале, точно бы бросился бы сломя голову в новое приключение, в поиски невозможного и несуществующего, но он, тот, что перед зеркалом, уже нашёл невозможное, ему поздно отправляться в путь.

На улицы раздался громкий лязг и новоявленный нарцисс наконец-то оторвался от созерцания. Обругав себя последними словами, не вслух, конечно, он вернулся к своему посту у окна и понял, что опоздал. Внизу, на улице, инопланетный патруль задел автобус, брошенный на проезжей части — удачная имитация ДТП. Слишком близко, стрелять уже опасно, но и пропускать их дальше — тоже. Психотропное оружие следовало за патрульным кораблём и при мельчайшем подозрении вся группа мародёров уснёт неправедным сном. Спасать их будет большая морока, лучше отвлечь огонь на себя.

Человек, видимо, не мог использовать все возможности инопланетной винтовки, но базовый набор функций мужчина освоил в достаточной мере. Образование оправдывало себя.

Первый же выстрел вывел из строя движение большой психотропной пушки. Второй убрал выскочившего из колымаги инопланетного водителя. Враг не растерялся, видно, что они уже встречались с сопротивлением, но сопротивлением обычным: пять или шесть солдат направили ручные излучатели на здание, в котором засел снайпер. Они знали, что расстояние великовато, зато не нужен точный прицел, человек должен заснуть хотя бы на пять минут, а этого достаточно, чтобы войти в здание.

Для троих это было последней ошибкой, ни один нерв не дрогнул, когда мужчина нажимал на то, что соответствовало собачке в людском оружии. Почти беззвучные выстрели сливались в быструю равномерную трель, которая уже успела полюбиться человеку.

Эффект неожиданности сработал, но несколько пришельцев проникли в здание, а остальные спрятались за патрульным кораблём и готовили оружие мощнее — сильно недоумевая почему излучатели не сработали как обычно. Мужчина надеялся, что они всё спишут на высокий этаж. Или не выживут. Однако, нужно было менять позицию и оружие.

Он был обвешан оружием лучше, чем на выпускном квалификационном испытании в колледже. У него было вооружение на любой вкус, но, к сожалению, слишком мало инопланетного. Оно превосходило всё то, чему его когда-то учили. Разве что ножи у людей были лучше, чем у несколько эфемерных пришельцев. Мужчина любил ножи и рад был их пустить в дело в тёмных коридорах высотки.

Он не любил убивать, всё-таки окончательная профессия у него значилась как врач особого назначение, но при необходимости мог и умел. Чего он не умел так это недооценивать противника, а потому осторожность в нём превышала азарт сделать всё быстро и красиво. Ещё ему было необходимо пошуметь чтобы мародёры услышали и смотали удочки по-быстрее.

Мародёры — это он их так называл, на самом деле, двух молодых и хрупких девушек сложно так высоко оценить. Он не знал почему они попросили его не ходить с ними на дело. Что-то лёгкое, но ценное им нужно. И секретное. Хотя что там в аптеке может быть секретного? Какие в аптеке могут быть секреты от человека, умеющего снимать кожу заживо?

Гранаты в арсенале нужны преимущественно для создания шума, против пришельцев они практически бессильны, разве что отвлекают внимание от путей отхода. Мужчина уже знал, что нельзя создавать слишком большие потери среди инопланетян, тогда они сердятся и создают проблемы: высылают армию, которая плотно прочёсывает местность, или скидывают с десяток бомб, от которых ему в прошлый раз удалось уйти лишь везением. И правилом не гадить там, где живёшь.

Вот и в этот раз они охотились на аптеки в районе Балтийского вокзала, достаточно далеко от дома, чтобы спокойно уйти от усиленных патрулей дворами. Три человека в условно пустом Петербурге, где жителей, всё же, оставалось больше, чем пришлых инопланетят. Где остатки человеческого разума прятались по подвалам, туда психотропное оружие реже добивает, по ним не целятся обычно, выходя на сумрачный свет улиц только в полной тишине при полной необходимости.

Врач особого назначения — единственный, кто смел ходить высоко подняв голову по центру города по центру проезжей части, где можно не бояться осыпающихся фасадов заброшенных домов. Возможно, он не единственный устойчивый к инопланетному облучению, но пока ему такие не встречались. Возможно, они быстро погибли, так как не умели сражаться, а может быть, думал он, сбегая по лестнице, я существо другого мира, не такой как все. Не человек, чуточку пришелец. Чужак в чужом мире.

Как бы то ни было, в условленном месте его ждали две девушки, Настя и её подруга Галя. Жена и лучшая подруга жены — почти сюжет для любовного романа, но он даже не задумывался об этом, можно сказать, что не замечал других девушек, кроме Насти. Видел только людей, даже в пришельцах видел немного людей и, даже, так же не всегда их понимал.

Маршрут отхода тоже обговорили заранее, но без импровизации выжить в чужом мире невозможно. Они выскочили из арки на тротуар слишком быстро, пришелец оказался слишком близко, излучатель бил слишком узко, но этого хватило, чтобы Настя рухнула на землю как подкошенная. Инопланетянин замер с удивлением в глазах — он никогда не видел такого, чтобы человек не падал наземь после его выстрела, а мужчина продолжал стоять и смотреть на упавшую девушку. Вторая девушка начала кричать, но это пришельцу привычно, он знал, что второй выстрел её успокоит. Не знал он, что второго выстрела не будет: мужчина не поднимая глаз от девушки проткнул защитный скафандр на стыке шлема и кирасы, там, где у людей шея. Кажется у инопланетян тоже, но кто проверял?

Стычка выходила за рамки привычного, пришельцы крайне редко ходят по одиночке, он знал этого, а потому опасался появления ещё одного-двух инопланетян, которых уже будет не убить ножом в горло, которые поднимут шум, шум на всю планету. Этого нельзя допустить, сейчас не время для войны, время для бега. Если время вообще существует.

Не раздумывая, действуя на уровне моторики тела, он подхватил Настю, переложил её удобную позу, дал оплеуху Гале, чтобы замолчала. Метнулся к убитому и обыскал его, случай на миллион, когда это можно сделать и заработать хоть какие-то трофеи. Разбросал по карманам найденные мелочи, поднял Настю и, снова оглядевшись, бегом вернулся в спасительные дворы. Когда за спиной осталось пять или шесть переходов, он остановился и осторожно положил девушку на капот автомобиля, достаточно большого, чтобы она удобно легла головой на лобовое стекло. Оглянулся, всё тихо, хвоста вроде нет. Действие психотропного оружия считается безопасным для человека, хотя кто бы провёл двойное слепое плацебо-контролируемое исследование. Сон, конечно, полезен, но такой ли. Он уже один раз видел как умирает Настя и повторять опыт не собирался, даже ради любого исследования. Девушка крепко спала, учитывая дальность удара проснётся минимум через пять часов. Галя продолжала причитать. Лучше бы по ней попало, подумал он, но тут же пресёк эту мысль как вредную.

Донести Настя до дома не представляло проблем, за последнее он вошёл в форму лучшую, чем когда-либо раньше. Не это задерживало врача особого назначения. Вопросы казались значительно тяжелее девушки: почему он был один, почему он оказался там, где его не должно было быть. Пришельцы пока не были замечены за хорошим воображением и фантазией, всё делали чётко, по правилам, по-военному, а тут нарушение всех инструкций. К чему бы это? Они меняют тактику? Чего теперь ждать на улицах родного города? Или это был какой-то чудак на особом задании? Мало информации, сказало бессознательное, откладываем на дальнюю полку, но не забываем, метка «жизненно важное».

Не выходя на перекрёстки трое человек добрались до своего дома. Точнее это был дом, где они сейчас жили, но не их дом. Дом, где жил, успел мужчина пожить замужней жизнью, уже несколько месяцев стоял в полуразрушенном состоянии, пострадал больше от обороны землян, чем от нападения инопланетян. Сейчас они жили в просторном, но мокроватом подвале пятиэтажного дома, в помещении парикмахерской, достаточно просторной для трёх человек и огромного количества скарба, который они, в первую очередь он, успели накопить.

Пока шли он думал, что Настя потяжелела, немного, но опыт подсказывал, что вес слегка изменился, и это странно, при их-то питании образе жизни, может означать какую-нибудь болячку, следовательно, нужно искать операционную, но где в нынешние времена? Только бы что-то несерьёзное, с чем он справится в походных условиях, в бывшей парикмахерской.

Уложив её на постель, принесённую из соседней квартиры, проверив жизненные показания, он слегка успокоился, переключился на бытовые дела, практически на ритуал: выйти, проверить, что никого нет вокруг, что не появилось никаких чужих следов вокруг дома, что сами не оставили следов, закрыть дверь, проверить следящие устройства, расслабиться, но лишь настолько, чтобы снять всё оружие, кроме ножа и пистолета.

Галя занялась едой и, в перерывах, комфортом спящей подруги, значит можно посмотреть трофеи с пришельца. Большая часть чужого оружия не работает в человеческих руках, лишь некоторые виды оружие не защищены от падания к врагу, возможно те, которые, как считают инопланетяне, не могут попасть к нам, людям. Именно такую винтовку мужчина раздобыл пару месяцев назад. Пистолеты попадались полностью негодные, не включающиеся в большой человеческой руке, гранаты, или что-то на них похожее, тоже никак не реагировали, хотя он и проверял их на пустырях, пытаясь взорвать. В этот раз попалось что-то новенькое, он даже замер, когда понял, что именно. Проклятье рода человеческого — ручной психотропный излучатель. Ну, сейчас его не проверить, подумал он, но, судя по движению кнопок, должен работать. Казалось бы, бесполезное оружие, пришельцы к нему нечувствительны, но кто знает.

Запасов продуктов, предметов первой необходимости и всего остального, что произвело человечество, становится всё меньше, во всяком случае, в легко доступных местах, в больших городах. Следовательно, внутривидовая борьба будет усиливаться и уже скоро придётся воевать не только с инопланетянами, но и с сопланетянами, аллопланетянами. Если не удастся объединиться, что маловероятно.

В последнее время мужчина много читал, свободного время много, когда прячешься от рейда инопланетян и девушки спят крепким неестественным сном. И книг сколько хочешь, практически в каждой квартире есть хоть и маленькая, но библиотека. А есть ещё и настоящие библиотеки. Читал даже электронную книгу, у кого-то на ней была огромная коллекция классики и фантастики всех сортов, заражая от солнечных батарей. Крайне редко авторы придумывали, что человечество объединяется против врага. Даже против частично разумных растений ослепшее человечество Джона Уиндема воюет само с собой, а не с триффидами. Много общего с действительностью, думал читая, но и так много расхождений, описано красиво, но так нереалистично! Если бы всё было так просто как под этой голубоватой обложкой.

Чтение вообще было важным развлечением в разрушенном мире, способом уплыть в тихую гавань вместе с капитаном Бладом, отойти от проблем с Стальной Крысой. И, конечно… набраться идей для выживания. Идей о целях существования в этом беспросветном мире, где люди прячутся по затопляемым тёмным подвалам, боясь заснуть на ходу.

Врач особого назначения встряхнул плечами и вернулся в реальность, послушал, что на улице всё тихо, проверил датчики. Пока мы устроились хорошо, мысли мгновенно перешли от фантазий к быту, у нас есть запас еды на несколько месяцев, вода, газ, плитки, обогреватели, постели, в туалете пока вода утекает куда-то в канализацию, оружие есть, и нет соседей. Но это тупик, нельзя тут прятаться годами: канализация скорее быстро, чем долго заполнится, следы всё сложнее будет скрывать, пришельцы, думаю, не совсем идиоты, смогут проанализировать места наших появлений и высчитать квадрат, где мы живём. Да, я стараюсь делать вылазки несистемно, но в любой несистеме есть система, которую можно просчитать, если иметь достаточно данных. И нас всего трое, слишком мало для успешного выживания. В этом помещении может поместиться ещё трое-четверо, кроме нашей большой кровати и диванчика Гали можно поставить ещё две-три кровати или даже четыре раскладушки. В конце концов можно и на полу расстелить матрасы. Если будет ещё парочка сильных мужчин, то мы сможем сделать значительно больше, больше ресурсов будет доступно. И встретить других одиночек будет не так страшно. И прикрывать мне спину будут, при вылазках против инопланетян. Вот бы найти ещё одного неспящего, тогда это будет вообще полная победа, но мечты-мечты.

— Где я? — Настя проснулась, но ещё не пришла в себя.

Мужчина неуловимым движением переместился к кровати и поцеловал жену в щёку.

— Всё хорошо, дорогая, ты дома, всё в порядке.

— Это был излучатель, да? Меня усыпил пришелец?

— Да, малышка, один глупый инопланетянин, решивший отойти от своих, чтобы отлить. Не вовремя мочевой пузырь стал сигналить.

— Отлить? Пришельцы писают?

— Должны же они как-то выводить продукты обмена! Не знаю уж как у них это называет и происходит, но что-то должно быть.

— Может они кубиками, как вамбаты? — Спросила Галя.

— Неа, эти скорее пирамидками! — Настя явно пришла в себя.

— Ну и хорошо, пусть пирамидками. Нам же пора перекусить, моя прелесть.

Стола у них не было, но стойка администратора парикмахерской вполне годилась для посиделок на барных стульях. Еда не блистала изысками, но была горячей и сытной. А что ещё нужно для приятного выживания? Ну да, ещё и достаточно разнообразной, чтобы каждый день не давиться одними и теми деликатесами.

В помещении с маленькими окнами, выходившими на поверхность на уровни земли, ужинали трое людей, а по соседним улицам на низкой высоте, чуть выше этих окон, пролетали патрульные корабли инопланетян и зорко следили за окнами и дверями — не метнётся ли где соблазнительная тень.

Там закончился очередной день вылавливания остатков человечества, но что несёт день следующий?

Часть 1. Человек спящий

Человечество всю историю воевало само с собой, но, известно, внешний враг объединяет. Люди с доисторических времён воюют друг с другом, чтобы накопить опыт войны, натренироваться, развить оружие, чтобы дать, в случае необходимости, отпор внешнему врагу. Человечество воет всю свою историю, чтобы при появлении внешнего врага, агрессивно настроенных инопланетян, проиграть одним днём. Сдаться не начав реальной войны.

Оказалось, что всё оружие, созданное людьми, хорошо работает против людей в руках других людей, а если люди по какой-то причине все спят мёртвым сном, то оно малоэффективно. Да, человечество создало автоматическое, автоматизированное, не побоюсь этого слова — интеллектуальное оружие, но без людей оно оказалось не так страшно, как хотелось бы воякам рода человеческого.

Первое, что сделали инопланетяне, после того как потушили всю цифровую активность спутников, — потушили мозговую активность людей психотропным оружием. От него люди не умирают, мгновенно засыпают крепким сладким сном на четыре-пять часов. Казалось бы, чего страшно, но во сне войну не выиграть.

Лучше бы умирали, как считало большинство выживших в первые дни вторжения, когда падали самолёты, взрывались поезда, в массовых ДТП разбивались тысячи автомобилей. Когда простыми, условно простыми, бомбами были закиданы военные базы, аэродромы, военные корабли, радарные станции. Первый момент вторжения, до высадки инопланетян на Землю, пережило не менее пяти миллиардов людей (кто же их считал!). Людей, которые и были основной целью вторжения: долгие месяцы оккупации усыпленных людей складывали штабелями в грузовые корабли и поднимали на орбиту, где висел основной флот инопланетян.

Психотропное оружие имело свои ограничения, требовала много энергии, но орбитальные пушки могли усыпить небольшой посёлок целиком. Установки на летающих платформах усыпляли многоэтажные дома, небольшие кварталы, а ручные излучатели с нескольких метров усыпляли каждого отважного человека, пытающегося оказать сопротивление.

Сопротивление никак не хотело угаснуть, надежда умирает последней, после сознания последнего человека. У людей на руках осталось много противотанковых установок, стрелкового оружия, миномётов, танков, но даже боеприпас с обеднённым ураном не пробивал лёгкие патрульные корабли, сваливающиеся с небес, легко и бесшумно парящих над разбитым асфальтом улиц. Убить инопланетянина удавалось настолько редко, что можно и не загибать пальцы одной руки. Или нет?

Психотропное оружие усыпляло всех, но плохо то правило, из которого нет исключения. Всех за редким исключением, за столько редким исключением, что нельзя обойти вниманием одно такое исключение, сидящее на пятнадцатом этаже дома с инопланетной винтовкой в руках.

От автора. Комментарии

Инопланетяне практически захватили Землю и продолжают порабощать людей, но надежда остаётся пока жив врач особого назначения — ВОН с Земли.
Сможет ли он отстоять человечество, хотя бы его кусочек, хотя бы свою честь?

Публикуется в процессе написания, обсуждение и авторские комментарии в Телеграм-канале «Оттиск на тисе»

ВОН с Земли — это попытка записать историю, в основе которой лежит бесконечная история, придуманная давным давно. И, мне кажется, из этого тоже получится бесконечная история — в том плане, что с открытым концом, с возможностью вписывать и вписывать новые главы. Не обязательно линейно по времени, так как мы уже знаем, что врач особого назначения в особых отношениях и со временем тоже. И, зная свою неспособность быстро и успешно писать текст подряд, могу сразу же начать писать не подряд, создавая некоторую постмодернистскую черту тексту, который, смею надеяться, слегка приблизит его к «Игре в классике».

Проведи сон с пользой

Физики говорят, что прошлое не изменить, историки знают, что его можно переписать и забыть об этом. Проснувшись в семь утра Родион склонялся ко второй точке зрения: сон был настолько ярок, реалистичен и охватывал столь длительный период времени, что он уже не был уверен, где настоящая жизнь, а где сон.

Действительно Родион всегда боялся экзаменов и сильно переживал по этому поводу, но никогда, насколько он помнил, не было такого, чтобы он пропускал все занятия по английскому, не знал в лицо преподавателя и шёл бы на экзамен как на первое свидание.

Теперь он уже не был так кристально уверен, что такого не было, ведь во сне, в серии снов, которая тянулась последнюю неделю, он именно этим и занимался: прогуливал все занятия, или просто не складывалось пойти, когда собирался, и в итоге должен был идти на экзамен, или зачёт, кто его во сне разберёт, ни разу не представившись преподавателю на занятиях. Родион очень боялся, во сне, а теперь и не только там, позора, выволочки от преподавателя, которая при всех начнёт его ругать за то, что он не ходил на занятия, но припёрся на экзамен на что-то рассчитывая. Нельзя сказать, что сны были полностью реалистичными и связными, но их отдельные фрагменты, сцены наполнялись такой эмоциональной составляющей, что запоминались и, кажется, даже слегка вытесняли настоящую память.

Может быть действительно я не ходил на какие-то занятия, размышлял Родион по дороге в университет. Может быть у меня вытиснилась об этом память, как о чём-то очень неприятном? Вроде бы, нет. Но сны уж больно убедительны. И последовательны. Может быть, сны рассказывают о какой-то другой реальности? А может быть кто-нибудь, как в фантастике, поменял моё прошлое и я его теперь вспоминаю во снах? Да кто мог поменять моё прошлое и что значит его поменять? Если поменять прошлое, то изменится и настоящее, являющееся следствием прошлого, то есть я буду помнить то, что соответствует прошлому после изменения. Ну я так и помню, вот только сны…

Стоп, какая-то ерунда получается. Я могу проверить, что прошлое изменилось? Возьму две капсулы, красную и синюю, красную положу в ящик тумбочки, а синюю выкину в унитаз: буду помнить, что красная в тумбочке, и если на следующий день её открою, то найду именно красную капсулу. Если же где-то посередине изменить прошлое, то в тумбочке будет синяя капсула, а помнить я буду, что положил туда… синюю, ведь я её туда положил. И не буду помнить, что когда-то клал красную, так как никогда, в этом мире, во всяком случае, её не клал. Получается, что никак не проверить изменилось ли прошлое.

Но вернусь-ка я на шаг в назад, в прошлое, так сказать. Кто мог изменить моё прошлое, из-за чего я вижу такие сны? Вернее, кому это надо? Никому, кроме меня. Чтобы не испытывать страха и стыда я мог очень захотеть изменить прошлое, захотеть не пропускать занятия — и оппа, я изменил прошлое! Было бы круто, но, как я уже понял, проверить это никак не удастся.

Зачем проверять! Нужно повторить! Если не получится, ну и фигня вопрос, зато если получится, будет… а что будет? Как менять прошлое, на что? Чтобы я хотел изменить в своём прошлом? И что можно изменить? Видимо, стоит начать с того, чтобы изменить свой выбор, не менять других, хотя…

Хотя хочу, чтобы в прошлом году Лиза мне всё-таки дала — можно ли, интересно, так изменить прошлое? Это Родион размышлял уже по дороге домой, пешком вышагивая привычные десять километров. Но я ведь не знаю, до сих пор, что мне нужно было тогда сделать, чтобы это случилось. Как менять в таком случае? Но как же этого хочется! Чёрт!

С другой стороны, этично ли менять прошлое, заставлять делать человека то, что он не сделал? Хотя почему не сделал: если изменю прошлое, то он же сделает это, сам, без принуждения. По принуждению с Лизой я не хочу. С кем-нибудь другим — было бы интересно, а тут нет, не надо. Может быть я смогу изменить прошлое, имея знания из нынешнего времени, так, что это будет хитростью, использованием запрещённых приёмов. Хотя кто-то разве запрещал хоть что-нибудь в области изменения прошлого? И всё равно, мне как-то совестно менять прошлое таким образом. Но как соблазнительно!

Несколько стрёмно так менять прошлое. Но оно же может и не измениться. С чего я вообще решил, что способен его менять — сплошные фантазии. Вдруг получится! Не попробуешь, не узнаешь. И прочие лозунги успешных людей, которым учат на платных курсах. А я могу научиться бесплатно. Или не научиться. В итоге Родион засыпал в славных фантазиях о том, как всё может получиться, какой окажется Лиза и прочие подробности не для рассказа другим.

Проснулся Родион снова с семь и снова тяжело — сны не отпускали. В этот раз они были ещё туманнее, чем раньше: какие-то размышления о путешествии во времени, неразрешимые морально-этические проблемы, беспокойство и глубокое болезненное одиночество. И всё так эмоционально окрашено, что легко спутать с реальной жизнью.

Поворачиваясь на другой бок, он опустил руку рядом с собой, как оказалось, на соседнюю подушку. Холодную и пустую подушку. Родион моментально проснулся, чуть было не решив, что это был не сон, а я явь, но тут он ощутил густой запах кофе и знакомый шум в ванной, где кто-то принимал утренний душ.

Усы хаоса

— На черта нужна эта растительность на лице! — Ругался Михаил перед зеркалом в ванной пока интеллектуальный бритвенный станок ездил по его лицу. — Только время и нервы тратить на бритьё. Ну ещё некоторые щеголяют суточной и трёхдневной щетиной, как будто это красиво! И вообще, в нашем деле запрещено иметь растительность на лице, а она всё растёт и растёт. Как думаешь, Ариадна, может мне эпиляцию сделать?

В этот момент мир сдвинулся, попытался уплыть куда-то. Бритва выключилась.

— Чёрт! Опять двигатель барахлит, нужно пистон инженеру вставить, не дело это, чтобы гравитация в помещениях так скакала. Агнесса, ты не пострадала? А вот бритва пострадала… Что мне так и ходить недобритым? Ведь и оштрафовать могут за несоответствие. Пусть инженер и платит! — Распылялся в пустоту Михаил. — Однако, нужно поторопиться, скачок гравитации означает, что мы тормозим или поворачиваем. Скоро стыкуемся. Поторопись, дорогая!

По маршрутному листу стыковка должна была быть с орбитальной станцией над всеми забытой планетой, где работало лишь одно добывающее предприятие. Что у них забирать — не понятно, выяснится только после спуска на шаттле на поверхность. Ну и ладно, и не такое видели.

***

Планета с орбиты выглядела пыльной. На безжизненной поверхности глазом не удавалось поймать ничего интересного. Горы, осколки скал, долины песка и пыли красно-серо-охряного цвета. Только в одном месте угадывался пылевой вулкан — деятельность горнодобытчиков, которые и зафрахтовали транспорт груза до узловой космической станции, куда свозилось всё, что летало и плавало в этом секторе космоса. Цель не давала информации о том, что придётся везти.

— Гавриил. — Представился начальник транспортной службы.

На Гавриила он не тянул. Скорее на Гимли или даже Торина: приземистый, плотно сбитый, мускулистый, с длинными волосами. Вылитый гном, только вот усы не соответствовали, даже Гимли. Из тонких, но явно жёстких, многочисленных волосков, завивавшихся в две… сопли под ноздрями, две лихих завитушки сразу по бокам от носа. Не Гавриил, ни разу.

И ещё борода, Михаил не сразу обратил на неё внимание. Борода из таких же тонких, тоньше, чем сверху на голове, волос плотно обвивала шею, он не мог сказать только спереди или сзади это было не менее чудовищно. Борода сплошным слоем спускалась с подбородка и щёк, обтекала всю шею, незакрытую одеждой и пряталась за воротником спецовки.

Ну и мода, подумал Михаил, интересно, сколько времени он тратит каждый день на завивку и укладку? Моё бритьё на этом фоне — сущая ерунда.

— А что вы здесь добываете? — Поинтересовался Михаил, вопрос косвенно связанный с будущим грузом.

— Тяжёлые элементы?

— Тяжёлые элементы, не воду?

— Нет, мы единственное предприятие, которое занимается именно тяжёлыми.

— А для чего они нужны? Если не секрет.

— Для батареек Шухарта, для чего же ещё.

— Но ведь для неё годятся любые атомы. Насколько я знаю, чаще всего используется самый распространённый водород, который, сначала используют в атомном синтезе для получения энергии на корабле, а продукты синтеза пускают в батарейки, питающие двигатель.

— Это да, но это в больших транспортных и пассажирских суднах, где нет существенных ограничений на объём и массу. В военных кораблях, например, или в люксовых яхтах есть запрос на особо долговечную батарейку, работающую на максимальных мощностях или максимальное время, при минимальных объёмах. Вот тут в дело и вступаем мы.

— И вы добываете радиоактивные вещества?

— Не обязательно радиоактивные. Лантаноиды тоже отлично подходят, но где их найдёшь в достаточном количестве? Мы собираем весь подвал таблицы Менделеева. В дорогих частных кораблях, кстати, предпочитают, не радиоактивные вещества, хотя от них и нет никакой опасности. Гравитационные двигатели и то опаснее.

— И тут, на этой планете, он особенно богат, этот подвал?

— Да, по какой-то причине тут много тяжёлых элементов, которые нам подходят.

— Нам придётся спускаться на поверхность?

— Более того, вам придётся уходить под поверхность. Я проведу вам экскурсию.

***

Пыль поднималась таким густым столбом, что казалось авангардистской инсталляцией, казалось, по столбу можно вскарабкаться наверх и выкрикивать революционные лозунги. Но нет, даже подходить к ней не стоило: состав пыли убивал в считанные часы. Со стороны, через тройные стёкла, наблюдать — одно удовольствие, но идти туда — Михаил не представлял себе таких героев. Или самоубийц.

Однако, сотрудники рудника находились почти в центре, создавали корни этого постмодернистского дерева. Именно туда и нёсся грузовой поезд с Михаилом и Гавриилом.

— Вот наденьте, у нас везде воздушные и прочие фильтры, но лишним не будет. — Шахтёр протянул защитную маску с фильтром. — и вот ещё, вижу вы в хороших перчатках, значит вам осталось надеть воротник-шарф.

— Зачем это?

— Понимаю, он не очень удобный, но он защитит вас от пыли. И от излучения. Здесь щитовидка страдает первой, даже если вы к нам ненадолго, лучше закрыться.

Пристяжной воротник оказался действительно кошмарным, мешал поворачивать голову, колол в области ключиц. В комплекте с маской существовать стало невыносимо, Михаил сразу же начал мечтать о том, как вернётся на родной чистый и безопасный корабль, отправится в очередной полёт. И лишь потом обратил внимание.

— А как же вы? Вы не будете надевать маску, воротник?

Гавриил засмеялся.

— Нет, в этом нет необходимости. Смотрите.

Он как-то неловко улыбнулся, скорее даже повёл верхней губой, если так можно сказать, и усы, ранее смешно окружающие нос, сдвинулись и плотно прилегли к ноздрям, полностью их закрыли как пробки.

— Мы давно работает на подобных шахтах, уже не одно поколение и мутировали, мутагенов тут хоть попой жуй, вы же понимаете. Вот и выработали адаптацию к этим нечеловеческим условиям. Как вы, наверное, заметили, усы состоят из тонких волосков, они служат отличным фильтром, ничего дополнительного не нужно. Тем более, они отлично очищаются от пыли. — Он ещё раз неловко улыбнулся и усы раздвинулись. — У нас всех с собой всегда вот такие устройства для очистки усов, при небольшом опыте очистка занимает двадцать секунд, легко можно задержать дыхание на это время, а затем вернуть усы-фильтры на место. — Быстрое движение, усы на месте. — Вот видите, можно очистить в любой момент, даже не выходя из грязного помещения, значительно удобнее этих ваших масок.

— Значит ваша борода… тоже защита? Шеи и щитовидки, достаточно мягкая и гибкая, чтобы не мешала работать, так?

— Да, вы правы, тоже очень важная адаптация. Как вы понимаете, в таких воротниках, как у вас, особо не наработаешься в шахте, хотя мы и не машем кирками.

— А как её чистить, она тоже раздвигается?

— Нет, к сожалению, эволюция до этого не дошла, но борода толстая, её надолго хватает, достаточно каждый вечер мыть, у нас для этого есть специальные приборы.

— Бррр, даже страшно представить как он работает.

— Не Страшнее, чем обычная бритва. А вот и ваш груз, вот эти контейнеры. Они не радиоактивные, но тяжеленные. Справитесь?

— У нас для этого есть роботы.

***

Михаил, рассматривая себя в зеркало в ванной, провёл рукой по отросшей щетине, приятная короткая поросль, ничего лишнего.

— Знаешь, Ариадна, — крикнул он через дверь ванной, — пожалуй не буду делать эпиляцию, не так уж сложно бриться каждый день. Оставлю бороду для эволюции. — И взялся за интеллектуальную бритву.

Frigidus homicida

Всё началось с глобального потепления. Вернее будет сказать с глобального мониторинга температуры на поверхности Земли. Первые анализы грозили плохим для многих биологических видов (быстрое вымирание) и хорошим — для климатологов (быстрые деньги). Среднегодовая годовая температура росла, как и было предсказано. Везде, кроме одного богом забытого места в Африке.

Впадина Упемба, вряд ли слышали о таком. Это слегка южнее самого центра Африки. Когда-то там было одно большое озеро, а теперь водная сеть, опутывающая тропические болота. Не дай вам бог там оказаться, вот я о чём. Точнее, болота там были, когда учёные заметили температурную аномалию.

Странную аномалию. Днём температура в одной части болота, заболоченном озере на краю впадины, держалась существенно ниже окружающей, но ночью разница уменьшалась. Аномалия практически не зависела от погодных условий и времени года. Конечно же, американцы быстро организовали экспедицию, которая не дала быстрых результатов: в болоте нашли десяток новых видов эукариотов и ещё не успели посчитать сколько новых видов прокариотов, но не выявили ничего такого, на что можно было бы списать аномалию. Ни геология, ни биология, ни климатология. Всё в рамках изученного, но биологический материал забрали на исследования — мало ли, да и много новой биологии, можно целый институт обеспечить статьями.

Для надёжности ввели строгий карантин и закрыли район от всех. Исследования продолжились.

Через полгода глобальный мониторинг выявил вторую температурную аномалию, теперь в районе Великий озёр в Северной Америке. Из чего учёные сделали несколько выводов: аномалию вызывает биология, вид или виды, вызывающие аномалию, привезли в исследовательский институт — привезли и упустили в окружающую среду.

Оказалось, что это все выводы. Беглый анализ не выявил ничего экстраординарного, механизм влияния на температуру оставался неясным.

Таким весёлым выдалось научное лето. Осень ожидалось ещё увлекательнее.

***

Экстренное заседание института оказалось действительно нестандартным. Все незнакомцы были в штатском, но Кирилл был уверен, что звания у них были огого какие. Директор был сер, как грозовая туча, готовящаяся превратиться в Зевса и начать кидаться молниями.

— Кирилл, вы знаете, что вас могут расстрелять?

Он не знал, но догадывался.

— У нас нет смертной казни.

— Знаете, что мне тут пишут американцы?

— Откуда мне знать. — Та же история.

— Вот. Они пишут. — Директор потряс желтоватой бумажкой, остальные молчали. — Пишут, что мы: похитили биологическим материал из закрытой карантинной зоны…

Кирилл вспомнил рассказы Андрея, как военные его забрасывали и вытаскивали из болота, как он ночевал в этом болоте, собирал чёртовы образцы. Первая часть звучала как крутой боевик, вторая, та, что за колючкой — как история сталкера.

— …нарушили все возможные протоколы работы с биологически опасными образцами и, в конце концов, упустили их в окружающую среду…

— Они первые начали.

— Молчать! Почему пробы оказались в окружающей среде, да ещё в таком количестве, что американцы со спутника заметили температурную аномалию?

— Мы не упускали, мы выпустили пробу в изолированное болото.

Гробовое молчание.

— Зачем?

— Чтобы узнать, что получится.

— И что вы узнали? — У Кирилла появилось желание снять сосульку с носа.

— Как в анекдоте.

—…

— У меня есть для вас две новости: хорошая и плохая, с какой начать?

— С хорошей. — Кажется, скрип зубов директора слышала его секретарша в приёмной.

— Мы знаем кто и как вызывает температурную аномалию. В этом мы обходим всех на два шага.

— Плохая.

— Болото умирает.

Мертвенно бледный, мокрый от пота директор откинулся на спинку кресла. Кажется, это уже не его юрисдикция. Он не один это понял и эстафету вопросов от него перенял мужчина в костюме, чей цвет вы бы не запомнили. Как и его лицо. Как и его голос. Пожалуй, только интонации вы бы запомнили на всю жизнь.

— Я не специалист в биологии, объясните простыми словами: кто понижает температуру?

— Причиной температурной аномалии является цианобактерия, раньше их называли сине-зелёными водорослями. Это очень древняя группа, практически не изменившаяся с момента появления, около 3,5 миллиардов лет назад. Их низкая изменчивость — одна из проблем в поиске виновника. Мы её смогли идентифицировать только потому, что в нашем болоте она очень сильно размножилась на фоне гибели многих других организмов. Поверхностный скрининг не выявляет в ней ничего особенного, только подробный генетический анализ показал, что это уникальная цианобактерия.

— Чем уникальная?

— Согласно нашим данным у неё нет близких родственников, она отделилась от известных нам групп цианобактерий примерно миллиард лет назад. Судя по всему этот вид жил изолированно в озере или болоте очень долгое время. При этом в ней очень мало уникальных генетических последовательностей.

— А как она понижает температуру?

— Вот! Это самое интересное! У неё слегка модифицированный бактериохлорофилл — белок, отвечающий за фотосинтез, за улавливание света. В результате бактерия может поглощать электромагнитное излучение, грубо говоря свет, с длиной волной до 10 микрон. Не весь спектр, конечно, но в широких пределах, с максимумом поглощения где-то 5-7 микрон.

— Длина волны 10 микрон — это что, чёрт возьми означает? Как это связано с охлаждением.

— Инфракрасный свет с длиной волны 10 микрон — это тепловое излучение, которое исходит от тел при температуре 285 кельвинов, то есть примерно плюс 12 градусов Цельсия. То есть любое тело теплее 12 градусов служит источником света, который годится для фотосинтеза этих цианобактерий.

— И что это значит, чем опасно?

— Тела всегда излучают инфракрасный свет, но при постоянной температуре получают его, то есть тепла, столько же, сколько отдают. Эти удивительные цианобактерии поглощают больше, чем излучают, а потому охлаждают окружающую среду. Для простоты можно сказать, что они всегда имеют температуру 12 градусов, работают как кусочки льда в лимонаде.

— Они не могут согреться?

— Могут конечно, их фотосинтетический аппарат ограниченного действия, не может поглощать все инфракрасные фотоны, если их много. Пометите их в тёплую воду и они согреются, будут тёплыми — если вы будете постоянно подогревать воду. Как и происходит в Конго. Но не так как у нас в болоте.

— Так чем это опасно?

— Вам решать, что опасно, а что нет. Я рассказываю как это работает.

— А если предположить? Какие выводы вы можете сделать?

— Если эта цианобактерия размножится по всему миру, то глобальное потепление нам не грозит. Скорее ледниковый период — температура даже на экваторе не будет подниматься выше двенадцати градусов.

— Всё так плохо?

— Вы поймите, она не нуждается в солнечном свете, может фотосинтезировать в любом тёплом месте. Хоть у вас подмышкой или в надетых на вас трусах — 36 градусов отличная для неё температура. Она отлично живёт на дне водоёмов, в илу. Именно потому она и жила в болоте: огромная толща тёплой воды и торфа, в которых нет конкурентов. Плюс при фотосинтезе выделяется кислород, который помогает разлагать окружающую органику — бактерия получает дополнительное питание. Не только энергию, но и стройматериалы.

— Она может так же жить на дне океанов?

— Нет, в океанах холодно, там часто вода имеет температуру плюс четыре градуса Цельсия, слишком мало. Но в толщах, ближе к поверхности, может жить. И охлаждать воду, что может привести к изменению циркуляции, течений. Я не разбираюсь в этом, не у меня спрашивайте.

— А на суше она может жить?

— Да, во влажных местах, как и многие другие цианобактерии.

— И будет охлаждать воздух и почву?

— Да, конечно. Однако, это не самая наша большая проблема.

— Почему?

— Вы забыли, что у меня было две новости и мы обсуждаем только хорошую из них, а была и плохая.

— Я думал, что гибель в болоте связана с понижением температуры. Разве нет?

— Хорошо, если бы было так. Если честно, мы сами сначала так решили, но оказалось…

— Что?

— У этих уникальных цианобактерий есть как минимум один токсин. Возможно больше, возможно есть и антитоксин, которым они защищаются от своего же токсина. Этот токсин убивает многих эукариотов — одноклеточных, грибов, животных, — и некоторых прокариотов. Этот вопрос ещё слабо изучен, у нас не было времени — зато тут мы точно впереди всей планеты.

— Почему же этот токсин работает у нас, но не работает в Африке и Америке?

— Вы задаёте хорошие вопросы. Мы точно не знаем, но есть одно предположение, выдвинутое нашим сотрудником, Андреем — вы его, думаю, знаете, именно он летал за карантинное ограждение.

В ответ молчание, глаза не мигают.

— Он предположил, что выработка токсина начинается в ответ на похолодание. У нас по ночам температура опускается ниже десяти градусов, чего не бывает в Конго и на Великих озёрах. Во втором случае — пока, осенью и они столкнутся с массовым вымиранием, тогда точно поймут кто и как этим занимается. Пока мы их опережаем, но медлить нельзя.

— Вы боитесь биологического оружия на основе этой бактерии?

— Нет, не боюсь оружия. Боюсь, что цианобактерия уже на свободе и нас ждут ужасающе быстрые климатические изменения. Кто к ним начнёт готовиться быстрее, тот победит. И тот, кто лучше поймёт к чему именно нужно готовиться, — нужно детальнее изучать, возможно мы найдём как остановить её распространение по миру. Или как предотвратить её массовые убийства, как нейтрализовать токсин. Или найти бактериофаг, который её будет эффективно убивать. Вариантов море, но нужно исследовать, нужно финансировать исследования.

***

Андрей предсказал всё верно. Древние цианобактерии убивали, когда начинали замерзать. Потому, что это помогало выжить, помогало поднять температуру. Умершие организмы начинали гнить, при этом выделяется тепло, убийцы согреваются и могут фотосинтезировать. Плюс, как и говорил Кирилл, получают неорганическое питание, которое вкупе с энергией, даёт новую органику, размножение цианобактерий. Бактерия-убийца размножается, остальные гибнут, а температура падает.

Однако, как всегда, когда дело касается климата, всё оказалось сложнее.

Цианобактерия, которую, не долго думая учёные обозвали Frigidus homicida, быстро распространилась по миру с помощью туристов из Америки: на лапках водоплавающих птиц и на самолётах с людьми-туристами. Бактерии очень живучи и могут долго переживать неблагоприятные условия, так что совершить длительный перелёт на обуви ничего не подозревающего туриста из Китая им ничего не стоит. Российское болото не служило туристическим объектом, но следы цианобактерий из него можно было проследить до самого Ледовитого океана, (слава великим рекам Руси!) и в некоторых направлениях перелётных птиц. Новые температурные аномалии стали вспыхивать по всему миру раньше, чем американцы разобрались с тем, кто их вызывает.

Вспыхнули температурные аномалии, а за ними и «кризисы водных экосистем» — когда в северное полушарие пришла осень. Конечно, учёные во всём разобрались, но было уже поздно. Красную карантинную ленточку имело смысл натягивать разве что на орбите вокруг Земли. Экологическая, биосферная катастрофа началась.

Чем только не пытались травить цианобактерию судного дня, как обозвали её журналисты, но она сама оказалась самой лучшей отравой. Экосистемы, не только водные, вымирали одна за одной. Кажется, цианобактерии решили повторить свой подвиг по массовости вымирания. Давным-давно, когда они только начали синтезировать молекулярный кислород, вымерли почти все, кто не сумел приспособиться к новой кислородной атмосфере. То есть просто почти все. Теперь, в наши смутные дни, цианобактерия повторяла шествие убивая всех многоклеточных, кроме растений — позже они умерли сами, на своём пути.

Вначале климатологи предсказали, что им ещё делать, что сильного похолодания не будет, так как разрушение экосистем приводит к массовым выбросам углекислого газа, парникового газа, который будет противостоять понижению температуры от деятельности F. homicida. Простые выводы из простых данных. Без учёта того, что углекислый газ активно поглощается как самой цианобактерией, так и оставшимися в живых растениями. И фитопланктоном, который стал себя даже лучше чувствовать в тропических водах, когда они остыли на десяток градусов.

Дело пахнет керосином, поняли учёные ещё через полгода, а керосин был чрезвычайно холодным.

***

Заседание проходило в уже привычном для биологов месте — подземном бункере, где делили помещения научная лаборатория и командный центр. Кем и чем командовал центр биологи не знали, да и не хотели знать, они делали своё дело и регулярно отчитывались.

В этот раз отчитывались только двое Кирилл, как начальник лаборатории, и Андрей — главный специалист по врагу, как его именовали люди в штатском, не ясно в шутку или нет. Последние всегда были молчаливы и сдержаны, во всяком случае при встречах с гражданскими. Вот и сейчас они не болтали по душам с Кириллом, а ждали подробного отчёта.

— Вы нашли ответы на вопросы, заданные в прошлый раз?

— Научные ответы не являются истиной в последней инстанции. По причинам, вам известным, мы многое не можем проверить, но можем высказать уверенное предположение.

— Мы вас слушаем. — Кириллу показалось, что так мог сказать психиатр, прикладывая стетоскоп к груди очередного Наполеона или Цезаря.

— Андрей разрабатывал эту теорию, так что он и ответит на ваш вопрос.

Тишина, только тикают механические часы на стене.

— Я считаю, — начал Андрей, но взглянув на Кирилла исправился, — наши вычисления и эксперименты показывают, что хомисида, цианобактерия, о которой у нас всегда идёт речь, долгое время жила, могла жить, в илу, донных отложениях в озере или болоте в Африке. И не выходить оттуда на поверхность — что не позволяло ей распространяться. Она не могла подняться на поверхность, так как воды была слишком тёплой для неё, неблагоприятные условия среды. Говоря простым языком: клетки, поднимавшиеся из глубинного ила, где они себя прекрасно чувствовали и активно размножались, быстро гибли из-за слишком высокой температуры. Возможно, в воде живёт, или жил, кто-то кто ими активно питался и также сокращал популяцию хомисид над поверхностью осадка на дне. И над торфом, когда древнее озеро превратилось в болото.

— Вы не нашли того, кто это мог делать?

— Цианобактериями много кто питается, так что какого-то специализированного поедателя найти сложно, особенно без доступа к. Мы знаем, что в других, более холодных местообитаниях, не будем показывать пальцем, их довольно активно едят. Пока не ощутят силу их токсинов. И едят только в толще воды, а они любят прятаться в труднодоступных местах, где у бактериоядных нет зубов.

— То есть из-за высокой температуры воды эти цианобактерии, хомисиды, не могли вырваться и захватить всю Землю?

— Именно, нам кажется, это основной фактор.

— То есть, если бы мы не заметили аномалию, не стали бы ковыряться в том чёртовом болоте, то ничего этого бы не было?

— Вероятно. Во всяком случае, не так быстро. Возможно, из-за изменения климата, ландшафта или каких-то других природных процессов, они бы и вырвались, но, мы думаем, не ранее, чем через сто лет.

— Хорошо. А мы можем их опять как-то загнать внутрь, под воду? Согрев воду, например.

— Согреть поверхностные слои воды на всей Земле? Можно, но я знаю только один способ: глобальная термоядерная война. Но, в этом случае, хомисиды будет такой незначительной проблемой, что про них все забудут. Ещё предложения?

— Мы ждём предложений от вас.

— Пока никаких, мы наблюдаем и анализируем. Ищем, кто мог бы стать щитом против оружия судного дня.

— Прогнозы по климатическим изменениям.

— Тут я пас, передаю слово Кириллу.

— На самом деле, я в этом тоже профан, но мы согласовали некоторые биологические расчёты с климатическими, смогли договориться, как это не удивительно.

— Прогнозы?

— На Земле не останется места, где хомисидам будет слишком жарко, разве что в жерлах действующих вулканов, в чёрных курильщиках на дне океанов. Мы там сможем греться, если что. В других местах температура упадёт до нуля и ниже. В Цельсиях, конечно.

— Почему так низко? Вы же говорили, что цианобактерии охлаждают до 10 градусов.

— Да, они употребляют в пищу излучение до 10 микрон, но это лишь один фактор влияющий на климат. Они изменяют всё! Меняются течения, ветра — муссонов уже практически нет, альбедо — солнечный свет на огромных площадях начинает отражаться иначе, например, из-за того, что выпадает снег, там где его никогда не было, или потому, что в пустынях начали расти широколиственные растения. Мир, как мы его знали, подходит к концу. Смотрели мультик «Ледниковый период»? Вот что-то такое начинается и начинается очень стремительно. Слишком стремительно даже для меня, если честно.

— У нас есть шанс выжить?

— У нас — это у кого? Конкретно у жителей нашего бункера? Однозначно… да. У человечества в целом — тоже да. Но нам грозит откат в прошлое. Былая роскошь нам будет только сниться. И нашим детям, если не найдётся кто-то кто усмирит хомисиду.

— Каковы шансы, что такой найдётся?

— Сложно сказать, мы плохо умеем моделировать эволюцию, но кое-что я могу предположить. — Кирилл тяже вздохнул. — Именно я и именно предположить, это уже не научные данные.

— Валяйте. — Удивила учёных шишка в штатском.

— По мере похолодания активность хомисиды будет падать, всё меньше нужной ей энергии, всё медленнее размножается. Не знаю какая будет температура, но должен найтись кто-то, обязательно должен!, кто при низкой температуре сможет не только активно жить, но и питаться цианобактериями. Пока хомисида не вырабатывает токсин — она вкусна и простая еда для очень многих. При отрицательной температуре хомисида перестаёт вырабатывать токсины, это мы проверили.

— Но кто может ею питаться во льду?

— Как всегда хороший вопрос, не спорю. Пока не знаю. Однако, с другой стороны, чем меньше активность хомисиды, тем меньше выедается углекислого газа из атмосферы. Можно надеяться, что где-нибудь в глубинах океана, при низких температурах, останется жизнь, которая будет перерабатывать органику и вернёт в атмосферу углекислый газ, парник и тепло.

— Которое активирует хомисиду и всё начнётся заново, так?

— Возможно, а возможно и нет. Есть шанс, что к тому времени хомисида погибнет во льдах. У нас пока мало данных о её выживаемости при замораживании.

— Ясно, что ничего не ясно. Свободны, следующий отчёт через…

— Две недели, не раньше. Иначе никаких достойных результатов в отчёте не будет.

— Сообщайте о любых достойных открытиях. Моментально.

***

Катастрофа случилась. Вода ушла. Климатологи и прочие алармисты всегда нас пугали тем, что уровень океана поднимется и затопит города и Нидерланды. Ужасная катастрофа! Теперь представьте, что уровень океана опустился на два метра.

И в Балтийском море. От Финского залива, на котором стоит Петербург, превратится в ручеёк искусственного вырытого фарватера.

И в Сиамском заливе. Представляете, чем начнут заниматься морские курорты Таиланда, когда окажутся на границе песчаной пустыни, по которой ветер гоняет ароматы гниющих донных осадков?

Опустится уровень не только морской воды, но и грунтовых вод, значит пересохнут озёра (оставшиеся покроются льдом), реки пропадут и на сухих равнинах даже олени не найдут под снегом сочной травы.

Апокалиптические предсказания стали выглядеть как сказочная утопия. Снег победил, холод оказался сильнее.

Люди, конечно, же выжили. Пригодились убежища времён Холодной войны: их готовили на случай ядерной зимы, но против биологического Ледникового периода они тоже оказались пригодны. Но многие животные, бесчётное количество биологических видов вмёрзло в лёд или покорно лежало под снегом в ожидании временно локального потепления, чтобы начать гнить и греть бактерию убийцу, Frigidus homicida.

Холодный ад без всяческих перспектив. Если бы цианобактерии могли бы говорить, то могли бы сказать: я вас породила, я вас и убила. Но она не умела говорить, а потому спала в холодном коконе и ждала своего десятимикрометрового излучения.

Как люди хотели вернуться в тот мир, где главной проблемой было вымирание амурского тигра или вторая конголезская война!

***

В этот раз Андрей оказался за главного. Кирилл сгинул в экспедицией на экватор. Возможно, он ещё и жив, но никаких вестей от него не было лишних два месяца, а в условиях экваториального холода и малого запаса продуктов… спасти может лишь чудо, а Андрей верил в чудеса, так как сам иногда их творил.

— Так что у нас есть какие-то шансы, что при нашей жизни Ледниковый период закончится?

— Я считаю, а у вас не осталось никаких альтернативных источников информации, — да. Биосфера разнообразна и потому устойчива. Токсин хомисиды убивает не всех, такого просто не бывает. Кто-то выживает, кто-то может успеть адаптироваться, а кто-нибудь научится питаться или паразитировать на этой цианобактерии. Может быть нас спасёт бактериофаг, который освоит эту огромную экологическую нишу. Тем более пока ещё есть теплые места, где эволюция идёт быстрее.

— Что вы имеете в виду?

— По планете хотя тёплые циклоны, думаю, вы в курсе спутниковых данных. Локальные потепления, где температура поднимается до +10 и даже +20 Цельсия. Снег успевает растаять и всё оживает.

— В том числе токсиногенная бактерия, для который это ещё один шанс всё убить. — Андрей порадовался, что им сменили куратора, этот не был таким… хрустальным.

— Да, но и у кого-то ещё может появиться шанс.

— А что вы скажете про наши шансы?

— Лучше, чем описывали алармисты в случае ядерной войны. Насколько я знаю американцы отлично продвинулись в деле куполостроения. Им удаётся содержать искусственные экосферы в чистоте от хомисиды, объём выращиваемых растений увеличивается, даже животноводство развивается. У нас всё похуже, но тут вы лучше меня всё знаете, у меня не ко всему есть право доступа.

— Будем жить, мать Россия, да?

— Обязательно.

***

Холод окружил планету сплошным кольцом. Даже на экваторе, где Солнце постоянно пыталось растопить вечные льды, корка цианобактерий, строматолиты новой эпохи, поглощали всё избыточное тепло, не давали его распространиться по поверхность Земли. Верхние слои атмосферы и то были теплее, чем негостеприимная суша.

Лишь редкие явления, где те самые верхние слои атмосферы опускались к поверхности, наделяли надеждой, напоминали о том, что когда-то было тепло. Циклон проходил и ненадолго растапливал снег, создавал тёплую жидкую воду, которой радовались все создания, долгие месяцы переживающие под снегом.

Одними из таких созданий были тихоходки, маленькие водяные медведи, как их когда-то называли. Они не менее живучи, чем цианобактерии, даже в космос им не преграда. Стоит появиться жидкой воде и они оживают, начинаются питаться. Оказалось, что один вид, пусть и не очень распространённый, не прочь полакомиться бактерией Frigidus homicida, так же известной как цианобактерия судного дня. Он оказался не чувствителен к её яду, потому его ничего не могло остановить.

Редки случаи, когда растаивают те места, где есть нужные нам тихоходки, но разве кто-то куда-то торопится? Тихоходки точно нет, они знают: у них впереди вечность. Они успеют съесть всех хомисид и выделить углекислоты достаточно, чтобы создать для себя пусть и хиленький, но парничок.

Такой теплички должно оказаться достаточно для других мелких тварей, которые начнут перерабатывать многочисленную мёртвую органику, покрывающую всю планету: мёртвых животных и деревьев. И люди смогут выйти из своих укрытий и сказать: Да здравствует свобода!

Пробить гравитацию

Три истребителя — многовато для первого эксперимента, но перезапустить процесс невозможно. Иероним чётко видел их силуэты между голубым небом и почти таким же голубым морем.

Три боевых истребителя против одного патрульного судна: для обычного боя слишком много, для Иеронима — слишком мало. Так подумал врач особого назначения и силой мысли заставил корабль рухнуть в воду. Залив очень мелкий, но в фарватере можно найти укромные лакуны и спрятать туда небольшое судно.

Иероним с самого начала полюбил корабли с гравитационным двигателем. Тем самым двигателем, что в фантастике часто называли антигравитационным или просто антигравом. В той фантастике, что развивалась до прилёта настоящих инопланетян с фантастическим оружием. Теперь фантастикой было то, что люди выживали и оставались свободными. Каждому времени своя фантастика.

Гравитационный двигатель позволяет практически любому объекту перемещаться в космосе, атмосфере, воде и даже в грунте. Иероним провёл много времени в кресле нейроинтерфейса за изучением того, на каких принципах работает двигатель и как он устроен на кораблях пришельцев.

Гравитация — следствие искривления пространства массивными телами, то есть всем, что имеет массу. Чем больше масса, тем сильнее искривление — это известно, кажется, каждому, но часто забывают, что вместе с этим искривляется и время. Изменить искривление пространства можно внеся новые массивные тела, но для двигателя этот приём нельзя использовать. Инопланетяне же смотрят на мир как-то иначе, чем мы, люди, может быть более полно или с другого ракурса, а потому они решили, казалось бы, нерешаемую задачу иным манером: если мы не можем искривить пространство, давайте искривлять время — оно потянет за собой и пространство!

Проще всего, хотя, возможно, и не совсем точно, представить наш мир как натянутое полотно, эластичную ткань, на которую кидают песок и камни. Там, куда упал камень, образуется воронка, заставляющая всё остальное, попавшее в поле притяжении камня, скатываться в её центр, к камню. То есть на самом деле никакой силы притяжения нет, есть только искривление пространства, но сейчас нас это не волнует, оставим эту когнитивную ошибку при нас.

Кроме пространства искривляется и время, оно тоже растягивается, а потому у наблюдателя, находящегося на камне, время течёт медленнее, чем у того, кто вдалеке от камня и пространственной воронки. Это далеко не фантастика, даже GPS-спутники нам это показывали, пока ещё крутились, до прилёта инопланетян: на них время шло чуть быстрее, чем в часах на поверхности Земли. Хотя Земля скорее песчинка, чем камушек на ткани пространства-времени.

Искривляя время, беря это измерение за рога, можно, следуя нашей аналогии, локально изменить наклон воронки вокруг камня, сделать так, чтобы в небольшой объёме уклон ткани оказался в другом направлении — тогда всё, что находится в этой небольшой области, будет падать вверх. Ну или вбок — смотря как вы измените наклон.

Искривление времени требует много энергии, но когда умеешь превращать материю напрямую в энергию, это не проблема. Зато появляются интересные побочные явления, которые повышают, скажем так, уровень жизни на корабле.

Пришельцы использовали два аспекта. Самое простое, что всегда используют фантастике, даже если не упоминают об этом — привычная людям гравитация внутри корабля. Вне зависимости от скорости движение или вращения судна. Для этого требуется лишь простая система обратной связи, чтобы правильно компенсировать изменения скорости времени в самом двигателе.

Второе преимущество гравитационного двигателя вытекает из особенностей его работы. Можно сделать небольшое рабочее тело, которое и будет помещаться в растягиваемое время, но это вызывает свои сложности: его нужно хорошо прикрепить к корпусу корабля, чтобы не отрывалась при резких скачках (весь корабль нельзя сделать рабочим телом, люди внутри при первых же ускорениях будут раздавлены и разорваны на мелкие кусочки), на маленьком объёме сложнее создавать градиенты, то есть задавать нужный угол растянутой ткани из нашей аналогии — именно он определяет скорость и направление движение тела в гравитационном поле. Нужно увеличить рабочее тело, но таскать с собой большую болванку неудобно, а потому пришельцы сделали огромное рабочее тело и… завернули в него корабль. То есть одна из частей двигателя — это внешняя обшивка корабля.

Казалось бы, это непрактично и опасно, легко повредить. Однако выяснилось, на границе рабочего тела, читай обшивки, и окружающей среды образуется такой резкий градиент, перепад скорости во времени (подробнее про скорость во времени читайте в эссе «Неподвижный свет» в сборнике «Время стоит»), что массивные тела теряют большую часть энергии, проходя через этот барьер. В итоге получается, что плазменное оружие не оставляет и следа на корпусе корабля, если двигатель работает хотя бы на десятую часть мощности. Пули, снаряды и прочий двадцать первый век — тем более.

Идеальная защита от идеального двигателя! Да, так можно подумать, но Иероним умел смотреть на проблемы с разных сторон и немного знал физику. И сейчас как раз планировал проверить на практике, экспериментально, насколько он прав в своих расчётах.

Для начала ему требовалось, чтобы корабли зависли, уменьшили мощность до минимальной — инопланетяне не предполагали, что нужно защищаться, Иероним надеялся, что они будут использовать двигатель только по назначению: на корабле, который люди называли патрульным, не были никакого мощного вооружения.

Радар показал, что истребители зависли в паре метров над водой и, по-видимому, пытаются найти Иеронима в складках фарватера. Ещё чуть-чуть, подумал, мужчина, а вот теперь пора! Корабль, взлёт!

Патрульный корабль мягко, беззвучно вышел из пены морской. Лишь слегка приподнялся над уровнем воды, чтобы выставить ту часть корпуса, где располагалось новое оружие. Замер на две секунды чтобы выстрелить — и взмыл в воздух.

Истребители стояли неподвижно ещё пару секунда, а затем два из них рванули вверх на Иеронимом, а третий закружился на месте и шлёпнулся на воду мёртвой железякой, стал поплавком.

Получилось! Броня пропускает рентгеновское излучение! Корабль остался внешне целым, а вот внутри его должен был пожечь лазер. Иероним надеялся, вместе с пилотом. Сделать рентгеновский лазер — не проблема, но он плохо повреждает материалы корабля и мягкие ткани тела. Лазер видимого света отлично поглощается, в том числе обшивкой корабля, которая устойчиво к такому воздействию. Однако, Иероним нашёл слабое место, которого пришельцы не заметили, так как у них раньше не было достойного противника, они расслабились.

В вечной гонке оружия и брони у них однозначно выигрывало второе, против людей им не требовалось мощное поражающее оружие, достаточно усыпить пилотов. Да и не было у нас мощного летательного флота, против которого нужно было бы использовать такое оружие. Броня выигрывала у оружия, а потому не тестировалось на всё подряд, не разрабатывалось оружие против брони типа своей.

Подсчёты Иеронима, конечно, вместе с искиным корабля, же показали что искажение времени гравитационным двигателем на малой мощности должна превратить видимый свет в рентген — но только в области обшивки, в рабочем теле двигателя. А это всё что и требовалось от него! Свет, попадая в область замедленного времени, как бы сжимался, длина волны укорачивалась, становился рентгеном, проходил через обшивку, а выходя из неё внутри корабля, попадая в область обычной гравитации и времени, превращался обратно в видимый свет, который выжигал дыры и полосы в нежной начинке корабля.

Подсчёты подтвердились: внешне целый корабль потерял управление и вышел из боя. Иероним надеялся, что навсегда. Остались ещё два истребителя.

И враг не спал: корабли пришельцев синхронно выпустили всё, что могли, по маленькому несчастному судёнышку, практически скорлупке. Как уже говорилось, пришельцы не разрабатывали оружие против своего типа брони, а потому Иероним отделался небольшим всплеском адреналина и секундной потерей ориентации. Ерунда, когда убегаешь в ожидании зарядки лазера.

Теперь пилоты не будут экономить энергию и гоняют двигатели по полной — именно это и нужно было для второй фазы эксперимент. Ещё 37 секунд и лазер будет готов. Интересно о чём думают инопланетяне со своими искиными? К чему готовятся? И что готовят. Разве их поймёшь…

Второй выстрел Иероним сделал точечным, не махал лазером, как в прошлый раз, чтобы повредить больше структур корабля. Весь секундный импульс красивого зелёного лазера упёрся в одну точку обшивки корабля, в маленькую область рабочего тела гравитационного двигателя, работающего на искривлении времени.

Упёрся — и перестал быть зелёным. Иероним не знал точно на какой мощности работал двигатель истребителя, но если в первый раз, на маленьких оборотах, длина волны уменьшилась на два порядка, то теперь замедление времени стало ещё на пару порядков больше. Весь метровый зелёный импульс сжался в очень короткий сгусток гамма-излучения, ужасающе плотный сгусток энергии. Обшивка корабля защищала команду от гамма-излучения, то есть поглощала его.

Иерониму казалось, что он видит, как свет упирается во временно́й барьер, и моментально впитывается в материал обшивки, перестаёт быть светом, а потому замедляется до ужасающих значений. И действительно, если бы он умел смотреть в радиоволнах, то увидел бы поверхность корабля начинает светиться, медленная, тягучая волна энергии разбегается по обшивке. Медленная — для стороннего наблюдателя, но стремительная для самой обшивки. Как будто флуоресцентный гриб медленно разъедал корпус, разрастался ведьминым кругом.

Казалось, всё замерло наблюдая за этим медлительным разрастанием смертельной болезни, но первым очнулся пилот поражённого истребителя. Он решил, что лучше будет выключить двигатель, решил, что тогда лазер превратится обратно в мирный зелёный и прорежет небольшую сквозную дыру в корабле. Неправильно решил.

Как только упал временно́й барьер энергия почувствовала свободу и рванула на встречу Вселенной. Раздался оглушительный взрыв. В корабле образовалась огромная дыра. Даже не так: на краю огромной дыры остался кусочек корабля, который с шипением обрушился в воду.

Да! И разогнанный двигатель не может защитить корабль от лазера! Ура! Эксперимент закончен. Но появился повод провести ещё один. Цель: насколько быстро учатся пришельцы?

Достаточно быстро. И так же быстро уматывают с поля боя, когда понимают, что шансов выжить нет. Приятно это видеть! Но… очень не хочется его упускать, свидетели полной победы Иерониму не нужны.

Где-то на уровне подкорки он разворачивает патрульный корабль и запускает свой гравитационный двигатель на полную катушку. 95 секунд до полной зарядки лазера.

Врёшь, не уйдёшь! Или уйдёшь, истребитель, всё-таки, рассчитан на гонки с виражами, это не спасательная капсула Иеронима. Но двигатели схожи, остальное ерунда. 56 секунд.

Лазер может быть на большие расстояния, летит быстро, с такой системой наведения, как разработали инопланетяне промахнуться сложно. 41 секунда.

Лишь бы он не вызвал помощь, корабль-матку, корабль-пенис, корабль-гермафродит. 23 секунды.

Или не спрятался бы за чем-нибудь непрозрачным. Или отражающим. Рассеивающим. Облака! 9 секунд!

Импульс попадает в корпус корабля вблизи от того места, где должен быть генератор гравитационного двигателя, он, как и всё, защищён обшивкой, но так должно дойти быстрее.

Эксперимент пошёл! Что сделает пилот? Сбросит гравитационное поле, отключив двигатель, или оставит поднятым временно́й щит? Пойдёт по проверенной схеме или будет экспериментировать? Подопытная крыса, ставящая свои эксперименты — самый сложный объект для исследования.

Вот она радиоволновая смерть, расползается по обшивке всё шире, ещё медленнее, чем в прошлый раз, значит двигатель работает на пределе. Отлично!

Что произошло дальше — неизвестно, возможно, у пришельца за штурвалом истребителя не выдержали нервы, а, может, он продолжал смотреть на медленную смерть. Этого уже никто никогда не узнает. Волна энергии расширялась и ведьмин круг флуоресцентного гриба разрастался. И в следующий момент…

Мир на мгновение померк, практически перестал существовать. Возможно, когда-то на родной планете пришельцев, если она ещё будет существовать, примут непредсказанную гравитационную волну.

Когда мир вернулся над заливом царили покой, голубое небо и всё ещё грязная от антропогенного загрязнения вода.

И ещё надежда. Надежда человечества на выживание. Надежда не на существование, а на жизнь.

Обсуждения тут.

Башня на будущем

Выстрел из ружья и убийство генерала оказал впечатление на графа де Ресю даже больше, чем Дмитрий Роулд ожидал. В мире, где привыкли к убийству блестящим мечом или сверкающей магией, смерть от невзрачного, практически незаметного кусочка свинца — ещё и на такой сказочном расстоянии! — казалась невозможной. Дмитрий, ещё никому не показывавший своё изобретение, настолько свыкся с ним, что уже не считал его чудом, чем-то особенным в загадочном мире магии, поразившим его в школе чародейства и волшебства. И ещё он плохо разбирался в эмоциях, плохо читал человеческие лица, а потому не мог понять, чего больше на лицах графа, его придворного мага, сэра Марка и телохранителя фон Гидеона, уважения, удивления или страха. Хотя, чего тут бояться-то? Магии с гулькин хвост, небольшая свинцовая пуля, стальная труба…

Конечно, если копнуть, в карманах Дмитрия можно было найти и более сложные пули, с острым стальным наконечником, такие пули пробивают любые щиты и доспехи, даже обитые железом городские ворота (в Слизке до сих пор удивляются, откуда у них такие аккуратные дырочки в воротном железе). Если внимательнее присмотреться к пулям, особенно тем, что для самой дальней стрельбы, то можно заметить спирально закрученные полоски на боку металлического цилиндрика — Дмитрий экспериментально выяснил, что вращающаяся пуля точнее летит. Но это же всё мелочи, ничего страшного и опасного в этом нет. Пока пуля не начнёт раздвигать ваши нежные ткани, расщеплять кости. Но тогда уже будет поздно бояться.

Как бы то ни было, но Роулда взяли на службу. Он ещё несколько раз повторил, что не желает графу и его семье ничего плохого, не собирается его предавать, что долго выбирал к кому идти на службу и остановился на де Ресю, как на самом честном и справедливом правители, чьё правление хочется продлить и укрепить, а своих феодальных амбиций у него, Дмитрия, нет, так что он не опасен как конкурент.

— Что же ты хочешь за свою службу?

— Ваше высочество, в вашем замке пустует башня — отдайте её мне. И мне ещё нужны три молодые и симпатичные служанки. Ну и обеспечение простой едой, немного денег на одежду и прочие нужны для жизни. Пока всё.

— Молодой человек, вы много знаете!

— Стараюсь. — Дмитрий скромно склонил голову чуть на сторону.

— И много просите! — Это уже фон Гидеон.

— И много даю, как мне кажется. Кто внёс больший вклад в оборону, чем я за одну минуту своей работы? Если нужно будет, я завтра могу убить того, кто займёт место главнокомандующего. Или троих.

— А зачем тебе башня?

— Ваше высочество, во-первых, она пустует, во-вторых, мне нужна тишина и покой, как для работы, так и для отдыха. Я люблю людей, но, как вы знаете, ваше высочество, на расстоянии. В-третьих, мне нужно защищённое, безопасное место для работы. Защищённое и от моих действий, и от шпионов, соглядатаев, которые захотят узнать, что же я там делаю. И, уверен, ваше высочество, не только от ваших шпионов придётся скрываться. Барон скоро прознает про меня и ему ужасно захочется узнать, как же я убил его генералов.

— Ты умён не по годам.

— В горах, чтобы выжить, приходится соображать.

— Ты просил служанок. Я могу предоставить тебе девок, а могу найти знатных барышень, уверен, что слухи о твоих достижениях и, главное, моём расположении к тебе уже поползли по городу, и желающих получить отблеск этого внимания найдётся достаточно. Кого ты предпочтёшь?

— Ваши высочество, думаю, вы прекрасно понимаете почему я прошу именно молодых и симпатичных служанок. На такое значительно проще согласятся крестьянские дочки, так что давайте начнём с девок.

— Начнём?

— Ваше высочество, вы же должны понимать, что башня большая и я, когда сделаю для вас больше, попрошу расширить штат моей прислуги. Хотя бы для поддержания своего статуса.

***

Северную башню давно покинули и она несколько лет стояла в запустении. Первые приказания Дмитрия касались дверей и ставней, их следовало заменить на новые, толстые и надёжные. Сквозники являлись полновластными хозяевами и единственными обитателями башни. Перетягивание окон и отладка дымоходов не решила проблему с ветрами, холодный воздух находил щели вокруг каждого камня. Роулд приказал временно завесить стены двух комнат, которые он назначил жилыми, коврами и гобеленами. Большую часть старой мебели выкинули, но избранным удалось заполнить необходимые три-четыре комнаты. Камины давали достаточное тепло, но сквозняки всё равно не устраивали нового хозяина.

***

Через несколько дней, когда осада с города уже была снята, Рустем как обычно шатался по рынку в поисках хоть какой-нибудь работы, но без особой надежды. Вдруг его за руку поймал какой-то опрятно одетый парень и предложил работу.

— Как тебя зовут?

— Рустем.

— А я Митя. Рустем, скажи, ты знаешь болото, что к востоку от города?

— Конечно!

— Хочешь подзаработать?

— Да!

— Тогда слушай. На болоте растёт вот такой мох, — Парень достал из кармана и показал мальчику небольшой клок зелёного мха. — Мне нужен такой мох, его там много. Вот мешок, набей его этим мхом, только не очень мокрым, дай воде стечь, и принеси его мне в северную башню замка, я тебе заплачу. Монету сейчас, ещё одну, когда принесёшь. Если мне понравится, как вы справишься с работой, попрошу тебя ещё принести, уже много мешком, сможешь даже друзей позвать, всем хватит. Договорились?

Странные запросы у этих богатых, ну да ладно, решил Рустем, задание, вроде, не сложное, а платит неплохо.

Мха действительно оказалось много, Рустем раньше на него не обращал внимание, болото было полностью затянуто этим смешным растением без корней. Собрать мешок оказалось делом десяти минут, а вот попасть в башню — настоящей проблемой. Охранники смеялись над ним и его грузом, не хотели пускать пока Митя сам не спустился и не отругал их. Зато потом дополнительно накормил Рустема, погладил по голове.

Сначала мальчик не хотел делиться работой, но потом понял, что один не справится за день с таким количеством мешков, так что уже в полдень четверо мальчишек таскали подтекающие мешки через город в башню, а там по лестнице на один из верхних этажей, где пустота и заброшенность удивила даже этих ребят. Они раскладывали мох ровным слоем прямо на голых каменных плитах, явно недавно лишь слегка подметённых.

Зачем ему столько этого мха? Мальчики задавались этим вопросом каждый раз выходя из башни с пустыми мешками. Он, конечно, в сухом виде горит, но не самое лучше топливо. Дым от него, мальчики проверили, не доставляет приятных ощущений, ни сразу, ни после. Жевать — тоже невкусно. Зачем? Пусть развлекается, как хочет, лишь бы продолжал платить. Рустем даже стал знаменит среди своих, к нему просились в друзья, чтобы тоже получить хоть немного работы, предлагали подарки.

***

Сырой мох пах не очень приятно, зато на высохшем приятно лежать, приятно трогать и кидаться им в непослушных служанок. Не слушали они потому, что Дмитрий говорил им делать то, что они не понимали. В каждой комнате он вместе с ними снимал всё со стен, пол и даже потолка, тщательно счищал всю грязь, копоть, плесень и заставлял засовывать во все щели этот несчастный мох. Плотно забивать дыры между всеми камнями, а потом обратно раскладывать и развешивать ковры. Он зарание примеривался куда какие деревянные панели ставить, но на них средств пока не было, обходились имеющимся богатством.

Служанки сопротивлялись этой странной работой, но скоро заметили, что в комнатах, где они поработали стало, если не теплее, то уютнее, комфортнее. Температура та же, но когда встаёшь с постели, чтобы дойти до ночного горшка, не так сильно хочется во что-то закутаться. После этого их уже не нужно было подгонять, уже они начали торопить мальчиков, таскающих мох с болота, чтобы они быстрее приносили, а потом с нетерпением ждали, когда же он высохнет.

Первый этаж Дмитрий оставил для, так сказать, общественных нужд, туда разрешалось входить посторонним, а вот выше стала закрытая зона, куда могли попасть только он и его три служанки. Пока жилым был только второй этаж, где-то дальше Дмитрий хранил своё вооружение. Никто ни под каким предлогом не мог туда пройти. Конечно, за исключением графа де Ресю, которого Дмитрий сам пригласил и всё показал.

— В личные покои не хочу пускать никого, чтобы комфортнее и раскрепощённее себя чувствовать. — Рассказывал он графу на втором этаже. — И чтобы это была буферная, промежуточная зона между улицей и рабочей зоной, где у меня хранится оружие и я делаю пули. И откуда я могу стрелять.

Дмитрий провёл графа на самый верх башни и показал какой стол ему сделали на заказ.

— Вот лежак для стрельбы, смотрите, ваше высочество, с него очень удобно стрелять в окно, он легко передвигается к любому их них. Я могу защищать замок, и даже город, не выходя из своего убежища — если нападают с севера. Я уже собрал запасы еды и вина, могу сидеть тут в осаде минимум пару недель. И, смотрите, ваше высочество, могу простреливать большую часть замковой площади. Отличное место! Потому мне и нужно, чтобы оно было безопасным, надёжным. Потому я сюда никого не пускаю и не буду пускать. На верхние этажи даже прислуга не ходит, тут специальные замки и двери.

— Продуманно сделано.

— А я всегда на страже вашей безопасности!

— Всегда ли?

— Я практически не выхожу из башни. И не планирую в дальнейшей — тут есть всё, что мне нужно, я не требовательный и не путешественник. Если не будет каких-то специальных заданий от вашего высочества, конечно, тогда я готов отправиться в любой путь.

— Хорошо, хотя я опять задумываюсь, как опасно твоё расположение, как много ты можешь сделать, если захочешь меня предать.

— У меня был большой выбор покровителей, но я остановился на вас за ваши личные качества, как уже говорил вам. Вы оправдываете мой выбор, у меня нет оснований вас предавать. Да и это слишком муторно, нужно секретничать, с кем-то тайно общаться — это не мой стиль, не в моём характере.

***

Когда основные ремонтные работы закончились, когда тепло разлилось по комнатам и закоулкам, Дмитрий расслабился и почил на лаврах. Его окружал уют, вкусная еда, мягкая кровать и красивые девушки. И даже пару умных книг удалось купить. Дел практически никаких, разве что подточить пару новых пуль, а трёхэтажный комфорт и забота тесно окружают, убаюкивают. Одним словом, шалость удалась.

Не в глаз

Говорящие банальную фразу «Знание — сила» обычно не раскрывают её деталей, тонкостей.

Если у вас нет точки опоры, то никакие знания математики не помогут вам покатить Землю по хрусталю небесного свода. Более того, если вы не сможете придумать, что использовать как рычаг, то и точка опоры не решит дело. И вот это придумать, приспособить то, что изначально служило для другого — не тождественно знанию, не учится в школах, университетах. Но является наибольшей силой.

Наибольшей силой в любом мире, даже в том, где роль главного знания играет магия.

Стать волшебником — просто. Стать придворным волшебником у знатного, богатого и уважаемого феодала — несбывшаяся мечта многих. Даже сильные, талантливые маги не всегда получают желанные места: одного можно победить толпой, которая не имеет амбиций занять трон. Нужен более гибкий, изощрённый подход, чтобы получить доходное место.

Именно так подошёл в делу Дмитрий Роулд, пытающийся пройти в ворота замка графа де Ресю. Граф набирал войска, но снаряжение у Дмитрия было слишком подозрительное, стража долго выясняла, что это такое, зачем и не захочет ли добрый молодец убить драгоценнейшего графа. Дмитрий не стал говорить, что если бы хотел убить, то не стал бы и близко подходить к воротам, даже бы в город бы не зашёл — работает на расстоянии. Знал, что его бы не поняли, оставил эти слова для самого графа. Лишь два суверена могли ему пройти внутрь и предстать перед ликом отборочной комиссии, которую возглавлял сам граф де Ресю, окружённый волшебниками и военачальниками.

***

Графу уже наскучило сидеть в темноватом зале, ну откуда в осаждаемом городе найдутся толковые рыцари или хоть какие-нибудь мужчины, умеющие пользоваться мечом и щитом, хотя бы арбалетом. Всех уже бросили на стены, добирали только оставшийся сброд. Вот и следующий претендент выглядел крестьянским сынком, разве что почище, опрятнее. Не из местных, подумал граф, горец, что ли, и откуда он здесь, не шпион ли, у мешок у него какой-то странный за спиной.

— Что вы умеете? — Тусклым и скучным голосом спросил клерк справа, готовясь делать заметки в регистрационной книге.

Парень не обратил внимания на клерка, быстро и цепко нашёл графа, поклонился ему и стал говорить так, как будто они с графом одни в зале.

— Ваше высочество! Такие многочисленные армии, как та, что стоит под вашими стенами, побеждаются двумя способами: побеждаются в бою, уничтожаются — либо обезглавливаются, лишают руководства и управления, превращают армию в толпу, которую легко прогнать даже немногочисленными подразделениями. Я не могу вам помочь в первом типе победы, но могу привести вас к победе второго типа.

Повисла настороженная тишина, никто не решался высказаться, а графу не с руки было общаться с неназванным простолюдином. Однако, любопытство победило.

— И как ты это сделаешь?

— Проведите меня на стену и укажите на главнокомандующего нападающих — и я покажу как.

Настороженность и даже опасения сгустились в воздухе до тягучести мёда. Придворный волшебник положил руку на посох, арбалетчик вложил болт в своё оружие.

— Я понимаю, что моя просьба неожиданна и вызывает серьёзные опасения, но так быстрее и нагляднее всего показать, что я хочу предложить вашему высочеству. В это время враг обычно ходит в атаку, так что их главнокомандующий, я уж не знаю, кто он, генерал или сам барон, будет наблюдать за атакой, значит, и мы его увидим.

Парню ответило только молчание.

— Если вы боитесь, — голос молодого человека выдал его волнение с оттенком отчаяния, — что я хочу передать и убить вас, ваше высочество, таким образом, то вы заблуждаетесь. Если бы я хотел вас убить, то бы даже не пытался зайти в город. Вы часто бываете на стенах, я бы пошёл к барону и давно бы уже обогатился на вашей смерти. Вы ничем, кроме пятнадцати минут времени, не рискуете, а можете получить много, уже сегодня, сейчас — смерть вражеского главнокомандующего.

— Хорошо, будь по-твоему! Мне надоело тут сидеть, давайте разомнемся, вряд ли будет ещё интересные желающие.

Де Ресю встал, за ним последовали все остальные. Еле заметным движением руки придворный волшебник приказал двум охранникам сопровождать подозрительного незнакомца, а сам не снимал подготовленное заклинание.

Действительно войска под стенами готовились к атаке, разворачивали свои порядки, строились и пели, стараясь устрашить защитников на стенах. Осада длилась уже неделю и защитниках уже порядком надоели эти павлиньи хвосты: стены высоки и прочны, взять их не представлялось возможным без осадных орудий, а их не было, во всяком случае пока.

— Вон там ставка главнокомандующего, не барона, конечно, — с усмешкой показал фон Гидеон, главный телохранитель графа, — его генерала, если позволите его так назвать. Сам он… вон, стоит на холме. Его можно узнать по бархатному пурпурному плащу с жёлтым гербом барона.

— Отлично! — Воскликнул парень и стал развязывать заплечный мешок.

В нём оказалось что-то похожее на костыль: большая деревянная ручка-упор, какую засовывают под мышку и длинная металлическая трубка с какими непонятными выступами и крючками.

— Это моё изобретение, ружьё. — Попытался объяснить парень, но быстро понял, что не имеет смысла.

Он странным образом взялся за свой костыль так, что трубка указывала куда-то в бойнице, приник щекой к деревяшке и замер. Секунд двадцать ничего не менялось, Де Ресю уже решил, что парень не в себе, что это, в лучшем случае, какой-то розыгрыш, но тут раздался громкий, но короткий звук, как будто одновременно открыли десять бутылок шампанского. Краем глаза граф заметил, что его маг дёрнулся.

— Это была магия?

— Я не смог понять, ваше высочество, слишком быстро для заклинания.

— Ты волшебник — Граф обратился к парню.

— Вы посмотрите на врага. Он обезглавлен!

И действительно. Генерал стоял метрах в пятистах от от стен, у лучников и арбалетчиков шансов ноль, вокруг него дежурило с полдужины магов, значит и магический удар незаметно и быстро не провести. Однако, генерал, когда граф снова выглянул за стены, уже не стоял, а лежал, свита замерла с непониманием в глазах — что случилось! Ещё миг и все забегали, кажется, даже на стене был слышал крик «кровь!», через минуту даже с птичьего полёта можно было понять, что генерал невозвратно мёртв. Парень показал, зачем его брать на службу.

***

Дмитрий видел какими напряжёнными и настороженными возвратились все в графские покои. Он понимал, что он заслужил внимание, но ещё не доверие.

— Как ты его убил? — Де Ресю сгорал от любопытства.

В зале остался граф, его охранник, маг и четверо охранников, две из которых держали Роулда на мушке арбалетов. Он плавным движение достал из кармана заранее заготовленную пулу и протянул волшебнику. Граф поднял бровь, но ничего не сказал. Придворный маг взял пулю, повертел в руках, зажал в кулаке и закрыл глаза.

— Любопытно… Чувствую, что в предмете есть магия, в тупом конце, но не могу определить какая. Силы довольно много, но не знаю такого заклинания. Или не узнаю. Ты волшебник?

— Да, я волшебник, но слабый, мало на что способный — если дело касается заклинаний, но, оказалось, много способностей и не нужно. Это, действительно, практически не заклинание, — магическая сила толчка, запрятанная в кусочек металла.

— И как это работает?

— Примерно как арбалет. Нажимая на собачку я «спускаю» заклинание, выпускаю силу на волю. Пуля, вот этот кусочек свинца, вылетает из ствола, вот этой металлической трубки, и летит к цели с огромной скоростью. Если правильно послать, то она пробивает щиты и доспехи, убивает хоть лошадь, хоть человека, хоть обоих разом.

— На каком расстоянии?

— Зависит от того как хорошо прицелиться, это главное. Мне удаётся попасть в тыкву с километра, в зайца — метров с четырёхсот, он быстрый для меня. Но я ещё тренируюсь, так что результаты будут лучше.

— В зайца с четырёхсот метром… как ты его вообще видишь, снова магия?

— Нет, стёкла. У меня на родине люди веками смотрят на горы, на дальние долины, где пасётся скот. У нас видно на много больше километров вдаль, чем у вас на равнинах. Потому людям всегда хотелось как-то лучше видеть, находить своих коз и овец на дальних склонах. Так была изобретена трубка с увеличивающими стёклами. Вот, у меня на ружье стеклянный прицел, который увеличивает то, что я вижу. Он помогает разглядеть человека на расстоянии больше километра — но это уже совсем сложно целиться, не дам гарантии, что попаду.

— Удивительно!

— Но, скажи, ты используешь магию, почему маги не могут защититься, как это делают от других заклинаний?

— Так пуля же летит уже без магии! Вся магия истрачивается за один самый первый миг выстрела, дальше уже чистая материя, механика, то, что не чувствуется магией. То есть маги, конечно, могут защититься, но только если будут знать, как это делать, что нужно ставить щит от быстро летящих маленьких предметов.

— Как от стрел?

— Нет, я проверял: щиты от стрел и болтов пулю не останавливают, видимо, тормозят, но убойная сила остаётся. Архимаги, возможно, — парень чуть поклонился придворному волшебнику, — ставят более сильные щиты, у меня не было возможности проверить. Да и такие щиты обычно не ставят со всех сторон, я могу подкрасться сбоку или дождаться, когда их снимут. Мне достаточно, как вы видели, полминуты между выставлением щитов, чтобы добраться до цели.

— Удивительно! А как часто и как много ты можешь стрелять?

— Ваше высочество, уничтожить армию я не смогу, даже отряд. В ружьё влезает пять патронов, перезарядить можно быстро, но каждый патрон требует не только отливки, но и магической зарядки, а магии у меня не так уж много. Скорость стрельбы… вы, ваше высочество, видели сколько я целился, если не целиться… всё равно получается не быстрее, чем из арбалета. Я не гожусь для массовых убийств, я работаю тонко. И из безопасного, спокойного места.

— Да уж, один твой точный выстрел стоит атаки кавалерийского полка!

— Так что, вы берёте меня на службу?

***

Знание — сила, но обходные пути зачастую выгоднее. Этому Дмитрия Роулда научил отец, который мечтал сделать из сына благородного мага. Отцовская мечта не сбылась, но после далёкого путешествия через горы и долины, через города и деревни, через охранников и магов, молодой человек уже не жалел об этом. Сильных магов, а снайпер на всё королевство — один.

Стой и смотри!

I

Когда под рукой нет скальпеля, нет даже кухонного ножа, подойдёт и канцелярский, который я попросил для операции, тем более, что он отлично годится не только для спасения жизней, но и для их отъёма.

У меня всегда с собой небольшой оселок, обломок выменянный на услугу у пафосного кузнеца, так что качество лезвия не имеет значения, даже если речь про первое, про спасение. Заточка получается отличная, и без металлической пыли, которая может попасть в огнестрельную рану мэра. А если она и попадёт в рану второго типа, никого не взволнует.

А рана у мэра тяжёлая, неприятная, хорошо меня быстро допустили к телу, у него есть шанс выкарабкаться. Во всяком случае, лишь слегка меньший, чем у всех остальных здоровых заложников.

Вот что значит честные выборы. Мэр даже в такой сложной ситуации готов взять на себя ответственность за своих избирателей, попытался вывести их, то есть нас, из здания — за что и получил очередь в живот. Прикрыв всех остальных. Если он выживет, уверен, его и в следующий раз изберут.

Думал о своём, а руки уже автоматически делали всё необходимое: резали, вычищали, шили, накладывали марлю. Минимальный набор выживальщика у меня всегда с собой, хотя предпочитаю не афишировать. У этого набора есть минус — всего одно универсальное лезвие, а мне нужно больше.

Всё началось внезапно, когда я стоял в очереди к операционному окошку банка. Мэр стоял в соседней очереди, перед ним было всего два человека, но он всё же стоял в очереди, обратил я внимание, — задержись грабители на пятнадцать минут и одной проблемой у них было бы меньше. Не знаю точно сколько было человек в масках, в тот момент успел заметить только троих, у всех огнестрельное оружие, мачете. Не новички, но с показухой перебирают, профессионалы невысокого уровня. Хорошо, они думают, что я обычный врач, а то бы уже застрелили — от греха подальше, зачем им такой риск.

Что им нужно было в банке, я не знаю, но вряд ли просто наличность, судя по сложным перемещением бойцов, искали они что-то другое. И собираются ли они отпускать заложников — тоже загадка. Мэр пытался добиться освобождения хотя бы части людей сначала переговорами, а потом и наглым побегом, но ничего не вышло, кроме ранения.

Я не пытался сбежать, хотел переждать в тихом углу не высовываясь, привлекать внимание к своей особе — это не то, что мне нужно. Когда же ранили мэра, я понял, что нужно вмешаться. И не только в его судьбу.

Краям глаза я рассмотрел четверых грабитей в зале. Натренированный взгляд моментально определил слабые места в их защите, тело уже запустило моторные навыки, необходимые для доставки лезвий ножа до внутренних органов и крупных сосудов.

В зале конденсировалось напряжение, заложники нервничали, это понятно, но и грабители были не в духе, кажется, у них что-то шло не по плану. Они о чём-то шептались, переговаривались по рации. Похоже, я видел не всех, что сильно затрудняло дело. Состояние мэра тоже усложняло дело, но штопка подходила к концу. В который раз я убеждался, как легко оперировать, если тебе ничего не нужно узнать у пациента.

Заложники, человек двадцать пять, покорно лежали на полу и не отсвечивали, не перекрывали траекторий. Для каждого грабителя я заготовил по два лезвия, с запасом. Меня так учили, правда, ещё меня учили, что запас не должен использоваться. Но невидимые противники давили неизвестностью, следовательно, нужно быть готовым ко всему.

Лезвия, утяжелённые магнитами, удобно улеглись в ладони, а я продолжал делать вид, что зашиваю мэра, на меня никто не обращал внимания. Выжидал, надеясь, что появятся невидимые грабители, или удобного положения тел тех, кто уже был. Вдруг раздался новый громкий голос, показавшийся мне откуда-то знакомым, и из служебной двери выплыл человек, явно грабитель, но без маски и камуфляжа. Я моментально узнал его и понял, что пора приступать к активным действиям, иначе будет поздно.

II

Я долго определялся с профессией, к тому времени, когда уже не было дороги назад, все прибыльные, перспективные и почётные места оказались заняты.

Мне всегда хотелось помогать людям, делать жизнь лучше, но врачей стало столько, что хоть жуй. Все направления врачебной деятельности оккупированы специалистами всех сортов и способностей, от хирургов, мастерски работающих скальпелем и тампоном, с закрытыми глазами вырезающими сами себе гланды, до шарлатанов, лечащих наложением рук и пассами вокруг головы. А уж специалистов-психологов и психотерапевтов однодневок — этих вообще не счесть.

С другой стороны, мне претит работа в кабинете, на одном и том же рабочем месте, всегда хотелось путешествовать, смотреть новые страны, ходить по новым городам, узнавать новых людей — но на расстоянии, чтобы не создавать длительные близкие отношения, даже дружеские, они меня тяготят.

И я нашёл себе подходящую работу, оказывается, даже есть полулегальный колледж наёмных убийц! Ведь это и есть отлично подходящая мне работа: действительно по работе нужно путешествовать, глубоко и досконально узнавать новых людей, но длительность общения с ними, по профессиональным причинам, весьма непродолжительная.

Посмотрев список предметов в колледже понял, как могу устроиться и занялся своим делом, в котором, насколько я знаю, у меня до сих пор нет серьёзных конкурентов. Я стал врачом особого назначения, врачом с дипломом наёмного убийцы. Да, у меня нет всей медицинской базы, но нам давали анатомию с физиологией, даже хирургию с травматологией — с упором на то, как лучше узнать у клиента всё необходимое.

И ещё опыт разный. Врачи стараются как можно дальше обходить черту отделяющую жизнь пациента от смерти, хотя иногда, особенно хирургам приходится очень близко к ней подходить. Анестезиологи усыпляют пациента, подводят, а сами хирурги, разрезая, останавливая сердце, практически касаются этой черты, но всегда стремятся уйти подальше. Нас же, наёмных убийц, учат подводит пациента максимально близко к черте и там его удерживать — когда нужно у него что-нибудь узнать. Врачи стремятся от черты, за которой смерть, а мы к ней, причём так, чтобы не пересечь, по асимптоте, можно сказать. Совершенно разный опыт, разные приёмы и противоположное отношение к пациенту.

Хотя нет, не совсем противоположное. Мы даже больше ценим жизнь пациента, держимся за неё как за свою. Если врач пересечёт линию отделяющую жизнь от смерти, то он потеряет жизнь пациента, — вернуть человека из-за черты практически невозможно, — ему самому ничего не грозит, если он не совершил существенной ошибки. Мы же рискуем и своими жизнями, заказчику не нравится, когда из-за некомпетентности исполнителя теряется нужная информация — пациент пересекает черту раньше срока. И тут уже не важно, какая и кем была допущена ошибка.

За два года, что прошло после выпуска из колледжа, моих однокурсников стало значительно меньше. Не думаю, что с врачами похожая история.

Я же не опасаюсь за свою жизнь, так как никого не убиваю, если речь про людей, конечно. Наоборот, спасаю в тех случаях, когда обычные врачи не берутся за работу. В тех случаях, когда нужны такие ингредиенты, которые обычные врачи не смогут добыть, а те, кто смогут добыть, не сумеют их правильно собрать, вырезать, экстрагировать и сохранить. Короче говоря, работа сопряжённая с путешествиями в красивейшие места, вроде горных вершин и глухих уголков тайги, с знакомствами с людьми, но чисто деловое, ничего личного. Всё как я хотел, тихо и спокойно — и не опасаясь за свою жизнь.

Не опасался за свою жизнь до сегодняшнего дня.

Как я уже сказал, ряды моих однокурсников сильно поредели, но именно сейчас один из них стоял передо мной в полном вооружении и мог в считанные секунды меня увидеть и узнать. Гриша Павлов стрелял, резал и вообще убивал лучше меня, на моей стороне была только неожиданность, дающая хотя бы смутную надежду на выживание.

Если бы я не проявил инициативу, а продолжал бы лежать в углу, Гриша мог бы меня и не заметить, но в нынешней ситуации он просто обязан был обратить на меня внимание, нас этому научили до уровня подкорки.

III

— Что стенку протираете? Заняться нечем? — Гриша явно был недоволен сообщниками.

Он сильным движением подвинул грабителя. Казалось бы чуть-чуть, но мой намётанный глаз уловил разницу: позиция стала значительно сильнее, меньше уязвимых мест. Чёрт!

— А что у вас тут… — Начал он, но заметил меня.

Лезвия в этот момент уже летели, а потому у Гриши не было времени меня убить, приходилось защищаться.

Всё прошло предсказуемо, все простые цели поразил, Гришу даже не ранил, он всё отбил. Привычным лёгким жестом. Я бы тоже отбил бы, если честно. Ученически, слишком по учебнику. Мысли пробегали лишь очень короткие, долго размышлять времени не было. Однокурсник не будет медлить, я уже видел как его рука тянется к метательным ножам.

Ещё два запасных лезвия лежали у меня в руке, но я прекрасно понимал, что ничего не успею. Рука профи быстрее, чем летящие лезвия.

— Замри! — Женский, или даже девичий, голос, зазвучал под сводами банка очень неожиданно. Дрожащий, робкий, но уверенный, с зачатками профессионального, голос. И всё равно неуместный. — Двинешься, стреляю.

Девочка, высокая и худая, встала между мной и Гришей. Она еле-еле сумела заслонить меня, прикрыть своей спиной обтянутой лёгкой кофточкой. В руке у неё подрагивал служебный пистолет. Полиция, кадет, или следак, учится ещё. И куда она полезла против профи? Меня решила защитить, дурочка! Ничего же не успеет.

Для Гриши появление ещё одного игрока тоже оказалось неожиданностью, которая и стоила ему жизни. Думаю, мысленно он успел обматерить всех своих сообщников последними словами: почему они оставили вооружённого человека в заложниках? Маленькая хрупкая девушка, кто подумает, что она опасна, на ней же не написано, что она профи, да ещё и не профи, так понтуется, красуется — нет реального опыта. И уже не будет, мелькнула у меня мысль, когда рука выбрасывала последние лезвия.

Как медленно тянется время, как карамелизированный сахар из почерневшей ложки. Кажется, я видел как лезвия крутятся в воздухе, как гришина рука медленно берёт и бросает нож. Как нож сверкает, бликует светом ламп. Даже успел рассчитать его траекторию, когда всё закончилось. Нож летел не в меня.

Всё закончилось оглушающим громом, выстрелом, от которого зазвенели стёкла. Девушка оказалась на высоте — она успела выстрелить. Не знаю уж что ею двигало, но она показала, что не зря училась, где бы там она не училась. Не смотря на неопытность и дрожание рук, пуля попала куда нужно — ещё на одного однокурсника моего стало меньше. Новичкам везёт? Или же везёт как утопленнику. С одной стороны, хорошо, с другой — мне меньше работы в будущем. Но будущее — это где-то далеко, нужно думать о настоящем.

В настоящем Гриша схватился за грудь и привалился к стене, автоматическая система оценки опасности вычеркнула его из своих списков. А вот девушке нужно моё внимание — я знаю, что мой однокурсник не промахнулся. Может уже и не нужно, скорбно подумалось, но всё равно рвусь к ней. Вдруг он не успел прицелиться, смешно звучит, но всё же.

Ну же, давай, девочка, живи! Живи! Чёртов снайпер, не мог хотя бы немного промазать для разнообразия, сделал бы мне, своему однокурснику, подарок на прощание. Ты спасла мою жизнь, возможно, жизнь всех заложников, девушка — ты герой, я сделаю для тебя всё, что в моих силах, постараюсь даже больше, но…

Нет, тут мне уже делать нечего. Девушка выдохнула из себя последнюю струйку жизни и потеряла последнюю связь с этим миром. Но почему же всё ещё капает кровь? Чёрт! Он и в меня умудрился попасть, правда, вскользь, руку задета. Однако, рана глубокая, крови много течёт.

Останавливать некогда. Полиция должна была слышать выстрел, они думают, что им делать. У девушки могла быть рация, её нужно найти, руки скользят от крови, своей и её. Действительно рация нашлась, работает. Нужная волна…

— Говорит заложник из банка, грабители ликвидированы, есть раненые, нужно скорая помощь. Повторяю, двое раненых, нужна скорая. Можно входить.

— Повторите, что с грабителями.

— Все грабители убиты, опасности нет, можно входить. Нужна скорая, минимум двое раненых. И один убитый… — Договорить не хватило сил и я потерял сознание.

IV

Девушка падает прямо мне в руки. Или это не девушка? Теперь мне кажется, что это Гриша, причём одетый по пояс в какую-то индейскую повязку. Нет, всё же это пристойно одетая девушка, та самая, что спасла меня. Но почему она жива и так печально, так пристально смотрит на меня, как будто ждёт чего-то? Погодите, я же не смог её спасти.

Это была моей первой мыслью, когда я очнулся в больничной палате. Не смог спасти. Вторая мысль: зачем же так много цветов? Действительно, вся палата была заставлена букетами оранжерейных цветов, ни одного полевого, какие любил цветочник Мюллер. Если вы понимаете, о ком я. Третья мысль: на её могиле не будет столько цветов, хотя она заслужила больше меня.

Какое-то движение в палате, рука пытается нащупать какое-нибудь оружие под подушкой, только потом я вспоминаю о том, где я и почему тут. Никакого оружие нет — и хорошо, это всего лишь медсестра, которая радуется тому, что я очнулся. Как мало нужно людям для радости.

Все радуются, что я очнулся. Кроме мэра, который ещё не очнулся, он в соседней палате. Кроме девушки, которая двумя этажами ниже, в морге. В палате, оказывается, уже лежат два выпуска городской газеты с заметками на первой полосе про мой героический поступок. Ага, героический, ничего не скажешь — девушку не спас.

Да что ж такое! Почему мысли постоянно возвращаются к этой девушке, это как-то нездоро́во. Ведь, действительно, я совершил поступок. Не знаю насколько героический, но спас же людей. Хотя планировали ли их убивать? Мэра спас точно, обещают, что он очнётся не сегодня, так завтра. Зато убил грабителей, они тоже же люди, суд бы их наказал совсем не так строго. Как взвесить это на весах справедливости? Что окажется тяжелее? Ведь и девушка погибла по моей вине, хотя кидал нож и не я. Не вмешайся я со своим альтруизмом, то умер бы только мэр. А если бы и мэр не проявил альтруизм, то мог бы и сам остаться в живым. Но зачем нам жить в обществе, где нет альтруистов, что за звериная стая. Да и то, у зверей поболе будет доброты.

Больница отпустила меня легко, ранение относительно лёгкое, но на душе от этого не стало проще. Тело пострадало меньше, чем психика. Вот встречался с выздоровевшим мэром, ну как выздоровевшим, на коляске ещё, но уже в социально-коммунальном бою. Он хвалил, поздравлял и всё такое прочее. И все вокруг радовались, а у меня перед глазами стояла падающая девушка — и моя неспособность её спасти.

И ладно бы с этими поздравлениями и похвалами. Вот вышел я уже на работу, а она у меня не из спокойных, требуется концентрация, вроде был справляюсь, но как-то механически, без должного погружения в материю. Иногда выпадаю из реальности настолько, что забываю где я и что делаю. Работа потеряла смысл, чего раньше никогда не было.

Ещё и сны снятся. Каждый день примерно одно и тоже: шью кого-то, появляется та самая девушка и каждый раз мне не удаётся её спасти. Один раз от смертельного укуса гигантской змеи, другой — гибнет в пламени дракона, третий — она бьётся в красную кирпичную стену, пытается убежать, с неба падают бомбы, а я только смотрю и ничего не могу. Пытаюсь каждый раз, но каждый раз не получается.

V

Серость бытия. Серое, затёртое словосочетание, используемое всеми обо всём. Читать про неё — банальщина, писать — тоже, а переживать… тяжело и муторно, ничего не сказать такого, чтобы не получилась банальщина. Но жить приходится в этой серости, банальной серости.

Восстанавливаюсь от ранения, прогоняю лишние мысли тренировками, йогой, физической измотанностью. В перерывах набираю клиентуру. Удивительно, но благодарность мэра оказалась полезной. Не сама даже благодарность, а известность с нею связанная — меня не только показали по ТВ, но и, косвенно, рассказали про мою работу, про то, что я под пулями оперировал. К счастью, мне удалось увернуться, не упомянул, кем точно работаю. Люди стали мне больше доверять свои жизни, даже в спокойных условиях. Те вялые конкуренты, что у меня были, совсем сдали позиции.

Олигарх предложил работу на дому, в смысле у него, сделать пару операций, пластическая хирургия. Догадываюсь, что пара операций — пара человек, которых нужно увести от чрезмерного внимания, то есть работы много, но и платит хорошо, добавит, если всё быстро и гладко пройдёт. Должно быть интересно, не часто такие заказы мне попадаются, тут спасибо мэру — олигарх из новостей узнал обо мне.

Полная смена обстановки, полезно, конечно, но серость бытия, та самая банальная, никуда не делась, хотя, казалось бы, в таком дворце, с таким убранством — откуда даже капелька серости возьмётся. Никакой ноябрь не пройдёт. Но нет же, всё девушка перед глазами, серость её кончины и бытиё её крови у меня на руках. Её небытиё и яркость крови.

Что там работа, даже отдых мне стал не в радость. Никогда не умел хорошо развлекаться, а тут даже старые привычки отказали. Фильмы — скучно. Сериалы — ерунда. Подкасты, лекции, интервью — засыпаю. Ну хоть книги — сложно найти то, что увлекает. Перечитывать не интересно, новое — пустота.

Всё так было до тех пор пока не нашёл ту самую книгу, ту, которая всё изменила. Зажгла — не в том смысле, что у Брэдбери, нет. Засветилась огнём в конце туннеля. Так вот книга.

Я шёл домой с так называемого развлечения и, как всегда, думал о чём-то своём, но заметил, что в помойку, что у меня за домом, кто-то выкинул старую библиотеку, книги прямо вместе с полками. Типичная советская библиотека, типичные советские полки. Какой-нибудь внук решил продать или въехать в дедушкину, или вероятнее бабушкину — бабушки дольше живут, сухая статистика, квартиру, — или продать её. Освобождает её от духа русского, русской культуры и самобытности. Не могу пройти мимо выброшенных под морось книг, да мне ничего не нужно, да, с моей работой иметь якорь из книг противопоказано, да, я читаю преимущественно цифру, но — всё равно не могу пройти мимо, хотя бы одним глазком гляну, что там.

Ох, хороший же человек жил в доме напротив. Каждую третью книгу хотелось взять. Много фантастики, приличные издания классики. Бомж, который соберётся их сдать в старую книгу выпьет основательно. Повынимал отдельные томики, полистал пожелтевшую бумагу. Красота, чтоб я так жил, чтобы читать это всё не торопясь. А это что такое?

В глаза бросилась яркая жёлтая суперобложка. Ещё фантастика. Клиффорд Саймак… тут я замер. Минималистичная обложка: название и какой-то дракон кого-то держит или что-то подобное. Книга называлась «Что может быть проще времени?». Действительно, что — задумался я. И в этот момент пазл сложился.

Что может быть проще времени? То есть, что может быть проще путешествия во времени? Проще путешествия в прошлое, проще спасения девушки в прошлом, путешествия в… до того рокового момента.

А ведь это действительно вариант! Выход! Путешествие во времени — что может быть проще! И правда! Всего-то путешествие, всего-то во времени. Хотя… ведь действительно много фильмов про них придумано, и учёные, небось, что-то думают по этому поводу. Не бывает дыма без огня, должно быть что-то… что-то должно быть возможно. Нужно выяснить, покопаться в источниках, связать несвязанное.

Это близко моей профессии: брать в одном месте, а использовать в другом, складывать то, что обычно воспринимают несовместимым. Физики могли проглядеть то, что увидит врач или реконструктор. И наоборот. Не забудем ещё эзотерику — фигня, конечно, но вдруг и там найдётся крупица нужного знания. Или в традиционных религиях. Кто знает.

Что может быть проще времени? Если ты уже понял время, а пока надо браться за дело и искать, добывать. И путешествовать. Но прежде всего — прочесть книгу, вдруг, маловероятно, но вдруг, автор что-то знал и заложил частичку этого знания между строк, откуда оно стечёт внимательному читателю в складки натруженных рук, зацепится за заусенцы, полученные от длительного листания жёстких страниц и пергаментов.

Книгу я осилил за один вечер. За второй — перечитал. Для третьего раза потребовалась неделя и половина карандаша для пометок. Мне кажется, я выучил каждый изгиб листа, каждое слово с учётом положения на странице. Более того, я нашёл оригинал, прочитал его два раза. Прочитал подстрочный перевод. Надстрочный перевод. Ничего, никаких подсказок. Автор красиво написал, замечательно, но название не скрывает герметического смысла, алхимической инструкции.

С книгой всё равно не расставался, брал её везде, надеялся, что мелькнёт озарение и вот тут-то — открою нужную страницу и всё пойму.

VI

Хорошая у меня профессия, насыщенная, позволяет посмотреть новые места, думал я стоя на уступе голой скалы. Ветер холодил вспотевшую при подъёме голову и уносился вперёд, в зелёную долину.

Сюда не ведёт один перевал, потому туристы не ходят, в 1965 году заходили геологи, всё измерили, зарисовали на своих картах, ничего не нашли и ушли. Конечно, ничего не нашли — они же себе под ноги смотрели, а надо было вверх. Шутка, конечно. Не нашли потому, что дракон успешно отводит глаза. Вот и я сейчас на другой стороны этой светлой, зелёной и милой долины ничего не вижу, кроме нагромождения скал и камней, хотя, где-то там, перед самым высоким пиком, развалился старинный замок, от которого в сохранности осталась только одна высокая башня, почти минарет. Именно в ней и содержались принцессы. Если верить сказаниям. Возможно и сейчас там томится одна из них, правда, не знаю зачем. Может быть папаша заплатил, чтобы проверить будущего тестя.

Как бы то ни было, но мне принцессу, даже если бы она там была, не освободить, я не рыцарь, не принц, даже если бы она там была, она мне не нужна. Я тут в поисках другого, мне бы чего попроще. А принцесса у меня есть и своя — тут мне вспомнилось, с чего всё начиналось, девушка, спасшая мне жизнь. И то, чем должно закончиться, уверил я сам себя.

Мне нужно, всего-то, заполучить несколько чешуек с дракона, тогда заработанного мне хватит на несколько месяцев, смогу отвлечься от работы и, наконец-то, почитать умные книги. Однако, сложно найти то, что не видишь. Или видишь, но в тот момент, когда открывается пасть и рокочущее пламя извергается как вулкан. Про драконов известно очень мало, даже то, что они существуют неизвестно, но, теоретически, в желаемой вселенной, они линяют и можно найти чешую без непосредственного контакта с её бывшим. Носителем.

По слухам, проверенными погибшими героями, линяли драконы в укромных местечках недалеко от главного лежбища, от сокровищ или принцесс (скелетов принцесс?). Осталось найти, где в этой долине это самое укромное место. С учётом того, что я точно не знаю, где сама башня.

Может быть отдохнуть в этой милой и зелёной долине? Вон под тем утёсом рядом с ручейком, водопадом стекающим с ледника. Чую, что дракон может любить купаться в этих ледяных водах. Или остужать свою пасть после огнедыхания.

Работать врачом особого назначения увлекательно, можно придумать оправдания почти для любого поступка, любого времяпрепровождения. Хотя фармацевтический аспект работы не мой любимый. Найди и принеси — плохо сочетается со статусом врача, зато хорошо сочетается с деньгами. Платят за чешую с дракона, наверное, лучше, чем за принцессу из башни. А деньги мне сейчас нужны, деньги равны времени, а именно оно мне сейчас у нужно. Для путешествия, но, в первую очередь, для изучения материалов, знакомства с физикой. Что она говорит про время, про движение во времени? Что может быть проще времени? Вдруг физика даст ответ.

Физика даст ответов не больше, чем дракон — чешуи. В этом я был уверен на все сто. Но попытаться должен обязательно — готов хвататься за любой, даже самый маленький шанс, лишь бы он вёл в прошлое. В то прошлое, где дракон ещё не полинял, а девушка ещё жива.

Хорошая ложбинка, я бы здесь покатался по траве при нестерпимой чесотке, при стойком кожном зуде. Потёрся бы о те камни — если бы был драконом солидных размеров. Камни-то валуны, метра три высотой. А при линьке у них есть зуд или чешуя отваливается как волосы лысеющего?

Разведу костёр, что может быть проще? Времени на сбор дров предостаточно, веток вокруг валяется уйма. Кстати, почему? Не привлёк бы мой костёр до небес дракона. Милая долина, но, почему-то, не хочется тут засиживаться, что-то есть отталкивающее, отвратительное в этой слишком идеальной картинке. Хотя нет, дело не в картинке, может запах, или шестое чувство говорит, что за мной наблюдает кто-то, кого я никак не могу заметить.

Разведу костёр и поищу чешую ночью, что время терять. Эх, найти бы время — чтобы что-то потерять, нужно это что-то иметь, но разве я имею время? Скорее это оно меня. А драконы и принцессы — кто кого имеет и владеет? Что-то не верится мне, что дракон может самостоятельно придумать план похищение и реализовать его — у него же лапки.

О какой хрени я думаю, а? Это всё испарения драконьего пота, он же потел, когда линял. Или что у него там, серные выделения, метановые железы.

А что это блестит в костре? Какие-то кости, чей-то скелет? Нет, более прочное, несгораемое. И более плоское, как блюдце или сковородка, крышка котелка моего предшественника — рыцаря. А нет. Чешуя! Чешуя дракона, не горящая в огне, не растворяющаяся в кислотах и щелочах. Удачно я запалил костёр. Сэкономил много времени, днём я бы их не заметил. Сэкономил то, чего у меня никогда и не было.

VII

Первоисточники гласили… многое, но всё не то. Время для всех было чем-то побочным, вспомогательным, не самостоятельным. Если говорили про время, то про часы, хронометры, максимум про относительность времени. Относительность относительно чего? Время приравнено к пространству, эквивалентно пространству, но как же тогда путешествовать во времени? Почему в его, времени, эквиваленте мы легко путешествуем, а в самом времени — никак. Ну то есть путешествуем, но все вместе, безраздельно. И, если кто-то отстал, то есть умер, за ним уже не вернуться.

Если лететь очень быстро, то можно попасть в условное — там не будет второго тебя, постаревшего и мудрого — будущее, но оставаясь на месте нельзя вернуться в прошлое. В пространстве можно улететь и вернуться (правда, условно вернуться), а со временем такой фокус не удастся — часы никогда не будут показывать прежнее время, в отличии от координат в GPS-навигаторе.

Первоисточников огромное количество, статьи, научные статьи, подкасты, научно-популярные видео, но всё вскользь, не о том. Что такое время? То, что мы считаем атомными часами — и всё, дальше, или раньше, только история часов — не времени как такового. Как же путешествовать? Энтропия ли мешает путешествовать, про неё изредка вспоминают. Но есть и обходные пути — мультивселенная, множественные миры, названий много, решения ни одного.

Классическая физика не даёт никаких реальных ответов, только предположения, которые ни отдельный человек, ни учёные всей Земли не могут проверить. Альтернативщики всех сортов предлагают кучу вариантов, но, почему-то, ни один из них не подтверждён подписью из будущего или прошлого. Эзотерики предлагают только нематериальные неработающие методы путешествий. Ну или полёт фантазии — тоже не то, что мне нужно.

Куда мне теперь податься? За кровавыми деньгами для новых независимых исследований, для новых копаний в мудрости и глупости веков. Те, кто говорит, что деньги не пахнут, не ковырялся в помёте дракона и не спасал мирных жителей на поле боя.

А девушка с каждый часом, с каждым мигом уходит от меня всё дальше, всё старше (?) или древнее (?), всё больше времени нас разделяет. Я движусь, а она лежит.

VIII

Важное отличие врача особого назначения — нас учили не бояться смерти.

Когда до дрожи боишься смерти сложно убивать других. Точнее так: сложно убивать других людей. Чтобы легко убивать других представляют не людьми, так часто делают при геноцидах и войнах, называют недолюдьми, низшей расой, тараканами. Вы же не задумываетесь о своей смерти, когда тапком на кухне убиваете таракана, зарящегося на ваши ценнейшие продукты?

Нас учили, что нельзя других считать не людьми. Это подразумевает, что мы не считаем их равными, недооцениваем их возможности. Не думаем, что они могут быть не глупее нас — а это приводит к быстрой смерти, смерти нашей, а не их.

Нас учили не бояться смерти.

Когда совсем рядом взорвалась очередная ракета, моя рука не дрогнула, она поправила полиэтилен, закрывающий импровизированную операционную. Второй рукой я продолжал резать пациента. Всего их лежало двое, второй без сознания дожидался своей очереди. С первым пора было заканчивать, так как уже несли следующего, третьего.

Вооружённые конфликты и войны дают много работы нам, врачам, умеющим работать в особых полевых условиях, в том числе там, где обычные врачи отказываются работать по этическим причинам. Особенно если конфликт развивается в богатых странах, где люди могут позволить нанимать врачей особого назначения в щекотливых ситуациях.

Работа в целом простая, реж-вынимай-зашивай, иногда закрывай глаза, передавай другим. Анестезиологи работают самостоятельно, тут не до изысков современной медицины. Руки работают, глаза не боятся, а ум может быть занят чем-то своим.

Ум постоянно возвращается к идее фикс, он пригвождён к путешествию во времени в той мере, в какой можно быть зафиксированным при путешествии, то есть при движении откуда-то куда-то. Или, в данном случае, из когда-то в когда-то ещё. Куда двигаться, если хочу путешествовать? Какие параметры задать в начале движения?

Покупая билет на поезд всегда указываешь куда ты хочешь доехать, хотя сойти можно и раньше, хорошо работает, если тебя пытаются выследить. Но нужно хотя бы сесть в поезд, идущий в нужном направлении. Хотя бы сесть в поезд, хоть какой-нибудь. Хотя бы прийти на вокзал, хотя бы знать, что есть вокзал и поезда. С путешествием во времени всё не так. Я могу, как и в привычном путешествии, сформулировать пожелание «хочу попасть в такое-то место в такое-то время», но где тот проводник, что проводит в нужный вагон и выдаст билет. Да и как сказать, не себе, а кому-то другому, другому человеку или не человеку, куда и в когда мне нужно?

Вот следующий пациент отправляется в путешествие в известном направлении. Оттуда, правда, никто не возвращался, во всяком достоверных данных нет, но путь проторенный и не вызывающий сомнений. Однако, тут хоть понятно куда он отправляется. И в куда — в никогда, в безвременье. А мне нужно в прошлое, в конкретное прошлое.

Конкретное настоящее отвлекло, стена осыпалась настолько, что пришлось переносить полевой госпиталь в подвал.

— Там же грибок. — Скептически заметил я, когда переносили столы и освещение.

— Зато нет осколков. — Резонно ответил наниматель с перебинтованной головой.

— Если бы не было осколков в телах, то мне тут нечего было бы делать. — Ответил не отрываясь от очередного пациента. — Этому уже всё равно, не нужно его нести вниз.

В реальности, в настоящем моменте, всё ясно и просто. Я тут и сейчас, я режу и зашиваю, оставляю в живых, когда получается, и уворачиваюсь от штукатурки, падающей на голову. Легко сказать, где и когда я. Как же сказать, куда и когда я хочу?

Хочу на площадь родного города за сутки до ограбления. Но как это указать условной машине времени? Когда я прошу дать билет до Антверпена, то автомат или человек понимает меня, так как мы оба действуем в одной системе координат, на поверхности планеты Земля. А почему у машины времени должна быть та же система координат? Может быть у неё точка отсчёта Солнце — тогда как указать куда мне нужно? Не «планета Земля, координаты такие-то», нужно ещё указать, где будет планета в то время, когда я хочу в ней оказаться.

В тех книгах и фильмах про путешествия во времени, что я изучил, авторы, кажется, считают, что Земля плоская, неподвижная и вообще центр Вселенной — нет никакой проблемы в перемещении, люди всегда попадают на поверхность Земли, как будто она и не движется с ужасающей скоростью в бескрайней пустоте. Очень наглядно это видно в старинном фильме, одном из первых про путешествия во времени, «Назад в будущее», где герои на машине перемещаются в прошлое оставаясь в том же месте — относительно планеты, но не Солнца и звёзд галактики.

С другой стороны, как указать момент времени, в который я хочу попасть? Не могу же я сказать, что хочу попасть за сутки до ограбления, откуда условная машина времени узнает какой это момент времени? Если я укажу точный час по Гринвичу — разве что-то поменяется? Что такое наш час для галактики, для Вселенной, для универсальных законов? По каким часам нужно указать время для машины времени?

Сплошные вопросы, откуда взять ответы.

— Сколько ещё человек сможете прооперировать? — Ещё один вопрос без формализованного ответа.

— Несите. — Единственное, что могу ответить.

Несоблюдение норм охраны труда — этому тоже нас учили. Режим работы у нас плавающий, то вал то отпуск, нужно успеть заработать пока есть предложение. Да и работа интересная, не рутина офисного планктона. Увлекательная работа, но иногда можно подумать и о чём-то своём.

Если у меня будет машина времени, сделаем такое допущение, то какие координаты, четыре измерения, мне в неё вносить? Физики говорят, что всё относительно, нет абсолютной системы отсчёта, только инерциальные, то есть схожие. С временам вообще не понятки.

Фраза, которую я хочу заложить в машину времени, звучит примерно так: «Я хочу попасть в такое-то место в такое-то время». Тут самое простое слагаемое — «хочу», но это не физика, не математика, а чистая механика — нажатие на кнопку пуск. С «я» тоже более-менее понятно — это тот, кто сейчас вынимает осколки фугаса из бедра молодой девушки в форме. Место — только с привязкой к звезде и планете, в относительной системе координат. Если машина времени движется в той же системе координат, то, возможно, прокатит. Остаётся решить вопрос со временем и поправкой координат с его учётом. Какое указывать время, пусть даже в нашей, не абсолютной системе координат? Минус десять в десятой колебаний электрона? Или в чём измеряют время самые точные атомные часы. Бывает ли такое?

Могут ли часы пойти назад и показать, что время повернулось вспять? Я даже замер с новым скальпелем в руке, не начал делать новый ответственный разрез грудной клетки полноватого мужчины, гражданский, случайная жертва, ранения осколками оконного стекла, большая потеря крови, шансов мало. Особенно, если замирать со скальпелем в руке, напомнил я сам себе.

Следующая возможность свободно подумать появилась, когда я уселся в шикарное красное кресло, стоящее в углу комнаты под классическим ковром. В комнате это был единственный целый угол, вообще единственный угол, так что вид в третьего этажа открывался широкий. Впечатляющий вид, учитывая пролетающие самолёты и ракеты. Самое то, что задуматься о вечном, о вечности, если быть точным. Или о её отсутствии.

Вечность времени. Куда мы двигаемся во времени? Показывают ли часы наше перемещение во времени? Часы ничего нам не говорят о перемещении во времени, они лишь указывают на пройденный путь, на количество тик-таков, которые отмечают этапы нашей жизни.

Тик-так часы на Спасской башне. А что если они никуда не идут? Что если они тикают, оставаясь всё там же, точнее тогда же. Они не могут пойти обратно, посмотреть на подхоранивание Сталина, на встающего с одра Ленина. Они стоят — как в прямом, так и переносном смысле. Они могут лишь упасть, вон как та вышка связи. Тук-бух и нет вышки, только облако пыли, межзвёздной пыли, из которой рождаются новые миры. Часы лишь тикают, электроны пляшут, ну а мы, дураки, считаем, что куда-то движемся во времени, хотя, на самом деле, сидим в одной и той же жопе.

IX

Ночь выдалась особенно тёмной, крошки требовалось собирать в новолунье. Свет зажигать опаснее, чем шагать через старые корни высоченных деревьев, растущих на каменистом склоне. Я с трудом различал не только свои руки, ноги, казалось, уходили в вековую тьму Шварцвальда, Чёрного леса Баден-Вюртемберга.

Чтобы хоть как-то ориентироваться я зажёг «подсветку»: фонарик спрятанный под курткой, от которого свет шёл только вниз, вдоль брюк. В итоге я видел куда наступил, но в очень узком кругу, так что при ходьбе я видел только одну опорную ногу, а вторая расплывалась в неизвестности.

Как ориентироваться в такой ситуации? Да никак. Ты идёшь туда — чуть было не сказал «куда глаза глядят» — куда идут ноги, а в эту ночь все дороги в лесу должны вести в одном направлении, будем надеяться, не в крематорий. Выбирать путь сейчас не только невозможно, но и бессмысленно, а потому можно не загружать голову навигацией и маршрутом. Нужно опираться на моторику тела и не задумываться о дороге. Мозг в большинстве своём свободен, а потому можно размышлять о чём-то своём.

А что у меня своё? Конечно же, я снова погрузился в путешествия во времени. Что движется во времени? Если я был вчера и буду завтра, то почему-то же говорится, что я сегодня куда-то движусь? Почему «сейчас» меняет временную координату.

Пришлось отвлечься на перелезание оврага, цепляться за склизкие корни, ожидать нападения сверху и размышлять о вечности — сложная и неэффективная задача. Шварцвальд продолжал наполняться тёмной тишиной, приостановленное движение можно продолжать. Я снова частично оторвался от реальности.

Но что-то же движется во времени, как я сейчас движусь по этому лесу. Я движусь — в пространстве и во времени. С какой скоростью? Не знаю… Секунда за секунду — это ерундовая единица измерения, но чем мы ещё можем измерять время?

Что-то мелькнуло между деревьями, краем глаза я заметил красноватый огонёк где-то за левым плечом. Довольно высоко, вряд ли это окно Домика, скорее искры, вылетевшие из трубы. Кого в нём сегодня жгут?

Я запомнил в какой стороне был свет, но поворачивать не имело смысла: в темноте в лесу, тем более таком как Шварцвальд, всё равно потеряю направление. С другой стороны, куда бы я не шёл, тропинка всё равно выведет, если не буду ей мешать, меня к Домику. Расслабься и иди!

Так как измерить время? Для этого у нас есть часы. Часы, минуты, секунды. И день, год, световой год — хотя нет, это уже не про время — век, тысячелетие… Тик-так, тикают часы, тик-так, тик-так. Но вот проблема! Они не могут идти назад! С помощью часов мы не можем определить в какую сторону по оси времени мы движемся! Мы только отмечаем, тик-так, сам факт движения. Вот как я сейчас отмечаю факт движения по лесу.

И что примечательно: я, с помощью фонарика, вижу, что я двигаюсь, вижу, как движутся ноги, как шагаю. Нога появляется в освещённой зоне и покидает её, появляется и пропадает. Тик-так. Точно!

Я движусь по тропинке в Шварцвальде, но не вижу этого. Всё чаще впереди мелькают оранжевые огоньки, но я не знаю сколько я прошёл от той опушки, где оставил машину. Не могу измерить расстояние, то есть моё перемещение в пространстве. Могу только считать шаги, умные часы, которые всегда со мной, отсчитывают раз-два-три, левой-правой, левой-правой. Они же точно так же бездумно считают время тик-так, тик-так.

Обе функции считают некоторое движение, электронов или ног, не важно, тик-правой, в обоих случаях я не могу заставить их двигаться в обратном направлении: левой-так. Представьте себе, что шагомер вам выдал, что вы за день прошли минус десять шагов. Такого не может быть. Даже если вы весь день шагали задом он вам насчитает что-нибудь положительное. Вы могли маршировать на месте — и всё равно результат будет положительным!

Не важно сколько вы прошли, можно выйти из дома на три часа и вернуться обратно: перемещение окажется равным нулю, так как вы вернулись на тот же диван перед телевизором, справа от бутылочки холодного пива, слева от огромного пакета чипсов, но шагомер будет показывать рекомендованные десять тысяч шагов. Шагомер не измеряет перемещение, даже зная длину шага вы не можете сказать как далеко ушли от старта. Шагомер показывает пройденный путь, если знать длину каждого шага.

Сейчас я не знаю и этого, не знаю длины шага, так как одновременно вижу только одну ногу, которая попирает опад Шварцвальда.

С часами, тик-правой, с секундами — та же история! Он показывает лишь то, что я движусь во времени, но куда я движусь — и движусь ли вообще — может быть просто у меня бег на месте, то есть бег на мгновении — неизвестно. Я в чёрном лесу не только пространственном, но и временном. Я вижу лишь одно мгновение, только избитое «сейчас», так же как вижу только один ботинок, не вижу отрезок времени целиком.

Как как же определить сколько сейчас времени? Как определить насколько назад нужно двигаться, чтобы попасть в желаемое событие? Часам верить нельзя, они ничего дельного не показывают.

А можно ли верить этим огонькам среди деревьев? Там кто-то ходит или это блуждающие огоньки? Нет, всё-таки это уже домик. Пора быть крайне осторожным. Мне послышалось или это действительно были детские голоса? Вопросы позволяют выделять опасные явления на мутном фоне слабых прыгающих огней.

Домик, домик, мне немного нужно, я не потревожу твоих жителей. Домик, домик, мне бы лишь пару крошечек пряничка да отломить кусочек оконного сахарку — лишнего мне не надо, я знаю свою дозу. Тик-правой, левой-так — приближаюсь к домику. Оглянулся, всё тихо, хвоста вроде нет. Чёрт бы побрал постояльцев дома, у них там танцы со свечами, что ли? Почему-то огни так и пляшут, плещут светом на скудную траву и густые кусты вокруг Домика. Сложно увернуться от них.

Однако, если выключить, как бра перед сном, страх, то задача у меня простая: отломить от Пряничного домика пару сухариков и найти несколько осколков сахарного стекла. Найти, завернуть в зелёно-коричневую фланельку, спрятать в кожаный мешочек и уйти.

Последнее сложнее всего, как уже говорил сейчас все дороги Шварцвальда ведут к Домику, уйти от него невозможно. Но уходить от Домика требует в первую очередь страх, если задуматься, то найти меня могут в равной вероятностью в любом месте леса. Если нет разницы, зачем напрягаться и бежать?

Положив слегка округлившийся рюкзак под густой куст, в темноте не смог понять какой именно, у самого склона и сам залез в темнейший уголок между валуном, толстой елью и кустом. Здесь спокойнее всего дождаться рассвета и уже тогда искать путь из леса.

Тогда. Сейчас. Часы показывают, что сейчас не то, что было вчера. И шагомер показывает, что сейчас не то, что было десять тысяч шагов назад, но что с того? Но что было десять тысяч шагов назад? Что движется в пространстве? Вроде бы, мы знаем: я двигаюсь. Но кто или что это «я»? Я же был вчера и есть сейчас — почему можно говорить, что я двигаюсь?

Что движется во времени? Движусь ли я во времени, было последним вопросом, который я пытался сформулировать, когда бдительность упала до нуля и мои глаза прочно закрылись.

Следующим актуальным вопросом было банальное «где я?», но птичка, внимательно меня разглядывающая из гнезда в недрах кустарника, дала мне вполне полновесный ответ, не требующий комментариев. Я потянулся, размял то скрюченное, что крепится к телу, и отыскал рюкзак. Всё на месте, можно отправляться в путь. Но куда?

На ближайшем пригорке росла замечательная сосна, идеально подходившая для лазанья. Наверное, на неё веками залезали счастливчики, выбравшиеся из Пряничного домика, подумал я, и повторил их нехитрый трюк. Машину свою не увидел, но опушка, с которой я пришёл, блестела росяной травой буквально в паре километров. Запомнив примерное направление и ориентируясь по низкому утреннему солнцу я выдвинулся в путь, к машине, уюту и душу. Последнее сразу пришло в голову, так как после ночи в еловых иголках всё чесалось.

Найдя исчезающие во мху следы тропинки я оглянулся — Домика нигде не было. Тик-так, тик-так.

X

Где я? Вопрос уже не актуальный, но второе слово из вопроса — само по себе вопрос вопросов. Я? Кто я? Когда я? Вот, пожалуй, самый сложный вопрос: когда я?

Вот сейчас я думаю эту мысль и я, вроде бы, есть, сейчас вот тут есть, думаю мысль. А я два года назад, при ограблении — тоже я? Там и тогда я был совсем другой, чем сейчас. Могу ли я быть и тогда и сейчас, но быть таким разным при этом. Почему это всё я? Где (и даже когда) тут я?

В этот момент почувствовал иронию момента: лучшая девушка публичного дома (иногда за операции мне платят и так) настолько страстно присосалась ко мне, что нащупать границу тел оказалось проблематично. Хотя… в данный момент для меня это было скорее удовольствием, чем проблемой.

Следствие этого (где тут я?) вопроса, возвращаюсь к абстракции, к вечному. Если я есть вчера и два года назад, то движусь ли я во времени? Если я есть во временной точке А и во временной точке Б, то какое же это движение — я растянут по оси времени, я отрезок, такой же отрезок как по пространственным осям, по линейке, которой измеряют мой член. Но что же тогда движется? Ведь что-то же движется. Куда-то движется?

И девушка, если, конечно, профессионалку можно назвать таким нежным именем, тоже куда-то двигалась, двигая и меня. Что отвлекало, но я не мог отказать весьма уважаемому, если вы понимаете, о чём я, клиенту в выборе дополнительной оплаты, донейшна, скажем так. С такими лучше не ссориться, это усложняет жизнь.

Усложним. Есть ли я сегодня во временной точке «вчера»? Да, …, как же это сказать-то по-русски? Как я сегодня могу быть когда-то ещё? Но ведь я был вчера, когда оно для меня было сегодня. И два года назад я был, точно уверен, что был, видел как подстрелили девушку. Тогда я был, а сейчас я в тогда есть?

Мозг плавится от этих языковых и понятийных игр.

Ладно, оставлю время в покое — на время. Могу ли я быть в двух местах одновременно? Ну вот полечу в прошлое и там будет два я одновременно. Или как это сказать? Два меня. Но это же не два меня — это же один и тот же я, но в разное время… нет время-то одно. Место разное. Но, постойте, я и так в разных местах, я же объёмный, я не математическая точка — я одновременно нахожусь во многих местах, сидя занимаю целое кресло, а лёжа — диван.

Может ли быть так, что вот сейчас я лежу под красивой девушкой и одновременное, тоже сейчас, смотрю на неё обнажённую грудь вон из того угла? Вроде бы нет, так как у меня только два глаза, расположенных на считанных сантиметрах между собой, а до того угла пара метров. Но есть у меня два тела, одно из которых старше другого… что значит старше?

Старше — тело дольше жило, больше помнит и знает. Но тогда я два разных «я»: ведь я же не могу одновременно, то есть прямо сейчас, знать и больше и меньше, чем я сам знаю. Парадокс. Парадокс убийства дедушки, теперь кажется достаточно бредовым. Ерунда: если «я» сохраняется, то прошлое не может измениться, не может изменится память человека — иначе это получается другой человек, другой «я». Мир, в котором я убиваю дедушку — не мой мир, точнее мой мир, раз я в нём что-то делаю, являюсь актором, но это мир того меня, который убил своего дедушку, а не того, кто родится сильно позже и будет путешествовать во времени. То есть я родился в другом мире, не в том, в котором могу убить собственного дедушку. Это кажется настолько логичным, что не понятно откуда растут ноги у парадокса.

Хотя также не понятно откуда растут ноги у этой милой барышни, которая знает, что работает не с обычным клиентом за деньги, а с особым клиентом босса — за собственную жизнь. И, надо отдать должное, хорошо старается отвлечь меня от мыслей о вечном. Настолько успешно, что мне приходится отвлечься, чтобы её слегка утихомирить, минут на пятнадцать. Уже неплохо.

Если память и прошлый мир неизменны, то попасть в своё же прошлое невозможно, лишь в другой мир, пусть и похожий до неразличения с твоим собственным, откуда ты ушёл, который ты помнишь. Своё прошлое не изменить — главное следствие этого: можно не переживать за того парня, который облажался в банке, он нас не интересует, так как он — не я, он из другого мира. Как и девушка, но имеет ли это значение? Нет, однозначно нет.

Как быстро пролетают пятнадцать минут и я понимаю, что и тут мне положено становиться акторов, меняться с девушкой лёгкого, но упорного поведения местами. Как нужно поменяться с тем парнем из другого мира, который ещё ничего не знает — и не узнает.

А что будет со мной в этом мире? Вообще-то тут тоже неплохо, подумал я, ощущая бёдрами упругую попку. Смогу ли я из того мира узнать, что творится тут после моего исчезновения (?) в этом мире? Кто-нибудь в этом мире заметит, что я пропал? Смогу ли я вернуться в этот мир обратно?

У меня нет ответов на эти вопросы, только ощущение правоты, ощущение однозначности: это настолько же некорректные вопросы, насколько было бы некорректно сейчас предлагать девушки деньги или просить её номер телефона. Хотя второе легко может дать её босс. Для наблюдателя из другого мира, каким я буду после совершения путешествия во времени, этого мира не будет существовать, как сейчас для меня не существует других миров.

Говоря языком физики, невозможен такой наблюдатель. Почему-то часто забывают, что не всегда возможно наблюдать, даже теоретически, какие-то процессы. Мы не можем разогнать какого бы то ни было наблюдателя до скорости света, чтобы наблюдать свет или другие явления происходящие на скорости света. Мы не можем быть в этом и другом мире одновременно, а ведь именно это нужно для того, чтобы быть в этом мире, а наблюдать другой. Двумерный объект не может находиться в двух плоскостях одновременно — если мы для простоты уплотним наши трёхмерные миры до двумерных. И забудем о времени, что характерно.

Забудем. О. Времени.

Времени. О. Забудем.

XI

Не знаю как это случилось, но я попал на встречу с буддийским монахом Брахмапали. Я ничего не знал про буддизм, кроме того, что есть Далай-лама и был Будда. Даже не был уверен есть ли Будда сейчас или весь остался в прошлом, в том, куда (когда?), теоретически, можно вернуться. И сейчас (сейчас — это когда?) знаю не сильно больше.

Кажется, я гуглил все мероприятия в городе, в описании которых было слово «время», но уже точно не уверен в каком ментальном чаду нашёл эту бесплатную встречу после пяти часов поисков, уже под утро. Бесплатное мероприятие с печеньками — как не поддаться соблазну и не перейти на их сторону.

Как всегда торопился, почти бежал, чтобы не опоздать, а потом осел на коврик и чуть не уснул под монотонное непонятное бормотание монаха на неизвестном мне языке. Оказалось, что он то ли таец, то ли ланкиец, но хорошо говорил по-русски, наверное, учился у нас, ещё в СССР. В зале для йоги были знатоки, постоянные посетители, которые знали ритуалы и кланялись, когда нужно, что-то отвечали монаху в положенных местах. Я просто сидел в уголке и старался не заснуть.

Оказалось, я далеко не единственный новичок в зале, а потому почтенный Брахмапали начал рассказывать азы буддизма. Весь мир — страдание. Даже то, что нам кажется счастье, обернётся страданием. Но есть способ как избавиться от страдания навсегда — и этот путь нам указал Будда. Вроде бы общеизвестные вещи, но монах их так рассказывал, что они казались чем-то новым, блестящим и увлекательным, не затёртыми истинами нью-эйджа, где красиво говорят, но стоит копнуть оказывается астрологический прогноз (обо всём и ни о чём).

Всё это было не слишком интересно для меня, оно сразу откладывалось куда-то в глубины сознания, не задерживаясь на поверхностном уровне осознания. Слушал вполуха, уделял больше внимания соседям, их позам, одеждам, поведению. Слушал вполуха до тех пор пор пока монах не дошёл до понятия анатта — отсутствие самости, отрицания понятия «я».

— Я — это лишь иллюзия, нет ничего, что мы могли бы назвать «это — я». Человек — это поток дхамм, постоянно рождающихся и умирающих. — Примерно этими словами говорил Брахмапали. — Физика сказала бы, что человек состоит из элементарных частиц, квантов, которые каждое мгновение заменяют друг друга, заменяют по причинно-следственному закону, закону каммы.

Там ещё много умных слов было, которые я не запомнил, но основную суть я уловил: нет неизменного «я», которое присутствует от рождения до смерти тела. От рождения до смерти человека, как мы привыкли это говорить.

— Человек представляет собой сумму двух основных компонентов, которые на европейский манер можно назвать психическим и физическим: нама и рупа. Сознание, психические процессы — не вторичны, как представляется науке, она независимы, в чём-то можно сказать, что первичны по отношению к материи, рупе. Любое существо состоит из этих двух компонентов, намы и рупы, которые поддерживают друг друга — как две стенки шалаша, подпирающие друг друга. Одно не производит другое, но и не может существовать друг без друга. Убери рупу, материальное тело — не будет человека, души, как её понимают христиане, нет. Убери наму, психическое, и будет простой кусок материи, не живое существо.

Тут один из слушателей задал свой глупый вопрос и я потерял нить рассуждений — увлёкся своими размышлениями. Если Брахмапали прав и человеку свойственно заблуждаться (проверяно на своём опыте!), то «я» — это лишь иллюзия, жажда существования. Следовательно, если перефразировать буддийскую максиму, нет того, кто путешествует во времени, есть путешествие во времени… или его тоже нет, если нет того, кто путешествует?

Путешествует во времени тело или душа, какой-то там дух, психическое? Или то и другое? У попаданцев только психическое, но это ерунда какая-то. Если душа существует, то для путешествия во времени ей нужно отрываться от тела — как при отправке в ад. Или в рай. Нет, если есть душа, то путешествий во времени не может быть, ерунда получается — две одинаковых души, одного и того же человека, одновременно. Нет, ерунда. Как и два тела одного человека одновременно. Чушь!

А вот если «я» нет, то и никаких парадоксов нет! Я секунду назад — это не тот же я, что сейчас. Я сейчас не тот же я, что будет через минуту. Когда я попаду в прошлое буду я, или тот, кого я принимаю за себя, и кто-то другой, совсем не я, даже не я из прошлого.

В своё прошлое не вернуться, так как оно «не своё», чтобы что-то было своим, нужно чем-то обладать — а обладать некому. Нет того, чьим время может быть. Путешествие во времени получается просто перемещением во времени. Возможно, ещё и перемещение в пространстве, точнее в мирах — попадая в прошлое попадаешь в прошлое не своего мира, а какого-то другого. Но есть ли в этом какая-то разница, какой-то смысл: теряются различия, так как нет своего и не своего мира — нет «я» и присваивания к этому я.

Получается, что путешествие во времени… никакое не путешествие! Нет движения во времени! А как же тикающие часы? Они как шагомер — и никто не мешает шагать на месте: вроде бы идёшь, шагомер считает и считает, а ты остаёшься там же, откуда начинал свой путь в тысячи ли. Точнее часы тикают — и нет того, кто мог бы двигаться во времени.

Время — такая же иллюзия как и «я». Время — иллюзия! Значит… достаточно проникнуться этой идеей, понять её и принять. Тогда и не нужно будет никуда путешествовать: зачем куда-то двигаться, когда ты всегда там и тогда, где нужно?

Но…

Но, если я когда, где нужно, когда, где хочу, то почему я не вижу того, куда стремлюсь? Где та девушка в банке, которая меня спасла? Почему я вижу только её урну в колумбарии, а не вижу живой и улыбающейся?

Оказалось, что я настолько ушёл в свои мысли, в свою аналитическую медитацию, что не заметил как лекция закончилась, начались вопросы. Конечно, я не удержался.

— Скажите, пожалуйста, бханте Брахмапали, а что буддизм говорит про время, что такое время?

Монах улыбнулся.

— Времени нет. Мир в буддизме описывается через дхаммы — минимальные единицы всего. Есть нематериальные дхаммы: сознание, психические процессы. Есть материальные дхаммы — это вся материя, которую мы знаем. И наши тела, и окружающий мир, который описывает современная физики. Только не надо думать, что дхаммы — это атомы или элементарные частицы. Нет, это совсем другое. Этому различию, объяснению того, что такое материя с точки зрения буддизму можно посвятить целый курс лекций, сейчас у меня нет подробнее объяснить, но запомните: дхаммы — это не атомы. И вот ещё: есть дхамма пространства, но нет дхаммы времени. Времени нет, есть лишь смена одних дхамм другими. Так же как нет того, кто достигает Ниббаны. Если вы меня понимаете.

Монах ещё раз улыбнулся и быстро, только для меня, хитро подмигнул, произнося последние слова. Мне показалось, что я понимаю, но не уловил до конца — что же именно.

Не дождавшись окончания, поток вопросов у неофитов бесконечен, я вышел на улицу, под мелкий тёплый дождь. Его шелест приятен, но я заткнул уши наушниками и включил музыку погромче. Не какой-нибудь свой заезженный до цифровых дыр плейлист, а доверился неизвестному ИИ или простой программе — онлайн музыка, подбираемая под мой вкус. Большой процент известных мне песен и исполнителей, но попадается и что-то новое, иногда выстреливающее на все сто.

Вот и в этот раз стоило войти мне в ритм шагов, начать отмерять равные промежутки пространства ногами, равномерно оставлять следы кроссовок на пространственной оси, как, после короткой паузы, в голове зазвучало:

Ветер дышит в лицо, разгоняя туман.

В окнах снова кино, на дорогах капкан.

Люди верят и ждут, несмотря ни на что,

Рубят правду и лгут, так порою смешно.

Нервно смотрят вдаль и хотят всё знать,

Но тебе я могу показать.

Голос знакомый, хотя и не приевшийся, кажется, группа Чёрный обелиск, хороший голос, люблю несколько их песен, но эту раньше не слышал. Звук у них классный, чистый, тяжёлый, без этого бесящего треша. И слова…

Знай, ты мне не враг!

Всё, что есть у меня, я отдам просто так.

Встань рядом со мной!

То, что вижу я, ляжет перед тобой.

Чужие сны огромной страны,

Ненависть слов, проливающих кровь.

Но всё же встань и молча смотри,

Ты узнаешь всё, что ждёт впереди.

Стой и смотри!

Стой и смотри! Стой!… и… Смотри!

Я остановился прямо где шёл. Вот оно! Последний кусочек пазла, которого мне не хватало. Вот оно!

Стой и смотри! Как всё просто!

Монах же сказал, и хитро подмигнул (откуда он знал, что я ищу!), что времени нет. Движение во времени — такая же иллюзия как и иллюзия «я». Такая же иллюзия как наблюдение ходьбы на месте с помощью шагомера: шаги добавляются, а та стоишь на месте. Я же до этого почти дошёл, тогда, в Шварцвальде.

Стой и смотри! Не надо никуда идти — мы уже всегда на месте! Только не видим этого, занавешивая глаза синей занавеской приятных уму иллюзий и заблуждений. Мы стремимся, хотим что-то делать, двигаться, жаждем чего-то достигать — и самозабвенно (в прямом смысле!) предаёмся иллюзии движения, прыгаем в омут тикания часов и кружения (на месте!) стрелки.

Нет никаких путешествий во времени, даже немного обидно. Люблю путешествовать, а тут такой облом. Зато. Зато можно попасть в нужное время — для этого нужно всего лишь… всего лишь остановиться.

Остановиться (Стой!) не так как мы привыкли, не замереть в пространстве — при этом иллюзорное движение во времени остаётся. Нет, нужно замереть иначе (смотри!), нужно перестать стремиться, желать — нужно остановиться психически, чтобы преодолеть страсть к движению, которая и движет мир, стоящий на месте.

Люди верят и ждут, несмотря ни на что,

Рубят правду и лгут, так порою смешно.

Верят и лгут. А нужно стоять и смотреть. Однако…

Как остановиться и просто смотреть? Бханте Брахмапали дал мне ответ, я почти его поймал, понял, но не принял. Узнал, но не познал.

Стой и смотри! Чему учит буддизм? Как практиковать? Кажется, монах сегодня говорил про множество разных способов, вплоть до наблюдения своих собственных эмоций, но самая сильная практика — медитация. Сидячая медитация, требующая успокоения ума. То есть требующая, чтобы практикующий сидел и наблюдал. Вот как я смогу путешествовать во времени — сидя на собственной попе, в путь на собственной подушке.

XII

Как остановиться? Есть только один проверенный способ — медитация. В ней останавливается, я надеюсь, всё, но уж точно останавливаются мысли, устанавливается движение. А что значит останавливается движение? Значит нет никаких процессов, часы не делают тик-так, секундомер замирает между вчера и завтра, он уже не мчит то, что называется жизнью, вперёд.

Медитация — и я перестаю бессмысленно кружить на одном месте, прыгать на одной ножке, заставляя шагомер безумно и бессмысленно крутиться и показывать пройденные рекорды. Вот чего достигали буддийские практики: они останавливались и видели протяжённость во времени. Как пассажир, дёрнувший стоп-кран поезда, может во всей красе рассмотреть окружающие его джунгли, ранее сливающиеся в зелёную кружевную повязку на глазах.

Удобный диван, полужёсткие подушки под спину и попу — можно начинать. Кажется, ничего не забыл.

Тело расслабилось, как будто заснуло, мозг тоже расслабился, но это была настороженная расслабленность, концентрированная на самом себе. Мир сузился до черепной коробки, вмещающей нежный студень мозга, не было внешнего, относительно сознания, мира. Только клубок мыслей, чувств, эмоций, но по мере изучения мыслей они куда-то рассасываются, пропадают. Вслед за ними пропадают чувства, сложнее всего с эмоциями. Они вызывают новые мысли, все повторяется. Может ли быть человек без мыслей, эмоций? Будет ли это человек? Мысли отвлекают меня от непривычной для меня медитации, но я упорный и буду биться до конца — другого способа у меня нет.

Постепенно мой разум освобождается от мыслей, успокаивается, становится похожим на океан в полуденный штиль — гладкая поверхность, отражающая только саму себя. Нет ничего, так как нет того «когда», когда что-то могло бы быть. И нет «кого», который мог бы когда-то быть. Поверхность отражает себя самому, но она сама — пустота. Как она может отражать себя, если отражение — это процесс, а значит нужно время? Вопрос запустил рябь по поверхности сознания, отражение качнулось и окончательно пропало. Как и поверхность, нечему стало волноваться.

Вдруг возникло ощущение, как будто киноплёнку прокручивают назад. Как будто аудиокассету откручивают назад с помощью кохиноровского карандаша. Ничего не изменяется, так как ничего нет, нет самого времени, но я чувствую движение, нематериальное движение. Затем мир начинает расширяться, восстанавливать свою связность. Идеальная гладь сознания начинает отражать все вокруг: появляется тело, как будто отдельно от всё ещё неподвижного разума, появляется одежда на теле, подушка за спиной. Кажется, что смотрю на тело со стороны: чуть откинувшееся назад с приоткрытым ртом, закрытые глаза, расслабленная поза.

Мир все шире и шире, причем он охватывается внутренним взором весь целиком — нет движения, нет деления на до и после, статичная бескрайняя картина, невообразимая для ума в обычном состоянии. Пятно грязного асфальта подо мной увеличивается, вижу потрескавшуюся стену за собой. Ощущается пустота в остальном пространстве: кожей ощущаю пустоту прохладного и влажного воздуха, редкость его молекул. Мир все шире. Потолка нет, только где-то в высоте ржавая металлическая крыша вылезает из-за какой-то стены или балкона. На стенах, что за и передо мной, ощущаю толстые пучки городских сосудов — проводов. Пара деревянных ящиков где-то слева, явно пустых и ломаных. Какие-то доски, железяки, мусор и вонь.

Мир все шире. Кажется, что могу разглядеть каждую крупинку кирпича даже на дальней стене. Сознание-зеркало всё ещё подвержено штилю, но я чувствую, пора переходить к действию. Медленно приоткрываю глаза и проверяю подвижность рук. Ноги занемели на твёрдом асфальте. Первая мысль: где это я? Вторая: когда это я?

Кажется, получилось… Получилось! Путешествие во времени! Путешествие без путешествия. Не важно — я на месте! Точнее нет, я не знаю, где я, но это означает, что я, надеюсь, на моменте, в нужном моменте, в нужном времени. Но надо проверить.

Всё получилось точно: я оказался за сутки до ограбления в соседнем переулке, тихое место, где моё появление никто не мог заметить. Именно об этом месте я думал перед медитаций.

У меня получилось! Хотелось прыгать от радости, смотря на улицу, на здание банка, изменившее всю мою жизнь. Изменившее жизнь, но… как мне изменить то, что ещё недавно было прошлым, а стало будущим? Чёрт!

Я так увлёкся самим путешествием без путешествия, так хотел проверить получится ли медитация, что забыл о цели путешествия! Оказывается, горько пошутил я, не достаточно оказаться в прошлом, необходимо ещё что-то в нём сделать. Но что?

Покопавшись в карманах выяснил, что ни денег, ни карточек у меня с собой нет. Хорошо хоть не в пижаме отправился в путешествие! Что же делать? Хм. Я же попал не в какой-то другой, чужой мир, тут я был совсем недавно (я есть тут и сейчас!), внешне за два года изменился мало — тут есть люди, которые меня помнят, которые узнают. Связи решают всё! Уверен, что смогу и без денег раздобыть всё необходимое.

Картина начала складываться у меня в голове, общие черты плана образовывали китайскую графику. Каллиграфия путешественника во времени, шань-шуй самоубийства другого человека.

Чтобы спасти девушку мне нужно… не дать спасти самого себя. Убить самого себя — парадокс похлеще парадокса убийства дедушки. И психологически значительно сложнее. Инстинкт самосохранения требует защищать свою жизнь, но… у человека, как говорят специалисты, нет инстинктов. Тогда что? Страстное желание жить — но это желание касается только меня самого, а там, в банке, умрёт другой я, не тот, который сейчас (который тоже только иллюзия), или точнее — тут, страстно желает жить. То есть там, и тоже сейчас, тот другой я тоже желает жить, но это его проблемы, а я решаю свои — и они не совпадают у разных я (равнозначно иллюзорных).

Мне нужны инструменты для экстренной пластической хирургии, знаю, кто мне их даст на сутки, потом отработаю. Это самое простое. Не погибнуть бы до того выстрела… нужно переодеться.

Впереди сутки, но нужно выспаться, чтобы не дрожали мысли. Значит часов восемнадцать. Инструмент, одежда, какие-нибудь деньги и документы. Я ещё строю планы, а ноги уже несут в знакомую хирургию, где не любят полицейских, а, значит, есть всё для полевых пластических операций.

Теперь я не буду стоять и смотреть, разве что чуть-чуть. Я буду бежать, лететь, скользить, пробираться, пробиваться — и убивать. Убивать чужими руками, чужими судьбами, знаниями их будущего, которое моё прошлое. Которое общее сейчас и всегда.

Сейчас и всегда!

Руки в глубоких карманах неброского плаща, голова в глубоком капюшоне, весь целиком — на свету перед перед входом в банк. Ещё два мгновения иллюзорного времени (как приятно иногда предаваться иллюзиям!) и дороги назад не будет, я шагну через порог и изменю… уже не знаю, что… свою жизнь, это точно. Этим я занимаюсь каждый день, после каждой иллюзорной ночи.

Пора! Сейчас и навсегда!

XIII

Дежавю — обычная ошибка восприятия, когда кажется, что уже видел именно это. У меня дежавю искажённое: вижу точно то, что уже видел два года назад, но вижу иначе.

Смотрю на всё из двойной тени капюшона и самого тёмного угла банка. Всё как в первой серии этой истории, ничего нового, разве что успел как следует рассмотреть девушку — и утвердиться в своём намерении. Она прекрасна! Так и не выяснил как её зовут, но разве имя что-то значит? Я и без слов вижу, что она великолепна. Какая пластика, а улыбка… тут мне не хватает слов.

И не хватает времени, грабители уже тут. И я сам, конечно, тоже тут. Стараюсь не смотреть на довольного жизнью самого себя двухлетней давности. Такой юный и наивный малый. Такой милый — и приговорённый к смерти. Прости, друг, но мне придётся, нужно, хочется, — я жажду занять твоё место. Удобное и счастливое место, если его немного подрехтовать.

Напряжение растёт, бандиты переговариваются по рации. Скоро появится Гриша. Не к месту и не ко времени. А хотя…

— Что стенку протираете? Заняться нечем?

Всё, время стоять вышло. Остались считанные мгновения, которые я проигрывал в голове сотни, тысячи раз. Нервы напряжены, мышцы расслаблены в предполётном состоянии. Нельзя ошибиться с моментом: чуть раньше и целью Гриши стану я, этот я, опытный я, а не тот юнец; моментом позже и девушка погибнет.

— Замри!

Снова оно! Стой и смотри! В этот раз не про меня. Лечу! Одним мощным прыжком, тренированное тело послушно, уверенно, ласково отзывается на привычную перегрузку, несусь к девушке. Гриша как в замедленной съёмке. Отличие, он отвлёкся на меня, меня-меня, отстаёт от прошлой версии на пару десятых секунды, точность ниже. А вдруг! (радостно) Или вдруг! (печально)

Выстрел! Нож проскальзывает между нашими телами, падаю прямо на девушку и она, кажется, теряет сознание. Какой же я недоумок! Она промазала! Промазала из-за моего прыжка! Гриша жив! Жив и очень опасен!

Но и я не пальцем делан: где-то на уровне бессознательного мои руки уже давно тянутся к пистолету девушки. Выстрел! Это уже Гриша — оказывается пистолет у него уже в левой руке! В кого он стрелял? Ответ всплывает перед глазами: на весах опасности перевешивает врач особого назначения — после него можно и добить вооружённую девушку. Я бы именно так поступил — Гришу учили тому же.

Правильно учили, надо отдать должное, но его не могли готовить к тому, что против него будет два врача особого назначения. Два практически идентичных врача особого назначения.

Не стой и не смотри! Можно сказать, что с закрытыми глазами — перед внутренним взором картина, которую видел в прошлый раз, — нажал на собачку девушкиным пальцем.

Последний выстрел. Гриша, со второй попытки, я тебя переиграл. Кажется. Или это не я переиграл, а другой я? Какая к чёрту разница!

Проверяю, что девушка дышит (а Гриша нет) и бросаюсь к прежнему себе. Отлично! Дырка в груди, можно сделать вид, что спасаю! Все замерли в своих щелях в полу и ждут разрешения разбежаться. Скоро, ещё чуточку подождите! Ради этого момента я учился всю жизнь! Почти готово! Можно и отвлечься — рация у девушки.

— Говорит заложник из банка, грабители ликвидированы, есть раненые, нужно скорая помощь. Повторяю, двое раненых, нужна скорая. Можно входить.

— Повторите, что с грабителями.

— Все грабители убиты, опасности нет, можно входить. Нужна скорая, минимум двое раненых. И один убитый…

Один я убитый, один я — живой. Чёрт! Документы! Вернулся к себе и не глядя достал бумажник — хорошо, всегда ношу его в одном и том же кармане. Подложил туда другой очень похожий бумажник: деньги, бумажки с какими-то записями и водительские права, настоящие права. На них человек похожий на меня, но не я, с другим именем, другой историей. Вряд ли будут его досконально проверять, документы в порядке, может быть, кто-то даже опознает тело.

У меня теперь тоже с документами чисто — ведь это мои документы! Пусть проверяют хоть зубы, хоть, отпечатки, хоть ДНК — всё это я сам!

Девушка!

Она стояла надо мной, держалась одной рукой за свою прелестную голову и несколько подозрительно смотрела на меня. Я очарованно смотрел на неё снизу вверх и не мог найти давно приготовленные первые слова.

— Привет, меня Настя зовут.

— Привет, Иероним, можно просто Рома.

Обсуждения тут.

Чума 2.1

Итак, 2121 год наступил, часы Биг-Бена пробили полночь. Удивительно, что они ещё работают, насколько Джек знал туда не поднимались уже лет пятнадцать.

Куранты, новый год… но никаких салютов, праздничных толп на улицах. Один Джек в центре Лондона. Или лучше сказать в центре того, что когда-то было Лондоном. Тишина, по привычке кажущуюся напряжённой.

На чистом небе ярко горели звёзды, практически полная Луна заливала светом заброшенный парк больницы св. Томаса, рядом с которым Джек поставил свою высокую палатку автономного существования. Где-то среди чёрного неба можно было найти и Марс — надежду человечества. Туда могла бы улететь и семья Джека. Сам он не хотел никуда лететь, слишком много лет он прожил тут, на Земле, на родной земле.

Новый год, символическая граница и, как на всяких границах, тянет вспоминать прошлое. Джек смотрел на Луну и старался найти на ней Луна-сити —  ближайшее поселение людей, если не считать мелких станций, кружащих где-то между планетой и её спутником. Ближайшее поселение, казалось старику, даже на таком расстоянии грозило ему кулаком. Все эти чистые колонии, мечтали избавиться от остатков людей на Земле. Споры чумы долго выживают в окружающей среде, но без носителей, без человека, их срок когда-нибудь да выйдет, а потому следует вывести — или убить — всех оставшихся на Земле людей.

Джек помнил как развивалась эта пандемия, которую блогеры назвали Чума 2.0. Бактерия перешла от какого-то животного, какого именно он уже забыл, то ли свинья, то ли обезьяна, к человеку, стала передаваться от человека к человеку. Сначала об этом много писали, но реальной опасности для человечества она не представляла. Летальность высокая, но изоляция и антибиотики делали своё дело. Потом чума пришла вместе с пациентами в больницы, где познакомилась с внутрибольничными инфекциями и стала активно перенимать у них мультиустойчивость к антибиотикам. Вот тут всё и началось: антибиотики первого ряда выпали сразу, другие, реже используемые, очень быстро оказались бесполезны, а больницы превратились в морги. Учёные не успели выяснить чего ещё нахваталась бактерия чумы, но летальность достигла ста процентов, и проводить исследования стало сложно, зато появилась шутка, горькая шутка, что вышло обновление — Чума 2.1. Границы её не останавливали, а бактериальные споры выживали почти в любых условиях, годами лежали и ждали человека. И он приходил.

Джек помнил как двадцать лет назад согласился, и много лет винил себя за это, поехать в ту поездку за топливом на какую-то дальнюю автозаправку в провинции. Пока его не было, внук принёс откуда-то старую игрушку, деревянную лошадь-качалку. Если бы я не согласился ехать, твердил потом себе Джек, мне не пришлось бы видеть тела детей и внуков, не пришлось бы их хоронить. Лежали бы все вместе без забот. Они могли бы улететь, если бы накопили достаточно денег, а мне куда и зачем лететь? Где жил, там и умру спокойно, если дадут. Марс угрожающе краснел на краю неба.

Колония на Марсе значительно больше, чем на Луне, хотя на первом же корабле нашли чуму и половина будущей колонии умерло, а вторая долго болталась в космосе, чтобы не заносить заразу на пока ещё чистую планету. И именно там строили наиболее агрессивные планы по зачистке Земли от людей. Джек надеялся не дожить до реализации этих планов. И на безалаберность всех внеземельников. Сегодня же праздник, Новый год, хватит пораженческих мыслей и воспоминаний, пойду праздновать.

Крехтя и про себя ругаясь на суставы, старик вошёл в тамбур своей палатки, разбитой на автомобильной стоянке больницы, где остался достаточно ровный асфальт, и провёл полную дезинфекцию. Приложил к руке МедИИцину — аптечку с ИИ, которая проведя быстрый анализ сделала один укол. Наверное, для суставов, она каждый раз старается, но ничего не помогает, подумал Джек, входя в основной купол палатки.

Обстановка в палатке не впечатлила бы ни одного туриста, но вызвала бы уважение у постчумных выживальщиков. Джек годами собирал полезные и приятные вещи, чтобы хоть чем-то скрасить свой быт. Палатка с человеческий рост многие годы являлась единственным домом, а потому старик заботился о ней не меньше, чем о каком-нибудь пентхаусе заботились раньше. Каждый раз он с большой осторожностью складывал её на тележку и с ещё большей осторожностью устанавливал, выбирая безопасные места, где ничего её не порвёт.

— Джей, включи свет. — Джек обратился к умной колонке с ИИ, заряжаемую от солнечных батарей на крыше палатки.

Праздник-праздником, а готовить еду нужно. Хорошо, что ему, одинокому старику, много не нужно, но и доставать пропитание становится всё сложнее.

Газовая горелка зажглась не сразу, поджиг барахлил, но за последние пять лет Джек не нашёл ничего лучше. С кастрюлями и сковородками проще, он их менял как только старые надоедали, хотя что там на них готовить…

На горелку Джек поставил банку консервированного супа — зачем пачкать кастрюлю? Сегодня чего-то болели пальцы и мыть посуду не хотелось. Рыбные консервы и зелёный горошек на второе. Чтобы устроить себе праздник — кольца ананаса на десерт. Трудно найти что-то не консервированное и съедобное, когда столько лет ничего не производят. Разве что иногда удаётся собрать какое-нибудь зерно, сделать кашу. Ягоды и грибы скрашивали жизнь, но не под новый год. Когда-то Джек пытался охотиться, но вот уже два года их этого ничего не выходило. Живности в окрестностях Лондона стало меньше да и руки трясутся, пальцы плохо гнуться, глаза уже не те. Как-нибудь дотяну на консервах, думал Джек вечерами, пересчитывая количество банок, которые он возил на тележке. Основную часть запасов он хранил в нескольких заначках по всему городу.

Доедая праздничный ужин старик слышал, как ветер гонит листья и ветки по парку и улице. Он радовался, что поставил палатку вдалеке от домов, от которых в такую погоду могут отваливаться куски штукатурки или даже части стен. Давно не было такого урагана, интересно, как изменится обстановка на улицах, смогу ли я пройти по старыми путям или придётся искать новые, думал старик, опускаясь на кровать, не так много осталось дорог, где я могу проехать на своей повозке, до одного тайника уже приходится пешком ходить за два километра. Утро вечера мудренее — и лёг спать под спальник, уже распадающийся на части. Грустно вот так встречать новый год, который он может и не пережить, который не принесёт ничего нового и хорошего.

Ночь выдалась неспокойная, крыши грохотали ржавым железом, где-то выдуло пару окон, количество обвалов некому было посчитать. Джек проснулся лишь однажды, когда где-то рядом упал лист железа, сломав ветку. Послушав, что ему ничего не грозит, он вернулся в неглубокий старческий сон.

Первое утро нового года началось стандартно, как и предыдущая тысяча вставаний с не слишком мягкой постели: разминка, гигиена, завтрак… И вот тут случилась заминка. Консервированная каша заканчивалась и Джек нагнулся, чтобы взять банку из нижнего ряда. В ткани палатки зияла дыра, видимо, прорезанная ночью железом с крыши, которая сломала ветку где-то рядом. Через дырку виднелся кусочек асфальта, тоненькие веточки и солнечный свет.

Первые секунды старик стоял как каменный, ни одной мысли в голове, все рефлексы куда-то пропали. Затем мысли заметались из угла в угол уставшего мозга. Дыра образовалась несколько часов назад. Размер большой, ветер. Вероятность заражения — 100%. Но я же ещё живой. Заделать дырку! Срочно! Постой, дурень! Вероятность заражения стопроцентная, ты сам сказал, а себе ты веришь, в таких делах до сих пор веришь. Почему? Потому, что до сих пор жив. Если вероятность заражения 100%, а он жив, то это значит… Это может значит только одно.

Ноги подвели и Джек со вздохом опустился на кровать. Нет, убеждал он себя, чума не могла пропасть. Три месяца назад он нашёл неизвестную семью — чума на месте. Месяц назад Франциска — чума была на месте. Чума на месте, но и он, старик Джек, тоже тут, на месте и живой. Это может значить только одно. Лекарство найдено.

То, что искали много лет, что так и не нашли, вот тут в его палатке. Лекарство от чумы, уничтожившей если не человечество, то цивилизацию. И это лекарство — это он сам. Никому не известный Джек, который забыл как звучит это имя из чужих уст. Если он попадёт в лабораторию, то из его крови смогут сделать лекарство от чумы, которое спасёт сотни жизни, тысячи жизней.

А ведь могло бы спасти миллионы, миллиарды… Если бы он не уехал тогда, если бы заболел вместе со всей семьёй… возможно, выявили бы его устойчивость уже тогда… или её ещё не было? Никто не знает. Но лучше бы он умер тогда… Нет! У него ещё есть шанс спасти если не свою семью, то людей. Всё было не зря!

Было не зря, а, значит, сейчас нужно особенно себя беречь! В моей крови течёт не золото — что-то в бесконечность более ценное для людей. Только бы добраться до лаборатории… которая на Луне. Нужно как-то дать знать. Но как? Он найдёт способ, найдёт тех, кто держит связь с Луной, он знал, что такие есть. Он оповестит всех — Луну, Марс, всех оставшихся людей, что есть шанс, есть возможность вернуться на родину, на Землю и не умереть. И имя этой надежде — старик Джек, утративший фамилию вместе с семьёй.

Вот сегодня действительно праздник, мелькнула мысль, и Джек открыл все имеющиеся в запасе десерты. Нужно поддержать силы, простимулировать мозг, чтобы лучше всё обдумать, решить, куда идти.

Следующую ночь Джек провёл под открытым небом. Чтобы не замёрзнуть, он закрылся всем, что было, даже куском палатки. Неудобно, но видно звёзды. Зато впервые за неисчислимое количество ночей — под небом, под звёздами. Он лежал и улыбался полному диску Луны, такому милому и близкому, Марсу, такому маленькому, но тоже родному, человеческому.

Обсуждения тут.

Марс для одного

Тяжёлый ботинок раздавил маленький камушек в пыль. Джек гордо поставил ногу первопроходца на крутой уступ. Первый человек, покоривший эту вершину, первый человек на этом континенте, первый и единственный человек. Он тяжело вздохнул и в грустной задумчивости уселся на камень. Перед ним простирался бескрайний красный простор.

Многих может удивить, что первого человека полетевшего на Марс зовут Джек Рассел, но администрация решила, что с таким собачьим именем будет меньше требований послать не белого человека. Представители других рас были, но оказалось, что только Джек идеально подходит для длительного одиночного полёта на Марс, пришлось как-то так объяснить это, чтобы не прилетело обвинение в превосходстве белой расы. Сам Джек Рассел, первый человек на Марсе, ничего не знал об этих политических хитросплетениях, ему честно сказали, что летит он потому, что он лучший претендент. Сказали в самый последний момент, когда он уже не мог случайно обмолвиться об этом перед журналистами.

Как бы то ни было, но Джек успешно долетел до красной планеты, благополучно высадился и теперь не знал, чем ему заняться.

Всё управление находилось в виртуальных руках корабля, чей компьютер обладал мощным искусственным интеллектом и от человека не требовалось вмешательства. Всё делалось само, но, как утверждалось, для человека.

Жилой комплекс компьютер засунул в подходящую пещеру, подсоединил к нему внутреннюю с искусственным освещением оранжерею, переходный блок и внешнюю водную оранжерею. Планировалось закрыть весь кратер куполом, защищающим от радиации, и уже внутри него развернуть, создать марсианский рай для человека.

Оставалось лишь слетать за льдом для создания водной оранжереи, что ИИ мог бы сделать и сам, но позволил человеку развлечься. Три маршрута Джек сделал в удовольствие, потом пейзаж ему надоел и он отказался лететь ещё раз. Он улёгся в свой любимый антигравитационный гамак, который по его приказу сняли с корабля, и уснул глубоким сном переселенца на новом месте.

Марсианская база развлекала человека как могла, но Джек всё равно чувствовал одиночество, которое накатывало всё сильнее. Казалось бы, в его распоряжении находились андроиды, внешне неотличимые от человека, с ними можно было общаться, вместе проводить время — максимально похожи на человека, такие запрещены на Земле, но Рассел знал, что он единственный человек на Марсе, это было важное условие полёта, которое было оговорено в самом начале, и его не могло обмануть сходство. Общение не клеилось, возможно это был самообман, а может быть недоработка (баг или фича?), но даже короткие беседы выдавали андроидов, что-то было в их речи, чего не может быть у человека. Джек ещё не понял что, но интуитивно чувствовал очень резко, болезненно.

Несколько раз Джека пытались расшевелить с помощью девушки-андройда, которую он нашёл моющейся в своём душе. У них всё сложилось, он даже забылся на какой-то момент — пока она не заговорила с ним лёжа под одним одеялом, продолжая ласкать. Что-то было недоработано в этом ИИ, чего-то не хватало. Чувство одиночество, покинутости только усилилось.

Красивые виды быстро перестали брать за душу. Цель полёта и стройки стала казаться какой-то виртуальной, вымученной, никому не нужной. Ему представлялось, что все эти труды пойдут на пользу не людям, которые остались на Земле, такие далёкие, недоступные и забывающиеся, а вот этим близким и чужим андроидам, которые так похожи на людей, но не люди.

Как Джеку хотелось иметь хотя бы одного сообщника, ещё одного живого, чувствующего человека… Вот! Андроиды не похожи на людей, потому что чувствуют, но что-то не то, не так как он. Для них нет некоторых простых прописных истин, которые так актуальны для Джека Рассела. Они думают как человек, но приходят к другим, парадоксальным выводам. Не везде, но в важнейших моментах. В них есть законы работотехники, есть какая-то заложенная человеком этика, но не та, что свойственная Джеку, какая-то холодная, злая этика. С её помощью хорошо идти вперёд, воевать с природой, отхватывать у неё кусок за куском, но оторванное попахивает мёртвечиной.

Стройка тем временем шла, но, как всё больше казалось Джеку, не туда. Он пытался получить ответы от ИИ, но получал либо отговорки либо упирался в отсутствие прав, доступа. Он простой человек, не специалист, практически пассажир — для работы ему не нужен был доступ. И всё же ему хотелось влиять на окружающую жизнь. Хотелось отстоять имя Человека. Но как это сделать?

Он стал изучать всю доступную документацию, шлялся везде, где можно и нельзя. Выходил в скафандре на поверхность, вне купола, искал другие, не задокументированные входы и проходы. И просто скучал по человеку.

На базе иногда устраивались массовые мероприятия, где можно было почувствовать себя в толпе, частью развлекающейся толпы. Толпы андроидов — не мог выкинуть из головы Джек, который приходил потолкаться, выпить и съесть что-нибудь вкусное. Он даже слушал речи, с которыми выступали на этих мероприятиях, но в них были слова и только слова, он не мог уловить никакого позитивного смысла, если складывал слова в предложения.

После долгих изысканий, после пяти месяцев поисков Джек нашёл тот самый рубильник. Рубильник, которым можно было выключить ИИ, остановить андроидов, усыпить марсианскую базу. Он понимал, что ему, единственному человеку, будет не запустить все системы жизнеобеспечения, что он умрёт вскорости после выключения рубильника, но его всё сильнее тянуло к нему.

На закате марсианская база укладывалась спать, андроиды имитировали человеческие суточные циклы. Далёкое Солнце отдавало последнее дневное тепла верхним камням кратера, на которых сидел Джек Рассел. Ещё немного подождать, тьма скроет расщелины, и можно будет выдвигаться в последний путь.

Рубильник беззвучно скользнул вниз, как будто его ежедневно смазывали и проверяли. Единичные горящие лампы погасли, коридоры и помещения залил тусклый аварийный свет. Тишина, приходящая на марсианскую базу ночью, казалось стала ещё гуще. Вот теперь Джек, единственный марсианин действительно остался один — андроиды легли спать и уже не проснутся.

Рассел тоже лёг спать и ему хотелось так же не проснуться, но не было повода — он знал, что воздуха ему хватит ещё минимум на два месяца. Так что утром тишина продолжится и ему, наконец-то, будет чем заняться, найдётся по-настоящему нужная для человека работа.

За окном было ещё темно, когда Джек проснулся от какого-то шума в коридоре. Там кто-то ходил и что-то ронял. И ругался. Человек на Марсе? Мысль промелькнула в голове у единственного человека на Марсе и угасла. Этого не может быть, прилёт следующей группы колонистов запланирован только через десять лет.

Джек вылетел из кровати и в чём был сунулся в коридор. Там действительно ходили. Несколько андроидов, плохо одетые, взлохмаченные, шли и обсуждали короткое замыкание в каком-то щитке горнопроходного бура. Или что-то подобное. Этого не может быть, подумал Рассел ещё не до конца проснувшись, андроиды не могут работать автономно.

— Рассел, вы проснулись? Не знаете, что случилось? Почему-то нигде нет напряжение, свет выключился и андроиды не работают. Хуже всего, что вся автоматика вырубилась, нет воды и канализация отключилась.

— Андроиды? А вы…

— Мы люди. Вы не знали?… На базе на каждую сотню андроидов по десять человек обслуживающего персонала.

Обсуждения тут.

Эмоции одежды

Утром Ирина решила надеть его чистую рубашку, а не ту, что вчера она испачкала клубникой и помадой, валяющуюся на табуретке рядом с кроватью. Где-то в этой квартирке должен быть гардероб, решила она. И он нашёлся: высокий шкаф красного дерева, явно антикварный, с широкими дверьми от пола до самого потолка. Взявшись за медную ручку Ирина тихонько потянула, стараясь ожидаемым скрипом не разбудить хозяина квартиры. Скрипа не произошло, двери легко распахнулись, и девушка увидела богатство гардероба.

Такого в холостяцкой квартире она не ожидала увидеть. Шкаф разделялся на несколько секций тонкими перегородками и в каждом отделении были полные наборы одежды — в каждом своего цвета и стиля. Тут всё от носков до галстука в тёмно-синей гамме, здесь, уже без галстука, в бежевой, там — сплошная светло-синяя джинса. Внизу ровным рядом стояла обувь, тоже строго и стильно подобранная. Брать футболку или рубашку из такого шкафа Ирине стало страшно.

Обойдусь, подумала девушка, и босиком прошлёпала на кухню. Хотелось пить после вчерашнего и особенно после прошедшей ночи. Холодильник оказался холостяцким с налётом подготовки к гостям, нашлась непочатая бутылка холодной минералки.

— Сушняк? Не слышал, как ты встала. — Раздался голос из спальни, когда Ирина наливала себе второй стакан воды.

Через пару секунд в дверном проёме появился и сам обладатель голоса — в образе Адама, где-то вчера-позавчера выгнанного из рая. И ему это состояние идёт, отметила девушка, и новая жажда, которую, как она думала, надолго утолилась ещё ночью, залила её.

Через час Ирина лежала на влажной простыне и пыталась вспомнить, как же зовут этого красивого мальчика, который вчера её так легко соблазнил, увлёк своей психологической цельностью, открытостью и яркостью эмоций. Она хорошо помнила вчерашние события на вечеринке, но имя куда-то улетучилось. А было ли оно вообще? Какая разница, когда опять хочется пить.

— Пошли, я сделаю лимонаду. — Он как будто прочитал мысли.

— Найдётся футболка или рубашка для меня?

— Стесняешься?

— Зябко.

Он выдвинул ящик из под кровати, достал тканый мешок с не менее чем десятком белых футболок и протянул одну из них Ирине.

— Зачем тебе столько одинаковых?

— Они идут в разные комплекты, потому всегда полезно иметь запас. Ну и ещё для симпатичных девушек по утрам.

— И часто у тебя по утрам симпатичные девушки без футболок?

Он лишь улыбнулся в ответ и пошёл на кухню, начал что-то делать с посудой и холодильником, грохоча второпях.

— Я тут случайно заглянула тебе в шкаф, — начала Ирина, прижавшись голой грудью к дверце открытого холодильника в опасной близости от его руки. — Неожиданно!

— Случайно? — Его улыбка была полна понимания. — И что же там неожиданно?

— Много одежды, я имею в виду для парня много. И всё так аккуратно развешено, сразу комплектами. Очень стильно, кстати.

— Стильно? Не думал об этом.

— А о чём думал? Очень интересно, о чём это ты думал, подбирая с десяток образов. — Ирина положила руку на его бедро и намёк на то, о чём он мог думать, получился совершенно прозрачный.

— Нет, не об этом, дорогая моя ненасытная! Ты когда-нибудь замечала, что твоё настроение, самочувствие, самоощущение зависит от того, в чём ты?

— Пожалуй нет… хотя, ты вот сейчас спросил, и я поняла, что да, такое бывает. Особенно с новыми вещами, бельём или какой-нибудь кофточкой.

— Вот! На самом деле одежда влияет сильнее, чем мы замечаем. Именно поэтому я и собрал комплекты, которые ты видела. Каждый из них — одно какое-то самочувствие, самоощущение. Один для встречи с злобным начальником, другой — для встречи с добрыми друзьями, третий — для обычной работы и общения с коллегами, четвёртый для прогулок. И так далее.

— А пятый для съёма тёлочек в клубах?

— Ну почти. — Снова понимающая улыбка, но Ирина не определила, что именно он понимает. — Для эротически-романтически-боевого настроения.

— Без трусов, что ли?

— С ними, ты разве не помнишь? Тут дело не в присутствии или отсутствии чего-либо, хотя это тоже играет роль. Нет универсальной формулы, каждому нужно подбирать свой индивидуальный стиль для каждого настроения.

— Как круто! Я тоже так хочу! Научи, а?

— Хорошо, почему нет. Какое состояние конкретно ты хочешь создать? — Спросил он передавая ей большой стакан самодельного лимонада с большим количеством льда и непонятно чего.

— Подходящее для дневного объяснения с родителями, где и с кем я провела эту ночь.

— Я подумал: «Так ли это важно, с кем и где ты провела эту ночь, моя сладкая N».

— Прости, что?

— Ты этого не знаешь, думаю, песня старше тебя. — В этот раз улыбка получилась покровительственная. — Не важно. То есть ты хочешь, чтобы я прямо сейчас из того, что на тебе, придумал что-то, что тебе поможет говорить с родителями?

— Да.

— Задачка! Люблю такие! Дай мне пятнадцать минут — как раз выпить этот лимонад.

Ирине казалось её глаза сверкают, такого боевого настроения она за собой не помнила. Его рубашка, слегка ушитая с помощью английских булавок, при ходьбе приятно холодила голую грудь — он убедил снять лифчик в этот раз, но посоветовал не практиковать это слишком часто. Теперь он вместе с её блузкой лежал в сумочке. Прямая спина, широкий шаг, дробь каблуков. Мысли мешались с его запахом, который всё никак не выветривался, преследовал даже в транспорте, как будто все мужчины вокруг были он.

Воскресное начало дня выглядело привычно тихим, сонный и спокойным — полная противоположность тому, что представляла собой сейчас душа Ирины. Она уже представляла, как её в дверях встретит отец, сцену, которую устроит мать. И придумывала как ответит им, как будет стоять на своём, как будет отстаивать свою свободу.

Ключ привычно проскрипел, но это оказался единственный звук в квартире. Родители ещё спали сладким сном, не догадываясь, что дочери не было дома всю ночь.

Обсуждения тут.

Одежды цвета ничего

Этические нормы тренируют фантазию, считал Джимбо. Особенно часто он об этом думал, и фантазировал, в метро и на скучных общих совещаниях, где много народу, а голова по делу ничем не занята.

На улицах процентов девяносто, как примерно посчитал Джимбо, постоянно носили непрозрачные этические щиты, на собраниях процент иногда доходил до девяноста пяти. Когда не видишь даже лиц соседей, фантазия разыгрывается на полную. Можно попытаться представить, в чём сегодня начальница отдела сортировки или главный ветеринарный врач — Джимбо их несколько раз видел с прозрачными щитами и увиденное ещё как понравилось. Секретаршу босса Джимбо никогда не видел, интересно, а сам босс её видел (может быть даже трогал)? Судя по голосу, если он, конечно, не изменённый, там должно быть огого что. То есть соответствует уровню босса.

У Джимбо были простые мечты, он вообще простой парень во всём. Научиться смотреть через этические щиты — и он будет счастлив. Он был уверен, что каждый раз как он едет в метро, кто-то в его вагоне едет голым. И безумно хотел узнать кто и взглянуть, пусть издалека, на этого человека.

В метро, особенно на эскалаторах, Джимбо задумывался о том, как быстро меняется жизнь. Ещё десять лет назад поездки в метро представляли собой что-то совершенно иное, чем сейчас. Он ещё помнил те поездки, но смутно, был ещё совсем маленьким и смотрел на мир совершенно иначе, другим интересовался — машинками, а не куколками. Тогда ещё все ездили открыто, в своей одежде, со своими причёсками, украшениями, девушки — макияжем. Все были такими, какими хотели быть, ну или почти такими, как хотели. Чем нарушали права окружающих — как теперь считается.

Сначала решили, что грязные, старые одежды оскорбляют окружающих, но нет возможности всех одеть в чистое и новое, а потом ещё и заставить в этом ходить, регулярно стирать и менять. Потом решили, что дорогая одежда, украшения оскорбляют окружающих, которые не могут себе этого позволить. Различные варианты причёсок стали оскорблять или унижать различные группы окружающих. Уже думали обязать всех ходить в униформе, но что делать с высокими и низкими людьми, красивыми и некрасивыми, толстыми и худыми?

И тут, очень вовремя, изобрели этический щит. Хитрая штука, которая скрывает человека, но не мешает ему контактировать с окружающим миром. К щиту можно добавлять исказитель голоса — и всё, человек теряет индивидуальность, а, значит, не оскорбляет ни чьих чувств, никого не унижает своим вызывающим видом. Универсальный человек, которого можно допустить в любое общественное место! До тех пор, правда, пока он ничего не сделает и ничего не скажет.

После этого поездки в метро стали совершенно не так увлекательны, как прежде. Осталось место только для фантазий. Разглядывать красивых девушек, обсуждать парней стало невозможно. Многое стало невозможно — и это сильно расстраивало Джимбо. Он хотел попасть в прошлое, где можно не только в фантазиях увидеть девушек в метро. Если улицах ещё разрешалось опускать щиты, то есть делать их прозрачными, то в транспорте стоял программный запрет и можно было даже не пытаться опустить свой щит.

Интернет полон фотографиями людей, которых успевали поймать с опущенными щитами, мало кто решался так ходить долго. Чаще всего на этих фотографиях нет ничего особенного запретного, нет обнажёнки, эротики и, тем более, порно, но всё равно они пользовались огромной популярностью.

Джимбо в интернете и проводил большую часть времени — девушки у него не было. На работе он тоже часто сидел на сайтах с картинками лишь при необходимости переходя в рабочие приложения и в почту.

Именно в такой день в личную почту пришло сообщение, которое Джимбо сначала посчитал спамом и чуть было не отправил куда следует. Лишь вчитавшись он понял, что это не спам, хотя и пришло со спамообразного адреса. Письмо от «Бригады свободной этики», где они заявляли, что получили его сообщение и предлагают поучаствовать в акции их движения. Напрягшись Джимбо вспомнил, что где-то полгода назад, под настроение, писал на разных сайтах письма админам, что хочет участвовать в деятельности их групп, хочет противостоять этическому тоталитаризму. Ни одного ответа за полгода он не получил. До сегодняшнего дня.

Долго не думая Джимбо попросил деталей, что нужно делать в акции. Получив ответ моментально дал своё однозначное согласие — ему показалось, что в «Бригаде свободной этике» прочитали его мысли и дали задание, которое он сам бы хотел воплотить в жизнь.

Бригадиры утверждали, что придумали устройство, временно выводящее из строя этические щиты. Его сделали в виде кубика Рубика, который нужно собрать определённым образом, чтобы включить глушилку. До сборки оно никак не должно выявляться сканерами, просто необычный вариант обычного кубика. После секундной работы устройство плавится, и у следователей не будет доказательства, что кубик когда-то был чем-то, кроме крутящегося кубика Рубика, который по каким-то причинам перестал крутиться. Подозрительно, да, но ничего не доказать. Подозрительно, потому нельзя чтобы одного и того же человека два раза находили в эпицентре выключения щитов с бракованным кубиком — из-за этого и нужны многочисленные добровольцы. Джимбо оказался на седьмом небе.

Все десять дней до назначенной акции он витал в облаках эротических фантазий. Представлял как увидит сразу несколько десятков человек, среди которых обязательно, как он предполагал, должны быть слабо одетые девушки, одетые по-домашнему, фривольно или вообще частично. Иногда он представлял, что в метро, прямо напротив него, окажется девушка в одних только тапочках. Просто сбыча мечт какая-то.

Кубик Рубика он нашёл в парке, в дупле старого дуба, как и было написано в инструкции. Там же была написано, как именно его нужно собрать, где какие цвета должны быть, чтобы прибор включился. Конечно, не требовалось собрать его полностью — бригадиры понимали, что не все добровольцы справятся с этой игрушкой.

Час Ч назначили на четверг на восемь тридцать утра, но Джимбо не знал сколько человек одновременно должны будут включить устройства, возможно в этот день он один. Возможно ему выпала честь первым опробовать выключатель щита, так как в новостях ничего не писали о подобных случаях. Хотя, он подумал, возможно это дело цензуры, и о таких случаях новости просто не пропустили. Правда, слухов он тоже не слышал. Джимбо так и не узнал ни одного человека из организации, ни одного имени, никого не мог выдать в случае провала — бригада работа чётко, но у неё могло не хватать волонтёров, тоже подумал Джимбо, вряд ли они нашли много подобных мне добровольцев, достаточно смелых, чтобы совершить такой дерзкий поступок.

День важный и ответственный, а потом Джимбо решил одеться если не торжественно, то солидно — его всё-таки увидит много народу. Бригадиры писали, что этические щиты должны будут выключиться всего на десять минут, но и за этот крохотный кусочек времени его может увидеть весь вагон и много кто ещё, включая охранников. Подумав про последних он как раз и решил не одеваться слишком пафосно — будет подозрительно, как будто он знал, что щиты отключатся. Так что простая чистая глаженая рубашка, новенький костюм, блестящие ботинки. И портфель, в котором он возит обед, электронную книгу и всякие безделушки — вроде кубика Рубика.

Потными руками Джимбо собирал кубик и больше всего нервничал по поводу того, что неправильно запомнил, как нужно собрать кубик. Если он ошибся, то никакой операции не произойдёт, доверенная миссия, крайне важная и нужная, провалится. Он долго учил последовательность действий, проверял, что всё получается на настоящем кубике Рубика, который он недавно купил (сейчас он лежит в глубинах канализации, чтобы не нашли, если будет обыск, два кубика).

Вытерев руки о новые брюки он сделал последний, решающий поворот кубика. Первую пару секунд ему казалось, что ничего не произошло, сердце ушло в пятки. Лишь затем он догадался поднять голову. Люди отвыкли в метро смотреть по сторонам: не на что, вокруг сплошные блёклые жемчужные щиты, даже стен вагона в час пик не увидишь. Все замкнулись в своих маленьких индивидуальных пространствах — сначала никто и не заметил, что щиты упали.

Джимбо оказался одним из первых, кто это заметил. Он во все глаза стал рассматривать соседей, отчётливо помня, что у него только десять минут, из которых только первые три-четыре им ещё ехать в туннеле, а на станции люди с упавшими щитами, скорее всего, разбегутся, он не сможет за ними наблюдать.

Весь четверг после акции Джимбо провёл в полиции, на многочисленных допросах, этических тестах и прочих популярных процедурах, которых в избытке можно увидеть в современных сериалах, где ловят этических преступников. Никто ничего не доказал, даже не заподозрил, но положенные процедуры заняли много времени и Джимбо вернулся домой расстроенным и голодным. Ещё в автозаке, который вёз его из метро в отделение, он поклялся себе больше не участвовать ни в каких мероприятиях «Бригады свободной этики» и других подобных организаций. Он разочаровался в людях. Не в тех, которые создают антиэтические подпольные организации, а в обычных подземных людей, которые ездят в метро.

Он был одним из первых, кто поднял голову после падения щитов. У него был однозначный интерес и однозначные ожидания. Которые не оправдались: вокруг него сидели обычные люди в обычной одежде. Он не увидел ни одного человека в халате или белье; ни одной голой девушке, о которой он мечтал; ни одного человека босиком, разве что один в шлёпках, но не домашнего вида, скорее пляжного; ни одного экстравагантно выглядящего человека. Обычная приличная неброская и удобная одежда, никаких контрастных цветов и удивительных фасонов, никаких объёмных и ярких причёсок. Ничего ради чего стоило бы идти на риск и выключать этические щиты.

Обсуждения тут.

Лингвистически-временная петля

Яков стоял в бурной горной реке по грудь в воде. Удерживала его только верёвка, которую он одним концом привязан к иве на берегу. Волокнистая петля обвивала его голый торс.

Ледяная вода больно била в грудь, но Яков этого не замечал. Он думал.

Русские люди именно так стоят в потоке времени: будущее бьёт в грудь, которая есть настоящее, а прошлое с шумом утекает назад за спину. Однако, это же неверное представление. Почему мы помним, то есть видим, прошлое, если оно у нас за спиной? Почему будущее, которое перед нами, которое стремится к нам, мы, наоборот, не видим? Может быть всё потому, что русские стремятся в светлое коммунистическое будущее, ради которого готовы забыть, отбросить прошлое. Живут мечтами, идеями, проектами, забывая, не видя свои корни, своих предков, свои традиции.

Мне кажется, правильнее те языки, в которых всё наоборот. Прошлое перед говорящим, будущее за спиной. Вот так.

Молодой человек перехватил верёвку, и поток повернул его лицом вниз, к далёкому устью реки, где ещё течёт вода, покинувшая горы ещё несколько месяцев назад. Мокрый и шершавый трос впился ему в бок, под рёбра.

Вот так, мне кажется, правильнее. Я вижу воду, которая обегает, омывает меня, моет, изменяет меня, воду, которая была рядом со мной сегодня, вчера, месяц назад. Вижу всё своё прошлое. Причём вижу именно прошлое, а не застывшее во времени настоящее: эта вода уже не та, что было около меня, была сейчас. Она изменилась, перепуталась, грязь моей кожи смешалась с грязью берега, с мочой горного козла, который помочился выше по течению — или ниже. Козёл, помочившийся или в будущем или в прошлом. Прошлое, память о настоящем, не равна настоящему, я помню не то, что было, а некую схожую картину. И чем дальше в прошлое, чем дальше утекла от меня вода, тем сильнее изменено запомненное настоящее, тем сильнее смешались моя грязь, моча козла и помёт птицы, долетевшей до середины реки.

Так и будущее правильнее, скрытое от человека, бьющее неизвестным ему в спину. Никогда не знаешь, что приплывёт из будущего, что стукнет тебя в спину: то ли ветка, то ли кусок сухого дерьма, а то ли туша утонувшего козла, которым можно будет пообедать.

Такой язык, смотрящий в прошлое, позволяет лучше помнить корни, они всегда перед тобой.

Однако, если, всё же, развернуться и посмотреть в будущее. Развернуться благодаря какими-нибудь практикам личностного роста, медитациям, прозрениям или даже грибам. Если посмотреть в будущее, то увидишь ли ты, что тебя ждёт? Вряд ли. И русский язык это доказывает. У будущего такие же искажения, как и у прошлого. Ты видишь не будущее состояние настоящего, а просто будущее, которое, пока плывёт к тебе, успеет сто раз перемешаться, в него могут успеть отлить или даже нагадить. Или в нём утонуть. Мы увидим даже не варианты будущего, а ингредиенты настоящего, которые неизвестно как смешаются, неизвестно в какой суп сварятся.

Но всё равно, как хочется развернуться, хотя бы одним глазом оторваться от корней и взглянуть на это мультиингредиентное будущее, вдруг там всё же есть секретный ингредиент!

Важно держаться корней, помнить о них. Яков забыл, а потому не заметил, когда ива, к которой он привязал верёвку, накренилась и её корни утратили связь с родной землёй.

Обсуждения тут.

Батарейку на страх

От составителя

Предлагаемая читателям работа посвящена Родиону Веретенникову, его взглядам, философии и его изобретению. Изобретение и история его использования, проблемы, связанные с этим использованием, известны всем, а потому в данной работе не представлены материалы повторяющие общеизвестные факты, фокус направлен на нестандартные взгляды Веретенникова на общество, на его философию, неизвестную массовому читателю.

В книге вы найдёте различные материалы, включая служебные записки, отчёты, но в основу легко большое интервью, данное Родионом Романовичем пермскому филиалу телеканала «НТВ» 25 апреля 2027 года. Это единственное большое интервью Веретенникова, только в нём он рассказал о своих видениях будущего. Реакция на это интервью была исключительно локальная, но, возможно, её хватило, чтобы отбить желание Веретенникова откровенничать в интервью. На всех следующих встречах с журналистами он был краток и замкнут, говорил преимущественно про изобретение и про прошлое. В связи с этим предлагаемый материал имеет особую ценность, так как текст интервью публикуется впервые.

Невыразимая благодарность Алёне Белозерцевой за тщательную расшифровку интервью Веретенникова. Игорю Зайцеву и Марии Смирновой за помощь в работе с архивами, получение разрешение на публикацию архивных материалов.

В.Д. Морти

Аватели, Неоландия, Земля, 2041

Энергетический статус человечества сегодня (фрагмент)

Р. Р. Веретенников, «Сибирский философский журнал», Том 21, № 2, 2023 год, Новосибирск.

Шкала Кардашёва предполагает наличие как минимум трёх уровней развития технической цивилизации. Первый тип цивилизации использует до 1017 Вт энергии, вне зависимости от источников. Именно такое количество солнечной энергии суммарно получается наша планета. Для достижения цивилизации второго типа требуется 1026 Вт энергии, что соответствует всей энергии, излучаемой Солнцем. Третий тип потребляет 1037 Вт энергии, что сравнимо с мощностью галактики.

Такая классификация имеет право на существования, но не учитывает новых типов источников энергии, которые могут принципиально изменить потребности и возможности цивилизации в области энергии. В двадцатом веке, когда жил Кардашёв, исходили из того, что человечество может использовать энергию распределённую в пространстве, речь в первую очередь о солнечной энергии — именно потому сравнивается со светимостью звезд. Это подтверждает, что для формирования цивилизации второго типа нужно что-то вроде сферы Дайсона, чья безумная площадь не нужна для миллиардов человек, но нужна для сбора мало концентрированной энергии.

Сейчас уже известны способы получения энергии, не требующие таких больших площадей. Ядерный синтез позволяет получать энергию значительно более концентрированную, чем солнечная. Зажигание условного маленького солнца позволит человечеству быстро достичь второго типа цивилизации не прибегая к громоздким сооружениям.

Получение энергии из материи напрямую, а мы уже знаем, что материя является сгустком энергии, а не чем-то принципиально отличным, позволит получать огромное количество энергии из небольшого объёма ненужной цивилизации материи, что позволит ей перейти в состояние второго типа цивилизации по шкале Кардашёва, оставаясь только на родной планете, даже не выходя в космическое пространство.

Подобные источники энергии могут привести к созданию замкнутых цивилизаций, не выходящих за пределы планеты или солнечной системы, меняющих окружающую среду и саму планету за счёт неограниченного количества энергии. То есть по шкале Кардашёва они поднимутся на высокие ступени, но не будет пространственного развития цивилизации, расселения, покорения других звёздных систем.

Отдельного изучение требуют последствия переход цивилизации на сверхдешёвую энергию, включая чисто социально-психологические последствия.

Интервью Р. Р. Веретенникова телеканалу «НТВ», Пермь, 25.04.2027

Заречная: Здравствуйте! И с вами снова Ирина Заречная и передача «Гость на гвоздь»! Сегодня у нас в гостях человек не нуждающийся в представлении, чьё имя знает каждый житель Земли, у которого в доме есть электричество — Родион Веретенников!

Веретенников: Добрый день, Ирина.

Заречная: Здравствуйте, Родион! Садитесь.

Веретенников: Спасибо.

Заречная: Давайте начнём с вопроса, который вам, наверное, задают все.

Веретенников: Раз все задают, значит вы уже должны знать ответ.

Заречная (смеётся): Почему вы назвали своё изобретение батарейкой Шухарта?

Веретенников: Это очень просто: когда я собрал маленькую коробочку, которая практически вечно даёт электричество, я не мог не вспомнить Зону, но имён её создателей мы не знаем, потому выбрал имя главного героя повести. Он заслужил.

Заречная: Но вы сами придумали эту батарейку, никакие инопланетяне вам не подсказывали?

Веретенников: Конечно, нет! Хотя я был бы рад, возможно, встретить инопланетян и обменяться с ними знаниями

Заречная: Вы верите в существование инопланетян?

Веретенников: Сложный вопрос. Они должны быть, но Вселенная так велика, что у нас крайне мало шансов их встретить. Если говорить практически, то нужно себя вести так, как будто их, этих инопланетян, нет.

Заречная: Интересный подход… Но давайте вернёмся к батарейкам Шухарта и числам. Зрители их очень любят!

Веретенников (очень тихо, но микрофон уловил): Про баксы, Дудь постарался.

Заречная: Вы производите и продаёте сто тысяч батареек по десять тысяч долларов в день. Получается, что вы зарабатываете миллиард долларов в день, так?

Веретенников (смеётся): Вы допустили три ошибки, но получили примерно правильный результат. (Ведущая вопросительно улыбается.) Завод действительно производит сто тысяч батареек Шухарта в сутки. Они сразу же выставляются на продажу пачками по десять штук, но выставляются на аукцион и уходят по цене значительно выше начальной (первая ошибка). Также десять процентов батареек, как вы, наверное, знаете, продаются по цене от ста тысяч за штуку — это долгие батарейки. Это была вторая ошибка. Третья — вы не учли налоги. Если бы я продавал по десять тысяч баксов, то миллиард бы никак не мог бы получить. Но сейчас, да, получаю примерно два миллиарда, каждый день сумма немного разная.

Врезка

Из докладной записки специального агента ЦРУ Малди. Копия Массачусетского технологического института.

По нашим данным Родион Веретенников за прошедший год заплатил подоходный налог размером около 200 миллиардов долларов.

Заречная: Шестьдесят миллиардов в месяц! Не удивительно, что за год работы завода вы стали самым богатым человеком планеты.

Веретенников: Да, но почти половину состояния я получил, когда завод выпускал только десять тысяч долгих батареек.

Заречная: Про различие выпускаемых батареек я тоже хотела спросить, но давайте начнём с начала. Как вы создали первую батарейку Шухарта?

Веретенников: Не буду вдаваться в физику, напомню, что технология защищена патентом, но скажу, что всё началось с YouTube.

Заречная: Как это?

Веретенников: Я начал вести влог о том, как создаю автономный дом, работающий от одной вечной батарейки. Я показывал, как маленькая коробочка производит 10кВт энергии, как продаю электричество в сеть. Мне никто не верил, думали какой-то обман, но смотрели исправно. И это приносило доход. Вы и сейчас можете найти мои ролики в сети.

Заречная: Тогда вы жили в Литве?

Веретенников: Да, я купил участок с небольшим ангаром специально для своих экспериментов. На окраине Швекшны. Это недалеко от Клайпеды.

Заречная: Вы там и придумали батарейку Шухарта?

Веретенников: Там я сделал прототип, и, когда появились деньги, эталонный образец, который, к слову, до сих пор работает и до сих пор на него можно посмотреть через интернет 24 часа в сутки.

Заречная: Но он уже не в Литве?

Веретенников: Да, когда открылась первая линия завода, я всё перевёз на Шри-Ланку.

Заречная: Как долго вам не верили? Не верили, что ваша батарейка действительно работает, работает так, как вы описываете.

Веретенников: Долго. Я снимал много роликов, делал стримы, включил веб-камеру, чтобы можно было следить за прототипом, питающим дом энергией, за счётчиком, крутящимся в обратную сторону, но никто не мог поверить своим глазам. Гадали, где тут обман, где ловкость рук. Все думали, что я изобретатель нового вечного двигателя.

Заречная: Который нарушает законы физики?

Веретенников: Именно, но батарейка Шухарта ничего не нарушает, лишь использует законы, которые раньше не умели использовать. Мне удалось убедить людей, в том числе компетентных, только после того, как сделал эталон, поместил его в стеклянный ящик и показал высокой комиссии, состоящей из чиновников и учёных. Тех, кто согласился приехать.

Заречная: Ходит легенда, что этих учёных удалось заманить только большими деньгами.

Веретенников: Легенд ходит много. Часть из них правдивы.

Заречная: Хорошо, давайте перейдём к следующему этапу. Вы открыли завод на Шри-Ланке и стали выпускать по десять тысяч батареек в день. Почему именно Шри-Ланка?

Веретенников: Причин тому было много. Мне хотелось устроить производство где-то в тихом изолированном месте, остров для этого подходит идеально. Можно было бы выбрать, конечно, маленький остров на большом отдалении от человечества, я знаю такой, любой транспорт бы окупился, но я решил, что это того не стоит, и на Шри-Ланке можно сделать достаточную охрану и изоляцию. Плюс к тому я хотел поддержать экономику Шри-Ланки, которая испытывала большие трудности в тот момент. Мне близок буддизм, который распространён на острове, я финансово поддерживаю монахов и напрямую, но тут, через экономику всей страны, я помогаю и жителям и, косвенно, буддизму в целом. Ну и просто мне нравится ланкийский климат.

Заречная: Вы начали производить батарейки Шухарта, который позднее стали называться долгими или вечными — противопоставляя новым, которые работают не так долго. Расскажите, как так получилось.

Веретенников: Первые батарейки я делал не думая о безопасности, длительность их работы определялась количеством топлива, то есть материи, а её я клал по максимуму — чтобы была вечная батарейка. Оказалось, что в конструкцию топлива влезает примерно на тысячу лет, для человека практически вечность. Первые проданные батарейки, как я и ожидал, проработали очень недолго, так как покупали их не для получения энергии, а чтобы вскрыть и посмотреть, как они устроены. Хотя я в каждом видео объяснял, что нельзя вскрывать внутреннюю капсулу, ту самую батарейку Шухарта, которая внутри привычного нам кирпича. Всё остальное в том, что мы обычно называем батарейкой, не имеет секретов, там всё просто. Только внутренняя часть защищена патентом и невскрываема. То есть вскрыть можно, но тогда топливо сдетонирует, произойдёт взрыв — и его мощность будет пропорциональна количеству топлива. Достичь этого взрыва непросто, но люди мастера на все руки. Так что из первых двадцати батареек достоверно взорвались пятнадцать, уверен, что про остальные взрывы мы не услышали, так как их засекретили. Взрывали где-нибудь в подземельях ФБР, ГРУ или ещё где-нибудь.

Врезка

Из докладной записки специального агента ЦРУ Малди. Копия Массачусетского технологического института.

По нашим данным девятнадцать первых батареек Шухарта пытались вскрыть и они взорвались. Последняя, купленная китайцем, предположительно, тоже, но достоверных данных нет.

Заречная: И вы уменьшили мощность батареек?

Веретенников: Не мощность, а длительность. Новые батарейки работают «всего» около ста лет. Из-за меньшего количество топлива в них взрывы, в случае разрушения батарейки, не так опасны, хотя всё равно не советую пробовать вскрывать.

Заречная: А самопроизвольные взрывы случались?

Веретенников: Насколько мне известно — нет. Только при попытке вскрыть или при сильных механических воздействиях, например, в машине, которая попала в аварию. Но литиевые аккумуляторы в электрокарах горят не лучшим образом. Несколько батареек Шухарта проще защитить от повреждений, чем огромный блок аккумуляторов. Так вот. Чтобы снизить опасность в быту, я начал производить короткие батарейки. Для безопасных мест, для производств, продолжается выпуск вечных, я так привык их называть для себя, батареек Шухарта. Разница времени работы в десять — и цена в десять раз.

Заречная: А батарейки Шухарта можно перезаряжать?

Веретенников: Теоретически да, практически это ещё никогда не делалось, более того, ещё не существует для этого оборудования — есть ещё сто лет на разработку. Хотя, думаю, большинство батареек проработает значительно дольше ста лет — это срок беспрерывной работы. А вот полные пустышки уже перезаряжаем.

Заречная: Давайте о них поговорим отдельно.

Веретенников: Хорошо.

Заречная: Почему вы продаёте батарейки Шухарта по такой высокой цене?

Веретенников: А почему бы и нет? Конкурентов у меня нет.

Заречная: Тогда бы вы могли производить по тысячи штук в день и продавать значительно дороже. История показывает, что у вас бы покупали.

Врезка

Из докладной записки специального агента ЦРУ Малди. Копия Массачусетского технологического института.

По данным нашей агентурной сети себестоимость одной батарейки Шухарта, вне зависимости от того долгая или короткая, составляет около 100 долларов. Топливом служит отработанное ядерное топливо, которое достается Веретенникову бесплатно, за утилизацию.

Веретенников: Давайте я буду честен и скажу много слов, хорошо?

Заречная: Конечно!

Веретенников: Производя сто тысяч батареек Шухарта и продавая их по десять тысяч долларов я балансирую между двумя, как минимум!, желаниями: заработать много денег и помочь людям. Для зарабатывания денег я мог бы производить мало, можно и тысячу вечных батареек в год. Мне бы хватило денег на всё, что захотелось бы. Но для помощи людям нужно производить много — приходится выдерживать баланс. Много, но не слишком, так как у перепроизводства тоже есть свои минусы. Тысяча батареек в год ничего не бы не изменили, не дали бы хоть сколько-то существенный прирост производимой электроэнергии, а сейчас мне удаётся существенно снизить цену на энергию и бедные люди получают её, пусть и не из батареек Шухарта.

Заречная: Давайте о минусах поговорим чуть позднее. Вы самый богатый человек на планете и продолжаете стремительно богатеть. Продолжаете зарабатывать, но и тратите огромные деньги. Тратите на космические проекты — почему?

Веретенников: Хорошо, давайте об этом, но я хотел бы ещё вернуться к той теме. С одной стороны, зачем мне столько миллиардов? С другой стороны, и это, кстати, возврат к недостаткам, я не только создаю дешёвые источники энергии, но и лишаю работы. Какие следствия из того, что за неделю я произвожу батареек Шухарта на такую же мощность, какую даёт самая большая действующая АЭС? За месяц — как самая большая когда-либо построенная ГЭС?

Врезка

Справка из Глобальной информационной системы Земли.

Самой мощной АЭС была станция Фукусима — 8 814 МВт (8 дней), на данный момент не генерирует электричество. Станция Касивадзаки-Карива мощностью в 7 965 МВт (8 дней) давно остановлена. Станция Брюс имеет мощность в 6 232 МВт (6 дней), на момент интервью работала.

Самая мощная ГЭС «Гранд Инга» имеет мощность в 39 000 МВт, то есть 39 дней работы завода Веретенникова. В момент интервью работала на полную мощность, в данный момент вода спущена.

Из докладной записки специального агента ЦРУ Малди. Копия Массачусетского технологического института.

Данные цифры позволяют оценить масштаб влияния маленького завода на Шри-Ланке на общемировую экономику. Нам видится недопустимым оставить ситуацию без контрольной. Необходимо продолжить как изучение батареек Шухарта, в защищённых помещениях, так и собственные проекты по созданию аналогичного источника энергии, работающего на том же или ином физическом принципе.

Веретенников: Следствие простое: каждую неделю можно закрывать по одной АЭС. И, казалось бы, чего тут плохого? Особенно полезно закрывать ГЭС — можно восстанавливать экологию рек, окружающих земель. Плохое то, что люди теряют работу. Не только те, кто работает непосредственно на АЭС или ГЭС, но и те, кто обеспечивает эту работу: производит необходимые материалы для поддержания и ремонта, топливо для АЭС и многое другое. А ещё те, кто производит провода. Ведь теперь нет необходимости транспортировать энергию на тысячи километров от ГЭС к мегаполисам. Привёз батарейки Шухарта — и готово! Нам теперь не нужны миллионы километров проводов высокого напряжения, сотни тысяч опор ЛЭП! А ведь их кто-то производил, ставил, содержал. Все эти люди теряют работу. Правда кто-то уже сделал бизнес, официальный, честный, на переработке проводов и металлических конструкций ЛЭП. Но это единицы, а десятки (сотни?) тысяч теряют работу. Ведь есть ещё всякие трансформаторы и прочее-прочее. И это я не говорю про банальные небольшие ТЭС, небольшие угольные, газовые электростанции. А производители дизельных генераторов? А производители бензина? Их правда уже давно начали пододвигать в сторону, но и производителей аккумуляторов для электрокаров я тоже пододвигаю в сторону. Миллионы людей теряют работу из-за батареек Шухарта — как это было в своё время при появлении станков. Однако, если станки принадлежали многим, то теперь производство находится в одних руках и получаемые доходы я могу пустить на то, чтобы создать новые рабочие места. А чем можно занять людей? Что производить в обществе потребления, где уже всё есть? Что-то наружу, направленное вне общества. Самый лучший вариант — космос. Он крайне затратен, требует огромных вложений не только финансовых, но и человеческих, в том числе научных. Как вы знаете, моя ближайшая цель — жилая станция на Луне. Для этого уже многое сделано, но требуется ещё как минимум столько же — человечеству есть чем заняться, есть куда спускать лишние деньги, создаваемые государствами. Тем более, что эти космические проекты могут, и, я надеюсь, спасут человечество в целом. За Луной скоро пойдём на Марс.

Заречная: Чтобы построить станцию на Луне, туда нужно доставить много материалов. Насколько я знаю, вы работаете и в этом направлении.

Веретенников: Да, мы с Илоном Маском сделали новую ракету, доставляющую за раз огромную полезную нагрузку на орбиту. За счёт того, что на них стоят полные пустышки, требуется значительно меньше топлива, а мощность существенно возросла.

Заречная: Полные пустышки?

Веретенников: Да, это модификация батареек Шухарта для космических кораблей. Не хочу грузить вас техническими деталями. Полные пустышки значительно мощнее батареек, потому не годятся для бытовых целей, небезопасны. А для двигателей ракет подходят отлично.

Врезка

Из докладной записки специального агента ЦРУ Малди. Копия Массачусетского технологического института.

Полная пустышка, разработанная Веретенниковым для шаттлов Маска имеет ряд существенных отличий от батарейки Шухарта (по данным нашего агента в корпорации Маска):

1. Мощность точно не известна, но превышает 100кВт.

2. Не позволяет динамически менять мощность как батарейка Шухарта, если не снимать напряжение происходит перегрев и взрыв.

3. Имеет тумблер для запуска, после включения которого работает до израсходования топлива.

4. Содержит дополнительную ёмкость с топливом, которое детонирует при попытке вскрыть даже пустую пустышку (предупреждают об этом всех, кто работает с полными пустышками).

5. Веретенников разрабатывает двухзарядную полную пустышку, чтобы топлива хватало и на подъём на орбиту, и на спуск.

Сейчас каждый новый шаттл Маска оборудован двадцатью полными пустышками: 10 на взлёт, 10 на посадку. Второй десяток имеет, предположительно, значительно меньшее количество топлива. Перезарядка полных пустышек производится только на заводе Веретенникова на Шри-Ланке.

Заречная: Как интересно! Значит всё необходимое для лунной станции есть?

Веретенников: Нет, эти ракеты доставляют грузы на орбиту, нужно ещё везти их до Луны, их там спускать, но это значительно проще. Главное, что мы делаем орбитальную станцию, крутящуюся значительно выше МКС.

Заречная: А чем это лучше?

Веретенников: МКС крутится очень низко, так, чтобы магнитное поле Земли защищает от значительной части космического излучения. У нас сейчас нет ограничений по массе, мы можем сделать толстую защиту, в том числе водную, а потому можем сделать большую станцию на удобной, стабильной высоте, не связываясь с остатками атмосферы, которые несколько мешают МКС. Вообще, мы теперь на орбитах Земли и Луны можем почти всё.

Заречная: Будущее вокруг нас!

Веретенников: Можно сказать и так, но я стараюсь воздерживаться от пафосных высказываний.

Заречная: Хорошо, давайте вернёмся к одной теме, которая меня лично очень интересует. Почему вы не производите больше батареек? Какие недостатки в большом производстве батареек Шухарта? Вы не сможете ещё больше людей лишить работы. Что тогда?

Веретенников: Вы правы, тут другое. Давайте пофантазируем: что будет, если у людей будет неограниченное количество практически бесплатной электроэнергии.

Заречная: Она далеко не бесплатная, батарейки Шухарта — дорогое развлечение.

Веретенников: Если посчитать, сколько энергии они дадут за всё время работы, за все сто или тысячу лет, то такой дешёвой энергии у человечества ещё никогда не было. Сейчас на вторичном рынке цена стремительно падает: люди покупали, чтобы поиграться, посмотреть, что это и как работает, а теперь им надоело или просто не нужно так много батареек, они продают, существенно снижая цену. Киловатт стремительно дешевеет. Так вот. Представьте, что у каждого человека есть батарейка Шухарта под рукой. В каждой деревне на каждом краю света у каждого есть такая батарейка. Казалось бы, вот оно счастливое будущее! Но не совсем. Электроэнергия тратится, но не пропадает бесследно: выполняется работа, что-то крутится, вертится, движется, кипятится, греется… но в конце — всё греется. Практически вся энергия превращается в тепло. Люди будут неограниченно тратить энергию, бесплатную энергию, на любую ерунду, без всякой необходимости. Как тратят гигабайты в сети. И что? Планета будет греться. Да, не будет развития парникового эффекта, не будет увеличиваться концентрация углекислого газа (на самом деле, тоже вопрос так ли это), но планета всё равно будет греться.

Заречная (обеспокоенно): Всё так плохо?

Веретенников: Знаете, что такое шкала Кардашёва? Нет? Это классификация цивилизаций по тому, сколько энергии они используют для своих нужд. Мы, до недавнего времени, находились на нулевой стадии, даже не доросли до первого типа по Кардашёву. Первый тип — это потребление такого количества энергии, которое даёт Солнце всей Земле. Как если бы покрыть всю планету идеальными солнечными панелями и куда-то тратить эту энергию. Грубо говоря, это та энергия, которую можно получить, живя на одной планете. Следующая стадия — второй тип — когда цивилизация потребляет столько же энергии, сколько излучает Солнце, светит во все стороны, не только на Землю. Это на много порядков больше, для получения этой энергии, как считал Кардашёв, нужно иметь огромные космические сооружений, вроде сферы Дайсона — огромной искусственной оболочки звёздной системы — ну или заселить несколько планет. Но это не так! Мы можем не покидая Землю производить и потреблять энергии только же, сколько требуется для достижения второго типа цивилизаций. Вообще не выходя в космос можем стать продвинутой, как минимум, цивилизацией второго типа! Понимаете? Мы можем производить на родной планете столько энергии, сколько раньше и не снилось! Скажете, это прекрасно? Да, но это и медленная смерть от жары! Смерть всей биосферы! Есть только один способ избежать этого: срочно улетать подальше от Земли, создавать колонии, независимые колонии на Луне, Марсе, на космических станциях. Это нужно уже сейчас!

Заречная (немного приходя в себя): Но это же гипотетическая ситуация, мы лишь фантазировали. Разве нет?

Веретенников: Да, фантазировали, но вы же понимаете, что количество батареек Шухарта растёт с каждым годом и так будет продолжаться минимум сто лет. Уверен, за это время не один раз раскроют их секрет, научатся их делать ещё где-то. Я пока сдерживаю рост энергопотребления, но не знаю сколько ещё получится это делать. Потому, сдерживая потребление, я трачу почти все деньги и время на эвакуацию людей с планеты. И сам бы улетел, когда условия на Луне станут более-менее комфортными… Или на космическую станцию — как Вавилон-5.

Заречная: То есть бесплатная энергия может оказаться медленной смертью человечества?

Веретенников: На самом деле, это маловероятно, я верю, что человечество найдёт способ остудить планету, не дать ей перегреться. Я вообще оптимист по натуре.

Заречная: На этой оптимистической ноте, так как наше время подошло к концу, мы и закончим нашу замечательную встречу с знаменитым учёным и предпринимателем, богатейшим человеком — Родионом Веретенником. Спасибо вам, что пришли.

Веретенников: Вам спасибо, что пригласили. Это был интересный опыт.

Сетевая газета «Тринадцатая струна мироздания» 03.06.2029

Самый богатый человек Солнечной системы против

Родион Веретенников, до сих пор единственный обладатель технологии производства батареек Шухарта, высказался против неограниченного использования собственного изобретения на Земле.

Уже более пяти лет производятся батарейки Шухарта, их общее количество превысило 180 млн шт и абсолютное большинство из них работает на Земле. Прочие источники энергии практически перестали использоваться, но вчера на Конгрессе ООН Веретенников выступил с речью против неограниченного использования батареек Шухарта на Земле. Также он заявил, что если его предложение не будет поддержано, завод по производству батареек Шухарта будет перенесен с Земли на орбиту или на Луну, где колония скоро достигнет самодостаточности, а поставки батареек на Землю прекратятся или будут минимальными. Речь идёт именно про бытовые батарейки, полные пустышки будут заправляться в полной мере.

Скандальное предложение богатейшего человека ожидаемо не был поддержано, и Веретенников покинул зал заседаний сразу после объявления результатов голосования. Из непроверенного источника стало известно, что завтра остановится производство батареек Шухарта, завод закроется и будет готовиться к релокации на орбиту, предположительно на станцию «Ефремов».

Новость вызвала резкий рост цен на батарейки Шухарта, предложения на рынке практически пропали: у кого не купили, сняли батарейки с продажи, чтобы выждать и посмотреть на дальнейшее поведение рынка. Цена на кВт так же незначительно подросла. Ожидаются акции протеста в Африке, Южной Америке и северной Европе.

Политическая ситуация и так накалена, будет ли демарш Веретенникова последней каплей, которая приведёт к полной перекройке политической, и не только, карты мира?

Из докторской диссертации В. Д. Морти «Транспортная система Лунной колонии», 2035 год.

Для обеспечения строительными материалами и товарами Лунной колонии Веретенников и Маск создали трёхступенчатую систему доставки. Первый этап, самый энергозатратный, представлял собой подъём грузов с Земли на орбитальную станцию «Ефремов». Здесь работали многоразовые шаттлы на двойных полных пустышках: в каждой полной пустышке два разнообъёмных заряда, рассчитанных для конкретного рейса. На втором этапе, перевозке грузов с «Ефремова» на «Жюль Верна» работали многоразовые беспосадочные ракеты SkyDriver на «долгих» батарейках Шухарта. Посадка на Луну, третий этап доставки в Лунную колонию, осуществлялся одноразовыми посадочными блоками, оснащёнными «долгими» батарейками Шухарта.

В обратном направлении транспортировалось значительно меньше грузов, большая часть доставлялась при возврате летательных аппаратов прямого транспорта. Между Луной и «Жюль Верном» летали многоразовые шаттлы на «долгих» батарейках Шухарта.

Ситуация кардинально изменилась после получения колонией статуса самообеспечивающейся, когда Лунная колония из акцептора товаров превратилась в донора Марсианского проекта. Контакты с Землёй существенно ослабли, прямой сообщение между Луной и Землёй прекратилось (причины этого выходят за рамки данной работы). Использование полных пустышек стало проблематично, потому объём грузового сообщения между Землёй и «Ефремовым» снизился на два порядка.

Основной товарообмен с 2032 года стал осуществляться с космической станцией «АБС», на которой к тому моменту жило уже более пяти тысяч человек и через которую шёл основной поток транспорта на орбитальную станцию «Картер» и строящуюся марсианскую колонию.

Дневник Родиона Веретенникова 2037 года

17 марта.

Завтра важный день в моей жизни. Возможно самый важный. Мой мобильный завод, о котором я уже много писал, единственное место производства батареек Шухарта и полных пустышек (до сих пор никто не смог повторить!), начинает движение в сторону своей, я надеюсь, последней стоянки — Фобоса, ближайшего спутника Марса. Это был трудный и долгий путь: Земля, «Ефремов», Луна, «АБС» и вот теперь Фобос. Марсианская Шри-Ланка. Какая планета, такая и Шри-Ланка. На самом Марсе, конечно, удобнее, но я уже привык к малой силе тяжести, всё на это рассчитано, адаптироваться к Марсу будет непросто, да и безопаснее на Фобосе.

На АБС хорошо. Сижу и смотрю на Землю. Она значительно меньше, чем с Луны или, тем более, в иллюминаторе «Ефремова», но всё равно можно рассмотреть среди голубых просторов зелёные лоскутки. За последние 10 лет они разрослись. Если верить сообщениям, то температура стала падать, климат нормализуется, но углекислого газа всё равно ещё слишком много, парник держится, и человеку жить ещё не очень комфортно. Зато зелени, как показывают в сети, море! Как мне не хватает земных лесов, нигде таких нет, хотя на АБС и посадили рощу. Может быть на Марсе удастся сделать хотя бы небольшой лесок и летать туда на отдых? Как было бы здорово!

Печально, что отношения с Землёй настолько испортились, но я не мог больше потакать их жажде удовольствий, жажде потреблять. Благодаря сдерживанию удалось вывезти более ста миллионов людей, казалось бы мелочи, но эта мелочь уменьшила нагрузку на планету, создала самодостаточную популяцию вне Земли. А сколько не удалось вывезти? Сколько человек погибло? Политическая слабость ведущих стран привела к беспорядкам, которые пытались предотвратить задабриванием, что только ухудшило климатическую ситуацию. По примерным подсчётам миллиард погибших от климатических изменений! И всё из-за политиков. И людской глупости. Нужно ли было им давать в руки батарейку Шухарта?

Не повторится ли история на Луне, на Марсе? Может быть только космические станции, вроде АБС, дадут шанс на выживание человека в космических просторах. Сколько всего интересного, но доживу ли?

Завтра снова в путь. Пора спать, чтобы завтра со свежими силами…

От автора. Комментарии

Здесь собраны самые новые, на данный момент, рассказы разных лет, чей список дополняется.

На сайте раньше были встроенные комментарии, что-то вроде книги отзывов и предложений, но они оказались неудобны, какой-то прошлый век, потому всё общение переносится на поля книги, то есть в Телеграм-канал «Оттиск на тисе». Для каждого раздела предоставляется свой пост и ветка комментариев. Для обсуждения отдельных рассказов пишите вот сюда.

Пространственно-временной оазис

Глава 1

Караван опаздывал. Солнце уже касалось песка, воздух стремительно холодал, а первые верблюды только показались из-за крутых северных барханов. Обычно караванщики приходили засветло, чтобы успеть разбить лагерь и поесть засветло. Короткие сумерки быстро опускались на пустыню и у каравана не было шанса успеть к оазису вовремя.

Ванхал, которого местные называли на свой манер Ван ибн Хал, стоял на балконе и привычно следил за прибытием каравана. Все необходимые приказания отданы, сегодня уже не нужно будет встречать и приветствовать караванщика, по позднему часу  церемонии отложили на следующее утро. Что принесут эти люди к его оазису? Что нового он узнает? Хочется разнообразия, новшеств в этой постоянно безмолвной пустыне, где наибольшее событие — ветер сдул бархан и на жарком солнце забелели старые кости.

На дворе начало тринадцатого века от рождества Христова, напомнил себе Ванхал, что нового они могут мне принести. Он восстановил в голове хронологическую таблицу истории, нашёл на ней свою точку и мысленно огляделся вокруг — ничего особенного. Скоро будет пятый крестовый поход, но эти места он не затронет. Мамлюкский султанат ещё не скоро и тоже мало затронет пустыню. Процветающий оазис интересует всех, но завоёвывать его слишком тяжело и уж слишком бесперспективно удерживать, лучше согласиться на его нейтралитет и пользоваться всеми его преимуществами. Тем более в памяти ещё хранятся легенды о том, как оазис Ван ибн Хала пытались захватить и чем это кончилось — байки, конечно, но в каждой байке…

Воздух над тёмной пустыней стал холоден, неприятен, и хозяин оазиса ушёл в дом, бросив взгляд вниз, где его немногочисленные слуги жгли факелы и помогали караванщикам разбивать лагерь.

Менем задёрнула плотные шторы и только после этого зажгла свет в доме. Личная эфиопская служанка чётко выполняла все указания хозяина, ей не требовались напоминания, можно было расслабиться и не думать о лишнем.

— Менем, завтра утром просочись с лагерь каравана, узнай, что у них нужного есть, чтобы знать о чём торговать.

— Конечно, хозяин, всё сделаю как обычно.

— Хорошо.

— Мне остаться?

— Нет, сегодня я хочу подумать перед сном.

Девушка поклонилась и беззвучно вышла.

Настроение накатило философско-лирическое и не хотелось его портить чем-то низменным, плотским, пусть и таким чистым, как всегда бывает с ласковой Менем. Ванхал лёг на чистую простыню и уставился в такой же белый потолок. Не так уж и плохо я тут устроился.

Серьёзный, подготовленный путешественник во времени, а точнее сказать во времени-пространстве, имел огромные возможности по обустройству своего быта, но разумные путешественники самоограничивались условиями века, в который они отправлялись. Можно и в Древнем Риме летать на аэрокаре, но тогда ты не сможешь на равных общаться с патрициями. Однако, хитрость обходила многие ограничения, чем пользовались особо пронырливые соотечественники Ванхала, но он сам таким не был. Что не исключало того, что и он прятал несколько козырей в рукаве.

Под домом он закопал источник энергии, маленький и маломощный, но что-либо подобное на этой Земле придумают только через две тысячи лет. От него работал насос, качающий воду из глубинной подземной реки — именно он является причиной возникновения оазиса в глубокой пустыне, где раньше караваны даже не пытались пройти. Электричество и вода — что ещё нужно в жаркой пустыне для создания чуть ли не идеальных условий жизни. Всё остальное приложится, нужно лишь правильно организовать процесс. И никуда не торопиться — как пожилые караванщики, наученные горьким опытом молодой суетливой жизни.

Утром почти сразу после рассвета Ванхала разбудили разговоры во дворе, там готовили стол для завтрака: традиционно главных караванщиков приглашали завтракать во внутренний двор в тени плодовых деревьев. Нужно вставать и развлекать гостей, от этого будет зависеть выгодность торговли. Ванхал уже знал, что вчера пришёл Джафар — пожилой богатый караванщик, уже не первый раз проходивший через его оазис. С этим образованным и много знающим человеком всегда было приятно трапезничать.

Двор встретил хозяина тенистой прохладой, а босые ноги обрадовались высокому газону, пружинили на плотном дёрне. Весь внутренний двор дома покрывал толстый прочный травяной слой, которым Ванхал гордился, а у гостей вызывал удивление и восторг. После многих дней и недель пути по голой пустыне, где под ногами, да и вообще везде, только песок, войти в тень, где под ногами трава, а в ушах шум фонтана — настоящего фонтана с настоящей свежей водой — не рай ли это?

Джафар как всегда низко поклонился, начал разговор с благодарности и пожеланий здоровья, богатства и долгих лет.

— Превосходный у вас лимонад! И какой прохладный! После иссушающего зноя днём и такого же холода ночи, это просто амброзия, божественный нектар!

— Оазис даёт нам замечательный урожай лимонов. Через пару лет я хочу высадить ещё несколько за стеной — вас, караванщиков, становится всё больше, на всех не хватает.

— Чтобы меньше пили, угощай их моей пахлавой, она не менее прекрасна, они отвлекутся. — Джафар показал рукой на большое серебряное блюдо с горкой уставленной восточной сладостью. Разговор на время прервался, Джафар был не прочь посмаковать редкостную сладостью уже практически не его, а хозяин оазиса набивал трубку.

На этом континенте табак ещё не был известен и рос он только в оазисе Ванхала, в дальнем углу под стеной. Потому трубка с длинным деревянным мундштуком, из которой он с изяществом выпускал кольца, поражала торговцев не меньше, чем сам оазис. Большинство считали, что он таким образом задабривает духов местности, позволяющих жить в этом оазисе. А, может быть, и создавших это райское место.

— Что слышно из Датского королевства? Прошла ли битва на Калке или уже Невская битва? Построен ли Тлателолько?

— Ван ибн Хал, ваши вопросы ставят меня в тупик, но, — чуть погодя спросил гость, — сколько вам лет? Вы выглядите максимум на тридцать, но этот оазис караваны посещают минимум пятьдесят лет, а он носит ваше имя, никто не помнит его предыдущего хозяина.

— Дорогой Джафар, — Ванхал выпустил толстое дымное кольцо, вынул трубку и широко улыбнулся. — Мне помнится вы задавали этот вопрос год назад, в свой прошлый приезд. Зачем повторяться?

— Я? Спрашивал? Что вы говорите! А я уже и не помню — вот, что значит старость, она не проходит мимо меня. А мимо вас?

— Некоторым деревьям, действительно, около пятидесяти лет, например, то, под которым мы сидим, манго, ему около полувека. — Ванхал улыбался и подливал прохладного лимонада в бокал, второй раз спрашивать хозяина было неприлично.

Действительно, оазис возник сто лет назад, когда Ванхал запустил глубинный насос и начал строительство дома вокруг образовавшегося озерца. Он собрал плодовые деревья из разных частей света, чтобы сделать не только красивый, но и питательный зелёный дворик. Оливке, что росла в глубине, за фонтаном, исполнилось  даже больше ста лет — Ванхал привёз её сюда в небольшом керамическом горшке из своего предыдущего времени.

— Давайте пройдём на базар и посмотрим, чем можем быть полезны друг другу. — Наконец предложил Ванхала, чувствуя, что гость уже закончил трапезу. — У нас есть есть кое-какое украшение, которое может понравится вашим постоянным клиентам.

— Думаю, мои люди уже выгрузили провизию для вас.

Базаром называлась правая часть первого этажа дома, где проводились основные сделки с проходящими караванами. Левую часть занимала кухня и столовая, которой пользовались только в плохую погоду, что редкость, потому обычно погонщики ели под лёгкими навесами перед домом, чтобы не терять из виду верблюдов и товары.

Мужчины прошли через арку в середине дома и, обойдя навесы, где ещё завтракали, протиснулись между теми, кто собирал караван в дорогу, и поилками для верблюдов, куда вода подавалась из центрального озерца, но была совсем не так прохладна, чиста и прозрачна как та, что шла на лимонад. Тут же толпились невольники, которых Джафар гнал куда-то на юг богатому князьку.

Ванхал боковым зрением обратил внимание на одну девушку, чьё сочетание тёмных лишь слегка кудрявых волос и слишком белой кожи, выдавало северное происхождение. Не это необычное для пустыни сочетание бросилось в глаза, хотя привычно пробежали мысли о том, что девушка недавно под палящим солнцем, скорее обгорает, чем загорает. Гордо поднятая голова — совершенно не подходящая поза для рабыни, вот что привлекло взгляд Ванхала. Он повернул голову и ему хватило двух секунд, чтобы понять, в чём дело.

Рабов заставляли пить из длинных каменных поилок, никакой другой воды не предлагали. Многие так страдали от жажды, что не брезговали этой водой, вполне подходящей для лошадей и верблюдов, однако, северная девушка, на которую обратил внимание Ванхал, отказывалась пить. По ней было видно, что она часто отказывалась не только пить, но и есть: девушка исхудала сильнее других рабов. При этом продолжала стоять чуть в стороне и гордо задирать подбородок, скрестив руки на груди.

— Джафар, кто это у вас? — Ванхал придержал спутника за рукав и показал головой в сторону девушки.

— Вы про кого? А! Сака. Северная красавица, горная гордость — армянская принцесса. У них там была какая-то заварушка, клан на клан, сосед на соседа, знаешь как бывает. Её родителей взяли в плен для каких-то своих целей, а её продали в рабство — деньги были нужны. Во всяком случае, так мне рассказал торговец в Багдаде, у которого я её купил. Есть у меня один покупатель, любитель экзотики, думаю, выгодно продам, где он ещё найдёт армянскую принцессу! А почему вы спрашиваете? — Вдруг насторожился Джафар, почувствовал покупательский интерес. — Вы же торгуете людьми.

— А вдруг для себя? Но пойдёмте дальше.

Базар уже был полон мешков с зерном, горохом, сушёным мясом и прочей едой, которую не могли вырастить в нужном количестве в оазисе. Помощник Ванхала торговался по поводу цены на них — хозяин такими скучными мелочами не занимался, он посмотрел и выбрал три больших плоских изумруда, несколько жемчужин, пару брошек с топазами и сапфирами. Он брал только то, что знал кому потом пристроить. Изумруды уйдут, он был уверен, одному торговцу, который должен пройти через оазис через полгода. Затем показал, что сам готов продать, немного без азарта поторговался и согласился. Секретарь, который всё это время неслышно и незаметно сопровождал Ванхала, записал все цены, чтобы потом не ошибиться при продаже. Торг — неплохое развлечение, но сейчас из головы хозяина оазиса не шла та девушка, армянская принцесса.

Когда основные дела были сделаны старшие мужчины вышли, оставив рутину помощникам. Им тут же поднесли ещё лимонаду и, оглядев окрестности, Ванхал спросил:

— Почём продадите ту девушку?

— Прицессочку-то? Понравилась? — У Джафара загорелись глаза, он мог хорошо навариться, или, хотя бы, всласть поторговаться — и назвал цену.

Ванхал никак не прореагировал на цену, за которую обычно продают гурт рабов. Выждав минуту, он снова спросил:

— А по-нашему она умеет говорить?

— Выучила в дороге!

— Вы идёте… значит слов двадцать, тридцать знает. Если учитывать отстранённость и гордость, то и того меньше. Десять слов.

— В постеле можно и без слов обходиться. — Усмехнулся опытный работорговец.

— В постеле? Да вы на неё посмотрите, её спесь так просто не собьешь, а если и получится, будет в постеле не лучше, чем срубленная в прошлом году пальма.

— Но красива же!

— Да, но вы посмотрите до чего её довели. Не довести вам её до своего князька. Посмотрите — она не пьёт как остальные из поилки. И не ест то, что им бросают под ноги. Спорим, что не пройдёт и трёх дней от моего оазиса? Ничего вы за неё не сможете получить, бросите где-нибудь за барханом, на радость падальщикам, но они вам не заплатят.

— Три дня… — Джафар первый раз внимательно присмотрелся к своему товару и понял, что Ванхал прав. — С вами сложно торговаться, Ван ибн Хал, вы смотрите в суть вещей и видите их истинную стоимость.

Джафар снизил цену в три раза. Ванхал знал, что это не предел и стал, поцеживая лимонад между зубов, торговаться. Стоимость товара не всегда измеряется деньгами. Хороший торг с опытным торговцем, имеющим богатую фантазию и разработанную риторику, стоит многих золотых — за такое не жалко и сбросить цену ещё в два-три раза, особенно если покупатель находит действительно крупные недостатки в товаре.

— В убыток отдаю!

— Сами виноваты, надо лучше следить за товаром, чтобы он не портился. Скажите своим людям, чтобы связали ей руки за спиной и привели сюда.

— Эх, вы прямо на моих глазах из моего же кармана берёте мои же деньги! Анвар! Мукрин! Идите сюда!

Девушка не понимала, что с ней делают, но сообразила, что сопротивляться двум сильным сытым мужчинам нет смысла. Её передали из рук в руки слугам Ванхала.

— Сака, слушай меня, — Чересчур громко, как часто делают для тех, кто не понимает языка, обратился к девушке Джафар. — Слушай. Этот господин покупает тебя, теперь ты подчиняешься ему.

Нельзя было сказать, поняла ли девушка эту короткую формальную речь, или не захотела понимать, она продолжала так же гордо и независимо смотреть на окружающих мужчин, большинство из которых смотрели на неё открыто похотливо, платье изодралось и в многих местах виднелась нежная обгоревшая, но из-за этого ещё больше соблазнительная кожа.

— Отведите её на второй этаж и передайте Менем, она догадается, что с ней делать.

Глава 2

Караван быстро собрался и двинулся в путь, чтобы не терять день. Пыль на юге ещё долго висела в воздухе, не создавая тени в свете уже высоко поднявшегося солнца. Ванхал вышел на опустевшую дорогу, на след от каравана, и оглянулся на свой дом, на оазис.

Трехэтажный дом белого камня, широко раскинувшийся по пустыне, в середине, казалось, вздыбился, образовав внизу арку, а наверху башенку. Со всех сторон дом окружали ещё небольшие пальмы и не густые заросли кустарника, уже слегка засыпанные песком. Только постоянный полив спасал эту расползающуюся зелень, насаждаемую Ванхалом. Первый этаж дома был отдан внешнему миру торговли, караванщикам. Второй и края третьего этаж принадлежал работникам, слугам. Центр третьего этажа с башенкой представляли собой личные покои Ванхала, куда разрешалось входить только Менем. Личные покои отличались от того, что обычно называют этим словом: они включали не только спальню, ванную и кабинет, но и столовую, гостиную, библиотеку, второй кабинет, комнату для прислуги, две мастерские и ещё несколько помещений, куда запрещалось заходить даже Менем. Правда туда вела специальная тайная лестница, по которой могла подниматься пара слуг, занимавшихся водоснабжением оазиса. В личные покои могла заходить только эфиопка Менем — не потому, что там было что-то секретное, хотя и это тоже, а потому что хозяин дома не любил вокруг себя лишних людей, в часы покоя ему для всего хватало преданной служанки. Личные покои только для Менем, думал он, и теперь армянской принцессе. Он не отдал такой приказ, но рассчитывал, что Менем поймёт. И не будет слишком сильно ревновать.

Армянка сидела в углу кухни. Сидела в прежней высокомерной позе несломленного человека, не согласного с тем, что творится вокруг. Менем не справилась с рабыней и не смогла её даже покормить. Ванхал жестом отправил служанку из комнаты и сел на пол рядом с рабыней.

— Как тебя зовут? — Обратился он к ней на армянском языке, который будет использоваться на её родине через несколько веков, рассчитывая, что он не сильно изменится и девушка его поймёт.

Она вскинула на него свои большие чёрные глаза, красные от сухости, и удивлённо ответила:

— Саакандухт. Откуда вы знаете мой язык?

— Саакандухт… — Он попробовал её настоящее имя на язык. — Теперь понятно почему тебя называют Сака. Саккандухт — со временем определюсь, как буду тебя называть. Сейчас важно другое.

Ванхал сделал паузу, а девушка замерла в ожидании, она почувствовала, что сейчас будет решаться её судьба.

— Ты сильна духом, горда, высокомерна, с чувством собственного достоинства — как и подобает девушке твоего положения, бывшего положения. Тебя проще убить, чем сломать. Джафар, караванщик, человек добрый, он не пытался тебя сломать, он относился к тебе, и другим рабам, как к товару, вещам, самоходячим мешкам с финиками. Он не пытался тебя сломать, ему просто всё равно: если раб умирает, он его выкидывает, как загнившее зерно с жуками — оставляет где-нибудь за очередным барханом и сожалеет не больше, чем стоил этот мешок или раб. Тебя пытались сломать, но делали это люди слабые, ненавидящие таких как ты. Торговец, что продал тебя Джафару пытался тебя сломать, но у него не получилось. Он продал тебя Джафару очень дёшево. — Девушка снова подняла на него удивлённые глаза. — Нет, я не знаю, почём он тебя продал, но дёшево. Я давно знаю Джафара: исходя из той цены, которую мне удалось выторговать, тебя он купил очень дёшево. А всё потому, что торговец не смог тебя сломать. Из-за непонимания, он ненавидел тебя, бил, но это не принесло пользы. Он не насилывал тебя, так как для него ты тоже была товаром, а он знает, что твоя девственность стоит больше всего остального. Так что ему оставалось только бить тебя.

Мужчина говорил медленно, тягуче, с трудом вспоминая давно не использовавшийся язык, стараясь точно подобрать слова к мыслям, которые сложно выражались на древнем для него языке. В нём ещё не было многих необходимых понятий, а конструкции — тяжеловесны.

— Слабый человек не умеет ломать, он мерит по себе и считает, что обычная физическая боль самая лучшая пытка, лучший способ сломать. Для некоторых это работает, но не для тебя. Ты бесила его, выводила из равновесия, потому он терял рассудок и не размышлял о том, как правильно тебя ломать. Слабый человек может сделать очень много и считать себя сильным, могущественным, но это не так. Сталкиваясь с теми, кто выше его, он не знает, что делать, он впадает в истерику. Он может убить, если позволяет власть, и часто убивает, таких примеров — красное море, но сломить не может. Слабые люди очень опасны — из-за переполняющей их злобы и, нельзя это забывать, из-за их страха, они полны страхом как бурдюк протухшей водой. Торговец не только не понимал тебя, но и боялся, что только усиливало ненависть и злобу. Он не видел перед собой тебя, он видел своё искажённое изображение, которое хотел как можно быстрее прогнать, так как эта его виртуальная копия мешала ему жить, выводила из себя, бесила. Это было то, что ему не хватало, чтобы для того, чтобы стать счастливым. Он не мог измениться, а потому гнал плетьми — и попадало тебе.

Тут Ванхал стал говорить ещё медленнее и тише.

— Я человек добрый, заботливый, внимательный к людям. Я тебя не ненавижу. Но. Ты моя рабыня и я не собираюсь это менять. Ты — моя рабыня, а потому мне нужно чтобы ты вела себя соответствующе. Если для этого нужно тебя сломать, то я сломаю. Сломаю без ненависти, без злобы — просто потому, что так нужно, а не потому, что в твоих чертах, в твоей силе я вижу угрозу для себя, как это чувствовал работорговец. Я найду твои слабые места, такие места, которые ни один ослеплённый ненавистью человек не заметит. Ты понимаешь? Ты для меня не товар, для меня нет твоей цены, потому меня не будет ограничивать необходимость её сохранить. Ты всё понимаешь?

Армянка молча смотрела расширенными от ужаса глазами на совершенно спокойное лицо хозяина дома.

— Да, хозяин. — Очень тихо произнесла девушка после минутной паники.

— Хорошо. — Он встал и протянул обе руки, чтобы помочь ей подняться. — Менем!

— Сейчас ты помоешься, сменишь одежду и немного поешь, после долгой голодовки сразу много нельзя. Поняла?

— Да.

— А ещё, — Ванхал вернулся с армянского языка, — тебе нужно выучить язык. Менем, покажи ей, где помыться, подбери какую-нибудь подобающую одежду и немного покорми. Положи отдыхать в гостиной, потом найдём ей комнату.

Саакандухт стояла на балконе, выходившем во двор, в плодовый сад, который Ванхал, почему-то, называл вишнёвым, хотя в нём росла только одна грустная вишня, плохо переносившая сухие ветра, даже спрятавшись в самом углу. На девушке было длинное платье, отлично сидевшее, но из такой тонкой ткани, что, как говорится, оно скорее демонстрировала красоту ухоженного тела, чем скрывала. Правда, видеть эту красоту могли лишь немногочисленные попугаи, некогда купленные Ванхалом и пытающиеся плодиться в небольшом садике оазиса. Зелёная зона вокруг озерца с фонтаном защищалась от песков пустыни с одной стороны домом, а с трёх остальных четырёхметровой глухой стеной, лишь с небольшими воротами с противоположной от дома стороне. Маленький ярко зелёный квадрат среди песков пустыни, настоящий оазис в любом понимании. Всё это принадлежит Ванхалу, и лично она сама — тоже.

Хозяин оазиса, дома и её лично оставался для армянской принцессы загадкой. Что он от неё хотел, зачем она ему? Прошло уже три месяца, как она живёт в его доме. У неё небольшая комнатка без окна, раньше это была кладовка, за стеной иногда что-то стучит, скрежещет, но всё равно — своя комната, своя постель, свой маленький сундучок. У неё пять платьев, которые они с Менем сами сшили. Красивые, даже богатые платья. Ванхал дал ей украшений для каждого платья, она была уверена, что если бы она попросила, он бы дал ещё украшений — настоящих золотых с каменьями. Она питалась не хуже хозяина, тут все одинаково питались. Недавно ей разрешил покидать личные покои, спускаться в сад в любое время. Дел ей почти никаких не давали, лишь иногда помогала Менем с уборкой и других мелких домашних делах, где не требовалось много умений — принцесса ничего подобного не умела, но была готова учиться. Иногда Ванхал приглашал к обеду или ужину, подолгу разговаривал, интересовался её прежней жизнью в Армении, проверял знания языка. И ни разу не звал в спальню, хотя она знала, и видела, что Менем проводит там много времени, играет с хозяином чуть ли не каждый день. А может и каждый — Саакан, так её начал называть Ванхал, не следила за ними постоянно, а хозяин мог в любой момент отвлечься от дел ради сексуальных утех.

Что со мной не так, спрашивала себя молодая и красивая армянка, почему он не притрагивается ко мне? Что он задумал? Он внимателен и заботлив, но не притрагивается. Может быть, мне нужно самой проявить инициативу? Но я же рабыня…

Девушка не понимала не только хозяина, но и то в каких отношения находятся остальные люди, живущие в доме. Они назывались слугами, помощниками, но полностью зависели от Ванхала, казались такой же собственность как она сама, как деревья в саду. Хозяин никого никогда не бил, не наказывал, но все, казалось, добровольно работали, выполняли всё, что он скажет. Он редко вмешивался в жизненные процессы дома, они не казались ему существенными и важными, но если что-то обращало на себя внимание, то его слова воспринимались как приказы, которые следует неукоснительно выполнять. Воспринимались со стороны, Саакандухтой, но не самими слугами, для которых это было нормой. Казалось, люди были рады служить господину, непринуждавшему их к этому.

А она сама, его рабыня, готова ему служить? Да. Она как сейчас помнила страх того дня, когда хозяин купил её у Джафара. Сначала был страх неизвестности: она уставшая, голодная, умирающая от жажды вдруг попала к новому хозяину, который лишь бросил, как ей показалось, холодный взгляд на неё, когда её вели в дом. Сильный страх, лишающий последних сил. Страх оказавшийся мелочь, по сравнению с ужасом, возникшим, когда этот странный человек стал медленно и спокойно говорить ей, на её родном языке с небольшими странностями, вещи, которые он не мог знать. Она слушала и была уверена, что он следил за ней с момента пленения и видел торговца, который издевался над ней, говорил, что не изнасиловал её только потому, что ещё надеется её продать. Ей казалось, что Ванхал сам видел в его глазах жгучую ненависть с оттенком страха, скрываемого от самого себя. Она смотрела в эти до ужаса спокойные и уверенные практически бесцветные глаза и понимала, что Джафар действительно относился к рабам как к мешкам с пока ещё хорошим урюком, который может в любой момент оказаться червивым, негодным для продажи. Но и этот ужас превратился в мышь, когда она поняла, что может сделать этот уверенный в том, что делает, человек. Он был сильнее её, но ему не нужно было применять к ней грубую физическую силу, чтобы сломать. Тяжёлого взгляда чуть прищуренных глаз оказалось достаточно, чтобы сделать то, что было не под силу бамбуковой палке торговца и кожаной плётке погонщика.

Взгляд сделал из неё рабыню, но они стала только лучше жить, возможно даже лучше, чем при дворе отца. Зачем это нужно хозяину? Это мысль не давала покоя девушке уже давно, она бесплодно обсасывала её бессонными ночами и свободными от дел днями. Может быть он хочет, чтобы я нашла себе какое-то занятие, дело? Ткала бы одежду на продажу, вязала, сажала овощи на маленьких грядках или расширяла зелёную зону вокруг дома. Что, чёрт возьми, он хочет?!

Глава 3

За обедом Ванхал выглядел необычно задумчивым, отстранённым, он ел суп, макая в него чёрствую горбушку, и не поднимал глаза.

— Что-то случилось, хозяин? — Спросила Саакан.

Он поднял свои бесцветные, как казалось, вечно бросающие чему-то вызов глаза, улыбнулся и ответил:

— Вечером закройте с Менем все ставни засветло. И со стороны двора тоже.

— Песчаная буря? — Девушка ещё не видела этой грозы пустынь, но слышала много рассказов про них и заочно боялась.

— Люди. — Хмуро ответил Ванхал и продолжил молча есть.

Саакан, начавшая забывать своё полное имя, вопросительно посмотрела на Менем, сидевшую с ними за столом.

— Закроем ставни, — сказала эфиопка, — видимо опять какие-то лихие, но глупые люди решили захватить оазис. Не беспокойся, моя девочка, ибн Хал с ними справится без труда.

— Захватить? — Перед глазами рабыни полными ужаса пронеслись сцены её пленения, позорной продажи на торговой площади.

— Да, скорее всего захватить. — Ванхал мрачно улыбнулся. — Они, как и предыдущие, думают, что лучше нападать ночью, когда мы их не видим.

— А ты уверен, что они хотят напасть?

Ванхал задумчиво посмотрел в глаза Саакан и резко поднялся.

— Пойдём, покажу.

Девушка первый раз попала в башенку, гордо возвышающуюся над домом, оазисом и всей пустыней. Отсюда можно было увидеть караванный путь на много километров в обе стороны. И увидеть бесконечное количество песка, барханов — во все стороны. Ничего кроме песчанной пустыни не видно.

— Все караваны, — начал рассказывать хозяин единственного уголка жизни в этой части планеты, — имеют свой график, я примерно знаю, когда в этом году они должны прийти сюда. Бывает, они выбиваются из графика, могут прийти потерявшиеся в пустыне, сбившиеся с пути, но все они должны были давным-давно заметить башню, которая ночью играет роль маяка — заметить и поторопиться к оазису, особенно если они сбились с пути и их запасы воды подходят к концу. Эти же не торопятся подходить близко, пытаются прятаться за барханами и короткими бросками подбираются к оазису. Смотри, вон там прячутся люди с лошадьми. Кстати, лошади — тоже признак того, что это не торговый караван.

— Я ничего не вижу.

— Возьми бинокль. Вот.

— А как это работает?

— Он делает далёкие вещи близкими и большими. — Усмехнулся Ванхал и объяснил, как пользоваться этой довольно простой, но очень удобно и эффективной техникой.

И девушка увидела. Действительно люди, казалось, уже практически подошли в дому, хотя на самом деле были ещё далеко. Её поразила простота бинокля, его волшебные качества и приятная тяжесть, ставшая неприятной уже через пару минут. Она взяла его в обе руки и опёрлась о парапет. Ванхал стал меланхолично набивать трубку.

Люди действительно прятались сами и прятали нагруженных лошадей. И им бы это удалось, если бы не сказочный бинокль в руках не менее сказочного Ванхала. Девушка попыталась подсчитать злодеев, но у неё это не получилось.

— Сколько их?

— Около полусотни, но большинство из них наёмники и не представляют опасности — как только они поймут, что преимущества не на их стороне, они уйдут обратно в пустыню. Достаточно устранить организаторов, главарей, а их немного.

— Удивительно! А ты уверен, что они хотят захватить оазис?

— Мы не можем знать, что думают другие люди, но это и не важно. И даже то, что они хотят не так уж и важно, по сравнению с тем, как, каким путём они хотят получить то, что они хотят. Представь себе, что я охраняю заповедный лес, куда направляется человек. Если я могу понять какую тропинку он выберет, то есть ли мне разница с какой целью он направляется в охраняемый лес, с целью послушать птиц, отлить или повеситься? Я знаю как сделать так, чтобы он не дошёл до леса, остановить его на полпути — остальное не важно.

— Но тут ты уверен, что знаешь, чего они хотят.

— Нет, точно не знаю, но знаю, что они хотят этого достичь путём захвата дома, скорее всего, нашего убийства или взятия в рабство. Они не понимают, что без меня тут не будет оазиса. [Почему это?] Что без меня тут снова будет пустыня, как она была сто лет назад.  [Ему действительно больше ста лет?] Они не знают, что творят. И я не хочу этого допустить. Только потому, что это мой оазис и я не хочу ничего менять.

Они постояли несколько минут молча, но послеполуденной солнце быстро согнало их вниз.

— До вечера они точно не соберутся нападать. — Успокаивал рабыню Ванхал. — А как только стемнеет, я сам на них нападу, вряд ли хоть один из них подойдёт вплотную к дому, так что бояться нечего. А если даже и подойдёт, то слуги на первом этаже будут наготове и вооружены.

Он не добавил типичное «спи спокойно», так как знал, что Саакан по молодости лет и эмоциональности не сможет этого сделать.

Нападающие не могли учесть то, что ночь является для них не союзником, а противником. Они считали, что покров безлунной пустынной ночи достаточно из прикроет от даже слишком настырных глаз. Люди тринадцатого века не могли знать, что Ванхал пользовался прибором ночного видения. И всё равно, что он один, сидя у себя в башенке, может сделать с полсотней отъявленных бандитов рассыпавшихся по остывающим барханам полукругом?

Путешественник во времени и пространстве умел стрелять, но у него не было возможности делать новые высококачественные патроны, необходимые для стрельбы из снайперской винтовки на большие расстояния, как было необходимо сейчас. Да и снайпер из него так себе, потому он не мог позволить себе медленные пули. Выход из сложившейся ситуации он нашёл один — и удачный выход, как уже неоднократно показал опыт за столетнюю историю оазиса. Первую пару десятилетий оазис не был известен, он только обустраивался, но когда через него пошли караваны сразу же нашлось много наглецов, решивших заработать на нём. Пятнадцать лет были горячими, а потом желающих поубавилось — баек и легенд для рассказов у костра прибавилось.

Лазер — вот то удачное решение. Лазерная установка с оптическим прицелом, куда можно устанавливать прибор ночного видения, бьющая милисекундными импульсами, прожигающими человека. Для нападающих он как огонь божий, как небесная кара, как гнев Зевса. Поворотная система и отличный обзор позволяли оборонять дом со всех сторон, а питание из подземного источника — стрелять дважды в минуту.

Конечно, лазер не был панацеей, караван мог мирно подойти, люди начинали поить верблюдов, торговать и только после этого нападать. Такое за всю историю случилось только дважды, и жестокость пресечения до сих пор ходили в ночных страшилках у костров для полуночников.

Как и ожидал хозяин Саакан не смогла заснуть за плотно затворёнными ставнями из чего-то прочнее дерева. Она зашла в столовую выпить воды и, как была в шёлковой ночной рубашке, прокралась в башню. Уже на верхних ступенях она пожалела, что ничего не накинула — ночной воздух заставил её поёжиться, но её неумолимо тянуло вверх.

На самом верху, на небольшой площадке Ванхал практически лежал за каким-то удивительным прибором, девушка никогда не видела ничего подобного. Она никогда не видела даже огнестрельного оружия, что же они могла понять в этой паукообразной металлической конструкции из совершенного другого времени, точнее даже из вневременья, так как создавалась специально для тринадцатого века и не существовала ни в чьём будущем.

Армянка нечаянно ойкнула увидев этого стального монстра и Ванхал обернулся, но не стал ругаться и гнать вниз.

— Вон, надень. — Он помог ей закрепить на голове что-то вроде маски с прорезями для глаз.

Когда через минуту Саакан решилась открыть глаза, то увидела, что через маску мир выглядит чёрно-зелёным. Остывающая пустыня светилась слабым, нежным зелёным, а люди, подкрадывающиеся к оазису, — опасно ярко зелёными, ей показалось, что они предостерегающе мерцают, как бы говоря «не подходи ко мне, я ядовит».

— Видишь их? — Голос раздался откуда-то снизу, как будто издалека.

— Да. — Девушка опустила глаза и охнула.

Ванхал был ярко зелёным, что её уже не удивило, правда увидела, что он не равномерно зелёный, лицо и кисти рук, не прикрытые одеждой, выделялись. Она испугалась, заметив, что прибор, за которым лежал хозяин тоже светился: отдельные, чаще мелкие, детали горели не менее ярко, чем человек. Значит цвет даёт не наличие души, подумала девушка. Или у этой штуковины тоже есть душа, она живая? Она снова подняла глаза на пустыню, заметила лошадей, плохо спрятанных за барханами, они тоже резко зелёные. Если у лошадей души или этот прибор подсвечивает всех живых?

— Смотри на барханы около дороги на север, левее. Видишь группу людей? Они проводят последнее совещание перед атакой, пора действовать.

Как планирует действовать Ванхал девушка не знала, но решила не упустить ни мгновения. И пропустила.

По тому как стояли люди, по жестикуляции и поворотам голов Ванхал понял, кто раздаёт приказания, кто у них главнокомандующий и, задержа дыхание, мягко нажал на клавишу. Даже в прибор ночного виденья не удалось увидеть короткий импульс, практически не рассеивающийся в сухом пустынном воздухе. Саакан увидела как на голове одного из бандитов загорелась яркая точка и он стал падать на бок, на соседа. На башне не было слышно криков и возгласов, но заметить панику не составило труда. Вся группа склонилась над убитым и, видимо, обсуждала, что с ним произошло, никто ничего не понимал. В это же время лазерный снайпер напряжённо вглядывался в свою увеличительную оптику, стараясь понять, догадаться, кто теперь занял верхушку бандитской иерархии, кого убивать следующим, когда лазер перезарядится. Тридцать секунд до возможности снова нажать на смертельно опасную кнопку, секунды, за которые нужно успеть принять правильное решение.

— Кто же следующий? — спросил сам себя Ванхал, но девушка расслышала его и задрожала, не от холода, а от ожидания смерти, как ей казалось, неизбежной.

Нападающие поднялись от убитого, о чём-то горячо споря. Армянке хотелось вжаться в маску, стать только глазами, чтобы лучше видеть происходящее. В кого он выстрелит, кого выберет? Не успели люди сделать два шага в стороны, как она заметила яркую точку на груди одного из мужчин — он схватился за грудь и стал медленно оседать на колени. В этот раз реакция бандитов изменилась, они бросились врассыпную, прятаться за редкими камнями, барханами, за лошадьми. Тело убитого, или раненого, осталось на месте, никто не рисковал к нему подойти. Казалось, он молится своему неизвестному богу, и никто не решается нарушать его общение.

Нападение оказалось сорванным, люди боялись собираться группой, а потому не могли договориться о том, что делать дальше. Пока они перекрикивались и метались от ложбинки к ложбинке, Ванхал выжигал их лошадей. Каждые тридцать секунд образовывалась новая дырочка в голове очередной лошади, быстрая и безболезненная смерть невинных животных. Эти смерти, и то, что людей женщина с косой обходила стороной, ещё больше ужасали незадачливых бандитов. Они не понимали откуда исходит смерть, как она приходит, не всегда находили небольшие отверстия от лазера.

Вторжение в оазис не состоялось, нападающие разбежались, боясь собираться больше, чем по трое. Уехать обратно им оказалось не на чем, лошадей практически не осталось, из-за них возникали драки, но никто не успел ими воспользоваться. Без коня шанса добраться до населённых мест, до спасения практически не было, но и идти к проклятому оазису никто не решался: лучше призрачная надежда, чем гарантированная смерть в этом адском доме.

Ванхал провёл, как потом узнала Саакан, всю ночь на башне, но больше не стрелял, вернулся к себе только с рассветом, когда слуги вышли из дома, чтобы забрать с мёртвых всё полезное и засыпать тела песком. Сама девушка поняла, что окончательно замёрзла, когда лазер молчал полчаса, и, спросив разрешения, сняла маску и вернулась в дом. Увиденное так потрясло армянскую принцессу, перенёсшую много хорошего, ещё дома, и плохого, после пленения, что всё остальное помёркло. Беззвучное убийство на огромном расстоянии. Совершенно спокойное, безэмоциональное убийство людей и животных. Раньше она не могла представить себе такого — раньше, до знакомства с человеком, который одним словом превратил принцессу в рабыню.

Хозяин спал недолго и всю вторую половину дня провёл на башне, выискивая в бинокль бандитов, блуждающих в пустыне. Судя по тому, что новых историй про дом с оазисом не появилось, никто из нападающих не вернулся к людям, к цивилизации. Или не рискнул рассказать, что пережил.

После заката Ванхал ушёл спать, а Саакан, выждав с полчаса, на цыпочках прокралась в его спальню, скинула шёлковую ночную рубашку и скользнула к хозяину под одеяло. Он не просыпаясь обнял её, прижал к себе. К завтраку армянская принцесса, добровольная рабыня вышла довольной собой — теперь она всем угодила своему господину, своему хозяину.

Глава 4

С какой целью Ванхал сажает деревья за стеной Саакан долго не могла выяснить, несколько раз он уходил от ответа и лишь после той ночи, последовавшей за нападением, раскрыл свои планы. Он практически каждый день обходил свои посадки и девушка часто его сопровождала. Внутри стены всё уже было стабильно: деревья выросли, газон изумрудно сверкал, фонтан источал прохладу и орошал брызгами. В саду хорошо делать, что угодно: любоваться деревьями, читать книгу в кресле, качаться в гамаке с той же книгой или лимонадом, даже заниматься сексом, но не созидательно общаться с деревьями.

В этот раз он проверял новый ряд пальм, посаженных за дальней стеной, к которой можно было подойти только там, где к воротам был оставлен коридор среди деревьев, хотя Саакан никогда не видела, чтобы этими высоченными железными воротами пользовались. Вдоль самой стены росли пальмы, снизу прикрытые такими густыми и колючими кустами, что подойти к стене можно было и не мечтать, разве что сжечь их или долго прорубаться с помощью мачете. Газона тут ещё не было, росли лишь отдельные сухие злаки, образующие куцые кочки, постоянно засыпаемые песком. Девушка знала, что и тут есть постоянный подземный полив, как и в саду, но в детали её не посвящали.

— Хозяин, зачем ты сажаешь деревья за стеной?

— Зачем? Ты этот вопрос уже задавала… а как ты думаешь? Зачем мне это?

— Не знаю… может быть, чтобы больше урожай получать?

— Нет, тут урожай не снять. Другое. Если ты готова долго слушать, то я расскажу.

Я люблю менять среду вокруг себя, переделывать её под себя. Образовывать удобную для существования среду. Некоторые деревья поступаю так же, они прогоняют неугодные им другие деревья, приманивают насекомых, ломают камни и многое другое. Люди ещё не очень умеют это делать, разве что ломая меняют среду, с созидательным изменением пока плохо. Этот оазис — пример такого созидательного изменения окружающей среды. За стеной, вишнёвый сад — мелкое изменение, ещё не изменение среды, но необходимое ядро, от которого расползаются изменения. Основное тут, вокруг стены.

Первыми я сажал пальмы около стены, она самые устойчивые, самые неприхотливые в этом климате. Конечно, их тоже необходимо поливать, очищать от лишнего песка, но они вырастают большими довольно быстро. Их тень и листья позволяют посадить вон те кусты, что охраняют стену. Тень спасает от жары, от слишком быстрого высыхания. Листья — дают почву, но тут не всё так просто. Обычно листья падают на песок и высыхают, видишь вот тут, с краю. Они лежат на песке, смешиваются с ним, измельчаются, превращаются в пыль и никакого грунта не получается. Давайте теперь зайдём в тень, засунь руки в песок — чувствуешь? Влажность. Вода всё меняет. Лиственный опад не превращается в пыль, а начинает гнить, может превратиться в почву. Это сложный процесс, требующий множество мелких организмов. Первую почву в оазис я привёз издалека и мне не с первого раза удалось запустить тут нормальный процесс почвообразования, но он пошёл — там в саду. Тут за стеной ещё полноценного процесса нет, но листья уже постепенно гниют, не пылят. Кусты активно этому способствуют — их многочисленные мелкие корни постепенно отмирают и тоже образуют хороший грунт.

Пошли, покажу ещё кое-что. В нескольких местах я прорубил в кустах незаметные просеки — не для того, чтобы люди не ходили, а чтобы ветер, несущий песок, не нашёл вход. Вот тут, смотри. У самой стены я посадил новые деревья. Они более прихотливые, им нужна тень и влага. Нет, когда они вырастут, они перестанут нуждаться в тени, они будут затенять сами себя, но пока их нужно прятать. Они растут быстрее, чем пальмы или эти колючие кусты, лучше образуют почву. И лучше плодоносят, конечно. А ещё — лучше испаряют воду.

— Испаряют воду? А зачем это нужно?

— Не о том вопрос. — Казалось Ванхал отмахнулся, хотя руки у него продолжали ощупывать ствол молодого дерева. — Помнишь, я начал с того, что я люблю менять среду под себя. Всё дело в этом.

Незнающий человек может подумать, что я уже изменил среду, создал тут великолепный оазис, но это не так. Оазис этот полностью зависит от меня, от воды, которую я поднимаю на поверхность, которую распределяю, доношу до каждого растения. Это ещё не изменение среды.

Хочу показать тебе, что будет дальше, включи воображение.

Ещё ряд пальм, за ним ещё один и ещё один. Площадь, покрытая зеленью растёт, растёт испарение воды — к чему это приведёт? Воздух в оазисе становится существенно прохладнее, чем в открытой пустыне, а холодный воздух тяжелее тёплого, а потому он начинает утекать, как вода, из оазиса в окружающую пустыню. Что нам с того? Влага уходит вместе с воздухом, но мы её качаем и качаем, не беда. Суть в другом: воздух утекает, но на его месте не может образоваться пустое место, а потому к нам, в оазис, притекает другой воздух, из верхних слоёв атмосферы — из нижних не может, так как туда утекает наш, прохладный и влажный. Наверху воздух не такой горячий как у самого песка, но даже не в этом дело, а в том, что он несёт в себе воду. Сначала она будет просто конденсироваться в виде росы, но, когда оазис ещё подрастёт, над ним начнут образовываться облака — облака из воды, испарившейся в оазисе, растёкшийся в стороны, нагревшейся в пустыне и поднявшейся над ней в верхние слои атмосферы, которые текут к нам.

Свою речь Ванхал дополнял активной жестикуляцией, он демонстрировал направления воздуха и воды, крутил круговороты воды в природе и в его собственной среде. Саакан казалось, что она уже сейчас в реальности видит как вода уходит и возвращается в оазис, как расцветают растения, больше не требующие искусственного и трудоёмкого полива. Она не знала такого понятия как «положительная обратная связь», но самостоятельно догадалась, что дожди приведут к росту растительности, что увеличит круговорот, следовательно…

— Причём заметь, уже первые облака, даже если ещё не будет хватать воды для дождя, будут охлаждать местность и тем самым усиливать круговорот воздуха. Нам бы создать первые облака, а там можно будет и расслабиться — всё пойдёт расти само собой.

Хозяин оазиса, средообразующий человек смотрел куда-то вдаль, хотя вернее сказать — когда-то вдаль.

Глава 5

Последние дни Саакан почему-то полюбила подниматься в башенку, хозяин разрешил ей это, и смотреть на пустыню. Она могла часами сидеть под широким зонтиком и смотреть как ветер гонит перекати-поле, какие-то ветки, не торопясь перемещает барханы. Ещё ей, почему-то, нравилось смотреть на слегка неровный горизонт, изучать его плавные изгибы.

Из-за этой неожиданной любви она оказалась первой, кто увидел одинокого верблюда в пустыне. Он с трудом, хромая, медленно приближался к оазису, неся двух человек. Приближался он не по дороге, а откуда-то с востока, северо-востока, где на большом расстоянии не было никаких оазисов и верблюжьих троп.

Саакан побежала рассказать Ванхалу, а тот отправил двух слуг на верблюдах встретить и привезти незваных гостей. Слуги вернулись, но без заблудшего верблюда — он уже не мог идти и пал, отдав в заботливые руки двух человек без сознания и в состоянии сильного истощения. Им уже влили в рты небольшое количество воды, обтёрли лица, но они продолжали оставаться где-то далеко не тут.

Когда умирающих от жажды уложили в столовой на первом этаже и как следует вымыли лица, оказалось, что это белые мужчина и женщина примерно двадцати пяти лет отроду, сильно загоревшие на жёстком пустынной солнце, хотя Ванхал засомневался в последнем и высказал мнение, что они с детства ходят под таким солнцем. На чём строится его мнение он не пояснил, но приказал поить их и не спускать с них глаз, доложить ему как только кто-нибудь из них придёт в себя.

Практически не приходя в сознание они пролежали до утра, когда Ванхал решил, что пора их будить и нормально накормить. Завтрак получился не слишком сытным, но молодые люди остались довольны, кажется, они не первый раз выходили из такой глубокой вынужденной голодовки. После еды хозяин попросил их рассказать о себе. Джек и Бэрил оказались братом и сестрой, потерявшими свой караван. Недавно умер их отец, сэр Джон Лайонс, и оставил им небольшое состояние, которое они решили вложить в торговлю. Первый же путь, который они решили проделать вместе с караваном, стал катастрофой — они отстали и потерялись в пустыне. Возможно, караван уже дошёл до назначения и караванщик успешно всё продал, но, скорее всего, он решил, что хозяева погибли и оставил все деньги себе. Где теперь его искать и как вернуть деньги? Никто не знал.

— Вот так можно быстро и эффективно потерять всё наследство. — Завершил рассказ Джек, Бэрил больше помалкивала, посматривая по сторонам, изучая людей.

— Да, не самое удачное стечение обстоятельств, хорошо хоть вы вышли на наш оазис.

— Да, да, сэр! Мы очень рады и благодарны вам!

— А почему вы решили так необычно использовать наследство? Судя по вашей коже, детство вы провели не в Англии.

— Совершенно верно, сэр Ванхал! Наш отец участвовал в крестовых походах и мы родились на Кипре, а потом странствовали по всему южному средиземноморью. На родине отца мы никогда и не были, сэр.

— Поразительная история! — Воскликнула Саакан.

Молодые люди вежливо промолчали, Ванхал тоже не стал комментировать. Армянская принцесса, увезённая в рабство в далёкие от родины края, начала сильнее симпатизировать приятным, симпатичным молодым людям.

— Не менее удивительная история случилась с верблюдом, который вас привёз. — Чуть погодя продолжил разговор Ванхал. — Он умер чуть-чуть не дойдя до оазиса.

— Бедный наш верблюд! Он так долго нас вёз и, в конце концов, спас нас!

— Я хотела бы его похоронить, ведь можно? — У Бэрил в глазах стояли слёзы.

— Да, но когда немного наберётесь сил. Мои люди привезут тело, чтобы его не съели.

— Съели! Какой ужас! Наш большой и бодрый верблюд… он заслуживает достойную могилу.

— Не раньше, чем завтра.

На втором этаже им отвели небольшую комнату с окном в сад и Саакан помогла им обустроиться, всячески старалась чем-то помочь. Ванхал не был против, но и не способствовал.

Он подошёл к спасшимся на следующее утро, когда они заканчивали завтракать на открытой веранде. Пожелав доброго утра, он присел к ним за стол и раскурил трубку, чем неимоверно удивил своих новых зрителей, ему тут же принесли чашечку кофе и высокий стакан воды. Ванхал заметил, что молодые люди выглядят уже значительно лучше.

— У вас есть какие-то планы на будущее? — Сразу же перешёл к делу хозяин оазиса, выпуская идеально ровные кольца дыма.

— Нам придётся вернуться обратно, на нашу родину, попытаться вернуть отцовское имение. Или поселиться у кого-нибудь из родственников. Или друзей отца — его любили и, я надеюсь, не откажутся помочь его детям.

— Вернуться обратно вам получится не скоро. — Задумчиво проговорил Ванхал, хотя он заранее продумал большую часть этого разговора. — Ближайший караван, который должен пройти через мой оазис будет через тридцать-сорок дней, но он пойдёт с севера на юг. Вы можете к нему присоединиться, а потом уйти на восток, чтобы морем вернуться на север. Так будет быстрее всего.

— Это потребует денег, а у нас ничего нет. — О деле говорил в основном Джек. — Даже верблюд издох.

— Я могу дать вам денег, это не проблема. Караванщик возьмёт вас бесплатно — за работу в пути, до моря дойти дёшево, а на корабль тоже можно наняться за небольшие деньги, если работать в пути.

— Спасибо! — Горячо поблагодарила его Бэрил. — И за проживание у вас мы готовы отработать! Мы с братом любим и умеем работать. Только скажите!

Ванхалу показалось, что девушка последнее сказала с каким-то намёком и чуть ли не подмигнула ему, хотя это мог быть и нервный тик после голодания.

— Караван на север, если никто не собьётся с расписания, будет только через три месяца. — Ванхала трудно сбить с выбранного пути. — Там будет не такой надёжный караванщик, но, думаю, он за небольшой барыш достаточно безопасно доставит вас на север. Можете выбирать. Как появится первый караван, поговорите, обсудите с караванщиком — и тогда решайте.

— Спасибо. Думаю, мы предпочтём этот вариант, чтобы не создавать вам лишних сложностей с нашим проживанием.

— Никаких сложностей, еды и воды всем хватит, а лишние рабочие руки никогда не будут лишними. Отдохните пару дней, а потом найдём вам занятие.

— А как наш верблюд?

— Он вон за тем барханом.

— С него уже сняли наш багаж?

— Нет, слуги приволокли его как был, всё оставили вам. Там и похороните, это достаточно далеко от дома, вреда не принесёт.

— Спасибо! Мы вам очень благодарны. Сегодня же мы с почётом похороним!

Чтобы не выходить из личных покоев в общие, Ванхал вышел из башенки на крышу и подошёл к краю левого крыла здания. Отсюда открывался вид на внешние заросли, где сегодня трудились брат с сестрой Лайонс. Они быстро восстановили силы и с усердием взялись за простое, но трудоёмкое задание, поставленное им хозяином оазиса. Обрабатывать эти заросли можно было бесконечно — малополезное занятие, но Ванхал хотел занять гостей делом. Что-то в них ему не нравилось.

Джек, старший брат, был тих, почти замкнут, всегда собран и деловит. С ним приятно иметь дело, наверное, он мог бы стать хорошим управляющим. Джек всегда внимательно смотрел по сторонам, отслеживал, что делают другие вокруг него, замечал изменения в обстановке. Несколько раз Ванхал специально его проверял, меняя какие-нибудь малозаметные и неважные декоративные салфетки, подсвечники и прочую мелочь. Джек всегда замечал, хотя и часто старался не подать виду.

Бэрил оказалась противоположностью брату. Она была легка и эмоциональна, не умела долго сосредотачиваться на одном деле, уставала от серьёзных разговоров. Она любила поболтать с Саакан о каких-то женских делах, но, почему-то, избегала Менем. Не то чтобы игнорировала, но не впускала в свою интимную женскую болтовню, которую Саакан пересказывала хозяину. А ещё она явно старалась окрутить Ванхала. Оказалось, она действительно строила ему глазки ещё в тот первый раз, но ей это ещё не удалось. Теперь у неё это получалось на ура и она старалась воспользоваться каждым моментом для этого. Иногда она прямо липла к Ванхалу, как бы благодарно держала за руку, хотя ему однозначно был понятен сексуальный подтекст всех её поступков.

Такое поведение временной постоялицы вызывал ревность у Саакан, она не была готова делить хозяина ни с кем, ну разве что с Менем, которая имела на хозяина больше прав, в её представлении, так как появилась раньше и не была рабыней, статус служанки казался выше. Проведение времени в разврате втроём уже стали для Саакан нормой, но она не могла допустить мысли, что в их большую семью добавится ещё эта наглая англичанка. Ванхалу совершенно не нравилась такая позиция Саакан: она рабыня и не имеет права ревновать хозяина, у неё нет никаких прав на него. Он хотел это наглядно показать, но не собирался делать это просто ради демонстрации, без положенных чувств. Или хотя бы положенного сексуального влечения. Бэрил совершенно не годилась для роли в этом нравоучении — сексуальная привлекательность в ней была, но Ванхал совершенно не хотел приближать её к себе, что неизбежно бы произошло, во всяком случае с точки зрения Бэрил, если бы он её трахнул где-нибудь в саду. Он знал, что секс играет важную сигнальную роль, особенно для женского пола и подчинённых, что в этом мире часто совпадает.

Однако, Бэрил не прекращала попытки добиться своего благодетеля, облагодетельствовать, с её точки зрения, его своими ласками. И, вероятно, не понимала, почему он так упорствует, сопротивляется. Она быстро выяснила, что Менем — служанка, а Саакан — рабыня, поняла, что где-то в этом есть сексуальный подтекст, но какой именно ещё не смогла выведать. За две недели, что они провели в оазисе, эмоционально открытая девушка подружилась со многими слугами, но они все были преданы своему доброму, но строгому хозяину, и ничего существенного не рассказали, а попасть в личные покои, где последнее время происходили все оргии, ей не удалось. Пока не удалось, подумал Ванхал, с её настойчивостью, это может вскорости и случится. Он вспомнил, как девушка один пыталась затащить его в кусты под видом просьбы объяснить, как их нужно стричь и окапывать. И надо отметить, не без попустительства брата.

Брата, который подбивает клинья к Саакан. С одной стороны, его можно понять — плох тот молодой парень, который не будет этого делать. С другой стороны, это неуважительно к хозяину, разве что он не понимает, какие у него отношения с рабыней. Мог бы, хотя бы, догадаться для чего обычно держат таких рабынь, пусть тут и не совсем тот случай. Ладно, мог бы и не догадаться, но сестра-то его точно это понимает, должна была бы объяснить, у них хорошие взаимоотношения, отличное взаимопонимание. Ещё одна загадка.

Работают они хорошо, старательно, не отлынивают, продолжил наблюдать Ванхал, честно отрабатывают жильё, делают всё, что им скажут. Возможно, даже слишком послушно, хотя куда им деться, без денег и транспорта. Вот и сегодня они весь день сидят в этих ещё сухих зарослям и педантично выполняют свою работу. Лишь на обед выходят, а так весь день там, особенно он, сестра хоть иногда отвлекается на болтовню в девушками и слугами. Кстати, у мужской части слуг она пользуется популярностью, хотя нельзя сказать, что она писаная красавица. Что-то в ней есть, харизма, шарм, возбуждающая опасность в глазах и движениях — она знает как привлечь любого мужчину. Пользуется популярностью, но своим телом, насколько Ванхал знает, никому не даёт воспользоваться, хотя явно умеет это делать.

Хозяин оазиса поймал себя на том, что мысленно раздевает Бэрил. Нет, это точно лишнее, не о том думает, но держать её в доме ещё двадцать-тридцать дней может быть опасно для спокойствия их небольшой общины. Надо будет попросить Саакан расспросить её получше. Сменю-ка я ей работу, дам что-нибудь в доме, чтобы помогала Саакан, пусть пообщаются — армянка не даст себя в обиду, уверен, королевская кровь знает как ставить на место таких выскочек. Но её ревность нужно будет проучить как-нибудь, отложил Ванхал на будущее.

Тут его наблюдения нарушила Менем, махавшая ему с башни. Умная служанка не привлекала его внимание голосом, чтобы никто не догадался, где сидит хозяин. Выглядела она взволнованно, Ванхал поторопился покинуть свой практически бесполезный наблюдательный пункт.

— Хозяин, там какая-то важная новость.

— Там?

— Я не пустила слугу в личные покои.

— Проводи его во внешний кабинет, я сейчас буду.

Глава 6

Новости были не из приятных: собака, жившая в оазисе, сбежала, разрыла верблюда и погрызла ему голову и шею. Из сухости туловище почти сгнило, но конечности и голова скорее мумифицировались, там осталось вкусные косточки для обгладывания. Однако, из-за этого Ванхала не стали бы так срочно докладывать, причина иная — собака сдохла в судорогах и с пеной на губах.

— Отравление?

— Да, но это не трупный яд, я посмотрел, там его не было. И от него собаки иначе умирают.

— Что же тогда?

— Верблюда отравили. Я провёл вскрытие, простите, что не спросил разрешения, но из-за смерти собаки у меня помутилось в уме, хотел всё выяснить как можно быстрее.

— Ты всё правильно сделал. Рассказывай.

— Я изучил рот, его остатки, пищевод, от желудка ничего уже не осталось. Везде какие-то необычные повреждения, и зеленоватая окраска. Как от красителя, понимаете, не естественная для мертвецов. А уж мёртвых верблюдов, поверьте мне, я насмотрелся множество, в разных стадиях разложения. И резал их — на еду. Такое видел первый раз.

— Что ты сделал с собакой?

— Похоронил там же. И всё засыпал пеской, поглубже.

— Молодец. Кто-нибудь ещё знает об этом?

— Нет, хозяин, Щелк же всегда со мной бегает, пошёл искать и нашёл вот такое… никому не говорил. И не думал, особенно когда увидел эту зелёнку.

— Молодец. Скажи Менем, чтобы дала бутылку хорошего вина и отдыхай до завтра. И никому ни слова ни про верблюда, ни про Щелка. Скажи, что убежал и не смог найти. И точка.

— Хорошо, хозяин, спасибо. Надеюсь, эта печальная новость окажется для вас полезна.

— Думаю, она будет полезна для всех нас. — Задумчиво пробормотал Ванхал, когда слуга закрыл за собой дверь.

Два основных вопроса сейчас, раздумывал Ванхал, крутя в пальцах серебряный нож для бумаги, это зачем и когда. Ответы на них позволяют избавиться от избыточного вопроса кто. Лайонсы точно долго ехали — поблизости ничего и никого нет, я уверен. Если яд сильный, то верблюда не могли отравить до того, как они потерялись. Если слабый, то может быть кто-то хотел, чтобы они потерялись, и отравил верблюда. Слабая версия — собака умерла не то, что в тот же день, в тот же час, как вкусила отравленного верблюда. Значит и яд сильный, и доза велика. Остаётся версия, что его отравили непосредственно перед его смертью. Значит, Лайонсы. Зачем? Чтобы он точно не выздоровел, чтобы я не мог выгнать их из дома до прихода каравана, чтобы у них было больше времени… Времени для чего?

На второй вопрос, когда, ответ однозначный. На первый — зачем, ответ есть, но пока не слишком обоснованный и однозначный. Не придумывается версия, зачем им это было нужно. А ведь рисковали они сильно, действительно голодали и страдали от жажды. Ещё день или два и шансов у них не было — точно рассчитали, когда выйти к оазису? А может быть имитировали истощение? Надо будет послать людей по их пути, может быть что-нибудь интересное найдётся. А ещё интересное должно быть в их багаже, пусть там всего пара сумок, но Ванхал вспомнил, как Джек спрашивал о судьбе верблюда и уточнял про их вещи, в которых, по идеи, не должно было быть ничего ценного, разве что памятные вещи. Или там были следы яда, ёмкость от него. Или сам яд… точно! Там мог быть яд, которые они могут использовать против меня. Или против, для начала, слуг. Или против растений… подсыпят в источник и пиши пропало. Они редко бывают в саду, не могу сказать, что интересуются им. Чёрт! У них окно выходит в сад. Это я ошибся, однако. Ванхал с силой воткнул нож в стол и он слегка погнулся.

Надо выставить круглосуточное наблюдение. И в их отсутствие как следует обследовать их вещи, хотя они могли уже перепрятать всё подозрительное. Скорее всего перепрятали. И какую удобную возможность я им предоставил — работа с пальмами за стеной! Если там закопать, никто не найдёт. Тем более единственная собака отравилась. Спасибо ей за это! Возможно, смерть собаки, спасёт людей, многих людей.

Трое суток дважды в день Ванхалу подробно докладывали о жизни подозрительных вынужденных гостей, но ничего, ни одной подозрительной детали не было замечено. Осмотр вещей также ничего не дал, всё предсказуемо и ожидаемо, никакого оружия или яда. Бэрил второй день работает с Саакан, но ей тоже ничего не удалось узнать, правда Ванхал не рассказал про отравление, просто попросил разузнать побольше.

Хозяин оазиса оказался в тупике. Подозрения казались ему достаточно обоснованными для слежки, но не для допроса до истины, без ограничений. Обычный допрос, он был уверен, ничего бы не дал — они либо не виновны, либо профи такого уровня, что допрос без пыток ничего не даст. Но для пыток оснований, вроде бы, не было. Если бы удалось найти яд или ещё что-то запрещённое, другое дело, но тут, похоже, опоздали. Осталось ждать в готовности к любой опасности.

Сколько ждать? Они должны успеть реализовать задуманное до прихода каравана, то есть у них осталось не более двадцати дней, чем дальше, тем рискованнее, точная дата же неизвестна. Есть вариант, что у них договорённость с караванщиком, но это маловероятно, хотя не стоит вот так сразу отбрасывать этот вариант, думал Ванхал, собираясь к общему ужину.

На лестничной площадке второго этажа он столкнулся с Бэрил, делающей вид, что куда-то спешит.

— О! Как удачно, что мы так случайно встретились, господин Ванхал! Я как раз бегу переодеться к ужину, а тут вы.

Ей действительно стоило переодеться к ужину, даже лучше сказать — одеться, так как сейчас её сексуальное жаркое тело почти ничего не прикрывало, разве что масло поблёскивало на стратегически важных местах.

— И в чём удача? — Ванхал решил слегка подыграть в этой нехитрой игре.

— Я хотела вам кое-что сказать. Наедине. — С последним словом она практически всем телом прижалась к Ванхалу и приблизила свои слегка раскрытые губки к его уху. — Чтобы никто не слышал того, что я скажу.

Ванхал не двинулся с места, лишь вопросительно поднял брови.

— Приходите после ужина за стену, туда, где я раньше работала, а брат сегодня продолжал. Знаете, где это? Около дальнего конца левой стены. Я вам всё расскажу, всё покажу… всё-всё будет… — Горячее дыхание девушки щекотило ухо. — Приходите один и сможете получить очень многое. Сразу после ужина… Придёте?

— Хорошо. — Чуть подумав ответил Ванхал.

— Замечательно! — И Бэрил резким движением впилась ему в губы, постаралась засунуть свой дерзкий язычок в рот.

Плавным, но быстрым движение Ванхал отодвинул нахалку без всякого сожаления — её губы были холодны.

— Идите переодеваться. — И зашагал в столовую, думаю, что нужно бы запереть личные покои. От греха подальше.

После ужина Ванхал сидел на террасе перед домом, не торопясь курил трубку и смотрел на звёзды, скоро должна была выйти Луна. Ночь была так хороша, что ему иногда хотелось, чтобы Бэрил не пришла, так как он понимал, что сегодня ему будет не до звёзд, что-то этой ночью произойдёт, дойдя до критической точки. И тут он услышал перестук каблучков.

Несмотря на прохладу Бэрил была в лёгких туфельках, лёгком платье, под которым явно не было белья, и, казалось, в таком же лёгком настроении. Она подлетела в Ванхалу, обдала волной приятных ароматов и потянула за руку.

— Пойдём-те же!

Хозяин оазиса бережно положил зажжёную трубку на столик и двинулся за девушкой. Она вела его тропинкой вдоль стены и складывалось впечатление, что она знает её наизусть, темнота её нисколько не смущала. Девушка двигалась в припрыжку чуть звучно напевая какую-то весёлую танцевальную мелодию.

— Вот! Тут, помните, вы дали мне последнее задание. Я с братом всё сделала, сейчас не видно, я всё вычистила, подстригла… но я опять не то говорю. Пойдём-те сюда, вот сюда, смотрите, тут у самой стены за кустами. Смотрите какой тут вырос газон! Я случайно сюда зашла, если честно, хотела пописать, но как увидела какая прелесть тут выросла, пошла, конечно же, в другое место. Потрогайте какой нежный газон, совсем как в саду!

Девушка опустилась на колени и обеими руками водила по газону эффектно выставив свою соблазнительно округлую попу прямо перед Ванхалом.

— Ну же! — Воскликнула и растянулась на траве. — Какой он мягкий! Попробуйте! На нём так удобно! Возьмите меня на нём!

Ванхал не понял в какой момент с неё пропало платье и в темноте стало светиться одно большое светлое пятно, на котором выделялись лишь два небольших тёмных пятна сосков и большое пятно волос на лобке.

— Идите сюда! — Она резко потянула Ванхала за ногу. — Я уже истекаю от страсти!

Он не удержал равновесия и начал падать. В этот момент в ночи раздался громкий вскрик полный удивления, рёзкий щелчок и возглас наполнился болью и страхом. В руке Ванхала блеснуло лезвие и он встал над Бэрил оперевшись одной рукой на её обнажённую грудь, а второй приставив клинок к её горлу.

— Не делай резких движений, молчи, иначе остриё нанижет язык на нёбо.

В широко раскрытых глазах девушки было больше удивления, чем страха. Когда она всё поняла, страх так и не появился — только ненависть.

— Сама виновата, меня не за что ненавидеть. Или брат твой виноват, да? Попался. Вставай, быстро. Двигай к дому и даже не думай выкидывать фортеля — от меня тут не сбежать. Быстрее.

Резкий укол между лопаток ускорил движение и девушка, ковыляя в одной туфле, хромала точно по тропинке. Около дома уже ждало двое обеспокоенных слуг с факелами.

— Свяжите ей руки и ноги, кляп. Бросьте её во внешнюю мастерскую.

Прыгая через несколько ступенек Ванхал взлетел третий этаж личных покоев и распахнул дверь внутреннего кабинета. Он помнил, что оставил там открытое окно, скорее всего крик шёл отсюда. Краем глаза он заметил, что Саакан прячется за углом и наблюдает за происходящем, но сейчас было не до неё.

Комнату освещала восходящая Луна. Строгий прямоугольник окна нарушался внизу, где можно было угадать руки и голову. Ванхал медленной упругой походкой кошки подошёл к окну и подтвердил своё предположение — Джек. Как он и ожидал, услышав крик и щелчок, незадачливый вор попался в базовую ловушку на окне. Обе его руки оказались плотно притянуты к подоконнику широкой прочной кожаной лентой. Так плотно, что кисти уже начали неметь — хоть зубами рви как дикий зверь.

Освободив Джека от лишних вещей, а у него оказалось и оружие, заточенный столовый нож, и две бутылочки с подозрительным содержимым, скорее всего ядом, Ванхал отправил его связанного туда же, куда и Бэрил — в мастерскую, а сам вышел на веранду. Он взял оставленную трубку и преувеличенно аккуратно вновь раскурил, сел на лиственничные доски террасы. Пленники пусть немного помаринуются, думал хозяин оазиса и положения, а мне нужно подумать, подготовиться.

Вернувшись Ванхал первым делом перенёс два связанных тела в соседнюю комнату, от которой ключи были только у него, без окон для полноценной звуковой изоляции. Затем он разместил голое тело Бэрил и тело Джека в одних штанах на хитрых столах, чью поверхность можно поворачивать под любым углом, привязав груз многочисленными кожаными ремнями. Реалистичные витрувианские люди не могли двинуть даже головой — широкая лентой охватывала лоб. Ванхал поднял столы так, чтобы молодые люди видели друг друга при свете мощной электрической люстры.

— Ну что ж. Мне хотелось бы узнать у вас много всего и, уверен, что вы просто так не захотите рассказывать, потому мне придётся вас пытать. Чтобы крики не мешали спрашивать и отвечать, буду спрашивать одного из вас, а пытать другого. Через некоторое время роли будут меняться, чтобы было честно, справедливо. Надеюсь всё понятно, да?

Ответа, конечно же, не последовало, только злые взгляды. Он посмотрел на них по очереди и подошёл в Бэрил.

— Начнём с тебя. — И вытащил у неё изо рта кляп. — Вытяни язык.

Она не успела ничего сообразить, высунула язык — Ванхал схватил его левой рукой, а правой в тот же миг накинул на язык металлический зажим. Бэрил вскрикнула, но уже ничего не могла сделать. Тем временем Ванхал прицепил к зажиму цепочку, взял с соседнего стеллажа и вставил девушке в нос сложной конструкции распорку. Соединив зажим и распорку цепочкой, он слегка её дёрнул проверяя.

— Готово. Теперь, Бэрил, тяни язык вперёд, стоит тебе расслабиться и убрать язычок внутрь, как твои ноздри разорвёт на мелкие части. Поняла?

Он развернулся к Джеку.

— Предпочитаю мучить девушек, слабость у меня к женскому полу, так что разговор начнём с тобой. — Вытащил кляп. — Она же тебе не сестра, да? Молчишь? Предполагаю, что вы супруги. Да, вы похожи на брата и сестру, но редко бывает так, что сиблинги настолько единомышленники. Нет, явно супруги. И тебе не совестно было подкладывать жену под меня? Молчишь? Ну ладно.

Ванхал вернулся к Бэрил, осмотрел её уши.

— Жаль, что ты не носила серёжки, придётся сейчас делать дырки для них.

В треножнике развёл огонь, подкинул угля, раздул, положил стальной дырокол. Хозяин оазиса действовал совершенно спокойно, отстранённо, без проявления эмоций. Ванхал делал то, что, как считал, должен делать. Он не мог сказать, что ему однозначно нравится то, что он делает, но некоторое удовольствие получал. Больше его волновало то, как правильнее всё сделать, как лучше добиться результата — чтобы заговорили.

— Я никуда не тороплюсь, так что можете пока и помолчать. — Говорил он, делая вид, что проверяет конструкцию на лице Бэрил, которая с некоторым страхом смотрела на руку Ванхала и железо у себя на лице. — Время в запасе у меня много, а вот у вас… Дырки лучше делать горячим железом, заразу не занесём и кровь остановим. Нужно же, да? — Он вернулся к огню и достал дырокол. — Что ж, попробуем, если вы не возражаете? Нет возражений, хорошо. Начнём с левого, ага, ровненько получилось, правое — чуть скосил, но, думаю, сойдёт, не порвётся.

Дальше в работу пошли два зажима, которыми он схватил соски, два кольца, продетые в уши, и цепочки, соединившие зажимы и кольца.

— Ты, Бэрил, конечно, не можешь дёргать головой, но если бы смогла, то у тебя бы получалось поддерживать грудь на высоте. Правда красиво? — Ванхал повернулся с вопросом к Джеку и как бы случайно зацепил цепочки.

Бэрил вскрикнула от боли, её язык почти скрылся за губами, тут же вернулся обратно, но на ноздрях уже выступили капельки крови.

— Ничего не хочешь мне рассказать? Она ведь начнёт тебя ненавидеть, если будешь продолжать молчать.

— Не на тех напали. — Первое, что сказал Джек после пленения.

— Это я напал? Хм, думал, что это вы напали. Ну ладно, не буду спорить. Давай лучше сделаем так. — Ванхал опустил стол с Бэрил до почти горизонтального положения. — Я поставлю свечу вот сюда. Хорошо видно? И зажгу её. Пока свеча длинная, я успею выкурить трубку, ничего плохого не произойдёт, но чем она будет становиться короче, тем ближе к этим милым кудрявым волосам. Запахнет горелыми волосами. Знаешь этот противный запах? Когда свеча станет ещё короче, пламя начнёт опалять половые губы твоей дрожащей жены. То место, которое ты хотел подсунуть мне, которым, я уверен, ты раньше сам с большим удовольствием пользовался. Действительно изумительное, соблазнительное место. Пока ещё. Как думаешь, когда огонь дойдёт до этих губок, Бэрил сможет сдерживаться и продолжать высовывать язык? — Мучитель медленными движениями забил и закурил трубку, наблюдая на спокойным горение одинокой свечи.

— Затушите свечу, — раздалось за его спиной через пять минут, когда уже запахло горелым. — Я всё расскажу.

Глава 7

Армянская принцесса-рабыня не видела и не слышала пыток с допросом, но позднее с удивлением узнала, что спасённые ею люди только делали вид, что они умирают от жажды, на самом деле они не были так истощены, как казалось. Так же как и не были братом и сестрой, что её тоже весьма удивила, учитывая то, как Джек пытался за ней приударить — невзирая на её хозяина и свою жену.

Она многое узнала про них, но чувствовала, что Ванхал не всё ей рассказал, понимала, что ей не всё нужно знать, не всё она вынесет. Они специально отбились от каравана, отравили верблюда, чтобы не было дороги назад. Хотели отравить Ванхала и захватить оазис до прихода следующего каравана, чтобы когда они придут было бы уже поздно и власть была бы в руках этой мерзкой пары. Деталями захвата она не интересовалась. Её поразило другое: Лайонсы пропали. Их больше нет в доме, никто не знает куда они делись после пыток и допроса. Ванхал сам проводил допрос, это заняло у него всю ночь и весь следующий день, он никого не пускал в пыточную. Ночью после он уже спал у себя, а в пыточной никого не было. В оазисе сложно спрятать два тела так, чтобы никто не видел. Ванхал сильный, но как он вынес два тела в обход всех слуг?

Саакан была в смятении.

Через пару дней она заметила, что хозяин стал ходить на посадки один, причём старался уйти так, чтобы у Саакан не было возможности увязаться за ним. Нет, они как и прежде ходили смотреть на молодые пальмы и кусты, в отношениях между ними ничего не изменилось, но появились ещё эти одиночные походы. Она решила проследить за ним.

После завтрака она сделала вид, что занялась уборкой посуды, а сама следила за Ванхалом из кухни. Он, несколько раз обернувшись и осмотревшись, закурил трубку и, как бы ненароком, взял из шкафа явно подготовленные кувшин и заплечный мешок. Саакан первый раз видела его с такой подготовкой. Хозяин вышел на веранду, постоял там немного, вытряхнул трубку и пошёл тропинкой вдоль стены. Саакан сняла туфли и босиком короткими перебежками двинулась за ним. Она быстро поняла, что пошёл он на дальний левый угол, туда, где работали Лайонсы. Девушка осторожно кралась по пятам, при каждом резком движении хозяина прячась за старыми пальмами. Когда он почти дошёл до угла, ей показалось, что Ванхал пропал. Вот он был на тропинке перед ней и вот его уже нет. Через несколько мгновений она догадалась, что он резко свернул в колючие кусты по незаметной тропинке.

Оценив ситуацию, девушка начала продираться к стене там, где стояла, стараясь не оцарапаться и не оставить улике на колючих ветках. Вдоль самой стены образовалась сумрачная зона, где такая изящная девушка как Саакан могла с трудом пробраться. Она двинулась вдоль стены в ту сторону, куда ушёл Ванхал. Дойдя до очередного уже достаточно толстого дерева, где было посвободнее от кустарника, она увидела хозяина. И Джека Лайонса.

Джек нагим лежал на земле. На его шее блестел тонкий стальной ошейник, от которого шла цепь, закрёплённая в стене большим железным кольцом. Яйца и член его обвивала кожаная лента, от неё шла верёвка к соседнему дереву. Длины верёвки и цепи были рассчитаны так, что молодой человек мог лежать только в одной не слишком удобной позе. Он то ли спал, то ли был без сознания, но когда Ванхал его слегка пнул, тот начал вставать. Сидеть и стоять он мог только в малоустойчивых позах, нелепых, позорных и, наверное, болезненных. Когда он повернулся в Ванхалу, Саакан чуть было не вскрикнула от ужаса. Рот пленника был открыт, так как в него была вставлена распорка из толстой проволоки, образующая круглую дырку в центре, где был видел распухший язык. Этот своеобразный кляп и ужаснул девушку, она сразу же представила какого это просидеть с открытым ртом сутки в пустыне. Тем временем Ванхал начал монолог с Джеком.

— Ты, думаю, пить хочешь? Вот я принёс тебе. Это милая Саакан специально для тебя отливала. Ты же так хотел её получить, вот получай в таком виде.

Ванхал начал лить жёлтую жидкость из кувшина на голову Джека, а тот старался так выкрутиться, чтобы моча попадала в рот. Саакан вырвало под дерево. Она не знала что из сказанного было ложью, она точно не делала этого специально, но ведь он действительно мог взять её ночной горшок. Пока девушка приходила в себя и закапывала в песок блювотину, Ванхал что-то ещё говорил Джеку, но она не слышала. Кажется, он его чем-то покормил, но Саакан была рада, что не видела чем.

— Вот хороший мальчик. Ну что, теперь по большому хочешь сходить, да? Ладно, ладно. Валяй. Повернись. Умничка. — Он вытащил из анального отверстия деревянную пробку такого размера, что Саакан снова стало плохо, она не могла представить, как пробка влезала внутрь. — Передам её твоей замечательной жене, теперь её время крепиться. Ты же помнишь, да, — он похлопал Джека по щеке, — что она там, за углом? Если бы у вас не было этих милых кляпов, то вы могли бы легко пообщаться, поделиться тем, что с вами произошло, обсудили бы планы на будущее. Может быть, я и дам вам такую возможность — если придумаю, как сделать, чтобы вы говорили строго по очереди, чтобы мог говорить только тот, что готов терпеть большую боль. Или только тот, кто готов причинить большую боль другому. Ну а пока придётся вам помолчать. Я передам ей привёт, не волнуйся.

Вылив из кувшина последние капли, Ванхал вернулся через кусты на основную тропинку. Перед тем как войти в заросли он оглянулся, и Саакан показалось, что посмотрел ей прямо в глаза. Ощущение длилось буквально секунду, но от этого взгляда у неё пробежал мороз по коже. Сил чтобы следить за хозяином дальше, у неё не осталось.

На следующий день Саакан наблюдала посещение Бэрил. Она была так же прикована, разве что к дереву она была привязана посредством какой-то пробки, загнанной во влагалище. Поведение с ней напоминало то, что Ванхал делал с её мужем, но тоже с небольшими изменениями. Вначале он вставил ей в рот, тоже зафиксированный, резиновую прокладку и изнасиловал её в это отверстие. Затем, вытащив прокладку, сам мочился ей в рот. Она заметила на теле девушки какие-то странные тёмные отметины в области груди и живота. Были ли такие у Джека она уже не помнила, ей было так плохо, что она не обратила внимания.

В этот раз Саакан пришла заранее и наблюдала за происходящим с большего расстояния, а потому не слышала, что говорил хозяин. Ей хватило и увиденного. Не дождавшись конца, она тихонько отползла и вернулась в дом, обойдя стену с другой стороны.

Что всё это значит? Зачем её любимый Ванхал пытает Лайонсов, хотя они уже всё рассказали? Или не всё? В душе у армянской принцессы, ставшей послушной рабыней под действием только слов, свирепствовала песчаная буря эмоций. Она пыталась понять, зачем хозяин это делает, но мысль каждый раз заходила в тупик, все логические цепочки, которые она могла придумать, заканчивались ничем, парадоксами.

Стала ли она бояться хозяина или избегать его? Избегать — точно нет, но отношение к нему изменилось. Она не могла понять, знает ли он о том, что она его выследила и подглядывала. Ванхал ни одним жестом, ни одним словом не показывал, что знает о том, что она знает. Он вёл себя совершенно так же как и раньше, как будто ничего не изменилось, как будто бы у него в кустах не сидят на собственных экскрементах два человека в нечеловеческих позах и не хрипят вечно открытыми ртами полными песка. У Саакан не получалось вести себя как прежде и она была уверена, что Ванхал это замечает, но ничего не могла с собой сделать. Она и раньше понимала, что за внешней мягкостью её хозяина прячется холодное железо, но не догадывалось насколько это железо извращённое.

Увиденное было так противно Саакан, что она отказалась об этом дальше думать, перестала следить за хозяином, ходить на тот угол стены. Она постаралась сделать вид, что ничего не знает, как будто ничего не было. Точно так же вели себя слуги — рабыня не могла понять, что они знают на самом деле. Расспрашивать она не решалась, да и сама не хотела об этом кому-то рассказывать.

Через несколько дней она заметила, что Ванхал перестал в одиночку ходить за стену в заросли, а ещё через день она краем уха услышала разговоры слуг на террасе, что пропал один из верблюдов, на кухне говорили о загадочной пропаже некоторого количества еды и пары бурдюков с водой. Легко сложив всё это в один картинку, Саакан выскользнула из дома и добежала на угла стены, где Лайонсы сидели на цепи. Там никого не было, но в одном месте она заметила, что покров разрастающейся травы нарушен. Очень похоже на могилу, подумала она, могилу для одного. Но кого именно? Бэрил или Джек? Если судить по тому, на какой стороне от угла, это Бэрил, но Ванхал мог так сделать специально, чтобы меня запутать. Меня или кого-то ещё.

Глава 8

Развалясь в гамаке, попивая лимонад из большой кружки и посасывая прогоревшую трубку Ванхал смотрел, как будто даже с неудовольствием, на небольшое, миниатюрное облачко в середине бескрайнего утреннего неба. Вчера пришёл караван под начальством Джафара, и хозяин оазиса ожидал лёгкий завтрак с приятным разговором. Как мало караванщиков, думал Ванхал, с которыми интересно разговаривать, которые могут дельно рассказать как новости, так и различные байки, поддержать разговор о звёздах и травах.

— Доброе утро, Джафар. — Не поворачивая голову сказал Ванхал. — Присаживайся, сейчас подадут завтрак. Хорошо ли доехал? Какие новости и сплетни? Расскажи мне про Венецию, действительно ли там говорят, что Земля круглая? О Лютере что-нибудь слышно? А Гутенберг уже изменил мир? Кто кого убивает в мире?

— Вы, Ван ибн Хал, как всегда ставите меня в тупик своими вопросами. На юге, откуда я иду, мало что известно о других краях, так что я могу сказать только о том, кто кого там убивает.

— Хм, о времена, о нравы! Но и это хлеб. Однако, на самом деле, меня больше интересует, что происходит на наших караванных путях. — Ванхал сел повыше и посмотрел на гостя. — Спокойно ли на наших пустынных дорогах?

— Спокойно, как в пустыне, хотя всякое бывает…

Ванхал вопросительно поднял бровь.

— Всякое… — Ванхал продолжал молчать. — Вот, например, на короткой северной дороге, здесь это к западу, как рассказал один мой друг, то есть это байка, не обязательно правда, но я ему доверяю, он просто так сочинять не будет… — Ванхал молчал. — Он мне у ночного костра рассказал, только мне, чтобы не пугать остальных. Там убили и обокрали караван. Ни одного живого, даже верблюдов — похоже напавшие были на лошадях, их следы нашли вокруг в изобилии. Кто напал — не известно. Ни одного следа, кроме следов лошадей, ни одного убитого, ничего не оставили. Так же как и никаких ценностей — всё дорогое унесли, до последнего колечка. Представляете? Никогда такого не видел… и, убереги Аллах, увидеть такое!

Ванхал согласно кивнул головой, но явно думал о чём-то другом. Он приметил, что Саакан, приносившая им щербет, спряталась за ближайшим деревом (плохо она умеет прятаться, не даётся ей это искусство, надо будет научить, пригодится) и подслушивает разговор двух уважаемых людей. Пусть.

— Смерть в пустыне, ограбление? Разве это новость? Кто не подвергался нападениям? Кажется, даже вас, Джафар, грабили. Ведь так? Вы, насколько я помню, откупились, те грабители не хотели резни — или были слабы для этого.

— А вас, Ван инб Хал, грабили или угрожали ограбить?

— Меня? Причём тут я, сижу на месте, никуда не хожу. Почему меня могут грабить?

— А всё-таки, Ван ибн Хал, хозяин самого загадочного оазиса в пустыне к востоку от Атлантического океана. Многие торговые рынки, которые тоже никуда не ходят, подвергаются разбойничьим нападениям.

— Я, Ван ибн Хал, хозяин самого запрятанного в пустыне оазиса, сюда даже не все караваны доходят. — Хозяин оазиса занялся трубкой, чтобы не продолжать.

— И всё-таки загадочный оазис… Стоит тут уже сто лет, а кто предыдущий его хозяин до вас, Ван ибн Хал, — никому не известно, никто не знает, кто основал его, если не вы. А ведь это было сто лет назад!

— И снова вы повторяетесь, мой друг! Эту тему вы затрагивали и в прошлый визит в мой оазис.

— Память как у молодого! Всем бы такую память!

— Что ещё на дорогах происходит? Уверен, что вы припасли на второе что-нибудь вкусное.

— Вкусное, что вы имеете в виду?

— Увлекательное, удивительное, развлекательное. Или устрашающее, будоражащее.

— Хм… есть ещё одна история, но ещё более подозрительная, то есть совершенно подозрительная. Она произошла с влиятельным другом, начальником охраны одного князя, моего друга, который мне её и пересказал. Начальник охраны рассказал моему другу, а тот поведал мне в палатке за добрым кубком доброго вина.

— Приказать принести?

— Нет, я же знаю ваши правила, сухой закон. Пусть, ваши напитки тоже хороши, пьянят прохладой и букетом ароматов.

— Так что же? Что рассказал друг друга из охраны одного князя.

— Начальник охраны. Таким доверять можно, врать ему не с руки, тем более моему другу, они много лет дружны, да и вина было много — как тут придумаешь такую невероятную историю.

Ванхал снова промолчал, пуская дым классическими колечками.

— В этот раз история случилась на восточной дороге, это на юго-восток от вашего оазиса, вон примерно там. Друг, тот, что начальник охраны, шёл с большим караваном и на одной из стоянок нашёл караван. То, что осталось от каравана — он пролежал там уже с неделю.

— Караван лежал?

— Да, да! Представьте себе! Весь караван — и люди и верблюды, лежали на стоянке. Их убили! Мне, то есть рассказчику, начальнику охраны, большому человеку, показалось, что их убили во сне, но, приглядевшись, он понял, что всё было не так, не могли люди спать в таких местах. Как они погибли? Вроде бы не закололи, не зарубили. На шкурах верблюдов только следы животных, ни следа от оружия. Конечно, тела уже сильно пострадали от падальщиков, но так чтобы ни на одном теле ничего не осталось… Он весь день исследовал стоянку, ничего не мог понять, а ему это было очень важно, ведь в его обязанности входила защита князя, а если тут такое случается… будет ли он в безопасности?

— И что же? Он нашёл ответы? — Ванхал не выказывал никакого видимого интереса.

Хорошо, что дражайший Джафар не видит Саакан за деревом, её трясёт как тростинку от нетерпения. Интересно, она уже догадывается, о чём речь или нет? Или, может быть, это я ошибаюсь?

— Нашёл. Когда стал хоронить трупы. Чтобы они не портили стоянку, не привлекали к ней падальщиков или чего похуже. Он заметил в горле одного из верблюдов, у того, у которого оно сохранилось, что-то зелёное. Не такое зелёное, как листья ваших прекрасных деревьях, не такое изумрудное, как ваша нежная трава, не такое нефритовое, как ваши искристые бокалы. В природе нет такого зелёного, как увидел Хадир, тот самый начальник охраны. Яркий, насыщенный, режущий глаза зелёный. Казалось он светился в вечернем свете. Он стал изучать внимательнее рты других верблюдов и людей. И нашёл. У каждого, у кого сохранилось то, что он осматривал, оказались эти ужасающие пятна зелёного цвета. Отталкивающие и устрашающие небольшие пятна, которые однозначно говорили о страшной смерти от магического эликсира. Отравляющего тело и душу эликсира. — Джафар с таким жаром рассказывал, что было ясно, как он гордится этой историей и самим собой, тем, кто он её рассказывает.

— Да… — задумчиво проговорил Ванхал, — сказочная история, не слышал ещё такого. Удивительно!

— Да, я один её знаю по эту сторону границы того князя!

— Князя… А узнал ли ещё что-то этот ваш друг, Хадир, начальник охраны? Все ли погибли? Куда делся отравитель или он покончил с собой?

— Отравитель? — Радость Джафара улетучилось, когда оказалось, что его история имеет слабые места. — Отравитель-то… наверное, он уехал.

— На чём? Куда? Неужто такой следопыт как Хадир не смог найти никаких следов?

— Прошла же неделю…

— Всего неделя!

— Надо будет спросить… пусть расспросит Хадира подробнее, про все детали… я как-то и не подумал о деталях…

— А о торговле не забыл, дорогой мой Джафар? У  меня есть два вас парочка соблазнительных предложений, уверен вам понравится ткань, которую я для вас приберёг, у вас найдётся на неё не одна богатая покупательница.

Глава 9

Почему он так поступил, зачем, мучилась вопросами Саакан. Уже который день из головы не выходили мысли о тех ужасах, что творил Ванхал с Лайонсами. Да, они хотели захватить оазис, хотя девушка до сих пор не поняла, как именно они собирались это сделать: у них был яд, конечно, они, вроде бы, собирались отравить хозяина, но что дальше, вряд ли слуги бы им подчинились, сама Саакан точно нет. Планировали всех отравить? А толку, как потому управлять оазисом, удержить от претензий караванщиков. Загадка, но спрашивать у Ванхала нет никакого желания. Нет ответов, только вопросы. И один из них появился недавно, в процессе размышлений, ещё до конца не выкристаллизовался, но был близок к тому. Вот и он!

Саакан сидела на крыше, прячась в тени башни, наблюдая за тропинками вдоль стены. Ванхал вышел из-за угла и пошёл к новым посадкам за дальней стеной. Там, вдали от дороги, он высадил первые плодовые деревья вне сада, за стеной.

Девушка знала, что хозяин не будет против её компании, но не хотела просто так побежать за ним. Она спустилась по крыше к карнизу и кошкой скользнула до угла дома, где легко спрыгнула на стену. Ванхал не делал стену как оборону от людей, а потому сверху она представляла собой ровную дорожку, достаточно широкую для ловкого человека. Иногда Саакан представляла как выглядела бы стена, если она сверху была бы утыкана копьями с головами убитых бандитов. По стене хорошо идти не торопясь, ощущать себя гигантом, шагающим через лес — деревья трутся листья о ноги, пальмы склоняют головы.

Сев на горячий камень девушка сняла обувь и стала болтать ногами, наблюдая за тем как Ванхал проверяет посадки, поливает отдельные саженцы, подстригает непослушные веточки. Кажется, он даже напевал какие-то незнакомые, неместные мелодии от увлечения. Как может такой увлечённый жизнью, любой жизнью, садовод так издеваться, мучить такую развитую жизнь как человек? Можно подумать, что он растения любит больше, чем людей, но это не так. Его отношение ко мне, Менем, слугам, даже к караванщикам, говорит о том, что он ценит человеческую жизнь не меньше, чем свои деревья. Однако… он с такой же лёгкостью лишает человека жизни, как выдирает сорняки в своём саду. С одинаковой лёгкость отстрегает молодые веточки и подносит раскалённое железо к нежным частям человеческого тела.

— Хозяин, ты когда-нибудь ходил по стене? — Задорно окликнула его Саакан, чтобы отвлечься от своих мыслей.

Не поднимая головы, не поворачиваясь Ванхал ответил:

— Иногда хожу, предпочитаю ночью, когда камень не такой горячий. А что?

Давно меня заметил, поняла девушка, но не показал виду, а, может быть, специально для меня начал напевать. Черт бы его забрал! Никогда не поймёшь, что он видит, замечает, а что нет. Или он всё замечает?

— Интересно, никогда тебя тут не видела?

— Значит нужно исправить. Сейчас, только закончу с посадками.

— Помочь?

— Нет, чуток осталось, пять минут и всё.

Закончив Ванхал, казалось, не глядя и не выбирая, подошёл к одному из ближайших деревьев, взобрался на нижние ветки, а оттуда на стену. Всё это заняло у него меньше минуты, Саакан даже не успела подготовиться, как хозяин уже сидел рядом с ней и снимал обувь.

— Менем! — Крик Ванхала разнёсся над всем оазисом. — Принеси нам лимонада похолоднее! И два стакана!

Повисла тишина, нарушаемая лишь постукиванием Ванхала по трубке в процессе набивания. Саакан понимала, что он ждёт её вопроса, но не решалась спросить, не знала, что и как сформулировать. Они сидели и молча смотрели на зелень у своих ног, на бесконечность пустыни впереди и всё больше косящие солнечные лучи, пока Менем не принесла поднос. Хозяин ловко спустился со стены и так же быстро вернулся обратно уже с напитками.

— Пей. — Практически приказал Ванхал, рабыня не сопротивлялась.

Наконец, армянка, уже забывшая, что когда-то была принцессой, спросила. Она не обдумывала вопрос, он выскочил как-то сам, как отрыжка от божественно холодного лимонада.

— Ты Бог?

— Хм, Бог? Нет, конечно.

— Я имею в виду, Создатель и Творец. Ты повелеваешь жизнями людей как хочешь, ты создаёшь оазис в пустынной пустоте, меняешь климат. Всё подчиняется твоим словам, всё как глина в твоих руках.

— Создатель, Творец… Гончар, Кузнец, Ткач, Плотник, Гефест, Гу, Ильмаринен, Хнум, Вишвакарман, Птах, Яхве, Милунгу, Моримо, Мукуру… Демиург, наконец. — Он немного помолчал. — Сколько имён, столько образов, а суть одна. Это тот, кто одним словом может не только свободного человека поработать, а саму материю, само пространство, само время. Вот и всё, ничего более, прекрасная простота, изящество… — Снова длинная задумчивая пауза, слышно только как путешественник по пространственно-временному континууму постукивает пальцем по дереву мундштука. — Нет, я не Демиург. У меня из дыма получаются только простые колечки. — И показал их.

Говоря последние фразы, он положил руку девушке на колено и поднялся по ноге вверх, чтобы проверить есть ли на ней трусики. Их не было.

— А ты, моя радость, — он похлопал её по нежной чуть влажной коже, — ты —  Матерь богов. Мы гуляли весь день… Так возьмемся скорее за дело! А потом на ужин. Вниз!

Ванхал спрыгнул за стену и приготовился ловить Саакан.

— Вечером закройте с Менем все ставни засветло. И со стороны двора тоже.

Девушка удивлённо вскинула глаза на любимого хозяина.

— Нет, в этот раз просто песчаная буря. — Усмехнулся Ванхал своей характерной загадочной улыбкой выцветших как пустыня в полдень глаз.

И действительно. На юге линия горизонта размылась, а небо потемнело.

Проблема эзотерического характера

29 марта 2006 года нашей эры по григорианскому календарю на Земле, а может быть и во всей Вселенной, что-то случилось, а может быть даже сломалось. На Земле этого никто не заметил, наверное, и не мог бы заметить, тем более что все были чем-то заняты.

Астрономы, которые могли бы заметить какие-то колебания пространства, изменения в окружающем мире, весь день занимались подготовкой к наблюдению, а затем и непосредственно наблюдением полного солнечного затмения, которое в тот день проходило на существенной части суши — довольно редкое явление, весьма полезное для астрономов. Они разъехались по лучшим наблюдательным местам и всё утро настраивали технику, а потому им не было дело до каких-то непонятных изменений, которые стали явными только через год.

В больнице французского города Бордо врачи были заняты не меньше — тяжело умирала пожилая женщина, не имевшая семьи и родственников. Много кто ещё умер в тот день, не только во Франции, но именно ей повезло. Или не повезло.

Примерно в это же время, в 11:16 по Гринвичу (он же UTC), в старинном грузинском посёлке Местиа Мишо, Михаил, Маргиани вернулся домой на обед к молодой женой, посмотрел на её прекрасную точёную фигуру в ярком весеннем свете и решил, что супружеские обязанность выполнены ещё не полностью, а обед может немного подождать.

Подобная история произошла в Астане в 11:41, где молодожёны Садыковы только только-только начинали свой медовый месяц. Они не были единственными молодожёнами в Казахстане, которые наслаждались полноценной половой жизнью, но именно этим повезло. Или не повезло.

История Щукиной из Горно-Алтайска отличалась от двух предыдущих: её бездетный брак длился уже три года и не готовился к распаду, а сама Щукина всё в тот же день 29 марта 2006 года принимала у себя любовника, который в 11:46 обеспечил ей укрепление брака.

В грузинском посёлке Местиа не отмечают католическое Рождество, но в семье Маргиани 25 декабря 2006 года случился праздник — родился первенец, наследник, которого так хотел Мишо Маргиани, отец счастливого семейства. Ребёнок Маргиани рождался тяжёло, с угрозой для жизни матери, но врачи блестяще выполнили свои обязанности и справились — всем известно, семья Маргиани богата и можно рассчитывать на щедрые подарки в честь рождения наследника. Ребёнка, как положено шлёпнули по попке, и он разразился криком, однако, буквально через секунду крик оборвался, и врач удивлённо посмотрел на младенца. Мальчик, казалось, так же удивлённо смотрел на врача, хотя, как тут же вспомнил врач, младенцы ещё ничего толком не видят. Пожилой и опытный акушер первый раз видел такой взгляд, но он не продлился долго: ребёнок закрыл глазки и продолжил благотворный крик, на радость и спокойствие всем.

Подобная история произошла в пятом роддоме Астаны, где в срок рожала Садыкова. Там родилась девочка, удивившая врача своим неестественным взглядом. Хорошенькая, совершенно обычная и полностью здоровая девочка. Ещё одна такая же история произошла в тот же день в Горно-Алтайске, где, на радость долго бездетным Щукиным, родился мальчик.

По непонятной причине эти три случая оказались первыми в цепи всё более и более поразительных событий.

Всё первое полугодие 2007 года врачи и медсёстры отмечали странное поведение детей, но не могли сказать, что оно так уж сильно выбивалось из нормы — что вообще может сделать младенец. Счастливые родители, особенно те, у кого был первый ребёнок, как у Маргиани, ничего странного не замечали, уже мечтая о втором. Всё шло спокойно, своим чередом, пока ребёнок Маргиани, которого почему-то решили назвать Адамо, не сказал «мама» в возрасте восьми месяцев, раньше, чем ожидали его родители, начитавшиеся всяких пособий. Точнее сказал «мама́» с ударением на второй слог и с явным французским произношением, совсем не так как себя называла его бедная мать, уже носившая второго. Уже раньше она обращала внимание, что он странное «агукает» — произносит что-то похожее на «арё», но не акцентировала на этом внимание. На следующий день он произнёс новое слово — «папа́», с таким же ударением и произношением. После этого родители уже не знали, к кому обращаться.

И всё было бы ничего, если бы примерно в тоже время, в Астане девочка, родившаяся в тот же самый день, не сказала матери традиционное слова «мама» совершенно не так, как все старшие знакомые дети. Следующее, что она сказала, оказалось набором каких-то совершенно непонятных слов.

К тому времени как заговорил мальчик из Горно-Алтайска, про странные разговоры детей сняли и выложили на Youtube ролик, который за двое суток набрал сто миллионов просмотров, хотя он был только на русском с автоматическими субтитрами — оказалось, что подобная проблема беспокоит молодых родителей по всему свету. Из всех стран посыпались новости о том, что дети говорят что-то непонятное, или же говорят на знакомых, но чужих языках.

Учёные, взявшиеся решать неожиданную задачку, сначала ничего не смогли узнать. У младенца мозг ещё недостаточно развит, речевой аппарат ещё не справляется со сложными звуками — не выяснить, что же знает  маленький человечек и откуда он это знает. Однако, длилось это недолго, так как оказалось, что детей не нужно учить языку, они его уже знают, правда, обычно не тот, на котором говорят родители.

На первом экстренном заседании комиссии по перерождению при ООН было шумно, хотя заседание ещё и не началось. В большом зале собралась очень разношёрстная компания. Тут были и политики, и политологи, и учёные — психологи и биологи, — и представители множества религий. Наконец зазвенел ажурный хрустальный колокольчик, чей звон усиливался как через общие динамики, так и через наушники для синхронного перевода. Участники заседания с трудом прервали жаркие споры и расселись по местам. Первую часть заседания отдали науке, и первый доклад сделал американский учёный, имеющий степени по когнитивной психологии и по физиологии человека.

— Не все в этом зале имеют полное представление о том, с чем мы столкнулись, потому возьму на себя смелость полностью описать ситуацию правильным научным языком. — Возникло некоторое волнение, так как не все оказались согласны с тем, что научный язык в данном случае является правильным. — Опишу ситуацию такой какая она есть, чтобы потом уже к этому не возвращаться и не спорить. Как известно, всё началось в небольшом, но красивом, грузинском посёлке Метсиа. — Оратору не удалось точно произнести название, но его все поняли, оно было у всех на слуху.

— Я бы попросил не вдаваться в лишние подробности. — Прервал докладчика председатель.

— Конечно, господин председатель. Не более необходимого.

Рассказ начался с описания первых случаев, затем докладчик подробно описал случаи в родных США и затем перешёл к тому, как выяснили, что же произошло. Уже первые разговоры с необычайно толковыми детьми дали приблизительное понимание. Перерождение, реинкарнация действительно существует, более того, почему-то с конца 2006 года рождающиеся люди помнили свою прежнюю жизнь. Точнее, уточнил проснувшийся в докладчике биолог, вспоминали, когда их ментальные способности развивались до нужного уровня. Физиологически, биологически эти дети при рождении ничем не отличались от самых обычных, тех, что рождались тысячи лет до этого, но уже в первые недели жизни мозг у них начинал развиваться быстрее, быстрее формировались те области, которые, как предполагают учёные, отвечают за память, язык, координацию движения, моторику. Это выглядело так, как будто мозг стремился как можно быстрее вместить память прошлой жизни, включая моторную память тела. Потому дети уже в год могли говорить простые короткие фразы, понимать, пусть и частично, что им говорили экспериментаторы. Ответы детей очень часто поражали учёных, которые никак не могли свыкнуться с несоответствием разума и младенческого тела.

То, что дети начинали говорить на чужих для родителей языках, оказалось мельчайшей проблемой. Адамо Маргиани, первый зарегистрированный перерожденец, отказывался называть себя Адамо, он говорил, что его зовут Шарлотта Баксон и никак иначе. Учёные выяснили, что француженка с этим именем умерла 29 марта 2006 года — примерно за 9 месяцев до своего нового рождения, точное время смерти установить не удалось — о том, в какой момент признавать человека мёртвым, всё ещё велись споры, особенно жаркие в свете некоторых теологических причин. Да и точное время зачатия так же оставалось неизвестным, хотя, предположительно, оба события произошли около 11 часов по Гринвичу. В момент смерти Баксон было чуть больше 92 лет, она прожила долгую и красивую жизнь, но не имела детей и других живых родственников. Именно эта особенность привела к тому, что Адамо-Шарлотта остался спокойно жить в своём новом доме, никому не нужный, кроме новых родителей.

Совсем другая история постигла её (или его — общественность ещё не успела определиться, как правильнее называть, так как терминология характерная для людей сменивших пол здесь не годилась) младшего брата. Он родился на пятнадцать месяцев позже Адамо, а потому с самого рождения находился под зорким наблюдением практически всех учёных Грузии и пристальным взглядом международного сообщества. Оказалось, что он (тут пол совпал) родом из Китая, у него двое детей и пятеро внуков — и все они очень хотят видеть дедушку, а ещё лучше увезти его к себе в Голмуд, расположенный в степях на западе Китая. Новые родители не горели желанием расставаться со вторым ребёнком, не менее желанным, чем первый.

Желания общаться с умершими родственники, желания забрать в же прошлый дом, в прошлую жизнь — вот одна из основных проблем, затронувшая весь мир. Что делать с детьми? Кому они принадлежат? Странный вопрос, но это же младенцы, которые сами ещё ничего не могут сделать и законодательно ничего не могут решать. Нужно менять законы, но как? Эти ненаучные вопросы докладчик оставил в стороне и продолжил повествование о позднейших и значительно менее приятных событиях.

Все первые перерожденцы, как показали опросы, умерли практически одномоментно со своим зачатием, за восемь-девять месяцев до нового рождения. Так продолжалось примерно с полгода, а затем стали возникать загадочные случаи, которые наука пока не способна объяснить. Некоторые младенцы рождаются такие же, как и всегда раньше, то есть не помнящие прежнюю жизнь, их приходилось воспитывать и растить как обычно это делали раньше, до 2007 года, учить языку, есть ложкой, надевать пижаму. Почему они ничего не помнили? Загадка, которая слегка приоткрывается редкими случаями, когда память о прошлой жизни есть, но какая-то очень мутная, пока дети маленькие не получается выяснить, что точно они помнят, удаётся получить только размытые зрительные образы. Надежда на то, что они вырастут и всё расскажут есть, но невелика.

Случаются совсем странные и нерадостные рождения, когда ребёнок, появившись на свет, начинает безостановочно кричать, дёргаться, маленькое тельце крутят спазмы, он отказывается есть. В таких случаях иногда помогают сильные успокаивающие, но ещё нет ни одного случая, когда такой ребёнок бы полностью выздоровел. Некоторых тянут под наркотиками, но большинство быстро погибает. И никто из врачей и учёных не понимает почему. Иногда, отметил докладчик, безудержный крик и спазмы начинаются не сразу после рождения, в течении первой недели, но в итоге результат всегда тот же самый — до месячного возраста никто не дожил.

Череда этих неприятностей скрашивается тем, что среди рождающихся стали появляться люди умершие не в момент зачатия, а раньше. На данный момент, тут докладчик зачем-то сверился с бумажкой на столе, самой ранней датой смерти является 29 марта 2006 года. То есть умершие до этой критической даты всё равно не перерождаются или не помнят прошлой жизни, но начали появляться случаи, когда человек помнит свою прошлую жизнь, но она закончилась за полгода или даже год до последнего рождения. Что было в промежутке между смертью и рождениям зачастую не ясно, дети ещё слишком малы, чтобы объяснять сложные понятия.

Вот собственно и всё, что может сказать наука, а больше ничего и нет. Нужно больше наблюдений, больше времени, чтобы дети выросли и могли бы всё толково рассказать. Нужно больше прав для учёных — этические комитеты запрещают почти все предложенные эксперименты.

— Скажите, а есть какие-то закономерности в распределении перерождений? Какая-нибудь связь между местом смерти и местом рождения?

— Отличный вопрос! Спасибо! За этот год в мире родилось примерно 140 миллионов детей, но проанализировать нам удалось, конечно же, лишь малую их часть. Максимальное количество точно доказанных перерождений, где мы знаем время и место смерти — порядка 500 тысяч. По этим скромным данным нам не удалось выявить никаких закономерностей, пока можно считать, что место перерождения — случайно.

— А пол?

— Тут проще, а потому можно сказать однозначно — случайно.

— А раса? — Задал вопрос негр мрачного вида.

— Этот вопрос мы тоже не обошли стороной. По всем нашим данным, по всем параметрам перерождение происходит случайно, нет никакой связи между прошлой и новой жизнью. Только время смерти, хотя, повторю, есть случаи, когда присутствуют странные временные промежутки. Ещё вопросы?

Больше вопросов не было.

Продолжили заседание споры психологов о том, как повлияет прошлая жизнь на выбор гендера в новой жизни. Все перерожденцы ещё так малы, что пока это чисто теоретический вопрос, а потому ничего толкового в этих обсуждениях не было сказано. После них объявили часовой перерыв.

Следующая часть заседания была отдана политикам и политологам.

— Национальным государствам, а потом и всем остальным, — выкрикивал с трибуны один русский политолог, — скоро придёт конец! Скоро дети подрастут и начнётся массовая миграция. Будет не направленное великое переселение народов, с которым мы уже знакомы, а миграция всех всюду. Бабушки чёрных детей и внуков, в телах маленьких белых мальчиков, будут возвращаться на родину — как их примут в Камеруне или Конго? Дедушки ортодоксальных евреев будут возвращаться в родные края в телах индейских девочек — кто будет слушать их толкование Торы? Представляете, что будет? Как регулировать численность населения, кому выдавать паспорта? Современная, привычная нам политика закончится, всё, что мы строили последние века, рухнет в чёртовой матери и наступит анархия!

Подобными речами была полна политологическая часть заседания комиссии. Все готовились к концу времён, к хаосу и, некоторые, к созданию нового светлого будущего, мира без национализма и расизма. Мир равенства и мудрости, где люди проживут по несколько жизней и будут знать множество языков и культур. Подготовку оборвал новый перерыв на час, после которого стали выступать люди, утверждающие, что конец света и полный хаос уже наступил.

Третья и последняя секция заседания носила религиозный характер, первыми к трибуне, конечно же, пробились христиане всех толков. Именно для них случившаяся вселенская ошибка, космологическое нарушение было апокалипсисом или даже чем-то похуже. Человек живёт только одну жизнь, в течении только одной жизни он творит зло или создаёт добро, за которое потом ему достанутся рай или ад. А тут получается, что помня о прошлой жизни можно… исправиться? Второй шанс для всех? Такое наглядное и массовое доказательство перерождение разрушило всю догматику христиан, многие не знали, что теперь делать, как думать. По миру прошёл вал самоубийств, не только в христианских странах, но и мусульманских. Много кто решил уйти из жизни добровольно, не только по религиозным соображениям, но и потому, что хотел переродиться в новом теле. Многим это не удалось, что создало дополнительные вопросы, хотя, может быть, их ещё просто не нашли — ведь могло угораздить родиться в диких племенах Амазонки.

Кто-то из мусульманских священников, выступавших на конференции, уже выдвигал предположения как можно объяснить перерождение, вписать в привычную религиозную картину мира, не разрушая её до основания, но их слушали мало, большинству эти разглагольствования казались еретическими или мало обоснованными.

Далай-лама XIV дошёл до микрофона уже почти под самый занавес, но сумел внести некое успокоение.

— Нас не удивляет существование перерождения, — радостно вещал он, — мы всегда знали, что оно существует. Нас так же не удивляет сохранение памяти, так как именно это черта позволяет найти нового Далай-ламу после перерождения. Дети узнают вещи, которыми владели до смерти. Я рад, что появилось такое простое, доступное каждому, доказательство правильности нашей веры. Многие вещи в буддизме, как и в других религиях, необходимо принимать на веру, во всяком случае, в начале пути. Если появляется что-то, что можно легко проверить, измерить научным объективным способом, то это только облегчает вступление неофитов на правильный путь. А что касается ожидаемых проблем с переселением людей из страны в страну, то любовь, которой учит буддизм, поможет решить и эту проблему.

Чуть переусердствовав с проповедью, Далай-лама XIV объяснил, почему появляются случаи, когда человек рождается не сразу после смерти: бардо — промежуточный этап между жизнями, традиционно считается, что это состояние длится несколько дней, но возможны и более длительные бардо, что случалось… тут он привёл три-четыре примера из прошлого.

Когда участники конференции уже совсем устали, кто-то спал положив щёку на свой кулак или на не очень мягкую спинку высокого кресла, а кто-то тихонько ушёл, к микрофону, потерявшему свою привлекательность у уставших людей, поднялся ещё один буддийский монах в неброском жёлто-оранжевом одеянии и высказал свою точку зрения, не совпадающую с мнением всеми уважаемого Далай-ламы XIV.

— Наша школа буддизма, тхеравада, не признаёт существование бардо, Будда говорил, что поток сознания и материи не имеет перерывов, следовательно следующее рождение должно случаться в следующий же момент. Напомню, что мы считаем рождением момент, когда создаётся новое тело и оно соединяется с сознанием, то есть в момент зачатия. То, что некоторые дети, не помнят, где они были какое-то время между смертью и рождением, можно легко объяснить. В этом промежутке они рождались ещё раз, в теле каких-то простых существ чей мозг значительно проще нашего, а потому сложно провести аналогию между работой нервных систем и человек не может вспомнить, что там было. Или вспоминать нечего. Из этого предположения следует, что почему-то живые существа стали помнить не только прошлую жизнь, но все прошлые жизни с какого-то момента. Видимо с 29 марта 2006 года.

Никто не слушал этого скромного монаха, многие уже прощались и расходились. А зря.

Запись этого первого заседания комиссии по перерождении при ООН Шарлотта смотрела на Youtube, когда Адамо исполнилось 15 лет. К тому времени уже сложилась терминология, при которой человек носил своё прежнее, самое привычное ему имя, но, чтобы не путаться, тело, где жило сознание, называли именем, данным при очередном рождении. Потому Шарлотте было 107 лет, а Адамо всего 15, хотя они и составляли единое целое. Возраст психики, того, что можно назвать душой, рассчитывался без учёта эмбрионального развития, только с рождения, хотя первые полгода человек ничего не помним, так что Шарлотте можно было дать и 106, и 108 лет, в зависимости от системы подсчёта.

Шарлотта осталась жить в Местиа с родителями, хотя это не было полноценной жизнью и совсем не было полноценной жизнью ребёнка. Половину времени она проводила в медицинских и научных заведениях — у неё не осталось прежней, досмертной семьи, новые родители любили её, но несколько побаивались, и были рады держать её на расстоянии от себя, хотя и заботились о ней. Странная жизнь взрослого, которому никто не верит, в детском теле. Ещё два года назад Шарлотта не могла сама сходить в туалет из-за старческой слабости, плохо соображала из-за деменции, а теперь она не может ни того ни другого потому, что её детское тельце не развилось в должной мере для координированных действий и разумного абстрактного мышления. Такие разные, но и такие похожие состояния — о чём люди давно знают, давно подмечают, но на себе испытали первый раз.

Многочисленные случаи перерождения, в том числе младший брат Шарлотты, привели к тому, что интерес к самому первому задокументированному случаю практически пропал и оказалось, что Шарлотта-Адамо никому не нужна, выброшена как биологический мусор после успешного эксперимента.

Мир изменился за эти 15 лет, что Шарлотта росла, наполнялась силой, получала гражданские права. И сама она изменилась — она попала в совершенно чужой ей мужской мир традиционного общества. Мужской мир — потому, что она стала для всех на улице сначала мальчиком, а потом мужчиной, которым нельзя плакать, но полагается много всего другого, включая волочение за каждой юбкой. Француженка не встраивалась в этот мир, отказывалась играть по его правилам, и он отторгал её.

В школу Баксон не пошла, она была старшей среди перерожденцев, но из её погодок с прошлыми жизнями были почти все — в тот год, как и в последующие, первые классы в большинстве школ не открылись, только языковые курсы восполняли незнание местного языка для тех, кто решил остаться на новой родине. Шарлотта рано нашла работу, не совсем легально, так как законодательство не успевало адаптироваться, и переехала жить отдельно, в небольшой домик на окраине посёлка, на уже крутом склоне горы рядом с новой деревянной церковью. Тихую жизнь этого уголка нарушали лишь редкие туристы, которым Шарлотта продавала разбавленное вино (для утоления жажды, без обмана), лимонад, молоко и сыр.

Первые годы жизни она, или вернее Адамо, был популярностью, его разыскивали толпы журналистов, но уже в пяти-шести годам они пропали из её жизни, но создать нормальную жизнь у неё не получалось. Опыт прошлой жизни позволил ей найти простую работу, в которой она не очень нуждалась — как ребёнку из-под экспериментов и исследований ей выплачивали неплохую пенсию, — но сделал её чужой в ещё прежнем обществе Грузии.

«Дети уходят — и никаких революций» — эта строка из старой песни «Телевизора» стала актуальна несколько позже, когда сменилось поколение и существенная часть населения страны переродилась, когда на улицах даже небольшого грузинского посёлка появилась молодёжь всех оттенков кожи, говорящая на чистом грузинском, и отдельные грузины телом, говорящие на далёких чужих языках, заслышав которые пожилые люди крестились.

Шарлотта своими молодыми глазами с вековой мудростью смотрела со своей горы на все эти изменения, мало вмешиваясь в их. Она чувствовала себя старшей, ей внушили это осознание многочисленные учёные и их исследования, старшей, ответственной за младших братьев и сестёр — родственных не по крови, а по судьбе — младших сиблингов по осознанному перерождению, по ущемлению прав и возможностей. Баксон активно вела дискуссии в соцсетях, создавала и поддерживала петиции, даже ходила на удивительные собрания, где биологический возраст участников не превышал десять лет. Однако, очень скоро в этом пропала необходимость — она была обычной вдовой скромного французского винодела и мало понимала в юриспруденции, а количество перерождённых настоящих юристов и политиков быстро росло, они заняли положенные места в иерархии мирного протестного движения.

Француженка, родившаяся в 1914 году, ровесница Первой мировой, многое повидала на своём веку, переболела жаром молодости и хотела тихой счастливой жизнью, но для этого ей нужен был спутник, она не могла быть счастливой в одиночестве. Было ли это в ней от природе или сказалось воспитание неизвестно, но она до сих пор скучала по своему мужу. Он скончался за 10 лет до Шарлотты, а потому не было надежды на его перерождение. Но какого мужа можно найти в грузинской глубинке, если снаружи ты ничем не примечательный сванский мальчик? Как она плакала вспоминая свою прежнюю красоту — женскую красоту, которая у неё была 80-90 лет назад, когда её заметил будущий муж — высокий статный мужчина с загнутыми вверх длинными усами, приехавший на собственном автомобиле с открывающейся крышей, чтобы заключить договор на поставку вина, которое он разливал бутылки где-то на юге.

В прошлой жизни Шарлотта не была искренне верующей, но свадьба с красивым венчанием в церкви, прошедшие в ещё счастливое предвоенное время, тронула какие-то струны души, и она иногда ходила в церковь в десяти километрах от дома, особенно в тот период, когда они пытались завести ребёнка. Вместе с оставлением попыток забеременить она забросила и посещения церкви. Сейчас же, после перерождения в мужское тело Адамо, она не знала, что и думать. Христианская, привычная ей, религия угасла, миллионы людей ушли в ту веру, где перерождение было частью учения. Баксон не могла сказать, что её тянуло к религии, что она могла бы ей заменить спутника жизни, но у многих память о прошлой жизни вызвала огромный вал интереса к религиям, мистике, эзотерике. Если есть память о прошлой жизни, то, может быть, можно вспомнить и те, что было до? Может быть действительно есть призраки и духи предков!

Действительно восточные религии значительно лучше объясняли новые обстоятельства, чем западные и, даже, чем научная концепция. Лет через пять после рождения Адамо оказалось, что Далай-лама и весь тибетский буддизм неправы, что нет бардо (или парадокса Шульца, как это называли учёные), а случаи, когда люди не помнят прошлого рождения и когда между прошлой смертью человеком и новым рождением человеком присутствует временной промежуток, оказались по существу одним и тем же случаем: человек рождался кем-то ещё. Если это случалось вначале, близко к 29 марту 2009 года, то первая жизнь, до рождения человеком, могла быть жизнью комара или муравья, а потому человек ничего не мог вспомнить. Позднее стали появляться случаи, когда человек успевал прожить целую жизнь — короткую жизнь, длинной в неделю или даже день — между двумя жизнями в человеческом теле, и, соответственно, мог лишь очень мутно вспомнить что-то из этой загадочной и относительно простой жизни.

Со временем начали регистрироваться случаи, когда человек помнил две прошлые человеческие жизни. Прожил долгую жизнь, умер в 2007 году, родился с памятью в 2008, погиб в ДТП в возрасте десяти лет и снова родился с памятью двух человеческих жизней в 2018 году. Такие случаи были единичные, что объясняется не только малой детской смертностью, но и тем, что два раза переродиться человеком удавалось далеко не всем, вклинивались рождения другими существами, чья продолжительность жизни могла быть значительно больше, чем у человека.

Жуткие случаи, когда дети рождались полные страха, как оказалось, тоже легко объясняются, если брать буддийское учение в его исходном виде. Представьте себе, что вы сотни и тысячи лет жили в аду, где вас постоянно мучили, где вы ежесекундно испытывали острую физическую боль, где вам в горло заливали жидкую медь, плющили ваше тело огромными раскалёнными кулаками размером с небоскрёб. И после этого ада вы попадаете в детское тельце и память о прошлых столетиях постепенно к вам возвращается. Сможете ли вы жить с такой ношей? Вряд ли. Именно это, судя по всему, и случалось с теми перерожденцами, что умирали в судорогах от голода в младенческом возрасте. Где они после этого перерождались неизвестно, но учёные пока не нашли ни одного человека, который бы помнил о своей прошлой жизни в каком-нибудь из адов.

Всю эту информацию Шарлотта нашла в интернете, проводя длинные одинокие вечера за обеденным столом, на который она ставила планшет — тут лучше всего работал мобильный интернет. Её любопытство в сто лет только разгорелось с новыми силами молодого мужского тела. Не только врождённые качества, но и первенство в перерождении с памятью играли в этом роль.

Кроме того, видимо, играли роль новые гормоны, мужской коктейль гормонов, воздействующие на её женский склад ума, на девяносто лет складывающиеся ментальные привычки. Учёные последние десять лет много писали про это необычайно взаимодействие ума одного пола и тела другого пола. Конечно, очень быстро, в первый же год после рождения Адамо, были придуманы многочисленные новые гендеры, когда половые особенности никак не сказывались на поведении младенцев. Однако, это не решало проблему на уровне физиологии. По данным функционального МРТ, электроэнцефалограммы, поведенческого наблюдения и всех других возможных методов учёные пришли к заключению, что при развитии в организме борются память, моторные и ментальные привычки прошлой жизни одного пола с физиологией, эндокринной системой нового тела другого пола. Борются через влияние нервной системы на эндокринную и обратно. Мозг уже в эмбриональном развитии находился в подвешенном состоянии и с трудом развивался в соответствии с генетическим полом.

Такие разброд и шатание мозга влияли на сексуальные предпочтения. Они были… неустойчивыми, переменчивыми — если не совпадали в прошлой и новой жизнях. Если лесбиянка рождалась в мужском теле, но с предпочтениями при выборе полового партнёра проблем не было, но такие случаи редки, хотя особенно интересны с научной точки зрения. Шум вокруг сексуальной идентичности был необоснованно большим и за ним мало кто уделял внимание таким интересным изменениям, как вкусовые предпочтения. В прошлой жизни Шарлотта Баксон любила спагетти и красное вино, практически не ела мяса, но в теле Адамо ей стало нравится мясо с кровью и пиво. Никого из учёных эта трансформация почему-то не заинтересовала, хотя первые годы они крайне внимательно следили за тем, кто больше нравятся маленькому Адамо — молоденькие медсёстры с большим бюстом и декольте или накаченные медбратья. Последнее, кстати, они понять не смогли и занялись его, Адамо, младшим братом.

Шарлотта отвлеклась от изучения последних исследований по развитию мозгу у перерожденцев с памятью, смотрела на закатное небо и тени башен на противоположном склоне долины, когда в дверь постучали.

Совсем забыла! Это должен быть Вано! Опаздывает, между прочим, где в глубине подумала Шарлотта привычную для француженки со стажем мысль.

Вано полгода назад появился в Местиа и нанялся в пастухи. Он в одиночестве бродил в местных горах, которые, по его словам, знал с детства как свои пять пальцев. Шарлотта же, хотя и выросла в этих краях, если про неё можно говорить в этих терминах, практически не знала гор и укромных долин. Вано было около двадцати, но он уже полжизни жил самостоятельно, предпочитая ничего не рассказывать про родителей. С Шарлоттой, думая, что это Адамо, он познакомился, когда она заснула в горах недалеко от своего дома и промокла под начавшемся дождём. Молодой пастух спрятал её под своим временным навесом и предложил погреться у огня, выпить чаю или чего покрепче, а дальше возникла неловкая ситуация. Вано тоже промок, а потому решил раздеться и развесить одежду вокруг огня — что и сделал не спрашивая разрешения у парниши, которого привёл с собой. Шарлотта, конечно, уже много раз видела себя в зеркале, трогала за все места, но ещё не видела взрослого голого мужчины в живую и так близко — белья пастух не носил.

В первый момент Шарлотта не знала  что и думать, а тем более как поступать.

— Простите меня, мой друг — тогда они ещё не успели представиться, — пожалуй стоит представиться. Меня зовут Шарлотта, тело носит имя Адамо.

Парень уставился на Шарлотту в том виде в котором был: нагишом, держа на вытянутых руках брюки за штанины перед костром. Вано явно уже знал про перерожденцев с памятью, но, похоже, лично встретился с явлением первый раз.

— Если вы простоите так ещё минуту, то сожжёте брюки. — Заметила Шарлотта улыбаясь.

Столетний опыт позволил ей быстро взять себя в руки и с помощью юмора выйти из положения.

— А меня зовут Вано… — Ещё не придя в себя ответил молодой пастух. Он взглянул на брюки в руках, снова на Шарлотту и суетливо стал надевать брюки.

— Они же ещё мокрые! — Воскликнула французская барышня. — Вы же застудите себе… замёрзните и заболеете… Лучше завернитесь во что-нибудь сухое. Я пока отвернуть, скажите, когда можно будет смотреть.

Юмор победил и уже через час Шарлотта пригласила мальчика, для её ума он был в пять раз младшее, к себе домой — отплатить добротой и ужином за костёр, чай с водкой и бутерброды чёрствого хлеба и лучше не спрашивать какой колбасы.

Знакомство совершилось две недели назад, с тех пор молодой пастух уже трижды приходил в скромный, но уютный домик Шарлотты. Молодые люди успели обсудить множество тем, но кое-что пока ещё оставалось за скобками.

— Шарль, мне давно интересно. — После лёгкого ужина Вано обратился к Шарлотте.

Такое обращение они придумали в прошлый раз после третьей бутылки местного вина заливаясь смехом. Шарль — сокращение от Шарлотты и хорошо соответствующее имя её новому телу. Не смотря на шутливое появление, Шарль закрепился в речи обоих молодых людей, даже Шарлотта стала себя так называть, но только наедине с Вано.

— Мне давно интересно. Ты, Шарль, много сидишь в интернете, — он махнул рукой в сторону планшета, отставленного на комод, — скажи, а много перерожденцев с памятью меняют пол? Ну если рождаются в теле другого пола, как ты?

— Вано, об этом до сих пор как-то не очень говорят, мало официальных данных, но, конечно, такие случае есть и не единичны. Недавно читала, что где-то в Германии ребёнок судится с родителями: в прошлой жизни он был мужчиной, в этой родился девочкой, и когда родители об этом узнали, они за него приняли решение поменять ему пол — в самом раннем возрасте. У него не было прав, по законодательству того времени, противиться решению родителей. Сейчас он подрос, законы поменялись, и он хочет евриком наказать родителей. Думаю, ему это удастся — общественность активно  выступает за него, в том числе чтобы в будущем не было подобных прецедентов.

— Ну примерно, как часто?

— Не знаю, лично не знакома ни с одним таким человеком.

— А ты сама, Шарль, никогда не думала сменить пол?

— Я? — Шарлотта задумалась. — Нет, никогда не задумывалась. Мне кажется, мне ещё рановато об этом думать. Пубертат у меня уже заканчивается, но, мне опять же кажется, гормональный фейерверк, характерный для подростков, не повлиял на мои взгляды и ощущения в сексуально области. Сложный вопрос…

— Почему?

— Я не ощущаю потребность менять пол. Мне, как и раньше, нравятся мужчины и я не вижу в этом ничего странного, новый гормональный фон, высокий уровень тестостерона и всё такое прочее, ты сам знаешь что, никак на это не повлияло. Хотя, признаюсь тебе честно, я и в прошлой жизни иногда заглядывалась на женщин. Знаешь какие красивые бывают француженки?

— Наши женщины любым дадут фору! — Рассмеялся Вано.

— Да, тут тоже есть ничего так, я бы приударила, если бы…

— Если бы что?

— Если бы была женщиной. А с сексуальностью мужского тела я до сих пор не свыклась. Не забывай, я девяносто лет жила в женском теле со всеми его прибамбасами и особенностью поведения. А в мужском я сколько? Пять, максимум десять — до этого оно было просто детское.

— А сейчас тебя не тянет ни к мужчинам, ни к женщинам, что ли?

— Эх, не знаю, Вано. Не понимаю. Хотя, всё же, мужчины мне нравятся больше, чем женщины. Возможно это лишь остаточная память, возможно, когда начну использовать своё новое тело в этом аспекте, то предпочтения изменятся. Кто знает…

— Надеюсь, не изменятся. — Тихо сказал Вано и положил свою руку на её. — Ведь я тоже предпочитаю мужчин.

Пока молодые люди продолжали молча сидеть с вином в темноте и смотреть через широкое окно на звёздное небо, мир людей рушился.

Шестнадцать лет рождений перерожденцев с памятью разрушили общество. Человек — социальное животное и не может полноценно существовать вне его. Память прошлых жизней подкопалась под фундамент социума с разных сторон.

С одной стороны, как уже говорилось, дети уходят из семей, перемешивают населения стран и континентов, сносят преграды в виде государственных границ и паспортных контролей, требующих визы. По статистике около 93% детей рождаются с памятью о человеческой жизни, с опытом многих лет, то есть их не нужно обучать в школе, как это случилось с Шарлоттой Баксон. Большинство из них не хочет заново получать и высшее образование, хотя тут ситуация чуть проще и часть университетов удалось сохранить. Учиться не хотят, но имеют устаревшее образование, устаревшее 50-60 лет назад. Ни к чему хорошему не может привести такая консервативность, ретроградность, но большинство людей этого не понимало и не хотело пользоваться вторым шансом. Им второй шанс нужен был исключительно для получения удовольствия от жизни, где не нужно продираться, через детство и молодость с их бесправием и безопытностью. Пожилые эпикурейцы, знающие толк в удовольствиях, в молодых телах, дающих большие возможности. И всё это при отсутствии какой бы то ни было законодательной базы и юридических ограничений. Социальные институты, выстраиваемые веками, рассыпались как карточные домики, в странах третьего мира, и некоторых экономических лидерах, начался голод, грабежи и гражданские войны за кусок хлеба потолще и за масло с икоркой. Казалось бы, куда хуже, но быстро стала сказываться и вторая сторона перерождений с памятью.

С этой другой стороны, значительно более существенной, люди перестали рожать. Хочется, чтобы в семью вернулись умершие родители, пусть и в теле ребёнка, но кто же захочет рожать чужих родителей? Кто захочет вынашивать, рожать и непременно влюбиться в собственное чадо, заранее зная, что с вероятность равной почти сто процентов ребёнок уйдёт в другую семья, где у него свои дети и внуки? Какой смысл мучаться и рожать, если это не твой ребёнок, а чей-то чужой дедушка? Впервые за время наблюдения, а возможно и за всю историю человечества, численность людей стала падать, устрашающе быстро падать. В 2006 году, до начала перерождений с памятью, на Земле жило порядка шести миллиардов человек, к 2024 их могло бы стать семь или восемь миллиардов, но когда Шарлотта праздновала шестнадцатилетие Адамо, на Земле продолжало существовать всего пять миллиардов живых существ относящихся к виду Homo sapiens, и численность вида продолжала падать, средний возраст расти с катастрофической скоростью экспоненты. Деревни и города пустели, пожилые родственники умирали и не имели возможности переродиться в человеческом мире.

В странах с разной культурой ситуация различалась. Европейская личностоцентрическая культура, ставящая во главу угла индивида, человека со свободной волей, пострадала значительно сильнее, чем азиатские страны, где интересы общества превалируют над личностью, но и там население сокращалось. Китаю некем стало проводить экспансию стремительно пустеющей Сибири, Аляски, севера Канады. Правда его экспансия проявилась в другом — китайцы перерождались во всём мире и возвращались в Поднебесную. Как вообще можно заниматься экспансией, когда нет постоянства населения, когда внутри государства рождаются представители других культур, а подданные разбрасываются волей случая по всей Земле? Даже у великих китайских мыслителей опустились руки.

Даже Тёмные века не шли ни в какое сравнение по степени деградации культуры и технического прогресса с двумя десятилетиями перерождения с памятью. Ещё оставались взрослые и пожилые люди, помнящие расцвет науки, производства, полётов в космос и на орбиту, но все достижения остались в прошлом, странно структурированном, но всё же хоть как-то устроенном прошлом.

Людей на планете Земля становилось меньше, но всего живых существ, наоборот, становилось больше. Планета очищалась, восстанавливалась, природа отвоёвывала отобранные у неё территории, успешно и быстро взламывала асфальт и бетон. На фоне этого раздрая развивалась, или по крайне мере, поддерживалась только одна познавательная деятельность, поддерживаемая в первую очередь буддийскими монахами.

Будда всегда говорил, что перерождения существуют, и сам мог вспомнить любое количество прошлых жизней. Некоторые его ученики, тоже достигшие Просветления, могли вспомнить часть прошлых жизней, но в целом это являлось не частой способностью даже у продвинутых практиков. И все они, включая Будду, обрели память в зрелом возрасте, когда уже сформировались как личности, обрели собственные воспоминания, ощущение, переживания, сексуальную и гендерную идентичность — всё, что положено иметь человеку к сорока годам. Получаемые ими воспоминания, видимо, оказывались похожи на просмотренный фильм в 5D с погружением, на прочитанную биографическую книгу о ком-то близком, но не о себе. И это важно: в пятом веке до н.э личность оставалось прежней, они не меняли имён, пола, возраста, только обогащались опытом, знанием прошлых ошибок. В двадцать первом веке н. э. ситуация сложилась так, что младенцы, не имеющие ничего своего в ментальной области, оказывались владельцами сокровищ аббата Фариа. Из-за этого у них не формировалась своя личность.

Очевидная составляющая теории разбавляется неочевидной — существа перерождаются не только в человеке, как это уже упоминалось. В потоке сознания сохранялась память о всех перерождениях с 29 марта 2006 года. Чем больше времени проходило, тем более разнообразные цепочки жизни образовывались, тем интереснее становилось их изучать, тем больше информации о других мирах можно было получить.

Казалось бы, область подвластная учёным — биологам и психологам всех сортов, — но им всем не хватало фактологической базы, знания того, как устроены другие миры, откуда приходят сознания перерожденцев. Как понять по воспоминаниям из какого мира переродился человек? По тому, что описано в Палийском каноне, что Будда рассказывал об этих мирах. Учёные удивлялись рассказам людей о страшных мирах полных ярости и гнева, где существа постоянно воюют, пока не узнали, что это мира асуров. Удивительны рассказы людей, в прошлой жизни бывшие петами — голодными духами, живущими на границе с нашим миром, иногда видимые людьми. Мирознание — пожалуй единственная область человеческого знания, которая развивалась в первые два-три десятилетия перерождений с памятью.

Шарлотта праздновала сорокалетие Адамо всё в той же небольшой комнатке в скромном домике, окна которой выходили на долину и глубокое звёздное небо. Она сидела наедине с бутылкой вина — старая французская закалка всё же взяла верх над пивной пристрастью Адамо. Сорокалетие — хороший повод вспомнить последние сорок лет сто тридцатилетней жизни. Последние странные годы жизни. Сможет ли жизнь её удивить ещё раз? Разве не всё возможное в человеческой жизни она видела.

С Вано она прожила десять лет. Десять счастливо-мучительных отшельнических лет, в течении которых её тело продолжало меняться. Мозг, как будто чужая, но такая своя память твердила, что она женщина, что у неё вся физиология, строение тела, стратегия поведения — всё женское. Тело всё агрессивнее, тестостероннее твердило, что она мужчина со всеми вытекающими и стоящими при каждом удобном и неудобном случае последствиями. Это противоречие смущало душу и вводило в заблуждение тело, которое не всегда понимало, как реагировать на внешние стимулы. Шарлотта, изучив некоторые аспекты биологии, поняла, выезжая в большой город, что в ней борются характерные для разных полов поведенческие стратегии: Адамо не слишком избирательно стремился к разнообразию, Шарлотта — к выбору одного лучшего. Результатом обычно была головная боль, но Вано об этом не знал, не замечал, его всё устраивало. Шарлотта же старалась не попадать в людные места.

Однажды осенью Вано пошёл в горы, поскользнулся на мокрых после вчерашнего моросящего дождя камнях и упал с большой высоты. Нашли его следующим вечером уже окоченевшим. Зачем он полез на высоту — осталось невыясненным, вроде бы, ему там совершенно нечего было делать, он туда раньше никогда не ходил, что и затруднило поиск тела. Никакого расследования не было, всё списали на несчастный случай, Шарлотта ходила в трауре всего неделю.

Спустя пару лет она нашла парня из России, переродившегося в теле грузинской девочки. Владлену исполнилось 85, когда Тамара праздновала восемнадцатилетие, в прошлой жизни он преподавал литературу в провинциальном институте и нашёл много точек культурного соприкосновения с Шарлоттой, хотя жизнь во Франции он знал преимущественно по книга Ремарка, а Грузию знал в основном по вину, минералке и носам. Им было интересно друг с другом, комфортно, страсть в обоих била через край, но вместе прожить они смогли лишь шесть лет.

Шарлотта решила, что всё дело в их телах, в противоречии между умом и телом. Когда ей исполнилось тридцать, она начала изредко называть себя в мужском роде, что напугало Шарлотту до икоты. Не то чтобы такое случалось часто или в критические моменты, нет, но это было реализацией её страхов, которые преследовали её двадцать лет — она боялась потерять самоидентификацию, перестать быть Шарлоттой, стать Адамо. Ничего так сильно она не боялось как этого, даже смерть не была такой пугающей, как постепенная трансформация в грузинского молодого человека. Шарлотта осталась собой, но страх и внутренняя борьба сильно мешали совместной жизни с человеком, которого, наверняка, раздирали подобные ужасы.

Вот уже семь года Шарлотта Баксон жила одна, все взаимоотношения длились не более пары месяцев. Все уже знали и помнили, что она Старшая, это отбивало пыл у молодёжи, а людей старше становилось всё меньше и меньше. Грузинские посёлки и города стремительно вымирали и лишь своё хозяйство позволяло Баксон не голодать, найти работу в Местиа стало невозможно.

2 августа 2046 года нашей эры по григорианскому календарю почти никто не был занят важными делами, люди спокойно выживали без излишнего трудоголизма. Оставшиеся в живых астрономы, как пожилые, так и переродившиеся с памятью, не собирались в дорогу, не планировали наблюдать полное солнечное затмение, снова закрывающее от солнечного света большую часть планеты. Ни одной обсерватории в работающем виде не осталось, никого не интересовало, что там творится на Солнце. Никто не мог, даже если бы хотел, заметить изменения произошедшие на Земле, а, возможно, и во всей Вселенной.

Врачи-акушеры, те, что остались на своей работе, тоже скучали. Роды стали редким явлением. В Местиа вот уже пять лет никто не рождался, там ни роддома, ни поликлиники, ни больницы не осталось. Немногие жители, которые не захотели покидать родные места, выживали как могли. Шарлотту Баксон нельзя было в полной мере назвать местной, но все уже привыкли к ещё молодому парню, ковыряющему на своём клочке земли и посущему приличное по размером стадо на склонах гор и в самой долине, почти покинутой людьми.

Никто бы не запомнил этот день, если бы в Уамбо, Ангола, Африка, в 10:20 по Гринвичу пара женщин из племени баконго, одна в теле американки, вторая в теле китайца, не решили рискнуть и завести ребёнка. У них родился мальчик. Никто не принимал эти роды, мама — баконго, родившаяся в теле американки и десять лет возвращавшаяся на родину — рожала дома, в небольшом строении из кирпичей с железной крышей без электричества и водопровода. Мальчик закричал как все обычные мальчики после рождения. Старейшина деревни старался как можно быстрее выяснить, кем он был в прошлой жизни, но не смог этого сделать ни через полгода, ни через год. Похоже у него не было человеческих жизней, о которых он мог бы помнить. Ну что же, случается, подумали люди, вероятность такого рождения около 7%, должно было когда случиться. Они не знали радоваться им или нет.

Решили, что будут радоваться, этот новый человек точно останется в их малочисленной общине. Под влияние этой удачи ещё трое женщин решились забеременить. Их младенцы тоже не помнили свои прошлые человеческие жизни. Только в 2050 году, когда все женщины из племени решились рожать, они узнали, что по всей планете Земля рождаются дети без памяти о прошлых жизнях. Эпоха перерождений с памятью окончилась так же неожиданно и незаметно, как и началась.

Старый дом ветшал и разрушался. Адамо было уже восемьдесят пять лет и забраться на лестницу, чтобы починить крышу, уже не позволяли больные колени, слабая спина, дрожащие руки. Но ещё сильнее Шарлотту тяготил возраст — сто семьдесят семь лет, это вам не шутка. Из её любимого окна поддувало, честнее сказать — откровенно дуло, но она лишь затыкала щели старыми лоскутками, оставшимися от одежды. Восемьдесят пять — юбилей и Шарлотта не рассчитывала прожить ещё одну пятилетку, а потому откупорила последнюю бутылку вина из старинных запасов, из тех времён, когда в Грузии было промышленное производство вина. Праздничный пирог с мясом при свечах. Последнее не романтизм, а необходимость — электричества то нет. Она давно уже не видела людей, никто к ней на гору не заходил, не знала новостей. Да, конечно, она слышала, что уже давно рождаются люди без памяти прошлого, но это были одни из последних новостей, что до неё дошли.

Тихий спокойный праздник. О таком она мечтала сто пятьдесят лет назад, в свою первую молодость, не сейчас, но позвать некого. Не коз же звать на пирог с козлятиной. Шарлотта Баксон давно не пила вина, тем более хорошего, да и возраст сказался — она заснула в кресле за столом, когда ещё не догорела первая небольшая свеча собственного производства, когда ещё не был доеден второй кусок пирога. Последняя промелькнувшая в засыпающем мозгу мысль была о том, что неплохо было бы заснуть и уже не просыпаться.

Желание не сбылось и Шарлотта проснулась от какого-то непонятного звука. Всё тело затекло и болело. Нельзя было засыпать сидя, подумала она, надо было доковылять до кровати, но как же было сладко заснуть прямо за столом с бокалом вина, как в далёкой первой молодости. Мысли постоянно возвращались именно в первую молодость, что могло говорить о приближении смерти. Окончательной смерти для этого сознания, для этой памяти о сто семидесяти семи годах жизни. Но что же меня разбудило, вдруг вспомнила Шарлотта, что за звук был?

Окно показывало привычную картину, те же горы, те же башни. Ничего, что могло бы звучать. Или мне приснилось? Может быть это смерть приходит ко мне?

И тут постучали в дверь. Осторожно, неуверенно постучали. Смерть стучит не так — в этом Шарлотта была уверена. Она попробовала встать, но решила крикнуть.

— Входите! Не заперто! — Крик получился хриплым и не более уверенным, чем стук в дверь.

Дверь, ужасно скрипнув (стыдоба то какая!), открылась и на пороге появился силуэт молодой девушки.

— Доброе утро, дедушка! Я не помешала?

— Бабушка. — Поправила её Шарлотта, — а лучше просто Шарлотта. Шарлотта Баксон в теле Адамо Маргиани.

— О! Вот это мне повезло! — Девушка захлопала в ладошки, но тут же застыдилась и покраснела. — Простите, Шарлотта! Мы вас давно ищем, и вот мне повезло вас найти. Вот это удача!

— Искали? Меня? Вы? Девушка, вы говорите загадками.

— Простите!

— Я уже стара. И Адамо тоже стар, так что я плоховато слышу. Да и вижу уже не как в пятнадцать, так что прошу тебя, дитя, сядь поближе и расскажи всё толком. — Шарлотте было приятно внимание, она давно не слушали ни чьи рассказы.

— Ой! Я же даже не представилась! Вот же я дура! Простите! У меня всё из головы вылетело.

— Хотите вина? Мне в молодости оно помогало собраться с мыслями и перестать волноваться. Вино хорошее, старое. Только налейте сами. Вот в том шкафу стоят бокалы — только протрите его чем-нибудь почище, хотя бы своим свитером (не уверена, что в доме есть что-то чище него), я давно пользуюсь только одним бокалом и одним стаканом. Ну кроме тех случаев, когда их разбиваю. С возрастом руки дрожат, вам этого не понять, ещё молоды, а со мной это второй раз такое, хотя в прошлой жизни не так сильно дрожали, может быть потому, что я не перекапывала столько земли, мне не приходилось гоняться за козами по крутым склонам… — Шарлотта выдохлась, она уже и не помнила, когда последний раз говорила так долго.

Гостья уважительно молчала, наливая себе чуть-чуть вина.

— Да ты не бойся! Наливай полный бокал, мне всё равно не выпить бутылку. Вот в молодости, в прошлой жизни, я могла, вместе с мужем, выпить много, но это было так давно… Но что-то я заговорилась, наверное, скучно слушать непонятные россказни старушки. Занафталиненные россказни, такое же занафталинненной старушки. И ещё и запылённой.

— Нет! Нет, что вы! Очень интересно! Собственно ради них я и пришла! Но позвольте я представлюсь и расскажу немного о себе.

— Конечно, дорогуша. Не обращай внимания на меня, у меня давно не было собеседников, я уже забыла этикет. Кстати, возьми и пирог, он свежий, вчерашний и вкусный. Ты такая худенькая, небось голодаешь. Или, как я в молодости, на диете сидишь? Хотя сейчас на диете сложно сидеть — было бы что есть и хорошо…

— Меня зовут Александра Андропова, можно просто Саша. — Успела вклиниться девушка. — Я… сейчас моя профессия называется историк, но, насколько я знаю, раньше такая деятельность называлась ещё и антропологией, фольклористикой, может быть, даже социологией. Наша организация — та, где я учусь и одновременно уже работаю — пытается сохранить знаний о прошлом. Воспоминания людей, которые жили давным давно, в начале двадцать первого века, и даже весь двадцатый век. Перерожденцев с память осталось не так уж много, а потому нужно успеть записать их воспоминания о полутора веках, которые они могут помнить…

— Да… полтора века. Знаешь… Саша, да? Знаешь, Саша, я вчера праздновала день рождения Адамо. Да. Восемьдесят пять лет. А мне самой, Шарлотте Баксон — сто семьдесят семь лет. Представляешь? Сто семьдесят семь… А тебе, Саша, сколько лет?

— Мне девятнадцать. — Саша снова покраснела.

— Девятнадцать… отличный возраст. Налей себе ещё вина, чтобы не быть с ним одного цвета. Когда ещё пить вино, как не в девятнадцать. Ох… как болят ноги!

— Может быть вам лечь, Шарлотта?

— Да. Знаешь ли, я решила вспомнить молодость и заснула прямо тут, за столом в кресле. И это было ошибкой. Помоги-ка мне, дай своё плечо опереться, что-то не могу сама встать.

Александра было худенькой, но крепкой девушкой, она давно уже блуждала по горам в поисках людей. Шарлотта же оказалась лёгкой, не смотря на тело Адамо, сущий божий одуванчик. Когда старушка легла на кровать и закрыла глаза, Александре показалось, что она заснула или даже умерла, но через минуту Шарлотта подала голос:

— Я ещё жива, дорогуша, и не мечтай, как говорили в мою первую старость и во вторую мою молодость. Сядь за стол и налей себе ещё вина. Только сначала подложи мне ещё одну подушку, чтобы я могла тебя видеть.

Второй подушки девушка не нашла, пришлось сворачивать какую-то изорванную телогрейку и её подкладывать под серую и влажную подушку.

— Вот, так значительно лучше, всё отсюда вижу. Знаешь, Саша, вот теперь я бы тоже не отказалась бы от вина. Только чуть-чуть, четверть бокала, не больше, а то действительно могу уснуть. Сама-то выпила?

— Да, всё замечательно, спасибо, Шарлотта.

— Повтори-ка, девочка, зачем ты пришла?

— Моя работа заключается в том, что я записываю воспоминания перерожденцев с памятью, прошу скопировать дневниковые записи — любые материалы, касающиеся их личного прошлого. Наша группа занимается Грузией, в неё входит всего двадцать человек и работы очень много, приходится много ходить, хотя мотоциклы помогают, но не везде можно проехать. Последнюю неделю я обхожу Местию, но вы первая, кого я нашла, если не считать диких коз и собак. Очень мало людей осталось, а те, что остались… Простите! — Её щёки опять разгорелись.

Шарлотта ничего не ответила, она рассматривала молодую и полную жизни гостью. Невысокая слегка кудрявшаяся шатенка с тёмными глазами, приятным овалом лица, острым подбородком. Стройная, но крепко сбитая с грамотно подчёркнутой, заслуживающей внимания своим объёмом грудью и чётко очерченными бёдрами, что стало заметно после того как она сняла куртку и повесила её на спинку трижды ломанного стула. Голубой свитер мелкой вязки, синие джинсы и высокие кожаные ботинки на прочной подошве дополняли женственный силуэт, подобного которому Шарлотта давно не видела. Чувствовалась однозначность образа, без единого намёка на мужское начало. Шарлотту охватила зависть — не молодость её влекла, а единство души и тела, совпадение памяти ума и памяти, моторики тела. С каким изяществом Александра присела на уголок стула, который хорошо было бы как следует протереть! А как она поправляла непослушную прядку волос, что часто падала на её левый глаз! Шарлотта, когда-то, тоже так умела, но не в теле Адамо, которое она всегда коротко стригла. Счастливая молодость не отягощённая молодостью. Молодость отягощённая старостью. Чужая молодость отягощённая своей старостью.

— Что? Саша, я задумалась.

— Ничего страшного, Шарлотта. Я говорила, что мы записываем память перерожденцев с памятью. За последние восемьдесят лет очень многое утеряно, но мы стараемся возродиться.

— Мы… а кто эти мы?

— Академия.

— Академия чего?

— Просто Академия, академия всего, если так можно сказать.

— Интересно, кажется, я когда-то читала о вашей Академии…

— Вряд ли, нам всего пятнадцать лет.

— Саша, о чём мы говорили, что-то вылетело из головы…

— Мы записываем воспоминания. Не хотите, Шарлотта, поехать со мной? У нас замечательные домики со всеми удобствами. Новые, обустроенные. И сид… помощницу вам найдём, компаньонку. Хотите?

— Не верь данайцам, дары приносящим. Нет, не хочу, дорогая. Не потому, что не доверяю тебе, ты мне нравишься. Просто я столько лет живу тут, что поздно мне менять дом. Где жил там и пригодился, там и умер — я всегда так считала, так и жила. До смерти и после смерти… с снова до смерти, надеюсь, уже окончательной.

— Вы думаете, перерождений больше не будет?

— Памяти не будет — и это меня устраивает. Устала…

— Я могу уйти, приду вечером. Или завтра.

— Нет, деточка, от того, от чего я устала, уже не отдохнуть, только в дубовом гробу под землёй. Интересно, как там моё первое тело? Хотя бы косточки-то остались?

— А вы узнавали, где вас похоронили? — В голосе Александры послышался профессиональный интерес.

— Да, где-то на тех полках должно храниться письмо с официальной бумагой, где меня извещали о последних перемещениях Шарлотты Баксон в своём теле. Как же давно это было!

— Как интересно! Я не знала, что была такая традиция.

— Её и не было. Но я же первая, Первая — тогда ещё не было никаких традиций, никаких практик. Ох!

— Шарлотта! Вам плохо!

— Нет, дорогая Саша, нет, просто я вспомнила, что нужно встать и подоить коз, выпустить их пастись.

— Я могу помочь!

— Ты умеешь доить?

— Нет, но я быстро учусь! — Краска снова залила лицо Александры.

— Хороша девка! Ты мне по нраву. Помоги-ка мне встать, дорогая.

— Подъезжая к дому, я видела, что у вас крыша прохудилась. Если вы не хотите переезжать к нам, я могу позвать Игоря с Димой — это мой муж и его брат, — они приедут, вам крышу подлатают, ещё что-нибудь сделать. Я могу по хозяйству помочь. Что скажите, Шарлотта?

— А что мне остаётся делать? У меня нет родственников, можно сказать, что и не было. Я напишу завещание на твоё имя, Саша. Надеюсь, вы доживёте до тех времён, когда в эти благословенные места вернутся люди, и земля с домом будут стоит хороших денег.

Шарлотта улыбались, чего не делала уже много лет.

Яма для бассейна

Силы притяжения не существует. Да, именно так. Нет никаких сил притягивающих вас к Земле. Как же так, скажите вы, но яблоко же упало и до сих пор они падают. Как и молотки на пальцы. На это я могу вам ответить только одно: залезьте как-нибудь тёплым вечером на крышу и посмотрите на прекрасный закат, на то, как Солнце закатывается за край плоской Земли. Разве не так выглядит закат? Вот и с силой притяжения та же история.

На самом деле тела скатываются в яму изогнутого пространства. Как зёрнышки по стенке воронки. Как мячики для гольфа в лунку. Как последние капли по горлышку последней бутылки. Скатываются и сами искривляют пространство — чем тяжелее тело, тем сильнее оно искривляет пространство, тем охотнее к нему катятся все окружающие тела. Именно потому на Юпитера нас с вами расплющит в лепёшку, хотя на Земле мы отлично ходит на своих двоих, только устаём иногда.

Все тела скатываются в эти пространственные воронки… но подождите, все ли? Закон всемирного тяготения говорит, что да. Однако, если посмотреть на него внимательнее, то он говорит лишь, что все известные нам тела скатываются — это индуктивный вывод, не обязывающий вообще все тела так поступать. Возможно, где-то на далёких просторах Вселенной, есть такая материя, которая не скатывается в пространственные воронки, а легко вылетает из них, стремится подальше от обычной материи.

Стремится, но не всегда ей это удаётся, а потому эта история начинается давным давно в далёкой Галактике, которая столкнулась с другой не менее одинокой Галактикой. Столкновение родило много чего, но это было так давно, что свет от того события уже два миллиарда лет назад осветил Землю и пошёл дальше покорять пространство. Оно было так далеко, что только сейчас до нас долетел, шатаясь из стороны в сторону, кусочек той самой загадочной материи, которая стремиться уйти в темноту открытого космоса, желательно туда, куда не долетает свет Большого взрыва.

Дэвид развалился в гамаке, подвешенном между двумя столбами крыльца, и наслаждался покоем, тишиной и третьей бутылкой пива. Он сегодня заслужил пол ящика пива. Дело в том, что весь день, включая знойный полдень, он копал. Нет, конечно, не грядки, зачем они нужны холостому мужчине в расцвете сил с хорошей работой. Он копал яму под бассейн. Дэвид давно уже мечтал иметь бассейн с прохладной водой на собственном дворе, но все проекты, что он встречал, его не устраивали. Бассейн должен быть большим, считал он, глубоким, чтобы можно было реально поплавать, даже нырнуть, а не просто подрызгаться в воде. Потому он решил сделать бассейн самостоятельно: выкопать подходящую яму, залить газобетон, подвести воду и всё такое прочее. Всё необходимое оборудование и материалы уже заполнили гараж, сарай, дом и ещё немного лужайки перед домом. Это того стоит, думал Дэвид, рассматривая предстроительный хаос.

Яма окончена, с последними лучами солнца, завтра можно ставить опалубку, готовить смесь. Вынутая земля неровными валами закрывала строительную площадку от соседей, но не мешала дальнейшей работе. Дэвид был доволен, а потом со спокойной совестью пил пиво в гамаке.

Пил пиво, смотрел на звёзды, на поднимающуюся полную Луну и ни о чём таком не думал. Не думал о том, что даже самые маловероятные события случаются — потому, что они всё же вероятные, — что они привлекают внимания значительно больше рутины, что именно о них пишут книги, так как рутина и так всем известна, а люди хотят отвлечься — в том числе от рутинного лежания в гамаке с пивом в руке. Тем временем случилось то самое маловероятное событие.

Мы не будем оценивать вероятность того, что осколок загадочной материи случайно попал в Солнечную систему, что он пролетел между Землёй и Луной, отрекошетил от гравитационной ямы Луны и стал падать на Землю, с трудом преодолевая отвращение к такой глубокой гравитационной воронке — кинетическая энергия побеждала.

Лишь скажем, что Дэвид обратил внимание на какую-то непонятную точку на фоне красавицы Луны. Точка была похожа на грязь на очках, которых не было на носу. Молодой человек протёр, в прямом смысле, глаза — точка только увеличилась. Он посмотрел на этикетку пива — то самое, что он всегда пил. Точка увеличилась и превратилась в овал.

Падение загадочной материи представить довольно сложно. Обычный метеорит падая на Землю старается ускориться, но трётся о воздух и греется. Чем больше и тяжелее метеорит, тем быстрее он падает, меньше влияет атмосфера. Обычный небесный камень массой около ста тонн наделал бы много шума, от дома Дэвида не осталось бы и мокрого места. Да что там дом Дэвида — от почты на углу что за два квартала ничего бы не осталось! Этот же загадочный камень падал всё больше и больше замедляясь — ему крайне не нравилось искривление пространства, в которое он угодил из-за своей инерции.

Когда Дэвид смог разглядеть каждую слегка блестящую сторону метеорита, он замедлился до скорости садящегося воздушного шара, но неумолимая инерция несла его вперёд. Дело в том, что хотя у метеорита и был отрицательный вес — если его прикрепить к чаше весов, то он будет не толкать её вниз, как положено каждому приличному камню, а тянуть вверх, как какой-нибудь воздушный шарик, — массу он имел огромную, из-за чего являл собой инертное тело, почище наших прожжённых консерваторов. Потому, когда он уже на скорости гусеницы коснулся земли, камушек всё ещё имел огромную кинетическую энергию, которая звала его вглубь матушки Земли.

Тут уже пора сказать, где именно противоестественный метеорит коснулся земли. Помните, мы говорили про маловероятное событие? Так вот, оказалось, что камушек почти идеально входит в вырытую яму для бассейна. Да, да — он угодил в яму, которую Дэвид копал всю эту чёртову неделю!

Длиной порядка десяти метров он ровненько, на скорости женской парковки, лёг в пятнадцатиметровый бассейн. На таком близком расстоянии, а Дэвид успел вылезти из гамака и опрокинуть бутылку пива, метеорит больше всего напоминал огромную чешуйку, гладкий скол с кремниевой заготовки для ножа гигантского доисторического человека — длинный и плоский однородный кусок чего-то.

Загадочный камень мягко вошёл в землю, углубился и замер. Застрял — и ни туда и не обратно. Инерция поглотилась землёй, но антигравитация ещё не могла вырвать из цепких лап влажной набухшей глины.

В этот момент Дэвид пришёл в себя, понял, что нужно действовать, иначе его загадочный метеорит… могут заметить и отобрать! Он ещё не понял, что тот может сам взлететь и скрыться в небесных далях. Однако, чтобы спрятать камень, так удачно упавший в яму, нужно было его закидать землёй, что, также, препятствовало его самовольному улетучиванию. Парень снова взялся за лопату, про себя радуясь, что подарок с небес прилетел тёмной ночью, когда шансы быть увиденным, даже у такого великана, минимальны.

Закапывая метеорит Дэвид заметил, что он слегка шевелится, как будто не смог удобно устроиться на глиняном ложе, из-под него стали раздаваться странные звуки лопания пузырей — только тут Дэвид понял, что камень стремится улететь. Как же его удержать? Земля хоть и тяжёлая, но рыхлая. Что же делать?! Цемент! У него же целый гараж цемента, из которого он собирался делать бассейн!

Где мысль, там и дело. Опыт изготовления цементного раствора у него имелся, но как закрепить камень, чтобы он не улетел, пока работает бетономешалка? Дэвид попрыгал на метеорите — ноль эффекта. Вновь насыпанная земля никакого эффекта не оказывает, хотя… если налить воду, она затечёт во все трещины, образовавшиеся при заглублении метеорита, разбухнет и, возможно, камень завязнет в ней, всё-таки он ушёл больше, чем наполовину в грунт. Сказано — сделано, вода из шланга весёлым потоком начала заполнять несбывшийся бассейн.

Тем временем Дэвид выгонял технику из сарая, тащил мешки цемента и тележки песка. Делать газобетон в сложившихся условиях не было необходимости, пойдёт самый простой банальный бетон, даже без щебёнки. Лишь бы крепкий и достаточно прочный.

К утру от камня не было и следа — во дворе дома красовалась свежая ровненькая бетонная площадка для… пусть будет для настольного тенниса. Вокруг пейзаж украшали устрашающие полуразрушенные валы свежей земли, но этому тоже можно было найти объяснение. Если бы Дэвид не свалился на гамак без последних сил и не заснул бы, не обращая внимания на зарю, предвещающую новый жаркий день.

Долго проспать ему не удалось. Где-то около полудня, который настаёт в тех краях ровнёхонько в двенадцать часов, к участку подкатили четыре тонированных внедорожника. Громкие споры пассажиров этого шикарного транспорта и разбудили нашего трудягу.

— Эй, молодой человек! Молодой человек!

— Слушаю. — Не слишком приветливо ответил Дэвид, разглядывая типов в белых рубашках и широкополых шляпах.

— Вы этой ночью ничего не слышали, не видели?

— Ночью? Никак нет. Я выпил пива и уснул мертвецким сном — вчера доделывал площадку во дворе и ужасно устал. Посмотрел бы я на вас копающих яму в такую жару…

— Яму? — Насторожились пассажиры.

— Да, яму, которую вчера же залил бетоном. Он, наверное, за ночь ещё не просох. Хотите посмотреть, это у меня во дворе.

— Эээ, нет, спасибо. Дело в том, что ночью радары засекли какой-то странный метеорит, который должен был упасть в этом районе. Исходя из его размеров, вас тут не должно было быть — кратер образовался бы огроменный, но сейсмика не засекла никаких колебаний, вот что странно.

— И я тут стою, тоже странно, мог бы стоять под душем или готовить завтрак. Может быть кофе, джентльмены?

— Нет, нам надо искать метеорит… если он был.

— Может это было НЛО? Села тарелка у нас в деревне, забрала пару человек и улетела восвояси.

— Маловероятно. — Пассажиры с подозрением посмотрели на Дэвида.

— Ну как знаете, я же хочу в душ и пол литра кофе, не меньше. Не смею задерживать. — Махнув рукой на прощание, он отправился в дом.

Знали бы вы, что такое маловероятное событие, усмехался Дэвид, вспоминая прошедшую ночь.

Больше недели Дэвид отдыхал и не притрагивался к новой площадке для тихого спорта. Ждал, чтобы бетон окончательно схватился, чтобы все, и соседи, и астрономы со спецслужбами, успокоились. Лишь иногда проверял не появляется ли трещин, не пытается ли вылезти на свет божий загадочный камень. Затем, когда всё подзабылось и даже журналисты перестали пылить по просёлочным дорогам, Дэвид взял за подкоп. Как изучить камень, который хочет улететь? Подойти с той стороны, которую он жаждет покинуть. Ну или хотя бы сбоку, при этом не нарушая бетонную сбрую метеорита.

Официально Дэвид стал копать колодец — раз уж мечта с бассейном не удалась. Сделал деревянный домик, лесенку сбоку и спустился на шесть метров вглубь. Вспоминая фантастическое падение метеорита, Дэвид прикинул, что его камушек имеет в высоту шесть метров, в толщину два метра, а длина, как уже говорилось, равняется десяти-двенадцати метрам. Кубометров сто, прикинул Дэвид, каковы же его масса и вес. Пока камень в земле прикинуть невозможно, а потому он попытался отколоть кусочек. Первая попытка закончилась неудачей: от удара обычным молотком в стороны брызнули осколки, но, вот неожиданность, они стали падать не вниз, а вверх, и, скользнув по пологой деревянной крыше, почти все ушли в небо, лишь несколько мелких осколков застряли между досками.

В следующий раз Дэвид подготовился лучше и над местом работы сделал металлическую ловушку в виде полого конуса — все фрагменты камня взлетали и побирались в верхушке, открывающуюся специальной защёлкой, чтобы проще перемещать камни в другую ёмкость. Собранную крошку с особой осторожностью он отнёс в дом, чтобы изучить при хорошем освещении и без посторонних глаз.

Загадочный материал сильно напоминал малахит — распространённый поделочный камень, карбонат меди с различными добавками. Такой же зелёный, слоисто-полосатый, с большим количеством оттенков, дефектов и включений. Только влетал, стоило чуть задуматься или отвлечься. Удивительно, но даже плотность метеорита равнялась плотности малахита — по модулю, конечно, — порядка четырёх антиграмм на кубический сантиметр.

Как бы его назвать, задумался Дэвид, без названия совсем неудобно. Антигравитационный малахит, антиграв малахит, гравомалахит — нет, грамал. Грамал — коротко, звучно и совершенно не понятно, никто не догадается, даже если где-то проговорюсь. Сколько же у меня грамала и что с ним делать?

Долго думать Дэвид никогда не любил, принимал решения быстро и так же быстро их реализовывал, даже если они были сумасбродными. Он не считал себя гением, но его голова редко пустовала, идеи так и норовили там спрятаться от жаркого полуденного солнца или влажной прохлады ночи. Особенно ночью они ему досаждали, в тот час, когда хорошо бы лечь спать, завтра ведь на работу.

Использование грамала не стало исключением. О чём давно мечтал Дэвид? О путешествиях с комфортом. Грамал может в этом помочь? Ещё как! И он взялся за дело.

Перво-наперво он купил ещё цемента, песка и всего необходимого для производства газобетона, минимум ста кубометров газобетона. Первым удачным изделием получилась плита десять на два метра толщиной около полуметра — достаточно толстая, чтобы служить полом нового дома. Бетонная плита объёмом десять кубометров весом всего один килограм. Всё дело в секретном ингредиенте, который тут действительно был, в отличии от секретноингредиентного супа. Мелкая крошка грамала аккуратно замешивалась в растворе и затем стремилась из него вылететь не больше, чем песок старался выпасть. Так получилась парадоксальная бетонная плита.

Представьте себе бетонную плиту, которая должна весить порядка пяти тонн, выглядит на все двадцать тон, а весит всего килограмм. То есть её легко может поднять даже ребёнок, правда, есть одно но — масса. Масса этой плиты соответствует массе аналогичной плиты из обычного газобетона, то есть имеющая ту же ужасающую инерцию. Чтобы придать ей хоть сколько-нибудь приличное ускорение нужно постараться. Но весит она один килограмм — можете сами положить на любые подходящие весы, только не сломайте их, когда будете класть на них плиту массой пять тонн.

За первой плитой последовали ещё четыре и уже совсем скоро на некогда красивом газоне двора лежал бетонный квадрат размером в сотку. Дэвид на этом не остановился: сбив опалубку, сделал скрепляющий пояс по краю платформы. Квадратная бетонная лента со стороной полметра скрепила плиты и сделала бортик у всей конструкции. Все щели Дэвид заделал так тщательно, что внутрь можно было залить сорок кубометров воды, но он не стал этого делать, а занялся поразительной эквилибристикой.

Опять постарайтесь представить человека, который под покровом ночи руками поднимает бетонную конструкцию десять на десять, ставит её на попа, переворачивает вверх дном и крайне осторожно, задерживая дыхание, максимально медленно и нежно кладёт её на место. Более пятидесяти кубов газобетона — двумя голыми руками. Хорошо, что его никто не видел. Только он сам видел, и даже ему стало нехорошо от увиденного, пришлось после промочить горло чем-то покрепче, чем пиво. Однако, дело было сделано, на следующий день Дэвид взялся за литьё стен.

Обычно считается, что дом это недвижимость, но что это за такая недвижимость, когда её можно сдвинуть одной рукой? Или поставить парус и отправиться в путь как истинный пират. Именно такой дом построил Дэвид с помощью грамала.

Все бетонные перекрытия в этом двухэтажном доме, включая бетонную крышу, весили от силы пятнадцать килограмм. Конечно, дом заполнился вещами с обычным весом, но Дэвид это учёл предварительно: в бетонной крыше и под полом он сделал ниши, который заполнил чистым грамалом, чтобы компенсировать вес наполнения дома, включая вес самого Дэвида. Он смог сделать так, чтобы дом слегка взлетал и держался лишь на четырёх канатах, который держали его за углы, привязанные к хорошо зацементированным металлическим кольцам — примерно так крепят корабли в порту.

Внутри дом был оборудован по последнему слову техники, и Дэвид мог в нём жить до месяца, вообще не покидая его стен. Всю крышу покрывали солнечные панели, дающие достаточно энергии для поддержания начинки дома и даже для вращения огромного вентилятора, который приводил дом в движение в нужном направлении. Ещё в подполе Дэвид установил четыре горизонтальных вентилятора, чтобы дом напоминал машину на воздушной подушке и мог бы перелетать, не меняя веса, небольшие препятствия, или держаться на весу при прибавлении веса, скажем, когда придут гости, а ты завис над водой и нет ничего лишнего, что можно было бы выбросить для облегчения веса.

С управлением дома вышло несколько неожиданностей. Корабль, с которым так и хочется сравнить летающий дом, держится на воде за счёт выдавливаемой воды, архимедовой силы. Дом же, выдавливая незначительное количество воздуха, держался на соединении грамала с обычным веществом, а потому привычное выбрасывание якоря, чтобы остановить движение, не меняло общий вес дома, не заставляло его подниматься или опускаться над поверхностью. Различия не слишком большие, но для тех, кто привык управляться с яхтой, ломают многолетние привычки. Дэвиду пришлось переучиваться.

И отстаивать свои права. За дом нужно платить налоги, но это если он недвижимость. За машину тоже нужно платить, но дом не тратит бензина, не ездит по дорогам и вообще формально не является транспортным средством — точно так же как не является недвижимостью. Он не подпадал ни под какую категорию, чем и планировал воспользоваться Дэвид, когда отправлялся от своего растерзанного длительной масштабной стройкой участка.

Кругосветное путешествие не выходя из дома! Купание на белоснежных пляжах и прогулки по белоснежным горным хребтам прямо за порогом дома! О чём ёще можно мечтать, думал Дэвид, отвязывая последний канат, удерживающий дом от бесконечного путешествия.

Памфлет принцессы

Герой и Принцесса. Дракон как преграда между ними. Дракон как испытание, Принцесса — награда. Награда кому и за что?

Герой, как и положено порядочному герою, победил Дракона, несмотря на его огненную отрыжку и плохой запах из-под хвоста. Добыл прекрасную Принцессу, посадил её на специально заготовленную белую кобылу и увёз с собой в далёкую страну, откуда явился. Страну, где родился и вырос, выучился на героя и женился. Да, да, наш Герой женат, счастливый отец пятерых огненноголовых детишек, жена смеётся, что дети не от него, а от драконов, что рыжеволосые отпрыски получили пламя своего настоящего отца себе на головы. Как там было на самом деле мы никогда не узнаем, но Герой был счастлив играть с детишками и помогать своей жене-толстушке по хозяйству. Был счастлив, пока не увидит в закате пламя очередного неубитого дракона, пока жажда приключений, без некоторых герой не герой, не прогонит его в путь, не превратит его в бродягу, который ищет, где бы его украсть немного огня, чтобы согреть свою густую кровь.

Таков был наш Герой — семьянин и бродяга. Верный муж и заботливый отец, в те дни, когда его не манил изумрудный блеск драконьей чешуи, кажущийся в каждом листе с капелькой росы на рассвете.

Именно таков наш Герой, сажающий прекрасную Принцессу на спокойную белую кобылку, способную довезти неопытную Принцессу до полагающегося замка.

Принцессе полагается замок, все это знают, в том числе сама Принцесса. Как вы думаете, чем она занималась долгие месяцы напролёт, пока сидела в своей, то есть драконьей, башне, в ожидании Героя. Хотя, давайте будем честными до конца — она ждала Принца на белом коне, но уже через три месяца занятий практической психологией, поняла, что нужный ей принц не приедет, а тот принц, что может её самостоятельно её спасти, ей не нужен: он будет груб, вульгарен, необразован и, обязательно, из-за рта его будет вонять, в лучшем случае луком, в худшем — дерьмом. Так что Принцесса быстро изменила свои предпочтения, она не хотела жить в походных палатках и наблюдать за тем, как супруг рискует своей жизнью и её достоинством на полях сражений. И даже на турнирах, она хотела мужа спокойного, мирного, даже немного домоседа. Такой не мог её спасти самостоятельно, потому она стала ждать Героя, который спасёт её для Принца, её Принца.

Почему она была уверена, что Герой не положит на неё свой глаз и не заграбастает в свою грязную и жёсткую походную постель? Потому, что он Герой.

Как же его найти? Разослать сказку в виде памфлета, где бы рассказывалось какая принцесса неженка, чистая правда, как она любит балы и приёмы, какой дракон страшный и опасный, несколько приукрашено, чтобы отпугнуть недостойных героев и их бедных нанимателей. Сказка о несчастной Принцессе, запертой в высокой-высокой башне (девять этажей) на бесконечное количество запоров (один дряхлый навесной замок), и страстном Драконе, страсть как любящем хорошо прожаренное мясо в хрустящих доспехах. Дракон, на самом деле, мясо не ел, предпочитал листья с трёх верхних веточек, а огнедышащим был просто потому, что в желудке образовывалось много метана, который при специальной отрыжке поджигался особой железой в зажигальных зубах (преобразованные клыки). Пламя высокой температуры дракону нужно не для прожарки мяса в дырявых консервах, а для обжига веток, стимулирующего рост мелких молодых веточек с самыми аппетитными листочками.

Однако, мы отвлеклись. Принцесса разослала свой памфлет в лучшее издательства богатейших государств и стала ждать, но, чтобы соответствовать будущему мужу, она взялась за изучение социологии, политологии и экономики. Принцесса должна уметь давать дельные совету мужу, служить не только изящной декорацией на приёмах и изворотливой грелкой в постели. Подумав о последнем, она заказала себе последние журналы, обучающие сексуальным техникам в постели и не только в ней. Время ожидания пролетело быстро.

Узнать у Героя, что за Принц его прислал, ей не удалось, Герой оказался правильным: он ещё был полон адреналина, в мыслях бился с драконом и уже сочинял стихи о своём очередном подвиге. Сочинял, но знал, что всё равно перескажет свои проделки барду, за третьей-четвёртой кружкой эля, приукрасив их тут и там, а бард уж сочинит положенный эпос, с точными рифмами и красками, с огнём пятидесяти оттенков красного и неизмеримой доблестью Герой, мягко обойдя тот аспект, что Герой освобождал Принцессу ради мешочка золотых, которых должно хватить на приданное старшей дочери. Если она найдёт себе достойного жениха, а не какого-нибудь там героя.

Вот и замок, такой как положено: высокие стены, бойницы с лучниками, глубокий ров с лебедями и подъёмный мост, поднятый по случаю раннего утра. Герой остановил лошадей и протрубил почти что морзянкой цель своего визита. Тяжёлый мост тут же опустился и на него высыпалась стража, сплошь девушки с луками, то ли почётный караул, то ли страховка от неадекватного героя. С девушками тут нет недостатка, даже удивительно, что Принц искал кого-то на стороне, подумала Принцесса, проезжая между двумя рядами высоких блондинок в коротких зелёных юбочках, длинных гетрах и с трудом застёгивающихся курточках всё тоже же травянистого цвета. Опасные красавицы, если судить по тому, как держат луки и какие длинные кинжалы висят на поясах, явно не просто для украшения висят, подумал Герой, отвлёкшийся от сочинительства.

Тронный зал впечатлял, но Принцесса искала взглядом Принца и не обратила внимание на несколько вульгарное, но пышное убранство. Где же мой Принц?

— Здравствуй, дорогая! Наконец-то мы тебя дождались!

С трона легко сбежала Королева и обняла Принцессу. Взяла её за плечи вытянутыми руками и стала рассматривать. Королева напоминала лучниц у стен замка, только была шире в бёдрах, уже в плечах, а её груди бы точно не позволили курточке застегнуться, они явственно это показывали, практически выскакивая из обтягивающего платья при каждом порывистом движении Королевы.

Если это мать моего Принца, думала Принцесса, то он ещё явно не совершеннолетний, зачем же меня освобождали? Хотят выдать за ребёнка? Вот скука-то! Где-то я ошиблась, не на ту целевую аудиторию написала памфлет, нужно было акцентироваться на сексуальности.

— Доброе утро, Ваше высочество! — Принцесса сделал глубокий реверанс и решила брать быка за рога. — А где же мой Принц, который приказал меня спасти?

— Принц? Тут нет никакого принца, дорогая моя. Принцесса, я приказала тебя спасти не для Принца, а для себя самой!

2020.11.28

В этом году не успел дописать стих к 28.11, но решил не бросать традицию и, пусть позднее, но доделать и выложить, что получилось.

 

Писать стихи раз в год,

Конечно,

Ерунда,

Но

Чаще не поднимается рука.

А реже — не хочется бросать.

*

И вот сидишь за чисто-чисто

Белым

Листом бумаги виртуальной

И думаешь «о чём писать?».

*

В итоге вспоминаешь, что там

Уж год прошёл успешно,

А тут два пролетели неприметно.

Назойливая муха!

*

Года летят подобно комару,

Ещё один с писком характерным

Об стенку трах! И ты,

Как не было его, — всё там же,

Где был в начале года.

*

Всё там же, но

(как может быть иначе?)

Всегда не там, на новом месте,

Как бег при красно-чёрной королеве

В чудесном зеркале судьбы.

*

Когда всё в жизни хорошо,

Проблема возникает:

Кому,

Зачем писать?

И вроде хочется, но стимул

Фьюить!

И из слона ты делаешь

Летающую муху,

Назойливую сволочь,

Суку!

Что вьётся в голове и гадит

Мыслям всем назло.

*

Вот ещё один прошёл,

Или просидел —

Ковид и все дела —

Слова сидят всё так же,

В строку не лезут,

Ну никак!

И разбивают ровный строй

Как антиковидный вой

Перебивает вой сирен.

*

Не то пишу, что надо,

Потому,

Пора заканчивать бодягу,

Нестройный, ломкий строй

Строки.

След оставил год на

Белой,

Некогда,

Бумаге,

Опоздавший к сроку след.

*

К следующему ответственному дню

Готовить будешь снова,

Созвучно пройденному вновь.

И будет весь ноябрь,

Тоскливый, тёмный,

Освещаться тем, что…

Ты помнишь их — и это всем ответ.

Круговорот писателя в природе

Молодой аккадец Саргон намесил глины, разложил её в формы, разровнял и дал немного подсохнуть. Вынув заготовки, он получил  первый десяток глиняных табличек. Абсолютно гладкие, нужной влажности глиняные плоские кирпичики отчаянно просили палочку для письма, чётких чёрточек, оставленных уверенной рукой. Автору хотелось оставить первый знак своего произведения, но он решил оттянуть это приятное начало и взялся за глиняный ярлык, на котором трёхгранной палочкой вывел название, примерно переводимое на современной язык как «Круговорот автора в природе» и своё имя.

Вытянул руку с ярлыком, покрутил его и так и сяк. Однозначно красиво вышло. Больше оттягивать нельзя, пора браться за написание. Он поправил простую шерстяную юбку, отмахнулся от назойливых мух и проверил, что все нужные для писания и исправления ошибок инструменты под рукой, и склонился над первой дощечкой.

Неплохое начало, мне кажется, подумал Публий, отрываясь от пергамента и смотря на сальную чадящую свечу. Наверное, именно так и писали свои произведения авторы древности. Вот только что именно он мог написать на своих примитивных дощечках? Варварский язык, какие-то значки, небось не мог ничего толком выразить. Медленно писали, интересно было бы прочитать, жалко мы уже не понимаем их значков, правда, всё равно выглядит красиво.

Пока чернила высыхали, Публий встал, чтобы размять замёрзшие члены — зимой туника с тогой уже не спасали от холода, хотелось замотать ступни и голени, но это всегда мешало Публию думать и писать. Хорошо в Аккаде, там мой герой не мёрз даже зимой. Он выглянул на улицу, мимо прошла очаровательная девушка с кувшином, тоже замотанная до самого подбородка.

Зато как удобно писать мне, успокаивал себя Публий, сейчас так легко писать на тончайшем пергаменте замечательный гусиным пером. Потом ещё художник Гней раскрасит поля, и получится отличный подарок. Надеюсь, книгу будут переписывать, ещё при моей жизни…

Не слишком ли я увлёкся? Справлюсь ли я с рассказом про писателя, который придумывает про другого писателя? Правильно ли я пишу про древность, может быть уточнить у кого-нибудь историка, как было на самом деле? Нет, должно получится, всё хорошо идёт, как надо!

Так думал Хэйл, перечитывая написанное. Мудрёно получается, поймут ли мои провинциальные читатели, которые, небось, никогда не слышали про глиняные таблички и лишь смутно представляют как одевались люди в Древнем Риме. Лично мне нравится, так что пусть остаётся.

Он оглядел себя, проверил, что на его ярком расшитом золотом дублете нет ни одной капли чернил, ни одной пушинки. Образ писателя должен быть светел и возвышен. Хэйл выглянул в щёлку в ставнях — на улице никого не было, хотя Пиппа уже обещала быть.

Сейчас допишу и отдам в типографию, чтобы отпечатали сотню копий — этого количества должно хватить. Надеюсь, получить с каждой копии по 10 стерлингов, если всё продать — дело выгорит. Лишь бы им понравилось!

Кирилл убрал руки с клавиатуры и включил свет — в Петербурге в ноябре очень рано темнеет. За окном виднелись лишь свинцовые тучи и в свете фонарей эфемерные полосы дождя.

— Удачный сегодня день, легко идёт текст. — Сам себе сказал Кирилл и встал, чтобы размяться и выпить колы. В хлопчатобумажной рубашке с легкомысленным принтом и шортах до колен он пору раз отжался, сделал десять приседаний, разогнал кровь.

Задумка сразу увлекла его и сюжет придумался в миг. Может получиться милый рассказ, надо зафиксировать мысль, но как всегда он отвлекался от процесс, цепляясь вниманием за разнообразные дурацкие посторонние предметы.

Весь день он провёл за компьютером, выискивая нужную информацию и сводя концы с концами в своём рассказе. Герои вели себя подобающим образом, образы складывались в полноценные картинки, он легко представлял персонажей, сидящих в своих хижинах и комнатках.

— К коле у меня где-то был виски. Уже можно и накатить.

Много сложный слов получается, подумал Аэр, лёжа на траве в лёгкой синтетической тунике идеально белого цвета. Кто сейчас знает, что такое «виски», «накатить» или даже «кола»? Придётся добавлять комментарии.

Молодой человек поднял взгляд к висящему в воздухе тексту и силой мысли добавил необходимые комментарии. Рядом с устаревшими словами появились значки, нажимание на которые вызывало появление в воздухе перед текстом небольших полупрозрачных плашек с комментарием.

Вот так лучше. Хотя нет, пожалуй, лучше убрать —  так я поощряю в людях лень. Если им будет непонятно, но интересно, пусть сами ищут, что значат эти слова. А если непонятно и неинтересно — сами виноваты. Одним движением мысли он удалил комментарии, вернул тексту былую строгость. Пусть будет так.

Как же сложно с этим языком фантазировать! Как сложно описать то, чего ещё нет! Вот как я, высокообразованный писец Саргон, опишу этим скудным набором знаков то, как люди в будущем будут сочинять? Конечно, у них не будет глиняных табличек, это треугольных палочек, но чем мне описать их инструменты для письма? В аккадском языке нет нужных слов. Беда, беда! Но я всё же попытаюсь передать свои мысли! Я описываю, как будто он пишет прямо мыслями на воздухе, где знаки твердеют, но легко исправляются при необходимости. На самом деле, конечно же, так не будет, но как описать всю лёгкость письма иначе? Надеюсь, читатель поймёт мой замысел и не поднимут меня на смех.

Молодой человек отложил десятую глиняную табличку, снова поправил шерстяную юбку, почесал укус на спине в области правой лопатки и позвал младшего брата.

— Отнеси это к печи, пусть обожгут. Только осторожно! Здесь очень ценный и важный текст — не дай бог они расколют хоть одну!

Продолжение

— Мы привыкли, что вот тут, на берегу океана, в этой лагуне, море всегда голубое, что оно отзывается на вечно голубой зов неба. Что у нас под ногами камни и немного нежно жёлтого песка, а за спиной — зелёная стена пальм и лиан. Однако, — тут рассказчик сделал многозначительную паузу, и оглядел всю свою аудиторию, состоящую из десятка детишек, — однако, когда я сюда прибыл, берег выглядел совершенно иначе. Знаете как?

— Нет! — радостно закричали детишки, даже те, что уже слышали эту историю не единожды.

— Мир был зловещий… ни капельки зелёного или голубого цвета… небо — туманное небо, напоминало апельсин, такой тревожный апельсин, готовый испортиться. Представляете, низкое оранжевое небо. Не хотел бы я снова оказаться под таким. Но это ещё не беда. Море, наше любимое море! Как прекрасны его прозрачные и лёгкие воды, что даруют нам свободу передвижения и приносят так много вкусной еды! Когда я первый раз ступил на этот берег, океан был тот же, но его цвет… в нём отражалось тускло-оранжевое небо, а сама вода придавала ржавый оттенок, насыщенно ржавый оттенок, какой не встретишь даже в самых старых бочках. Мёртвое и ржавое море. Сверху оранжево, снизу оранжево, а по середине чернота! Чернее ночи казался песок, по которому я ступал, первый раз оказавшись на этой планете! Песок как песок — мелкие-мелкие камушки, так же лежавшие на берегу океана, но чёрные. Теперь такого песка не встретишь ни на одном пляже, на всей Земле не сыщешь. Красное на чёрном — так выглядела эта бухта, когда я впервые её увидел. Впечатляющая картина, но не хотел бы я снова её увидеть. Ведь в том океана нельзя было искупаться или хотя бы ополоснуть лицо после тяжёлого рабочего дня. Кстати, вы давно не купались, как мне кажется. Я прав? Идите купаться, и принесите мне ракушек, красивых, каких только найдёте. Договорились? А меня ждут дела.

Джереми Вебстер, юный слушатель восьми лет отроду, со всех своих загорелых ног бросился к воде, он очень хотел раздобыть самую красивую ракушку. Джереми уже несколько раз слышал историю про то, как Дедушка прилетел на планету, но всё равно она его завораживала, будоражила воображение. Он хотел найти самую лучшую ракушку, чтобы на него обратили внимание, чтобы старшие взяли бы эту ракушку для украшения центрального здания, названия которого, он ещё не смог запомнить. Что-то необычное, такого ещё никогда не было.

Он бросился в воду немного в стороне от всех остальных, ближе к каменной гряде, что замыкала бухту. Тут опаснее нырять, легко пораниться об острые камни, зато меньше конкуренции и больше шансов найти заветную раковину. Джереми лучше сверстников нырял и плавал, он не боялся опасных мест. Широко раскрыв глаза, он смело проплывал между скалами, извиваясь угрём, протискивался в каждую расселину, если видел, что там может быть что-нибудь ценное.

Детское внимание недолговечно, энтузиазм проходит быстро, если ничем не подкрепляется, но молодой Вебстер долго не отчаивался, нырял пока хватало дыхание, отдыхал на камнях и снова нырял. В один из таких перерывов, когда он ящерицей лежал на камнях и наблюдал крабов, с той стороны гряды раздались голоса. В соседнюю бухту детей не пускали, так как там работали взрослые.

— Джим, я закончил, парус готов.

— Отлично, Марк, тогда на сегодня всё!

— Нужно затащить на берег, а то вон. — Джереми не мог посмотреть, на что указывал Марк.

— Давай отнесём инструмент в хижину и позовём ещё кого-нибудь, чтобы вытащить этого гиганта.

Когда шаги затихли вдали, мальчик выглянул из своего убежища. Его глаза зажглись искристым огнём. Прямо перед ним стоял катамаран — первый катамаран. До этого у людей были только небольшие лодки, выжженные из толстых стволов деревьев или сделанные из шкур на хрупком бамбуковом каркасе. На редкой лодке был парус, управлялись они исключительно небольшим веслом, о руле не было и речи. Это же был катамаран из двух огромных стволов неизвестного мальчику дерева, соединённых бамбуковой платформой, весь перевязанный лианами, в центре красовался большой парусом, а на корме сохло поднятое рулевое весло. Все эти слова юный Джереми выучил, подслушивая разговоры взрослых, строящих судно. Он много дней прятался в прибрежных кустах около места, где шла заготовка бамбука, где его связывали, где женщинам объясняли, какой формы нужна ткань на парус. В сумерках мальчик облазил ещё не доделанный катамаран вдоль и поперёк, знал в нём каждую деталь. Он слышал как нужно поворачивать руль, как управлять парусами — думал, что запросто сможет управлять в одиночку, не зря же мама говорила, что он самых отважный моряк, из тех, что она знает.

Вот он, совсем рядом. И никого из взрослых. Достаточно отвязать пеньковую верёвку от камня, оттолкнуться веслом от берега, повернуть парус и закрепить руль. Джереми знал, как всё это делать, в мечтах он уже много раз отправлялся на лодках и катамаранах в дальние морские путешествия. Никого нет! Нужно решить!

Загорелое тельце почти не выделялось на фоне чёрных камней, только хлопковые трусы белёсым пятном скакали с камня на камень. Не прошло и минуты, как вся стартовая подготовка была выполнена, и Вебстер-младший отправился в своё первое самостоятельное путешествие. Он уже как-то плавал один на лодке, но то было по реке и у него не оказалось весла, так что он не считал тот случай за полноценное путешествие.

Тихонько взвизгивая и подпрыгивая на месте от восторга Джереми смотрел, как нос его корабля, медленно набирая ход, выглянул за скальную гряду. Он в открытом океане! Джереми Вебстер — великий моряк, покоритель морей. Он докажет это всем!

— Джереми, Джереми! — Его заметили с берега. — Вернись сейчас же! Вернись!

Вот ещё, будет он возвращаться. Не подобает покорителю морей сразу же возвращаться, возвращаться не изведав морских глубин, не испытав свою силу и мужество. О чём же он будет рассказывать друзьям, если сейчас вернётся? Вот они уже все вылезли на камни и во все глаза наблюдают за ним, кто с завистью, кто со страхом, кто просто с любопытством. Джереми чувствовал себя героем, хотя и не знал ещё этого слова.

Взрослые на берегу суетились, кричали и бегали. Только один человек спокойно делал своё дело: Вебстер-старший нёс лодку к воде, он знал, что сын сам не вернётся, что его нужно возвращать самому. Не в первый раз вытаскивал он Джереми из самых удивительных мест, куда другим детям и в голову не придёт залезть.

Между тем Вебстер-младший заметил, что характер криков, интонация изменилась, и насторожился. Как-то не так они кричали, не так как должны были по его предположению. Он заметил, что они указывают руками куда-то за его спину. Обернувшись, мальчик похолодел, он понял, в чём дело — надвигался шторм. Вот почему взрослые планировали вытащить катамаран на берег. Надвигался шторм стремительно, волны вдали от берега уже покрылись барашками, а небо с севера стало пугающе чёрным и тьма, не характерная для тропического дня, на глазах захватывала всё новое и новое пространство.

Мальчик испугался, понял, что в этот раз его шалость не удалась, что нужно срочно возвращаться. За свою короткую жизнь он уже много раз испытал, что представляет собой ярость природы. С ней не хочется встречаться даже на суше, не говоря уже о море. Джереми помнил бушующее море, громадные волны и щепки, в которые разлетались прочные лодки, оставленные на берегу.

Казалось бы, он ещё недалеко от берега, знает, как повернуть махину катамарана, но в действительности поворот оказался не так прост. В теории нужно повернуть руль, чтобы судно изменило курс, но ветер крепчал, и у мальчика не хватало сил, чтобы держать парус в правильном положении, руль вырывался из рук — катамаран, легко скользя по волнам, уплывал в открытое море. Отчаяние пыталось захватить, парализовать мальчика, но он вызвал ярость и прогнал от себя ступор — Джереми всегда сражался до последнего, даже если знал, что у него нет никаких шансов.

Родной остров, который Джереми весь облазил тогда же, когда научился ходить, начал скрываться за завесой дождя, шумно предвещающего редкой силы ураган. Течение и ветер начали уносить катамаран с мальчиком на восток в сторону запретных вод, где бурное течение несло всё, что в него попадало, на острые скалы с восточной стороны острова. Там смерть, Джереми знал это отлично — сколько деревянных лодочек с парусами из пальмовых листьев он отправил на смерть в этих камнях. Он оторвал взгляд от непослушного руля и взглянул на остров: центральная гора, вулкан — как говорили взрослые, повернулся к нему той стороной, которой он не хотел видеть. Снова, второй раз за день, настал момент, когда нельзя тянуть с принятием решением. Мальчик сделал то, что слышал из затерянных сказок: покинул корабль, который уже не спасти, чтобы попытаться спастись вплавь самому. Капитан последним покинул обречённое судно.

Такому отличному пловцу, как Джереми Вебстер, проплыть пару сотен метров до берега не представляло сложности. Если бы не волны, захлёстывающие его с головой, мешающие держать глаза открытыми, сбивающие с направления и, главное, заливающие рот и нос. Иногда ему приходилось останавливаться и тянуть голову вверх, чтобы хотя бы немного отдышаться.

Крупные капли дождя создавали плотный шум, забивавший звуки прибоя, мальчик часто терял ориентиры и не мог понять, куда нужно плыть. Волны казались размером с финиковые пальмы, иногда они нависали так, что Джереми боялся, что его накроет окончательно, что он не сможет всплыть, но каждый раз ему это удавалось, хотя силы постепенно оставляли его. Дождь превратился в ливень, стало сложно отличить воду внизу от воды наверху, всё смешалось в голове мальчика.

Сил осталось на десяток метров, потом я пойду ко дну, подумал Джереми, выплывая из очередной волны, два десятка гребков и у меня не останется сил, а я даже не попрощался с мамой.

Вдруг из-за волны появилась рука, схватила мальчика за волосы и потянула вверх. Джереми рукой ударился обо что-то твёрдое и лишь через несколько секунд понял, что это борт лодки, а отец кричит ему, чтобы он забирался на борт. Замёрзший до дрожи, он свернулся клубком на корме лодки и смотрел, как отец одним веслом, мгновенно перекидывая его с борта на борт, борется с бушующим морем, видел, как ходят стальные мышцы под тонкой уже полностью мокрой рубахой, видел в отцовских глазах азарт, тот же искристый огонь, что часто замечали в его собственных глазах.

Джереми потерял счёт времени, не мог понять, сколько минут или часов отец сражался с волнами, вода у него перепуталась с небом, дрожь прошла, но всё ещё было очень холодно. Он не мог найти остров, не понимал, откуда отец знает куда нужно плыть.

— Вычерпывай! — Крик почти заглушил ураган.

— Что? — Из всех сил крикнул мальчик и придвинулся к отцу.

— Воду вычерпывай! Из лодки! — На остатках дыхания ответил отец и снова полностью погрузился в борьбу с ветром, в мощные рывки веслом. Наклонами тела он управлял положением лодки, иногда казалось, что он поднимает, вскидывает лодку на очередную волну.

Только сейчас Джереми заметил, что сидит в глубокой воде — дождь и волны заливали лодку, борта уже с трудом возвышались над водой, ещё чуть-чуть и лодка переполнится, пойдёт ко дну вместе с двумя отважными мужчинами. Чем черпать? Ладонями — смысла получилось мало. В лодке больше ничего нет. Он стащил с себя трусы и с их помощью начал выкидывать воду за борт — дело пошло чуть лучше.

Толчок сбил его с ног, он ударился головой о борт и на мгновение потерял сознание. Лодку выбросило на берег, отец сумел поднять её на волну и заставить вражескую силу перекинуть их через прибрежные скалы на жёсткий, но ровный берег. Спасены! К разбившейся лодке уже бегут люди! Отца хватают под руки и уводят, мальчика берут на руки, кутают в шерстяные платки. У всех на лицах радость, только мама плачет от волнения и постоянно спрашивает Джереми всё ли у него в порядке. Он пытается её успокоить, но говорить получается плохо.

Следующее, что он помнит, это то, как его, всё так же закутанного, положили у костра, а отец, которого отпаивали чем-то запрещённым для детей, мальчик слышал слово «ром», но так и не смог понять, что это за штука такая, отец рассказывает, как всё было. В его речах иногда слышится гордость за сына, хотя он и ругает его. Вебстер-старший видел, как мальчик оценил ситуацию и храбро прыгнул в кипящую пенистую воду.

Всё время рассказа Дедушка сидел рядом и молчал. Чувствовалось, что отец пытается оправдать сына, чтобы его не винили за то, что он угнал и потерял катамаран. Дедушка это заметил.

— Генри, не надо оправдываться. У тебя замечательный сын, очень храбрый, отважный, ловкий и сильный. А мы сделали слишком неповоротливый катамаран, правда? Нам нужен такой, чтобы даже Джереми справился. Хорошо, что мы не успели этому катамарану дать имя, следующий точно назовём Кон-Тики.

Все засмеялись, а мальчик подумал: какое странное имя, совсем не наше, откуда только Дедушка знаете все эти удивительные слова, достаёт их как из сундука. Мальчик успокоился, что его или отца никто не винит в случившемся, и тут же заснул. Мокрая шерсть на нём парила от жара костра, и Джереми заснул в тепле и уюте.

О нём забыли, занятые борьбой со стихией, так что он до самого вечера проспал у костра, и проснулся, когда вокруг огня собрались подростки на очередной урок, на котором Дедушка рассказывал старые истории. Он рассказывал их помногу раз, чтобы каждый запомнил из них как можно больше, он говорил, что это наилучший способ научиться новым словам, расширить свой словарный запас. Что такое «словарный запас» никто не понял, но все побоялись задать вопрос, рассчитывая, что со временем он расскажет и об этом.

— Тогда на Земле ещё не существовало жизни, — неторопливо начал Дедушка, — да, были такие времена, и никаких доказательств не требуется…

Джереми Вебстер старался не дышать, лишь бы его не заметили и не выгнали с урока для старших. Он до безумия хотел послушать этот новую для него историю, как обычно поразительную, невероятную, сказочную.

— Всё просто: в белом скафандре…

 

Обсуждения тут.

Глава 13

Сознание Колдуша, который когда-то был просто человеческим Экспериментом, уничтожило жизнь на Земле, всю жизнь, за исключением самого Колдуша. Вся планета, вместе с атмосферой стали единым психически ориентированным организмом. Не осталось ни одного атома, не вступившего в порочную связь с разумом. Спутники, запущенные в светлую эпоху человечества упали, только Диана продолжала кружиться вокруг живой планеты.

Человеку невозможно представить, что происходило внутри сознания размером с планету, какие процессы и мысли шевелились в нём — слишком мало общего. Если бы из прошлого прилетели люди, то они вряд ли признали бы этот густой океан с медленными гигантскими волнами разумным. Люди никогда не искали настоящий разум во Вселенной, они искали себя и себе подобных. Колдуш давно перестал быть похож на людей, хотя один из них всё же сохранился в глубинах планеты.

Долгая жизнь, устойчивые привычки, психологическая замкнутость — всё это привело к тому, что у Странника даже после полного слияния остались крохи личность, что-то, что позволяло ему отличаться и отделяться от общей массы. Ум Странника закостенел и не сдался, не потерял свои границы, даже в океане разума. Прошло несколько оборотов планеты вокруг Солнца и мышление Странника вытолкнуло само себя из планетарного сознания. С гребня плавной волны оторвался кусочек материи и полетел через разумную атмосферу к Диане. Летел он медленно, неуверенно, иногда дёргаясь, как будто бы планетарное сознание пыталось его удержать, уговорить, не отпустить. На самом деле, это были личные сомнения Странника, хотя можно ли выделить что-то личное в океане. Это были те фрагменты личности Странника, которые благополучно слились с Колдушем и не хотели разрывать связи, не хотели разрываться, так как ощущали себя частью общего. Зашоренные элементы личности, защищённые привычками мышления, оказались сильнее и Диана, по ментальной команде, впустила в себя фрагмент протоплазмы, неоформленной мыслящей материи.

Сгусток шлёпнулся на пол и замер. Первыми проявились ноги, пальцы ног с редкими тёмными волосками, затем другой фрагмент красноватой материи изменил цвет, и стало понятно, что это ногти на будущих пальцах рук. Фрагмент за фрагментом сознание Странника, с некоторыми подсказками Дианы, восстанавливало своё старое, привычное тело. Через три часа процесс завершился и впервые за бесконечно долгий срок Странник пошевелил рукой, вздохнул полной грудью, открыл глаза. В них стояло непонимание места и времени.

— С возвращением, Странник! — Раздался голос Дианы, если бы она не была искином, можно было бы подумать, что в интонациях сквозила нежность и радость.

Он ничего не ответил, лишь повертел головой. Подвигал руками и ногами, посмотрел на них удивлённым взглядом и встал.

— С возвращением, Странник! — Диана казалась встревоженной.

— Спасибо, Диана. — Голос звучал глухо, хрипло, как будто человек давно молчал.

Даже не представить, как давно молчал! Можно сказать, что впервые в жизни заговорил, во всяком случае, впервые в жизни этого тела. Как это непривычно. И дико, нелепо! Говорить, издавать звуки, колебать воздух, чтобы передать мельчайшую крупицу информации другому существу. Само по себе другое существо — это такая нелепица!

— Да, я вернулся. — Странник прокашлялся. — Хотелось бы кофе… Как всё странно! Безумие какое-то, что нужно ходить, двигаться, говорить… Что есть тело с его границами… Хочу говорить, не хочу думать, не хочу ментально общаться. Хочу слушать речь ушами и видеть глазами, своими обыкновенными глазами, а не чем-то непонятным. Диана, расскажи мне что-нибудь. Расскажи голосом, который я так люблю, размеренным, неторопливым голосом, что происходило в моё отсутствие. Какой был конец человечества? Что произошло в других частях видимой Вселенной, произошло ли что-то стоящее? Просто говори, не останавливайся, буду возвращаться в себя, превращаться обратно в человека, следуя за тонкой нитью твоего голоса. И кофе! Кофе с булочками с корицей!

— Что-нибудь ещё?

— Да, и одежду, конечно, совсем забыл о её существовании.

За иллюминатором Диана распростёрся океан, бескрайний океан разума, которому мало дела до других. Он слишком большой, слишком самодостаточный, чтобы интересоваться чем-то ещё. Пропало любопытство характерное для человека, нет стремления узнать и покорить новое. Любопытство — как красная пена между волн этого разумного океана, ненужные остатки прошлого.

Идеально белая чашка кофе, блюдце с печеньем и идеально чёрный кофе. Композиция, от которой Странник никак не мог оторваться, поразительно далека она от того, что с ним было ещё несколько дней назад. Даже вот этот сам ход времени — несколько дней назад — звучит в его голове как пустой звук, как преданье старины глубокой, смысл которого утерян в веках. Вроде бы мир один и тот же, и он тот же самый, но всё иначе, несравнимо иначе.

Идеально белая чашка кофе и маленькая капелька кофе, которая начинает подсыхать, теряет идеальную форму. Блюдце тоже идеально белое — было, пока идеальная капелька не нарушила белизну. Стало ли блюдце менее идеальным? А чашка с кофе, от которого отделилась капелька кофе, упавшая на блюдце? Идеален ли разум Колдуша? А разум человека, сумевшего вырваться из соблазнительных жерновов, разрушающих личность?

Мечта состояла в создании идеального человека — центральное слово «человек». Только сейчас Странник начал осознавать, что он человек до мозга костей, что никогда не хотел быть чем-то иным.

— Диана, вот я сижу и смотрю на результаты своих трудом, — Страннику хотелось поговорить, он так давно этого не делал. — И никак не могу понять, это результаты победы или поражения.

— А какие критерии победы ты предлагаешь выделить?

— Да, я тоже над этим думаю. В разные моменты, наверное, я стремился к разному… не всегда осознавал это, но хотелки они такие — то тут, то там. Сейчас я понимаю, что всегда хотел что-то для человечества, для людей. Если исходить из таких позиций, то я проиграл, так как своими же руками убил всех людей. Диана, скажи, никто из людей не выжил? Может быть на Луне или Марсе?

— Нет, люди так и не основали лунную колонию, не полетели на Марс.

— Эх… А космические жилые станции?

— Их тоже не сделали, только орбитальная станция на двадцать человек и десяток животных, но она не делалась как самодостаточная, всегда на обеспечении с Земли.

— Значит люди закрылись от внешнего мира… Диана, создай мне кальвадоса, не могу не выпить глядя на эту триумфальную арку моего поражения. — Он показал рукой на освещенный серп Земли.

— Десять секунд.

— Давай сразу бутылку. И хрустальную рюмку.

— Двадцать секунд.

— Я хотел человека, — с удовольствием вслух рассуждал Странник. — Хотел сделать идеального человека, но совсем забыл, что человек не может быть идеальным, идеальным будет что угодно, но не человек. Стремление к идеалу всё испортило. Спасибо, Диана.

Странник с удовольствием посмотрел на рюмку, изучил напиток на просвет, понюхал и выпил. И немедленно выпил.

— Если же ориентироваться на сохранение разума во Вселенной, то мой Эксперимент удался, такой разум сложно победить или уничтожить. Уверен, если ему что-то будет угрожать, то он сможет защититься. Даже если Солнце начнёт гаснуть, он сможет уйти к другой звезде… подвинет планету… где-то я это встречал. Точно! Вот же ведь! У меня получился Солярис! Разумная планета, которую невозможно понять человеку. Которая может пойти на контакт с чужим разумом, с чужими мелкими существами, но контакт не сложится, так как невозможно достигнуть взаимопонимания. Ну а о чём можно говорить с этим? Пустое! Я был там, был частью этого, знаю, что индивидуальный разум там невозможен, а такой коллективный воспринимает мир так, что ему не понять существо всего с пятью чувствами, двумя глазами, двумя ушами и всего одним (одним!) языком.

— У меня нет ничего из перечисленного, но ты же меня понимаешь.

— Это другое дело, Диана. Твоё мышление специально делалось по образу и подобию человеческого. Потому ты понимаешь меня, а люди понимают Бога. Колдуш же эволюционировал из человека, намеренно уходил от человека, от человеческого способа мышления. И уход успешно произошёл — теперь мышление у Колдуша как Солярис, непостижимое.

— Может быть можно сделать посредника, что-то находящееся посередине между человеком и Колдушем?

— Нет, Диана, вряд ли. Понимаю, что ты намекаешь на себя, но мой Солярис пока замкнут сам на себе, его не слишком интересуют контакты с чем-то или кем-то ещё. Возможно пройдут века и что-то изменится, но, судя по ощущениям, получился довольно инертный разум, быстро соображающий, но лишённый необходимости что-то менять.

Странник задумался, глядя на своё детище вышедшее из-под контроля. Такую махину не расшевелить одним разумом человека. Да и нужно ли? Есть ли смысл толкать его в обратную сторону, чтобы появилось больше общего с человеком? Эволюция не имеет обратного хода.

— Как можно найти взаимопонимание с тем, кто не хочет, не может хотеть выйти на зелёный луг, лечь среди цветов, смотреть в голубое небо и считать слонов? Нет, Колдуш стал слишком далёк. Колдуш… Коллектив душ. Он утратил этот смысл, там не осталось душ, личностей. Всё равно хорошо звучит — Колдуш. Кол… лекция, коллекция душ. Теперь это коллекция мёртвых душ, музей, сохранивший в своих глубинах историю того, как могут существовать и жить, любить и страдать индивидуальные души. Только музей, не сами души.

Диана слушала и не вмешивалась, она понимала, что Страннику нужно выговориться, потому просто подливала ему кальвадоса.

— Можно ли как-то использовать Колдуш? Наверное, это живая библиотека, уже содержащая много, способная хранить значительно больше информации. Живой компьютер, способный ответить на главный вопрос жизни, вселенной и всего такого. Бессмысленная вещь, одним словом. Во всяком случае, ближайшие семь миллионов лет.

— Но может прилететь другая цивилизация и многое узнать, может быть ей это поможет.

— Может быть, может… поможет, но не нам.

Странник не мог оторвать взгляд от планеты, изменившейся за его жизнь больше, чем он сам изменился. Иногда мозг на мгновение подменял настоящую картинку воспоминанием, зелёно-голубым кругом с грязновато белыми облаками, которые так хочется осторожно стереть, протерев планету влажной тряпочкой. Он чувствовал, что есть привязанности, которые держат его около планеты, которой уже нет. Слишком много лет он топтал, с любовью топтал эту землю, плавал в этих водах, чтобы мог вот так просто оторваться от родины, от единственного места, где жил. Привязанность подменяла истинный лик Колдуша, пыталась с помощью памяти воссоздать то, что находилось на том конце привязи. Странник разрывался между пониманием — прошлого не вернуть, и цепью, которой он был прикован к минувшему. Теоретически он всё знал и всё понимал, но впервые отрывался от родины — раньше он не осознавал, что у него она есть, он был гражданином мира, ни в одном городе он не чувствовал себя дома, на родине, но теперь всего этого мира уже нет. Надо отрываться, уходить.

— Здесь мы сделали всё, что могли. Все локальные пути пройдены и, если мы не хотим остановиться, а остановка для жизни означает смерть, то должны выходить на другие пути, глобальные. Значит нужно улетать отсюда, из Солнечной системы, хотя… улетать нужно не из, не от, а к, к чему-нибудь. Зададим, значит, Диана, цель. А цель будет такова: планета, на которой можно создать жизнь, жизнь с нуля, заново. Чтобы не торопясь заново создать голубую планету, травку для прогулок, деревья для тени и вкусных плодов, животных для того, чтобы мурлычили, создать людей — новых, но старых, больше похожие на людей, чем новые люди Земли. Диана, есть что-нибудь на примете?

— Да, есть планеты, которые есть смысл посетить с такой целью. Выберешь?

— Чуть позже, Диана-спасительница. А сейчас, прямо сейчас хочу другое. Стартуем, улетаем с Земли в пустоту, в нигде, туда, где нет Колдуша!

Странник напряжённо смотрел на всё уменьшающийся диск Земли и напевал:

Прощай, чужая земля,

Но нам здесь больше нельзя.

Мы стали легче тумана,

Мы стали чище дождя.

Мы вновь вернемся сюда,

Но кто нам скажет тогда:

«Прощай, чужая земля,

Прощай!»

 

Обсуждения тут.

Глава 12

Вокруг расстилалось бескрайнее космическое пространство, куда человечество ещё не успело залезть. Всё сделанное людьми осталось далеко позади, лишь корабль, который только условно можно назвать плодом человеческих рук, спокойно бороздил просторы пустого пространства. Внутри него лежал человек и сражался сам с собой.

Сложно сказать, как тянулось время внутри корабля, слишком мало точек опоры, точек отсчёта. Казалось, что всё неизменно. Большую часть времени Странник лежал на кушетки в рубке, уйдя головой в виртуальный мир войны с самим собой. Что делать Страннику вне электронного мозга искина? Чем заниматься в одиночестве на корабле, который летит в полнейшей пустоте? Да и вообще, что может быть быть лучше чистого разума. Потому он вылезал из этого сладкого плена лишь для удовлетворения физиологических потребностей, но, даже удовлетворяя их мыслями, оставался в мире реализованных психических движений.

Что может быть лучше чистой победы над самим собой? Только две победы.  Сражения, происходящие вне вербального поля, крайне сложно описать обыденным языком, годящимся для рассказов о героических поступках рыцарей на турнирах. Нам легко описать словами, а потом представить, тяжесть копья, удар тупого наконечника о прочные стальные латы, хруст ломающегося древка, боль вывихнутого плеча. Как же описать победу силы воли и сосредоточенности над практически такой же силой воли? Где найти слова описывающие ловкость мысли, её гибкость, позволяющие обмануть самого себя, но вчерашнего, обмануть, так как это практически единственный способ выиграть при равенстве сил и возможностей. Только выдумывание новых стратегий, которых ты не знал вчера, позволяет защититься от вчерашних же хитроумных атак и пробить, как вчера казалось, абсолютную защиту разума.

Как подобрать аналогию, чтобы описать словами едва заметное движение ума, которое маскируется грубыми мыслями. Или размышления на поверхностном уровне, под которыми скрываются истинные мысли, но и они не самые глубинные — ещё глубже не слова и образы, но тени, которые решают, что будет в следующий миг, решают независимо от всех мысленных наслоений, что заставляют работать зеркальные нейроны противника не в том направлении.

Молчаливые битвы без слов и жестов. Жесточайшие битвы без движения.

— Диана, нам нужны контроли.

Странник сделал недельный — старая привычка дробить время на бессмысленные недели, дни и часы— перерыв в боях, чтобы отдохнуть, вкусно поесть и, вкушая свежие фрукты — за миллиарды километров от Земли! — посмотреть любимые фильмы, послушать любимую музыку. Они приносят не только удовольствие, но и вдохновляют, подкидывают идеи в самых неожиданных местах.

— Мне нужны контроли для моих битв, иначе можно углубиться в такую чушь и глушь, что потом мозг будет уже не поправить.

Если каждый день сражаться со вчерашним собой, то в какой-то момент мозг найдёт уловку, хитрость, обязательно не требующую больших усилий, больших затрат энергии, что сможет успешно ежедневно побеждать, но не будет развиваться, начнёт, в целом, деградировать. А зачем развиваться, если каждый день ты успешно побеждаешь и не нужно менять правила игры. Очень опасная ситуация, тупик, в который попадают многие виды, выбравшие путь узкой специализации. Странник не хотел этого допускать.

Нельзя давать мозгу лениться, необходимо закрывать любые пути отступления, ведущие к лени. Лень — естественное состояние души и тела, эволюционно выстраданная защита от перегрузок, конкурентно выгодная стратегия, проверенная миллионами лет. Сложно перебороть лень, чтобы бороться с путями развития лени. Пчелы против мёда. Ещё одна битва с собой, никогда не со вчерашним, но всегда с завтрашним.

В битвах, построенных по моделям игр, сделать контроли оказалось просто: Диана запоминала образ мозга каждый сотый бой и выставляла его в конкуренты на внеплановой игре-битве через сто боёв после момента запоминания. Каждый тысячный — через тысячу битв. Иногда случайным образом подставляла различные старые состояния ума Странника, чтобы проверить, не потерял ли он какие-то старые умения, развивая новые. Если реальный человек проигрывал контрольным, то происходил откат последних игр, делалась попытка повести развитие мозга иным путём.

Ментальные игры выжимали Странника досуха, он выкладывался полностью, ему даже сны снились о том, что он ведёт бой с самим собой или с Дианой. Или с неизвестным — что самое страшное, так как непонятно чего ждать. Во снах ему не удавалось расслабиться, а вот наяву, вне битв он расслаблялся, но в меру, чтобы не дать мозгу потерять форму. Никакого алкоголя, тяжёлой и жирной пищи, правильное питание и физические нагрузки — непросто содержать мозг на пике его нормы.

Вместе с тем, иногда, особенно в момент окончания особо неприятного сна, проскальзывал безответный вопрос: зачем? Иногда стало переходить в регулярно и в часто. Вопрос перестал выходить из головы, отвлекать от сражений. Зачем это всё?

Проведено огромное множество игр, разработаны стратегии и тактики, проверены все закоулки мозга на работоспособность. Все возможные уголки мозга — мозга созданного природой, отбором, как социальный орган, предназначенный для общения с себе подобными. Ментальное противостояние с человеком — это самый острый вид борьбы, внутривидовая конкуренция, но эволюция создала ум человека не только, и даже не столько, для борьбы, сколько для взаимопомощи, так как человек никогда не мог выжить в одиночку. Да и можно ли назвать существо человеком, если он вне общества. Странник раньше никогда не задумывался над этими вопросами, его интересовали люди исключительно как объекты научного исследования, но вот он провёл вдали от них длительное время и понял, что это не совсем то, что ему нужно.

Возможно, тут свою роль сыграла тренировка мозга, может быть где в глубине, в подкорке, обработались данные тех социологических и психологических экспериментов, которые он проводил с Дианой. Может быть, невозможно проверить, сам искин как-то влиял на мозг во время длительных непосредственных контактов. Как бы то ни было, Странник решил заняться саморефлексией, отвлечься от бесконечных боёв, ведущих в никуда и подумать над тем, а что ему нужно, хочется от жизни, что он ещё собирается делать. Времени впереди у него хоть залейся, но бессмысленность жизни начала проявляться и тяготить — а выхода он не видел. Не видел, что же можно делать такое, что не было бы бессмысленным. Мечты закончились, всё реализовал, всё создал, нет идеалов, к которым можно было бы стремиться.  Ему вспомнились строки из далёкого времени, когда он ещё был в институте:

Я видел, как те, кто ушел из игры,

Стали взрослыми за несколько дней.

Когда больше нет подростковой мечты,

Что ты будешь делать с жизнью своей?

 

— Диана, у меня есть в запасниках эта песня? — И напел те несколько строк, что смог вспомнить.

— Конечно, группа «Тараканы», называется «Тишина — это смерть». Поставить?

— Давай, поставь на повторе, чтобы крутилась, хочу вслушаться, впитать эту песню, а то не отвяжется.

Что ты будешь делать с жизнью своей? Вопрос не выходил из головы, Странник забросил ментальные бои, вернулся к гуманитарным наукам, экспериментам, которые в виртуальной реальности проводила Диана. Ушёл с головой, в который раз, в виртуальный мир, в Матрицу, где изучал людей, их природу и психику. Лишь изредка он отвлекался на игру и выигрывал пару раундов. В один из таких моментов у него в мозгу вспыхнула строчка из песни «Кого и чем ты сможешь согреть?» и он вывалился из боя с проигрышем.

Вот оно! Когда больше нет подростковой мечты, кого и чем ты сможешь согреть? Странник неожиданно, как молнией ударило, решил плохо сформулированную задачу: я — человек, я — социальное животное и моё место в социуме, среди людей; или даже так: я хочу быть человеком, что-то во мне требует им быть. Раньше Странник никогда не ощущал никакой общности с людьми, они даже не казались ему похожими на него самого — есть люди, а есть он со своей Дианой. Не сказать, что сейчас она появилась, нет, но в нём проснулось чувство себя как человека, как существа принадлежащего к виду Homo sapiens — к чему-то, что в нём заложено изначально и что уже не изменить. Можно тренировать ум, обновлять тело, но что-то начальное, что заложилось в детстве и юношестве, останется там навсегда. Человек — это звучит гордо. Жалко, реальность расходится со словами. Но, может быть, это можно изменить?

Можно ли изменить человека? Можно, но лишь в определённых, зачастую крайне узких, пределах. Нельзя взять и изменить человека на желаемое, чтобы общество стало идеальным. Но можно ли изменить человечество? Это совсем не то же самое, что изменить человека. Каплю воды нельзя изменить, разве что испарить, лишить её качества воды, капельности, но можно изменить русло реки, в которой течёт эта капля, сохранив саму реку. Каждая капля сама по себе не изменится, но река будет впадать в другое море, другой океан. Идея с поворотом рек забыта, но, возможно, так получится сделать с человечеством. Для этого нужно много времени, сил, денег, влияния — всё это есть у Странника. Или он это может получить при необходимости. Почему бы не попробовать?

Чувство долга или ответственности — что-то подобное щемило в груди. Долг перед человечеством, хотя он ничего не брал у него и не нёс перед ним никакой ответственности. Странник долго думал, что же его связывает с человечеством, почему он вдруг изменил своё отношение к людям, которых раньше скорее не любил, во всяком случае, вблизи. Может быть, достаточно далеко от них улетел и, вернувшись, это чувство пропадёт? Нет, что-то изменилось в нём самом, что-то проснулось. Спящий должен проснуться. Он ощутил себя человеком, но не смог отследить, что же именно в нём изменилось. Раньше бы сказали зов предков, кровь рода или что-то типа этого. Новый вид рефлексии, самоидентификация, нахождение себя в мире — новые слова о том же самом.

Идея появилась, но ещё не сформировалось понимание того, что делать с этой идеей. Предвкушение мечты, силуэт идеала. Странник вышагивал по кабине и стучал кулаками в стену — понимание не складывалось, не хватало какого-то кусочка пазла. Кажется вот, мысль уже тут в голове, но она постоянно ускользает, уворачивается от внимания. Уже хочется творить и создавать, действовать сломя голову, но ещё не понятно, что именно нужно делать. Момент перед стартом, растянувшийся на мучительно долгие минуты и часы.

— Нужно отвлечься, Диана, давай ещё пару боёв прогоним.

— После большого перерыва советую сделать хотя бы один контрольную игру, чтобы проверить уровень.

— Хорошо, один контрольный, а затем один обычный, исходя из результатов первого.

Привычная нематериальная виртуальность, где нет тела, нет иллюзии чётких границ, нет почти ничего привычного, только ментальная мощь своего разума. Своего и чужого. Борьба противоположностей, как сказали бы когда-то. Единство и борьба противоположностей. Единство и борьба… Точно! Странник не провёл и первого сражения умов, ему хватило погружения в ирреальный мир, чтобы найти в нём потерявшийся пазл, дополнить картину и получить полноценную мечту, идеал, к которому снова можно стремиться.

— Диана, разворачивайся, мы возвращаемся на Землю!

 

Обсуждения тут.

Глава 11

Стала пропадать индивидуальность. Слишком тесным стал контакт людей, тех, у кого родители были людьми. Жизнь, ещё с поздних стадий эмбрионального развития, с постоянной прямой ментальной связью с сотнями людей, привела к тому, что пропала необходимость в личных мыслях, решения начали приниматься сообща, советом, который, по мере увеличения численности тех, кто не застал иного, всегда оставался единогласным и постепенно слился в один голос, в одну мысль.

Говорить «пропала необходимость в личных мыслях» не совсем верно. Так думать — это следовать стереотипам, характерным для европейского эгоцентризма, для мышления, где человек, уникальная личность, ставится во главу угла, где интересы индивида всегда важнее интересов социума. Не пропала необходимость, пропала потребность, пропало понимание, что это такое и зачем оно нужно. Дети с самого начала жили в ментальном море и не имели возможности закрыться в своей комнате и заниматься чем-то своим, чем-то запретным. Высший уровень внешнего общественного контроля, но без внутреннего противоречия с этим, так как не осталось ничего внутреннего — миры слились, достигли баланса. Всё это думал Странник, запершийся в Диане, чтобы быть подальше от гула мыслей Колдуша. Достигли баланса — но есть ли этот баланс, возможен ли он. Не катится ли город в глубокую яму? Безвозвратно катится — иногда мелькала такая мысль, но Страннику никак не удавалось это обосновать, даже для самого себя. Может быть это не баланс, а доминирование одного над другим?

Практически пропала возможность поговорить, пообщаться с конкретным человеком, теперь всегда за ним стоял общий разум — в глазах блестели глаза всех остальных жителей Колдуша. Смотря в эти чужие человеку глаза, ты видел всю бескрайность гибридного сознания, которое смотрит на этот мир сотнями пар глаз, которое может видеть тебя одновременно с разных сторон. Вся жизнь стала подчинена единой мысли, единому разуму. Хоть это и были отдельные тела, они стали частями одного организма или надорганизма. Это уже не улей, где могут быть столкновения интересов целого и отдельной пчелы, где нужна полиция нравов, а скорее организм, клетки которого разделены пространственно — лишь чуть сильнее, чем клетки в теле человека. И этот организм мог легко, не задумываясь, без сопротивления, пожертвовать частью клеток ради общего блага, причём они сами не возражали бы, так как они не имеют своего личного мнения, они лишь винтики единого огромного механизма, который должен работать, чтобы не случилось.

Такая система организации сознания позволила сохранять значительно больше информации, хотя бы благодаря тому, что каждому не нужно помнить одни и те же базовые знания, теперь распределённые на всех. Каждый мозг стал кирпичиком общего здания знаний, огромное количество информации, поступавшее от всех глаз, ушей всех ниуэанцев, обрабатывалось и хранилось почти полностью и практически вечно. Можно было спросить о том, когда и что каждый из них делал в любой день, и получить точный, исчерпывающий ответ. Можно узнать, как выглядел тот или иной поселенец, увидеть его трёхмерное изображение за счёт того, что его одновременно видели с разных сторон.

Более утилитарная информация, конечно, тоже сохранялась. Всё сохранялось, как раньше говорили про интернет: нельзя удалить из интернета, где-нибудь да сохранится каждый пост, каждая картинка.

Экономилось время, так как не нужно обучать детей — они ещё до рождения получают доступ ко всем знаниям и рождаются мудрыми как Алия. И это сильно смущало Странника — он помнил, как она кончила. Да и брат у неё закончил не слишком хорошо. У детей должно быть детство, чтобы не говорили — рождаться взрослыми противоестественно.

Прошла ещё сотня лет и не осталось ни одного человека, ни одного ниуэанца, кроме Странника, который бы помнил существование отдельных сознаний. Знание о такой возможности сохранилось, но оно было теоретическим, блёклым на фоне нового опыта, можно сказать, книжное, не лично пережитое коллективным разумом. Теперь для всех мир был такой, совместный, другого никто не знал и не хотел узнавать. Были они, Колдуш, ниуэанцы и был весь остальной мир, чужой и даже в чём-то непонятный, так как не мыслящий вместе с ними. Ненужный мир, не интересный. Странник чувствовал как это противопоставление всё усиливалось по мере того как росла ментальная связь поселенцев. Нет интереса ко всему остальному, закуклился Колдуш.

Немыслящий чужой мир. Можно ли это исправить? Вот деревья, в тени которых мы лежим. Вот камни и песок под спиной. Могут ли они мыслить, есть ли у них сознание, можно ли сделать их своими — вот какие вопросы стали занимать сознание Колдуша. Единое сознание, куда у Странника был лишь входной билет, но не полноценное членство, он опять отставал, опять не мог уловить всех тонкостей. Он понимал это, чётко прослеживал, где проходит граница, чётко определял, что же он не знает.

Можно предсказать, что будет, думал он, в очередной раз уединившись в Диане, в её виртуальном мире, где ему лучше удавалось выстраивать логические цепочки. В мире нет ничего нового, практически нет ничего, что люди бы не предсказали, не предвидели. Да, такую ерунду как смартфон никто точно не предсказал, но это не то, что стоит предсказывать, это не суть. Мысль человека — вот, что нужно предсказывать, вот, что имеет значение. Азимов когда-то писал про это направление эволюции человека, про это вынужденное, обусловленное, даже нежелательное — для конкретных людей, для личностей, — но обязательное для выживания всего человечества. То самое столкновение интересов индивида и социума, которое толкает эволюцию в странном направлении, то, с которым Странник уже сталкивался, немного с другой стороны. Если побеждает интерес личности, то всё гибнет. Если побеждает социум, то гибнет личность, но общество выживает. Какой ценой? Той самой — личностей не остаётся, следовательно, меняется и само общество.

Сознание огромной силы, ум всего Колдуша смог найти выход их дихотомии свой-чужой, смог покорить пространство и материю. И камень стал умом, скала стала Колдушем, океан стал сознанием. Колдуш — теперь это наиболее точное название нового организма. Колдуш нашёл ещё более тонкие способы мыслить, обнаружил, что способность к такому мышлению есть у всего, у каждой песчинки.

Остров Ниуэ стал превращаться в Гею, на которой каждый камень, каждый атом является частью единого сознания размером с планету. Да, у камня очень маленькая память, мало информации на единицу объёма, но зато как много этого камня! Стены, пол, крыша подземной части Колдуша стали частью Колдуша, частью сознания, частью организма. На весь остров растеклось сознание Колдуша, захватывая камень за камнем, куст за кустом. Каждое дерево, каждое насекомое на нём, вся вода в искусственной реке и вся рыба в воде, каждый паразит в рыбе стали часть Колдуша, частью того, что когда-то было Экспериментом. Всё слилось в экстазе общего сознания, которое уже нельзя назвать человеческим, оно стало универсальным, единым на всю материю. В этом сознании окончательно терялись личности, терялись индивидуальности всего живого, что в него попадало.

Победа интересов социума обернулось проигрышем социума. Человеческое общество погибло, уступив место новому, что можно назвать более прогрессивным, более устойчивым, более приспособленным. Странник, благодаря своему почтенному возрасту и тоненькой связи с внешним разумом Дианы, ещё сохранял остатки индивидуальности, личных воспоминаний, свои особенности мышления, хотя удерживаться на самом краю становилось всё сложнее. Потому он мог отрефлексировать это изменение, потерю человечности. Соблазнительную потерю человечности, так как новый разум, глобальное сознание давало то, о чём человек даже не мог мечтать. Преобразование победы в поражение — вот чего не мог ожидать Странник. Феноменальная победа тела и духа человека превратилась в глобальное отсутствие того и другого, в их отрицание, противоположность. Фантастический проигрыш — проигрыш, о котором не жалеешь, так как нельзя представить себе чего-то лучшего.

Поражение человеческого социума, но победа разума, сам себя парировал Странник. Человечество проиграло, но разум остался, сознание стало устойчивее, у него выше шансы на выживание, оно глобальнее и сильнее. Нет внутренней конкуренции, которая снижает обороноспособность — всё как предсказывал Азимов. Правда нет и эволюции, нет отбора. Сознание одно, оно не меняется, не рождается и не умирает. Человечество росло и приспосабливалось, становилось лучше, а тут всё это потеряно. Преимущество ли это для выживания разума во враждебном мире? Уже не человеческого, но хоть какого-то разума в бескрайней мёртвой Вселенной. И надо ли кому-то выживание этого разума?

Разрастание Колдуша приводило в сознание новых членов, которые давали очень многое — не только свою память, свою поразительную мало похожую на человеческую память, но и понимание, понимание и восприятие вещей, которые для человека всегда оставались загадкой, или о которых он просто никогда не задумывался, которых он не мог узнать напрямую. Теперь сознание Колдуша воспринимало и в ультрафиолете глазами насекомых, и в темноте глазами кошки, чувствовало колебания почвы корнями растений, ощущало вкусы (как это вообще назвать?) рецепторами бактерий. Мир наполнился красками, вкусами, звуками, которых раньше не было. Восприятие дополнилось такими видами рецепторов, которых человеческая наука ещё не успела описать и понять. Бесконечный простор для исследований.

Странник наслаждался этими новыми видами ощущений и знаний, они поглощали его, как всегда увлекаясь, уходя с головой во всё новое и познавательное, он забывал обо всём остальном, о всём прежнем — старом и скучном. Он полностью погрузился в эти новые сферы бытия, растворился в сознании Колдуша, как все поселенцы до него, как все существа на Ниуэ, как вся материя слилась в одно. Ради интереса он проверял, что может выйти из этого единения, что всё ещё может уединиться умом, но всё реже это делал, забывал — терял необходимость, терял понимание, зачем это хоть кому-то нужно.

Никто не сможет сказать через какой промежуток времени, так как представление о времени у Колдуша изменилось, размылось, перестало представлять интерес, так как нет рождения и смерти, сознание Колдуша-Геи попало практически в неизменную вечность — никто не сможет сказать когда следом за ментальной индивидуальностью стала пропадать индивидуальность физическая, индивидуальность формы.

Группа людей, некогда человеческих тел, забралась в дальний угол Колдуша, в какую-то тёмную каморку, где им никто не мешал. Хотя кто им мог мешать-то, если общее сознание, общие решения, нет отдельных существ. Наличие отдельных твёрдых тел вводит в заблуждение, что они могут действовать самостоятельно. Так вот, с десяток тел забрались в каморку и, раздевшись, улеглись друг на друга на голом полу. Было решено попробовать кое-что новое — пора уже перестать тратить силы, физические и психические, на движение, перемещение. Зачем, если всё необходимое для мышления, для поддержания сознания можно получать и так. А ничего кроме ума не важно. Зачем ходить, смотреть, изучать, если всё вокруг и есть ты, если всё и так известно. И, в конце-то концов, зачем иметь разные куски плотной материи, разделённые неплотным воздухом, если это всё один и тот же организм. Долой раздробленность! Тела стали менять, расплываться, сливаться, образовали единую высокоорганизованную биомассу.

Можно сказать, что Колдуш начал дедифференцировку своего тела. Зачем иметь много рук, ног и голов, если можно сделать одну большую голову, которую не нужно никуда носить, которая не мешается и не болит. Тела людей сливались в одну бесформенную массу, которая получала всё необходимое от других компонентов этого сложносочинённого организма, — всё как в привычном организме, где различные органы кормят мозг простой и питательной пищей. На Ниуэ, как и в организме, не осталось ничего инородного, даже воздух стал частью системы, частью разума. Мёртвая материя стала не только живой, но и мыслящей, а, значит, и подчинённой целям разума.

Процесс материального слияния отставал от ментального, но оказался таким же неостановимым, неотбратимым. Всё новые тела вливались в бассейн биомассы, жидкий мозг рос, а вместе с его ростом росли и его возможности. Вся физиология, если её ещё можно так называть, изменилась, пропала необходимость в органах пищеварения, дыхания, размножения, даже скелет оказался не нужен. Однородная мыслящая масса, размер которой неумолимо растёт. Какие-то части добывают откуда-то энергию — Странник не уверен в источниках, возможно атомные реакции или даже холодный синтез, но и фото- и хемосинтезом можно не брезговать. Совершенно нечеловеческие возможности нечеловеческого тела — всё нечеловеческое, хотя Страннику никак не оторваться от этих аналогий и сравнений.

Не только человеческие тела сливались в сознательном экстазе, но и животные стали приходить. Своеобразная эктоплазма стала разливаться по коридорам Колдуша, поглощая всех на своём пути. Странник, всё ещё умевший частично отделяться от единого сознания, наблюдал за этим процессом со стороны со смешанным чувством. Победа разума над материей, идеализм в реальности. Сознание может контролировать не только само себя, но и своё тело, материя стала напрямую подвластна силе воли, больше не нужны нервные импульсы, больше нет рефлекторных движений, ненужной боли и разрушения тканей. Всё подконтрольно, настолько управляемо, что мало кто даже мог себе позволить мечтать о таком.

Сектора Колдуша сдавались один за другим и полностью затоплялись биомассой. Странник не смог удержаться на краю и тоже слился, потерял тело, физическую оболочку. Он знал, что эта оболочка не постоянна, что она не та же, что была даже год назад, не говоря уже о сотне лет назад, но всё равно его сознание продолжало цепляться за тело, за привычку иметь хоть какие-то границы, за последние остатки индивидуальности. После очередного перехода, ещё одного слияния сознание Странника уже не смогло заняться изучением новых возможностей, новых ментальных связей, влиянием сознания на материю — для этого нужно иметь собственное желание, собственную силу воли, собственное внимание, а этого ничего не было. Колдуш оказался сильнее, он поглотил Странник и физически и ментально.

Единое сознание огромного существа, существа, которое никуда не спешит, которому ничего не нужно от окружающего мира. Нет ничего, что оно не могло бы получить само. Взаимоотношения со временем таковы, что невозможно сказать быстро ли думает это сознание или оно медлительно, вялотекуще. Нет точек отсчёта, нет ничего внешнего, с чем можно было бы сравнить. Что может быть проще времени? — самый подходящий вопрос для этой разумной биомассы.

Экспериментальная эктоплазма, материальный разум, закончив с живыми материями, начал впитывать что осталось: стены Колдуша стали таить, разрушаться, потолки падали, не повреждая биомассу, и сами становились ею. Озеро высохло, вода вытекла и стала частью Колдуша. Почва трансформировалась и тоже становилась частью стремительно растущего организма.

Даже воздух всасывался и превращался в невзрачную биомассу. Весь остров Ниуэ стал волнующейся массой разума, Колдушем. Новый разум, снова изменившийся, не похожий на тот, что был на предыдущей стадии развития, стремился поглотить всю материю, сделать Землю синонимом Колдуша…

 

Обсуждения тут.

Глава 10

Метаморфоз Странника и Дианы решено было провести одновременно. Или одновременно. Для спокойного окукливания необходимо надёжное, защищённое место, где люди не станут ковырять палкой, из любопытства выяснять, что это за нелепое нечто.

Яхта зашла в Мурманск за грузами, которые там уже ждали, и, под мокрым снегом, отправилась в Белое море, где и затерялась между островами, чтобы за длинную полярную зиму превратиться в бабочку. В бабочку, в отличии от настоящей, содержащую в себе паразитического наездника, ставшего симбиотическим, полезным для бабочки. Внутренний наездник.

Первыми пропали мачта, солнечные батареи, всё, что хоть сколько-нибудь торчало из корпуса, затем гусеница начала окукливаться и первый серьёзный снег уже оседал на металлическую крышу, герметично соединившуюся с днищем судна. Внутренняя перестройка коснулась всего, кроме каюты, где стояло кресло со Странником.

Повелитель искина отдал себя ему в руки, погрузился в виртуальный мир, занялся восхитительными проблемами профессиональных, научных языков, определений и соответствия слов действительной реальности. Пока он нитками слов пытался связать фотоны, атомы и животных, его тело так же начало окукливаться: Диана подвела анестезию, отключила тело, заставив мозг забыть о привязке к телу; затем вокруг кресла стали вырастать закруглённые металлические листы, холодный металл окружал живое тело, заключал в капсулу, которая, в свою очередь, стала наполняться проводами, трубками, жидкостями. Нет, тело не растворилось, но границы его стали ещё более эфемерными, относительными, клетки изымались, модифицировались, размножались и возвращались обратно — тело не прекращало своего существования, идентичность не нарушалась, но обновление шло кратно быстрее, чем в обычном теле человека. Диана почистила сердце, почки, печень — органы, которые быстрее всего изнашиваются, — исправила генетические ошибки и мелкие недостатки, выправила морфологические нарушения вроде не точно сросшихся костей или опасно искривлённых артерий.

Вокруг куколки скрипел лёд, бесились ветра, насыпая барханы снега, свирепствовали морозы, но внутри оболочки из неизвестных остальному человечеству сплавов продолжали сохраняться тепло и жизнь, поддерживалась интернет связь со всем остальным миром. Просто рай для интроверта. Или преддверие рая, так как сам рай — это космический корабль, вышедший весной из куколки в ещё не растаявших льдах.

Космический корабль на одного человека, не предполагавший возможности принимать гостей, имеющий дверь только для того, чтобы Странник, если захочется, мог выйти из корабля — других причин открывать внутренний мир не имелось, Диана производила всё необходимое, а если что-то требовалось, то она умела впитать через свои покровы, не открывая мягкого содержимого.

Странник придумывал, как можно улучшить Диану, возился со сложными формулами и экспериментами, а она омолаживала его тело.

Настал долгожданный момент, спящий телом проснулся. Спящий должен проснуться. Он оказался гол, так как Диана сняла всю одежду, зато красив. Ему даже самому понравилось, что получилось. И что получилось с кораблём — тоже.

Яхта со всеми удобствами превратилась в замкнутое пространство из рубки и чуть меньшей по размеру каюты. Правда, это разделение жизненного пространства Странник иногда нарушал, прося Диану убрать переборку. Действительно, какая разница сколько комнат, если он тут один, и большую часть времени проводит либо во сне, либо в виртуальности.

Иногда Странник выходил. Летал он скрытно, под водой или тёмными безлунными ночами, преимущественно по безлюдным местам. Несмотря на эти ухищрения, всё равно Диана периодически встречала в сети упоминания о новом типе НЛО. Где только не бывал корабль. Странник любил выходить там, где сосны на морском берегу, причём неважно, какие именно сосны и какое море. Он любил суровый минимализм и строгость северных морей с соснами, растущими на голых камнях или подстилкой из белёсого ягеля; не морское спокойствие Балтийского моря, почти без солоноватого запаха, и могучие сосны на песчаном берегу; и растительное богатство Средиземного моря с разнообразными хвойными, которые с закрытыми глазами можно назвать соснами. Везде он побывал.

Конечно, Странник не обошёл вниманием горы. Ему никогда не хотелось покорить Эверест или Эльбрус, карабкаться на отвесные снежники, задыхаться от нехватки кислорода, но походить по вершинам, посмотреть на красоту, открывающуюся с немыслимых высот — почему бы и нет. Или пожить недельку на глухих, недоступных людям склонах, куда даже козы не добираются. Тишина, покой, красота и умиротворение.

Долго сидеть на месте он не мог, потому из гор отправлялся к океану, на маленькие островки в безбрежных водах, где тоже не часто встречаются люди, а красоты, пусть и иной, не меньше. Тогда он и познакомился с островом Ниуэ, затерянным в глубинах Тихого океана.

Между этими выходами из своего мирка, Странник с головой, или головой, уходил в разработки, в доведение Дианы до возможного технологического максимума. Минимизация и оптимизация — любимые занятия, два бесконечных дела, где шлифовать можно бесконечно. Открытие новых материалов, новых устройств — всего нового привело к тому, что ни в одном человеческом языке не нашлось бы слов, чтобы описать или назвать их. Странник общался с Дианой не только вербально, но и образно, ему не нужны были нелепые слова, слабо передающие смысл, чтобы указать на то или иное. Зачем слова, если есть такие информационно насыщенные образы, которые искин понимает в доли секунды.

Из рубки не заметно, но если слиться с Дианой, то легко наблюдать, как её внутренности постоянно перестраиваются, кажется, что нет ничего постоянного. Пластичность тела Дианы — вот что его волновало, её способность приспосабливаться, адаптироваться и самосовершенствоваться — и, до сих пор, их уровень его устраивал. Диана менялась телом и становилась всё прекраснее, а он, при этом процессе, познавал всё новые грани своего ума и его возможностей. Он поражался, удивлялся и восторгался тем, как легко он может оперировать системами образов или строить в уме сложные умозаключения, соединять данные из разных областей в единую структуру.

Странник превосходно проводил время, но новые места подходили к концу, а интересные направления науки исчерпывались, остались только длительные и скучные эксперименты, которые он переложил на плечи Дианы. Что же делать дальше? Тут он осознал, что может положиться на своего искина во всём, кроме одного. У Дианы нет чувств, эмоций, а потому — стремлений. Если ей поручить, то она всё сделает, но она не хочет ничего сама. Выбор будущего — вот за что ответственность приходится брать Страннику на себя. Решать, что же он хочет. Его собственные желания — загадка, как для него, так и для Дианы, приходится с этим разбираться самостоятельно. Думать об этом не привычно, раньше желания как-то сами появлялись, без необходимости думать об этих довольно банальных, скучных материях.

Он решил обратиться к той научной области, которая раньше его не интересовала, которая практически никогда не попадала в его мысли. Он обратился к человеку, социальному животному. Странник подумал о людях.

И разочаровался.

Если раньше он задумывался о людях, то это было что-то побочное. Создавая институт теоретической биологии, он приглашал людей работать, но целью были не люди и их деятельность, а чистая наука и банальная техника для создания Дианы, улучшения себя. Он не думал о других, они были лишь инструментом. Потому он даже не задумался о том, чтобы скучать или раскаиваться в том, что уйдя из института, оставил там девушку, с которой жил в коттедже. Просто инструмент, полезный, приятный, но не более чем инструмент, который легко заменить на новый.

Сейчас же он взглянул на людей несколько иначе, как на объект исследования, как на биологический вид и как на отдельных индивидов. И разочаровался. Надо же так всё портить, поганить, тратить впустую.

Диана взяла под контроль биржи, но люди нашли десяток новых способов терять время и деньги. Люди не учились на собственных ошибках, не хотели меняться и развиваться. В любом полезном открытии они находили худшее, и именно это качество использовали, раскручивали на полную катушку. Человечество гордились, что оно вышло из звериного мира, что оно выше и лучше животных — даже сравнивать не нужно, но вело себя хуже приличных животных.

Разочарование и обида.

— Диана, почему люди такие? Как сделать так, чтобы они начали учиться, перестали разрушать мир, в котором они живут?

— Может быть, научить их этому?

— Они не хотят учиться. Частично это я наблюдал даже в институте, где, казалось бы, самая подходящая атмосфера, среда для развития и роста, но они идут только на каком-то базовом уровне, не касаясь личностей. Они узнают много нового, в том числе про людей, но считают, что это не про них, не прикладывают новые знания к себе. Максимум — к своему телу, вот его они хотят изменить, улучшить, но, почему-то, это новаторство, улучшайзинг не распространяется на мышление. Печаль.

— Покажи им пример, заставь меняться.

— Силой, что ли, заставлять? Привести человечеству к упадку, где придётся меняться просто для того, чтобы выжить? Не хочу так поступать. И давать им в руки новые технологии тоже не хочу, они ещё к ним не готовы —  в истории много примеров того, что случается, когда в неподготовленные руки попадает что-то новое — новое зачастую становится оружием, пусть даже непрямого действия. Нет, я не буду с ними делиться, пусть живут сами по себе, может быть что-то и получится. Нам с тобой, Диана, остаётся только наблюдать.

Разочарование в людях, однако, не означает разочарования в науках о людях, если не учитывать того, что эти науки делаются людьми, которые вносят своё субъективное представление о людях и их роли в мире туда, где не место субъективному. Потому Странник взялся разрабатывать самые гуманитарные области практически с нуля, хотя это не значит, что никакой базы не было — он её брал из менее гуманитарных областей, где самомнение человека не так вредит чистой науке. Методы везде более или менее общие, нужно только слегка приспособить их под объект исследования. Правда мало кто согласится признавать человека объектом…

Между научными делами Диана продолжала совершать круизы в самые красивые места на Земле, где Странник иногда изображал туриста или бизнесмена, который приехал по каким-то своим загадочным делам, в меру секретным, чтобы не рассказывать деталей, но и не скрывать того, что они есть. Лучшие пляжи с лучшими горячими девушками и холодными коктейлями — но без ночных шумных вечеринок — притягивали своей совершенно иной, в чём-то непонятной, жизнью и, конечно же, морем, где Странник мог плавать часами, не боясь утонуть или наткнуться на опасную медузу или ещё кого-нибудь, так как Диана спокойно лежала на дне и следила за ним щупальцами датчиков и локаторов.

Ниагара и Анхель тоже не прошли мимо, как и многие города, где сохранилась старинная застройка. Странник приезжал на многие раскопки, где немного работал сам, но чаще только спонсировал археологические изыскания. Не перечислить всего, куда он совал свой нос, где прикладывал свои руки и куда ступала его нога.

В процессе этих перемещений, знакомств, мелких открытий и различных наслаждений Странник начал осознавать, что это всё лишнее, избыточное. Он нашёл, что его тянет старая привычка, привязывающая к обычному быту, к тому, как живут обычные, относительно обычные, люди. Психологическая привязка к земле, воде, воздуху, к привычным красотам и типичному времяпрепровождению. Именно потому он иногда ночевал в палатке на берегу озера или реки, хотя, на самом деле, в глубине, предпочитал удобства Диана, откуда он точно так же мог выйти утром на улицу, чтобы вдохнуть чистый, но не более чистый, чем в Диане, воздух, окунуться в водоёме — хотя в ванне в каюте комфортнее, удобнее, можно сделать любую воду, даже повторяющую по составу Мёртвое море.

Осознание пришло как-то само, и он понял, что в нём не было того, что он хотел от других людей — нет той самой работы над собой, над психической, умственной составляющей себя. Диана улучшила ему тело, но не изменила разум. Возможно, разум несколько изменился из-за модернизации тела, из-за постоянного прямого контакта с Дианой, но эти изменения были неосознанные, стихийные. Не те, которыми можно гордиться.

Пора менять положение дел, решил Странник. Прежде всего, убрать эту психологическую привязку, культурные привычки, которые удерживают его на Земле. Не то, чтобы он не улетал с Земли, нет, он уже побывал на Луне, на обеих её сторонах, сгонял к мёртвому Марсу, осторожно заглянул в атмосферу Венеры, но каждый раз это были вылазки, как походы выходного дня, где начало и конец всегда дома — на Земле. Дело тут не в каких-то реальных ограничениях, Диана развилась до того возраста, когда становятся полностью самостоятельными и дома удерживает только привычка и любовь к родителям. Странника удерживала именно вот эта любовь к родному дому, который, если задуматься, не был ему родным любимым домом — и вообще не было этой любви, лишь привычка, создаваемая культурной необходимостью иметь родину, дом, семью, необходимостью всё это любить, ценить и заботиться.

Если задуматься, то ничего не удерживало Странника на Земле, он отлично себя чувствовал в надёжной скорлупе Дианы хоть под водой, хоть под землёй, хоть в открытом космосе. Он ещё не решился спуститься в глубины Юпитера, но была уверенность, что и там ничего плохого с ним не случится. Земная магма не смогла нарушить красоту Дианы. Проанализировав свои ощущение, он понял, что после разочарования в людях ему точно ничего не нужно на Земле.

— Диана, слушай. Давай улетим отсюда. — Когда Странник думал о чём-то своём, он любил общаться голосом.

— Куда?

— Никуда, просто улетим. Не куда, а откуда. Просто вылетим с планеты в направлении, где меньше всего звёзд и будем лететь, пока не надоест. Или пока не найдём что-то интересное.

— А чем ты будешь заниматься?

— Помнишь, ещё один глупый словесный оборот, мы делали небольшую программу для ментальной игры в шахматы и другие логические игры. Её можно приспособить для игры разумов. Как в каких-нибудь фантастических фильмах и книгах о волшебниках, где сражаются не с помощью огненных шаров, а психическими силами. Это можно переложить на реальность: борьба силы воли, хитрости и умения концентрировать внимание.

— А с кем ты будешь воевать?

— Это же легко! Ты сделаешь слепок моего создания, сделаешь мой виртуальный мозг. Буду воевать с самим собой — это самый сложный бой. Буду развивать пластичность и стойкость ума. Диана, стартуем, улетаем с Земли в пустоту, в нигде, туда, где нет людей!

 

Обсуждения тут.

Глава 9

В кровавом двадцатом веке прогресс научно-материальный на много шагов обогнал прогресс в головах. Внешний мир менялся стремительно, а вот умы оставались прежними, такими же какими были века до этого. Люди учились менять тела с помощью техники, грубой генетики, но разум был ещё слишком сложной областью, чёрно-белыми пятнами на карте познания человека. Следующие века не слишком отличались, количество так и не перешло в качество. Но что может тело, даже усиленное, при слабом разуме? А что может сильный разум при слабом, вялом теле? В здоровом теле — здоровый дух. Это классическое высказывание утратило свой исходный смысл, но современное толкование ближе к истине.

Эксперимент привёл к отличным, сильным телам без изъяна. К телам, которым позавидовал бы любой человек. Любой обычный человек. Но разумы, запертые в этих человеческих телах, уже стали больше, чем просто человеческие. Им стало тесно, неуютно, как большой птице, привыкшей к бескрайнему простору голубого неба, в тесной клетке где-то на задворках птичьего рынка, где дети тыкают в них палкой и смеются, а кошки, пробегая мимо, облизываются. Ум, подстёгиваемый самим собой и практикой медитации, получает такую силу, что берётся за тело. Ниуэанцы менялись, не просто росли в молодости, а изменялись осознанно так, как хотели, всю жизнь. Но и этого им показалось мало. Всё чаще появляются странные и пугающие, конечно преимущественно для Странника, случаи. Для остальных они были… не чужими решениями, не чужим поведением, практически своим. Как можно назвать странным поведение своей руки или ноги? Оно же своё родимое, тем более, полностью осознанное.

Не сказать, что поселенцы закрывались от Странника, нет, они ничего не скрывали, просто они изменились, и не было полного взаимопонимания. Многие аспекты жизни перестали обсуждаться, решения возникали где-то в тонких ментальных дискуссиях, в которые Странник не мог проникнуть в силу своей физической отличности, он оказался в стороне он генеральных идей ниуэанцев. Попытки расспросить, даже с помощью доступных ментальных диалогов, ничего не приносили, так как Странника просто не понимали. Оставалось лишь наблюдать и анализировать.

Внешне в жизни человека ничего не менялось, он жил тем же, делал тоже, но вдруг начинал больше есть, постоянно есть, особенно жирное и сладкое, набирал несколько килограмм веса, иногда больше десяти. В какой-то день, обычный день, он приходил домой, как обычно ложился на кровать и, казалось, как обычно засыпал. Утром же он не просыпался, через сутки или чуть больше его кожа становилась сухой и заметно толще. Дыхание делалось глубоким и очень редким. Сердце почти переставало биться, мышцы расслаблялись, но невозможно было согнуть ему руку или ногу, невозможно вообще что-то повернуть или согнуть, он как будто каменел.

Тело так лежало несколько недель, больше месяца, внешне с ним ничего не происходило. В какой-то момент, опять же непредсказуемо, пульс учащался, дыхание усиливалось, и человек оживал. Кожа с него сходила толстыми лоскутами, а новая чистотой и гладкостью походила на младенческую. Над первым таким человеком Странник сидел почти не отходя. Он всё время старался наладить с ним ментальный контакт, но все попытки оставались без ответа.

Куколка, думал он, была гусеница, страшненькая и маленькая, приземлённая и голодная гусеница, и вот она наелась и окуклилась, чтобы превратиться в… бабочку. Классическое превращение, метаморфоз, в результате которого получается нечто совсем иное, чем было до. Хотя нет, не всегда, это только если полный метаморфоз, как у бабочки. В данном случае… Странник почти неосознанно на это надеялся, отслеживал глубинный страх, понимал, откуда он, и ничего не мог сделать: он не хотел, чтобы после выхода из куколки от человека ничего бы не осталось, чтобы у него на руках возникло что-то ещё более далёкое от человека, чем людены. В данном случае, это может быть неполный метаморфоз, когда после получается новое, но похожее на прежнее. Так бабочка или кузнечик?

Первый человек, вышедший из куколки, ничего не отличался от прежнего, от того, что в неё ушёл, во всяком случае, Странник не смог найти отличий ни в строении, ни в поведении, ни в мыслях. Разве что обратно похудел. Лишь интуиция сверлила где-то очень глубоко, давая пренеприятную такую стружку сомнения, подозрения и страха. Не могла такая сложная процедура, такой сложный и длительный процесс пройти просто так, ради смены кожи. Диана особенно пристально следила за ним, сканировала всем, чем только могла, но сумела найти только небольшие изменения во вкусовых предпочтениях.

Ментальный мир Колдуша, который уже стал для Странника родным, спокойным, понятным, преобразовался в подозрительное, мутноватое, отстранённое место, где не всему (но чему именно?) можно доверять. Он стал несколько чужим, хотя в основном отстранялся сам. Сомнения, непонимания начинали душить Странника. Опять процесс, им же запущенный, вышел из-под его контроля, из-под его понимания. Диана оказалась отставшим и почти бесполезным инструментом, который не мог разобраться в тонкостях нематериального мира, не могла в должной мере влезть в головы ниуэанцев, чтобы изучить и понять их. Она перестала полноценно управлять процессами, происходящими в Колдуше, так как всё управление перешло в ментальную область, на такие уровни, куда ни Странник, ни Диана не могли залезть. Команды Дианы не игнорировались, выполнялись, но не всегда так, как предполагал Странник. Ментальная сила Колдуша стала такой, что Диана не могла направлять, всё пошло на самотёк, если это можно так назвать в данном случае, — не так, как планировал Странник, но пока всё шло в ту сторону, куда он хотел изначально. Неподконтрольно, но правильно — это, пожалуй, больше всего раздражало Странника, хотя он понимал, что это глупое чувство, искал его корни, но никак не мог с ними расправиться.

Странник остался один на один с проблемой, без привычной поддержки Дианы. Это оказалось для него неожиданностью — слишком долго он опирался, всецело полагался на, казавшиеся безграничными, возможности Дианы. Слишком долго он занимался преимущественно материальным миром, созданием которого была Диана и которая в нём могла многое. Странник недолго колебался, перед тем как принять единственное решение, ведущее к решению проблемы. Он хотел вновь влиться в Эксперимент, стать своим в нём, своим для всех детей Эксперимента — с этим нельзя тянуть, он чётко понимал, процесс запущен и будет развиваться по экспоненте, если отстать сейчас, то потом будет уже не догнать.

Как решить возникшую проблему, разделяющую Странника и всех остальных ныне живущих участников Эксперимента? Нужно снова погрузиться в проблему, стать ею. Тогда внутри неё, то есть внутри самого себя, забыв о себе, найдётся решение, как всегда неожиданное, рискованное, безумное, но единственно верное, единственное решение, а не иллюзия решения. Нужно стать таким же как остальные. Как это сделать? Делать тоже, что делают все.

Он сам окуклился. Странник доверился единому ментальному облаку, общему сознанию Колдуша, получил от него невербализуемые, даже толком неосознаваемые, знания, необходимые для (понимания?) метаморфоза, для перехода в стадию куколки и далее в… нечто новое. Что это именно за программа, как она будет реализовываться, что её запускает — он так и не понял, Диана тоже не смогла уловить, но спусковой крючок, собачка была нажата и превращение началось. Не стать бы жуком, подумал Странник, поедая жутко сладкий и жирный торт. Он отъелся, стал круглым как бочонок — возможно потому, что ему необходимо меняться больше, чем остальным, — и ушёл в Диану.

— Улетай к чёртовой матери. — Были его единственные слова и единственная команда Диане. К счастью, ей этого хватило, они отлично понимала своего создателя.

Лёг на койку и уснул. Умер, чтобы родиться. Почувствуй себя насекомым. Гигантским разумным насекомым, думал Странник, когда внешне глубоко спал. Сон разума ещё не наступил, перед ним началась вспышка чистого разума, когда думалось сказочно легко и привольно. Как, интересно, это будет изнутри? Что я буду чувствовать, когда кожа станет твёрдой, а члены — каменными. Будет ли это действительно сон или ум будет продолжать работать? Сканеры показывали, что физическое тело очень сильно перестраивается, многие органы разбираются и собираются заново. Буду ли я это чувствовать? Будет ли сенсорная депривация или в процессе появятся новые способы восприятия, так что никакой депривации мне не грозит? Столько вопросов, на которые нет ответов, так как получать энцефалограмму куколки не получилось, что-то глушило сигналы, они получались абсурдными. Или они действительно было такими… Странник изнывал от нетерпения, ему хотелось узнать всё как можно быстрее.

Ему хотелось стать новым, а для этого нужно было остановиться, чтобы разобраться и собраться вновь, собраться уже без ошибок, без эволюционных недочётов. Собраться именно так, как хотелось бы. Знать бы как хочется, есть кое-что, но… Стать новым и остаться прежним, остаться Странником, но снова измениться. Быть собой, стать собой. И перестать быть собой одновременно.

Сколько времени он провёл в виде куколки? Так ли уж это важно, времени для Странника не было совсем, спрашивать у Дианы о такой ерунде ему было не интересно. Ощущать себя вне времени — непередаваемое чувство, особенно словами, языком, который совершенно не приспособлен для описания времени. Теперь Странник понимал, почему раньше ниуэанцы не могли ему ничего объяснить — как можно объяснить то, что необходимо почувствовать. Он не сразу открыл глаза, сначала открыл разум. И это было открытие. Мир стал иным, изменился, хотя, конечно же, точнее сказать, что изменился Странник, его восприятие, но так ли уж неправильно сказать, что изменился и сам мир от этого. Первое, что Странник ощутил, первое полноценное чувство — пустота, недостаток, отсутствие. Уходя, он был частью большого разума, а пришёл в пустой мир, где не было никакого сознания. Разве что… он почувствовал отголосок создания Дианы, неполноценный, убогий отголосок, но зато без всяких контактов, дистанционно. Его нельзя сравнить с контактом между людьми, но хоть что-то. Он смог передать ей команду: домой. Нет, не так: Домой!! Беззвучный крик получился на грани истерики, на краю ужасающей ямы. Диана поняла его, хотя это был совсем не тот ментальный способ связи, к которому она привыкла, на который рассчитывала. Лишь после этого Странник открыл глаза — и возникла мысль: «зачем?».

Возвращение Странника не произвело никакого эффекта среди ниуэанцев, сложно сказать заметили они это вообще. Для них это было как будто вернулась мысль, которую давно не думали, ничего необычного, такое бывает. Ему же самому стало значительно легче, он почувствовал как будто ему вернули туловище, основную часть тела. Вернули его сознание, полноценное, широкое, бескрайнее, он уже не тот осколок, что затерялся в космосе, зажатый в Диане как светлячок в спичечном коробке. Странник успешно влился в общий поток сознания, единый канат мыслей, где каждый мыслительный акт прочно перевит с множеством других, идущих в головах других поселенцев, и делится на всех поровну.

Однако он недолго пробыл в Колдуше, уже вечером, на закате, его опять можно было найти на мысе Тепа, на самом краю. Странник стоял над обрывом, над шумным прибоем. Перед ним шумели волны, а за спиной слышался ментальный шум Колдуша, он был зажат между ними, один на голой скале. Стоял с закрытыми глазами и расставленными в стороны руками. Слушал такие разные шумы, слушал ветер, слушал землю под ногами, слушал своё тело. И когда солнце коснулось воды, Странник шагнул вперёд, в пропасть, туда, где прибой разбивал в щепки всё на своём пути. Он не полетел вниз куда шагнул, как это обычно бывает — лишь немного опустился ниже каменного карниза. Он медленно, немного неуверенно взлетел вверх, как взлетала она, к алеющим облакам, к темнеющему небу. Мечта, мечта детства, мечта юности, мечта всей его жизни свершилась — летать, летать самому. На Диане летать замечательно, но самому силой мысли, без крыльев и движителей, просто держаться в воздухе и лететь, пусть не быстро, но так чтобы ветер обдувал и была бы лёгкость во всём теле. И свобода, такая полная как никогда и нигде. Чувствовать себя птицей, пёрышком, летящим по ветру. Или пулей пробивающей себе дорогу против мощных воздушных потоков. Мечта сбылась — кажется, что достаточно поверить в себя, просто окончательно и до конца поверить в себя, в то, что ты можешь полететь. Поверил искренне и полетел, но, конечно, это не так. Странник парил и улыбался, просто улыбался.

Что случилось при метаморфозе? Он так и не понял, но воздух теперь держал его, точнее его воля, ментальное усилие делало его лёгким, таким лёгких, что воздух держал, как держит всех, кто верит в себя. Раньше он не мог взлететь, хотя иногда казалось, что вот оно, сейчас ещё шаг и полечу, но не пропадало ощущение силы тяжести, от какого-то очень глубокого чувства, что ты камень, который всегда падает вниз. И поверхностное лёгкое ощущение, что ты можешь упасть вверх, а не вниз как все приличные камни, разбивалось об это глубинное чувство. Сейчас оно пропало, нет чувства тяжести внутри, появилась какая-то вседозволенность, послушность воли. И этого достаточно, больше ничего не нужно, чтобы напрячь мысли, силу воли и подняться над землёй. Пусть невысоко, пусть не быстро, но самостоятельно и привольно. Обгонять идущих и радоваться, смеяться от счастья, чувствовать ветер и тепло мягких солнечных лучей. Взлетать легко, если готов к этому, но что-то должно было измениться внутри, чтобы взлёт состоялся, что-то поменялось, но на таком тонком уровне, что никаких механические устройства не смогут отследить это изменение. Изменение на грани тела и сознания.

Быстро полёт, в начале несколько изматывающий, требующий большой концентрации, стал простым действием, не требующим напряжения. Летать — как дышать. И ещё можно учить летать других, Странник может учить, знает как, хотя даже ему самому это кажется парадоксальным. Сам не знает, как это делает, ничего не может объяснить словами, и даже образы мало помогают, но всем остальным, кто прошёл стадию куколки, но не начал летать, он может показать своим примером и, взяв за руки, вместе взлететь, улыбкой объяснив как это делается. Странник стал первым, кто полетел, больше ни у кого не нашлось тяги к такому виду передвижения — зачем, если и тут хорошо кормят? Общий разум, коллективное сознание сохранило это новое для себя знание, запомнило и сохранило на века для будущих поколений.

Жизнь в Колдуше шла почти как и прежде: поддерживался порядок, делались обыденные дела, люди занимались творчеством, выходили из подземелья только для того, чтобы вести сельское хозяйство, доставлять еду вниз. Диана обратила внимание на то, что все полевые работы, связанные с выращиванием еды, стали занимать меньше времени. Сорняки, казалось, меньше беспокоили грядки, вредные насекомые перестали прилетать, а полезные просто жили на грядках и в садах. Культурные растения росли быстрее и красивее, плодов стало больше. Как будто растения, грибы и животные стали понимать людей, или люди стали понимать не только себе подобных, но и всю остальную жизнь.

Если бы сторонний наблюдатель, как, например, Диана, следил бы за жизнью в этом маленьком человеческом, будем этих существ так называть, скорее по привычке, чем по правде, муравейнике, то ему бы показалось, что жизнь осталась прежней, не изменилась за последние сто лет. Люди рождаются, живут, ходят, радуются, грустят, умирают как и встарь. Но всё стало иначе, иначе на другом уровне, не заметном для стороннего наблюдателя. Всё стало иначе даже потому, что Эксперимент закончился. Больше не стало евгеники, закончилась внешнее планирование, внешнее управление, компьютерная система управления изжила своё, стала бесполезна. Колдуш окончательно стал самодостаточным.

Так произошли первые существенные изменение, так закончился Эксперимент, но результаты его живут…

 

Обсуждения тут.

Глава 8

Ночь в гнусно тоскливом ноябре… чтобы вы поняли всю гнусность: конец ноября в ЛенОбласти, то есть широта шестьдесят градусов, как у южных берегов Гренландии и Аляски, — почти полярная(!) ночь, вечные облака, ни капли солнца кратчайшим днём, ни малюсенькой звёздочки ночью, вдалеке от ярких мегаполисов — влажная и холодная темнота, которую не скрашивает даже недавно выпавший рыхлых и, казалось бы, белый снег.

Именно этой выдающейся ночью Странник вышел на пирс у своего дома, среди с трудом замёрзшей реки с проталинами от быстрых потоков и подземных ключей, с которого даже днём не было видно никакого жилья и другого антропогенного воздействия на ландшафт.

Мороз стоял не очень большой, всего-то минус десять, но влажный, и воздух, вырывающийся из возбуждённых ноздрей и приоткрытого рта, создавал облачка пара, тумана, неспешного опускающего и таявшего в темноте.

Взявшись одной рукой за парапет, чтобы иметь три точки опоры, Странник закрыл глаза и продекламировал в темноту и пустоту:

Прошлое не уходит насовсем

Его следы всегда в нас тлеют

И могут, иногда, произрасти

Как будто семена цветов забытых.

Прошлое осталось там, вдали,

Покрыто снегом, толстым слоем.

Ты помнишь снегопад, какой давно

Не помнят здешние места?

Снег уж спрятал листья все,

Укутал боль прошедших дней,

Он память обернул легко и мягко.

Изменился мир и хорошо…

Ты помнишь всё, история моя, мой

Каждый шаг в тебе записан, запечатлен.

И самый дальний закуток открыт тебе,

как на ладони, и не засыпан снегом.

Но мне надоело, чёрт возьми!

Зависеть от прошлого порывов,

От мягких черт былого в ликах

Нынешних, не связанных никак.

Мне надоело и я лечу туда,

Где примут за новую монету,

Где нет хвостов и образов старинных,

Где можно просто быть собой.

Прошедшее, мои воспоминанья

Останьтесь здесь под сенью древ,

Где можно стать занудливым учёным

Или принять заумный вид буддиста.

Я улечу, летать охота, но не совсем,

Всегда я буду там, откуда можно

Возвратиться и вновь брести

по городу вдвоём с воспоминанием.

Я очень ценю тепло отношений, даже там,

Где казалось, что больше их нет, ведь вокруг

Процветает эпоха большой нелюбви

И порхают бабочки лжи по её лепесткам.

Я построю свой дом на воде,

Отутюжу сам брюки и море

Пройду как по суше, будь

Добр ко мне Посейдон.

Там я буду и счастлив, и честен,

С собой и с тобой, а здесь, и тогда,

Вынуждала меня быть лжецом,

Делала нервным мой шаг и другое.

Возможно, мы найдём примиренье,

Вернусь я (на первом корабле из списка)

Обратно другим и станет теплее,

С тобой и тебе.

Вернусь я обратно туда, где прошлого нет,

В новый мир с новым взглядом, иным.

Будет, как будто, всё так же, но внешне,

Внутри всё будет иначе — проще и лучше.

Но нынче, пó снегу, что выпал последнею ночью

В тоскливом моём октябре, уйду, чтобы однажды

Когда наш мир с горы клубком слетит,

Родиться вновь, под светом звезды, в ноябре…

Закончив декламировать, Странник закрыл рот, и последний кусочек тумана его дыхания осел на свежий рыхлый снег. Вокруг звенела тишина, разбиваемая лишь трудно различимыми всплесками воды в промоинах, нельзя заметить ни одного хотя бы мельчайшего движения. Простояв неподвижно с минуту, Странник резко развернулся, громко скрипнув снегом, и вернулся в дом. Больше он ни разу не появлялся на этом причале.

По пути он чуть слышно напевал:

Родившийся в эту ночь,

Родившийся в эту ночь…

Тот, кто дает нам свет,

Тот, кто дает нам тьму.

И никогда не даст нам ответ

На простой вопрос «Почему?»

Рассвет следующего неуверенного в своих силах дня, поздний слабозаметный рассвет, который так часто в ноябре сливается с закатом, застал Странника на пути в аэропорт, где его ждал личный самолёт. Не то, чтобы ему так хотелось комфорта, шика, всего, что даёт личный джет, просто так проще, меньше общения с людьми, больше свободы, можно в дороге общаться с Дианой.

Из зимы в осень, из-под снега в тёплый, десять градусов выше нуля, дождь — место назначения Бристоль, откуда автомобилем сразу же в небольшой город неподалёку — Бриджуотер, Сомерсет. Именно там Странник, под именем Карла Кори — как не отдать должное Роджеру Желязны — купил небольшую компанию, владеющую землёй и чем-то вроде склада на самом берегу реки Паррета. Окончание этой сделки и требовало его личного присутствия, к сожалению.

Ещё в машине, арендованный для статуса — бентли с водителем, Странник включил планшет, на котором стоял интерфейс общения с Дианой. Подключение к интернету, а точнее сказать — к сетевой части Дианы, выглядело весьма своеобразно: стоило симке подключиться к любому оператору, любому провайдеру, как Диана её идентифицировала, взламывала оператора и подключала бесплатный безлимитный максимально быстрый канал. В Англии ей потребовалось пять минут от включения планшета для полной синхронизации с основной системой. Сразу после этого микронаушник в левом ухе Странника включился и стал передавать всю актуальную информацию по проекту.

Последние формальности прошли, отмечены в небольшом пабе в центре города, теперь можно браться за работу. Сначала черновую, хотя какую ещё можно дать человек, простому, не слишком умелому человеку. Странник нанял местных рабочих и они расчистили ангар, вывезли в мусор всё, что было внутри. Страннику нужны были только стены и крыша, которое бы скрыли от окружающих происходящее внутри, ничего старого, человеческого, все работы с нуля, с самого начала — для этого уже летят самолёты и бегут поезда с грузами, устремляются со всего света к небольшому городку с богатой историей.

Бриджуотер был выбран по той причине, что располагался он на судоходной реке, раньше здесь построили целый флот всяческих кораблей, но в настоящее время он заброшен, крупных верфей нет, по реке плавают разве что яхты. Уже в одиннадцатом веке город являлся центром морской торговли, в девятнадцатом — построили судоходные каналы, но в начале двадцать первого жизнь отсюда практически ушла, правда некоторая промышленность осталась, сельское хозяйство и транспорт есть. Больших верфей нет, но кто мешает сделать свои, маленькие — такие, чтобы не привлекать внимание общественности, судостроителей и властей. Тем более что внимание, если оно даже появится, будет незаслуженным — в Бриджуотере запланировано строительство лишь одного судна, одной прогулочной, не слишком большой, яхты, так что никакой конкуренции та небольшая верфь на северной окраине города никому не составит. Незаслуженным внимание будет, если не засунуть любопытный нос внутрь, не изучать внутренности этой скромной на вид яхты.

Действительно план, и мечта, Странника состоял в строительстве лишь небольшого судна для себя самого — дом на воде, дом там, куда можно и хочется приплыть. Он давно мечтал о таком доме, который можно поставить на прикол в Ливерпуле, Эдинбурге, Дублине, Амстердаме, Петербурге, Порту, Мельбурне, Джакарте, да где только не, — быть дома, но в новом городе, на новом континенте. Что может быть лучше? Быть дома, но там, где хочется быть. Для этого нужен комфортный дом со всеми условиями, желательно не минимальными. Где его взять? Если надо, чтобы всё было именно так как хочется, всё удобно и качественно, то необходимо делать самому.

Ну как самому — если не умеешь сам, как Странник, то нужно найти тех, кому доверяешь и, не без личного контроля, отдать любимое детище им. Странник мог доверять, конечно же, только Диане, кому же ещё. Только она могла реализовать идеальный образ максимально близко. Людям, включая самого себя, Странник не очень-то доверял: ленятся, халтурят, стараются урвать себе лишнего, да и просто не понимают того, что он хочет. То ли дело Диана.

Никто не заметил, что автомобильное движение в районе Бриджуотера несколько увеличилось, люди не знали, что по их провинциальным дорогам, где давно не происходило ничего интересного, везут столько редких и удивительных для этих мест вещей: индийские аккумуляторные батареи, корейскую электронику, китайские сплавы редкоземельных металлов, российские титановые проволоки и слитки, американские детали из нержавеющей стали, шриланкийский сандал, новозеландское махагони, английский тис. И это далеко не всё, что под неприметным брендом местной транспортной компании доставлялось в небольшой ангар на краю городка.

Первыми распакованными и запущенными, сервисными инженерами компании производителя, стали заводские роботизированные станки. Когда лишние люди ушли, Диана подключилась к их управляющих компьютерам и перенастроила там всё, добавила их в себя, если так можно сказать. На них начался выпуск деталей, из которых Странник собирал новые станки или модернизировал уже имеющиеся. Новые станки начинали производить более сложную продукцию — и так несколько циклов. Машина создаёт машину, чтобы создать машину. Производственный цикл далёкий от человека, от его возможностей и его понимания. Мир машин, который может напугать всех, кто смотрел «Терминатора».

Третье поколение станков уже не походили на станки или ещё что-то созданное человеком в реальности, только его фантазии — или картинки из кошмаров. Небольшие передвигающиеся заводики, не антропоморфные роботы, создающие себе подобных и всё, что угодно ещё. Правда они, в отличие от страшных фантазий, не были разумными или самостоятельными, они управлялись Дианой, были её руками в материальном мире, как интернет — руками в мире цифровом. Возможно, это даже хуже, чем большинство выдумок.

Участие Странника с тех пор ограничивалось лишь обсуждениями, с многочисленными повторениями, с Дианой деталей проекта, проработка деталей строения и того, что ему понадобится на яхте. Он продолжал жить в ангаре, в маленькой комнатке сторожа под покатым потолком, куда нужно было подниматься по хлипкой лесенке, хотя в этом не было никакой необходимости. Странник хотел следить за непонятными ему процессами, видеть, как рождается из ничего его яхта, которой уже придумал название. Что значит придумал — взял уже готовое имя, так как крайне плохо умел подбирать имена. Яхта ещё до рождения получила, на английский манер, женские имя — Диана.

Проект, по которому строился корабль, являлся результатом переработки, анализа многочисленных схем уже построенных яхт и результатов их эксплуатации: что удачно получилось, что плохо, как лучше сделать ту или иную часть. Компьютерное моделирование помогало адаптировать внутреннее пространство к росту и телосложению Странника. Правда с самого начала он поставил условие — яхта должна быть лабильной, должна быть возможность менять размеры помещений, коридоров, возможность менять всё. Диана справилась с этой задачей, за одним исключением.

Раз это будет мой дом, решил Странник, то пусть у меня дома будет Диана, как раньше, как в самом начале. Понятное дело, что всё управление яхтой, всей внутренней жизнью корабля будет заведовать Диана, ни одного человека в команде Странник не допустит, но для этого достаточно маленького кусочка искина, а он хотел её всю. Потому существенную часть пространства яхты заняла электроника необходимая для поддержания работы всего искусственного интеллекта и его памяти.

Диана собрала всю информацию из интернета, заработала все деньги, проникла в каждый уголок Земли и даже в спутники на орбите, пора собираться в единый центр, единый мозг. Технологии, превосходящие всё, что знало человечество, позволяют свести всё в относительно небольшой объём с терпимым энергопотреблением и с феноменальными источниками энергиями, сверхъёмкими аккумуляторами. Единственный полноценный искин, все знания человечества можно легко засунуть в небольшую яхту и там ещё останется место для одного человека.

Подобная самоизоляция не означает отказ от всех связей, не приведёт к выходу из интернета: вся сеть, все сервера, где крутилась Диана останутся, вся торговля и контроль останутся, но они станут более самостоятельными, не содержащими ничего лишнего, лишь специализированные интеллекты для работы по своему профилю — ничего выдающегося. Странник начал заметать свои следы.

Ангар, где строился корабль, ковчег для единственного искина, постепенно заполнялся сложными механизмами и фрагментами будущего судна, которые собирали агрегаты-роботы. В одном углу процессоры нового типа, в другом — электродвигатели, в третьем — обрабатываются, пропитываются деревянные панели для внутренней отделки помещений. Работа кипит, но ни одного человека, никто не следит, не контролирует, никто не знает, что происходит.

Спуск на воду прошёл тихо, хотя это претило Страннику, любившему театральные жесты. В этот раз страх перед публичностью, тем, что кто-то что-то увидит и подумает не то, что надо, в очередной раз победил желание устроить из события представление, спектакль. Потому тёмной ночью, роботы спустили ещё не доведённую до ума яхту на воду.

Странник заранее не мог представить насколько она ему понравится, что он с первого её касания воды влюбится в неё. Он подробно описывал, что он хочет, смотрел модели, которые делала Диана, но вживую всё оказалось несколько иначе. Диана не всегда слушалась и кое-что сделала не так, как хотел Странник, точнее не так как он говорил, не так, как он считал нужно, не так, как он думал, что хочет — искин лучше разобрался в предпочтениях человека, чем он сам.

Строгость форм, минимализм внешнего и в большинстве внутреннего дизайна, металл и дерево, пластика нигде не видно, лёгкая стилизация под старину. Сложно даже выделить те мелкие черты, детали, которые добавила Диана, и которые моментально покорили Странника. Ему захотелось облазить всё судно от носа до кормы, всё посмотреть, потрогать. И больше никогда не покидать корабль.

Потребовалось ещё две недели, которые Странник ходил кругами вокруг яхты, чтобы завершить строительство, запихнуть всю высокотехнологичную начинку. Корабль стал самодостаточным, как с точки зрения управления, так и энергетически. Да, многие поверхности покрывали солнечные батареи, присутствовала скромная ветровая электростанция, но в трюме спрятался небольшой термоядерный реактор, который сможет обеспечивать энергией Диану многие десятилетия.

Немаловажной составляющей судна стала ремонтная система, способная не только подлатать и почистить борта, но и при необходимости восстановить всё внутреннее убранство. Правильнее даже было бы её назвать системой реновации, так как предполагалось, что судно может на ходу обновляться, используя новые разработки, которые продолжали создаваться в электронном мозгу Дианы и в подконтрольных исследовательских институтах.

Ковчег для человека и искина, не считая никого. Идеальное место для интроверта, предпочитающего общение с безотказной машиной. Целый мир внутри человеческой биосферы. Ещё одна идея, реализованная мечта Странника — ещё одна переставшая быть идеалом и мечтой в момент реализации. Будущее в один миг настоящего превратившееся в прошлое. Скучное прошлое.

Надо отдать должное, что это прошлое всё же могл